Kitobni o'qish: «Сибстрин. Жестокий период любви»

На обложке – работа художника Андрея Елисеева «Рядышком».

На фото – главный корпус Сибстрина.

© Лапин Г. Г., 2025

* * *

 
Начальный жестокий период любви…
Как хочешь, как можешь его назови,
Но только не мукой и вовсе не сном, —
Скорее бессонницей, морем вверх дном,
Сумятицей, смутой, весенней грозой,
Не новою вехой и не полосой,
А временем года – не пятым – шестым,
Где снега завалы – черемухи дым,
Где сани скрипят – голосят соловьи,
Где свищут метели – долдонят ручьи,
И все говорит тебе: здравствуй, живи!
…Начальный жестокий период любви.
 

Лев Озеров (Гольдберг)

От автора

Выражение «Рукою писателя водит Бог» приписывают Юлиану Семёнову, и я с ним согласен. Поначалу, сев перед монитором компьютера или чистым листом бумаги, трудно начать написание главы или рассказа даже при имеющемся плане, но когда это удаётся, слова сами ложатся на бумагу.

По моему замыслу вторая книга об Егоре Палине должна была называться просто «Сибстрин» и повествовать о студенческом периоде жизни главного героя, но по мере написания всё отчётливее и ярче приходило понимание, что студенческая жизнь – это фон, на котором главной скрипкой выступает нетленное, всепоглощающее, прекрасное человеческое чувство – Любовь. Каким другим словом можно ещё охарактеризовать период жизни юношей и девушек семнадцати – двадцати двух лет от роду! Трудно не согласится с автором слов: «Коль не в нас, так в кого же влюбляться, коль не нас, так кого же любить».

Мне бы хотелось, чтобы этот роман понравился не только людям старшего поколения, но и молодёжи, в чём я, к сожалению, не совсем уверен. Слишком легко и просто преподносятся сегодня отношения между парнем и девушкой в многочисленных сериалах на телевидении, в кино, книгах, интернете, а о верности там и не заморачиваются, но я абсолютно уверен, что каждый, прочитавший этот роман, вспомнит свою юность, первую любовь, поиски своей «второй половинки» в начале жизненного пути.

Приятных воспоминаний тебе, дорогой читатель!

Предисловие

В одном из изданий Закона Божьего сказано, что при сотворении человека Бог вдохнул в плоть человеческую, то есть в тело, два инстинкта: инстинкт самосохранения и инстинкт размножения. Всё остальное он вдохнул в душу…

Что такое любовь? Извечный вопрос, на который у каждого человека свой ответ, основанный на его жизненном опыте, если таковой уже имеется. В истории человечества были миллиарды любовных историй, и все они разные. Про это написано множество книг. Большое количество учёных выдвигали и обосновывали свои теории, которые мало кто читал, разве что другие учёные, выдвигающие новые теории. А молодые люди ныряли и ныряют в эту стихию, творя свою историю любви.

Кто-то воспринимает её примитивно, как физиологическую страсть, и пускается во все тяжкие. Вот и пошло гулять выражение «заниматься любовью», что тупо подразумевает бездуховный секс. Но это не любовь. Бог пытается образумить таких людей, запамятовавших, что он вдохнул им в душу. В седьмой заповеди христианства говорится: «Не прелюбодействуй». Забывших об этом природа награждает венерическими болезнями, а когда люди научились бороться с этим, появился ВИЧ и СПИД.

Любовь – это когда у человека вырастают крылья за плечами, когда он, как Геракл, чувствует в себе такие силы, что готов сдвинуть горы, от радости обнять весь мир, пожертвовать ради любимого человека чем угодно, даже своей жизнью. И только потом, как слияние воедино двух сердец, как высшая награда, может быть физическая близость.

Первое, что оценивают при встрече парень или девушка в своём потенциальном спутнике жизни, это внешность. Вспомним выражение «встречают по одёжке…». Красивая естественная внешность, а не созданная с помощью пудры, кремов, румян, помады и прочей косметики, – есть первый признак здоровья. У здорового человека чистая кожа, лицо с естественным румянцем, здоровые волосы, красивые глаза, зубы, ногти, стройная фигура, а если человек здоров, значит, здоровым будет и потомство. Вспомним про инстинкт размножения, что вдохнул в тело Бог. Но красивые люди в большинстве случаев избалованы вниманием к своей особе, и лишь дальнейшее общение позволяет понять, а что в их душу вдохнул Бог.

Второе, что привлекает молодых людей при встрече, это жизнерадостность, склонность к юмору, что тоже является признаком здоровья. Больной человек, как правило, хмур, замкнут, раздражителен, сосредоточен на своих проблемах.

Но это внешние признаки, а есть ещё какая-то невидимая энергия, излучаемая женщиной, которая как магнитом притягивает мужчин, даже если эта женщина отнюдь не красавица, а «серая мышка». От её энергии мужчины порой теряют разум и совершают необдуманные поступки.

А Любовь? Она остаётся загадкой, которую предстоит разгадать каждому человеку, достигшему совершеннолетия.

Часть первая.
Натали

 
Верь в великую силу любви!..
Свято верь в её крест побеждающий,
В её свет, лучезарно спасающий,
Мир, погрязший в грязи и крови.
Верь в великую силу любви!
 

(Семён Надсон)

Абитура

 
Дрожит перо в руке холодной,
Горячий ум рисует вид:
Беспрекословно и свободно,
Я все смогу, я все успею,
Я все сомненья одолею,
Как Голиафа – царь Давид
 

Александр Листенгорт

¹

Лабораторный корпус Сибстрина

Солнце ещё невысоко поднялось над горизонтом, но даже по первому взгляду на быстро проплывающие в окне вагона деревья и кустарники, небольшие проплешины полян вдоль железнодорожного полотна можно было понять, что день обещает быть жарким. Высохла от утренней росы пожухлая трава на полянах, листья деревьев не радовали глаз своей свежестью.

Спать не хотелось и, перевернувшись со спины на живот, Егор Палин стал рассматривать проплывающие мимо незнакомые, но милые сердцу пейзажи. Сразу вспомнилось отрочество, возвращение домой из Артека, когда он вот так же, подъезжая к родным алтайским просторам, с радостью всматривался в эти берёзовые колки среди полей и ловил себя на мысли, что у них на Алтае природа не хуже, земля богаче и милее, чем в Крыму. Вот только моря, такого прекрасного и тёплого, как Чёрное, явно не хватает.

Потом мысли перескочили на главную тему, которая заставила его находиться в вагоне поезда. Сразу же после сдачи экзаменов и получения аттестата зрелости он отправил документы в Новосибирский инженерно-строительный институт на гидротехнический факультет и стал ждать вызова на вступительные экзамены. Вызова не было, тогда Егор написал письмо в институт и, не дождавшись ответа, а точнее не дожидаясь его, через полторы недели вслед за письмом отправился сам. Уж очень не терпелось знать по каким предметам и когда будут вступительные экзамены. А вдруг почта затеряла документы? Сестра с зятем говорили ему, что экзамены начнутся с первого августа, что у него, окончившего школу с золотой медалью, будет один экзамен по профилирующей дисциплине – физике или математике, и если он сдаст его на «отлично», будет принят в институт. А вдруг они ошибаются? Эти десятки «а вдруг» и самое главное – осознание того, что начинается новый, полностью самостоятельный этап в жизни, заставляли Егора беспокоиться и торопить события. Как же не волноваться, если в результате случайной пропажи документов он может не попасть в избранный институт?

Егор спустился с полки, обулся и пошёл к купе проводника.

– Как скоро мы будем в Новосибирске? – спросил он достаточно молодую полусонную проводницу в помятой форменной одежде, лоснящейся на обшлагах и сгибах ворота.

– Через полчаса, – ответила та, зевая.

Егор прошёл дальше, в туалет, с удовольствием умылся прохладной водой, вытер лицо подолом майки, так как полотенце он забыл взять, и вернулся к своему месту в плацкартном вагоне. Там он достал с полки рюкзак, в котором в основном лежали учебники, ещё раз проверил наличие всех вещей и первым вышел в тамбур.

Войдя в черту города, поезд как будто вспомнил, что он очень устал и, постукивая на стыках рельсов, лениво двигался мимо реки Ини, скрытого зеленью деревьев и кустарников вокзальчика Новосибирск-Южный, знаменитой овражистой Каменки. Наконец, немного приободрившись, он пробежал между стоящими составами и, дёрнувшись в последний раз, остановился. Палин первым вышел из вагона и влился в людской поток.

Вокзал уже давно проснулся и почистился. Не осталось и следа от того беспокойного тревожного сна, которым он обычно довольствовался. Только у камеры хранения, забившись в угол и уютно расположившись на своих двух мешках, сладко посапывал носом какой-то мужичок. Возможно, он перебрал накануне или устал всю ночь охранять своё богатство, а перед утром нашёл верный способ и успокоился.

Егор сдал рюкзак в камеру хранения, чтобы забрать позже, когда определится с местом проживания, и двинулся по направлению указателя «выход в город». Но выход оказался далеко не главным, он вывел его к подвальной части вокзала. Поднявшись по широкой длинной каменной лестнице, Палин очутился на вокзальной площади. В стоявшем на ней киоске «Горсправка» Егор узнал, как доехать до института, и стал ждать своего трамвая.

Войдя в трамвай и покупая билет за проезд, он спросил у пожилой кондукторши далеко ли остановка с непонятным названием «Сибстрин»². «Далеко», – ответила она, но Палин не успокоился и решил, что ему не следует отходить от неё, дабы не прозевать своей остановки. Трамвай, судя по обшарпанным сиденьям, был пожилого возраста, но довольно шустро катился сначала среди обступавших путь с обеих сторон клёнов, затем повернул направо и проехал колхозный рынок, приняв в свою утробу изрядное количество пассажиров и авосек. Далее он долго вихлял среди далеко не главных улиц, и, когда прошло минут пятнадцать езды, Егор обратился к кондукторше с прежним вопросом. «Не волнуйтесь, молодой человек, ещё долго. Я скажу, когда выходить», – успокоила она его. Больше спрашивать было неприлично. Палин, не перестав волноваться, вертел головой, рассматривая проплывающие мимо овраги Каменки, берег Оби, мост, положивший начало нынешней столице Сибири, и на каждой остановке бросал тревожные вопросительные взгляды на кондукторшу. Наконец она сказала: «Вам на следующей, молодой человек».

От трамвайной остановки идти было недалеко и вскоре, исправив свою ошибку с помощью вахтёрши, сидевшей в лабораторном корпусе института, куда он первоначально зашёл, Палин входил в высокие массивные двери главного корпуса. В вестибюле, который оказался тёмным и прохладным после зноя летнего солнца, Егор невольно остановился и начал осматриваться. Недолго постояв, он смело направился к широкой лестнице с колоннами и двумя статуями по бокам. Одна из них, судя по наготе и отсутствию рук, была многотысячной копией Венеры Милосской, а вторая являла собой зрелого мужчину в греческом одеянии. Это был не то бог Древней Греции, не то один из столпов её истории. Но не они придали уверенность Егору, а стрелка с надписью «Приёмная комиссия».

Свернув направо и пройдя немного по коридору, Палин остановился в распахнутых настежь дверях просторной аудитории. Столов в ней было немного, и стояли они вдоль стен, образуя гигантскую букву «Г». Цветы, украшавшие их, делали аудиторию праздничной и радушной после тёмного вестибюля и мрачноватого коридора. Таблички с надписями «ПГС³», «СТФ⁴», «ГТФ⁵» и так далее ни о чём Егору не говорили, и его голова стала отрабатывать варианты дальнейшего действия. Замешкавшись немного, он подошёл к столу, за которым сидела симпатичная девушка в белой кофточке. Она выглядела менее солидно, чем остальные, а значит, с ней проще будет поговорить, подумал Егор.

– Извините, пожалуйста, я выслал по почте документы в ваш институт, но вызова до сих пор не было, – начал Палин.

– Какой факультет? – перебила его девушка.

– Строительство гидростанций.

– А, Вам на ГТФ. Это вот за тем столом, – указала она рукой в сторону перелома гигантской буквы «Г».

Борис Андреевич Остроушко – ассистент кафедры гидравлики и гидротехнических сооружений, был сначала огорчён назначением в состав приёмной комиссии, но работа есть работа. Вскоре он смирился и не сильно сетовал на судьбу. Порой было даже интересно наблюдать за приходившими парнями и девушками, их поведением, а иногда и подбадривать уж очень неуверенных в себе. В этом году, судя по присланным аттестатам, поступающие были как никогда сильны, конкурс на все специальности большой, что неудивительно, так как одновременно был выпуск и десятых, и одиннадцатых классов.

Остроушко сразу заметил вошедшего Палина и по приобретённой недавно привычке стал с интересом его рассматривать, прислушиваясь к разговору. У парня была часто встречающаяся для русского человека внешность: рост немного выше среднего, русоволос, круглолиц, слегка курнос, с крупными губами, широким бровями и, в завершение всего, великоватыми для его головы слегка оттопыренными ушами. В его фигуре не было юношеской угловатости, только небольшая сутулость.

Больше внимания привлекла его одежда. Пиджак, широковатый в плечах, но с короткими рукавами, явно принадлежал ранее другому хозяину. Из-под пиджака виднелась тёмная, много раз стираная рубашка. В руках парень теребил от волнения выгоревшую на солнце кепку-восьмиклинку некогда синего, а теперь неопределённого цвета.

Дома Егор долго думал, в чём ехать в институт. Отцовская вельветовая куртка с карманами на молнии, в которой он много лет ходил в школу, вытерлась на локтях, местами была заштопана и имела неподобающий вид. Полуботинки дышали на ладан. При этом надо было учесть, что, возможно, при возвращении домой придётся идти пешком из райцентра по грязной после дождя грунтовой дороге. Выручил зять, предложивший свой пиджак и ношеные немного стоптанные полуботинки. У Егора пиджаков, а тем более костюмов, никогда не было. Пиджак был кстати из-за наличия множества карманов. Полуботинки Бориса Алексеевича были на размер меньше и немного жали, но терпимо. На случай грязной дороги зять предложил Егору взять кирзовые сапоги.

– Возьми сапоги, и вопрос решён. Место в рюкзаке есть. Если надо будет, достал из рюкзака, надел и все дела, – убеждал он.

Егор так и сделал. Тщательно вымыл их, начистил чёрным кремом, завернул в газету и положил в рюкзак.

Ну, а кепка! Без головного убора Егор не ходил. Родители с детства приучили к этому во избежание солнечного удара. Только месяц после покупки носил её Егорка в первозданном виде. В клубе перед сеансом кино он замешкался снять, её сорвали и забросили в задние ряды. Через некоторое время кепка вернулась с откушенным «нахлебником». Видавшая виды, она была на голове и в дождь, и в зной, на покосе, при заготовке дров в тайге, везде и всюду. Выходя из дома, Егор на условном рефлексе искал глазами кепку и надевал на голову.

Когда Палин подошёл к столу, за которым сидел Остроушко, тот уже слышал, что парень хочет поступать на ГТС⁶, но всё-таки, улыбнувшись, произнёс:

– Слушаю Вас.

– Я выслал в ваш институт документы, но вызова не было, решил приехать сам.

– Как Ваша фамилия?

– Палин.

– А-а-а, Палин!

Нарисованный в голове Остроушко портрет парня дополнился существенной деталью, при разговоре обнаружились редкие передние зубы. Борис Андреевич сразу вспомнил, как полмесяца назад, получив документы и аттестат с отличием на имя Палина, они удивились, почему он выбрал их институт, а не университет. Кто-то высказал опасение, что парень не разобрался, наверняка передумает и приедет забирать документы, чтобы поступать в НГУ. Вспомнив об этом, Борис Андреевич спросил:

– Вы хотите забрать документы?

– Нет, зачем? – удивился Егор. – Я ждал вызова, написал письмо, но ответа не было, и я забеспокоился.

– Мы выслали Вам вызов позавчера. Экзамены начнутся 1 августа. Вы будете сдавать экзамен по физике и если сдадите на «отлично», то станете студентом НИСИ. Вы уже где-то устроились?

– Нет, я прямо с вокзала и сюда, вещи оставил в камере хранения.

– Хорошо, тогда я сейчас выпишу Вам направление в общежитие, устроитесь, подготовитесь к экзамену, познакомитесь с институтом.

Пока Егор ждал направления, в приёмную комиссию зашёл маленького роста, кругленький, как мячик, военный с погонами полковника. Подойдя к столу Остроушко, он спросил, кивнув в сторону Палина:

– Здравствуй, Борис Андреевич! Опять на ГТС поступает?

– Да, хочет стать гидростроителем.

– А зря. По-моему лучше поступать на ВиК – водоснабжение и канализацию. Работа всегда найдётся, – и, повернувшись к Палину, посоветовал, улыбаясь, – Вы подумайте, молодой человек.

Егор уже было успокоился, узнав, что документы на месте, экзамен будет 1 августа, всё в порядке, а тут появился полковник-коротышка с каким-то ВиК.

– А что, Палин, может и правда на ВиК, – Остроушко вопросительно посмотрел на Егора.

– Нет, зачем? Я же уже решил! – опять встревожился Палин.

– Тогда желаю успехов, – сказал Борис Андреевич, протягивая направление в общежитие и пожимая руку Егору.

* * *

Общежитие, в котором разместили Палина, было ровесником Сибстрина, перебазированного в 1933 году из Томска в Новосибирск. С годами архитекторы, а их в институте был целый факультет, спроектировали ансамбль студенческого городка, и эти замыслы уже во многом были воплощены в жизнь с помощью самих студентов. Уже функционировало четыре других общежития и готовилось к вводу пятое, поэтому приняли решение по капитальному ремонту общежития-первенца, в котором предстояло некоторое время пожить Егору. В отдельных частях здания уже выполнялись строительные работы, но весёлый молодой народ упорно не покидал его. Это были абитуриенты.

В комнате, куда привела его кастелянша, стояло пять кроватей, четыре из которых были уже застелены.

– Вот твоя кровать. Выбирать не из чего, одна свободная в этой комнате осталась. Застилай постель и располагайся. Здесь две простыни и наволочка на подушку, – сказала она, протягивая Палину бельё.

– А пододеяльник? – осмелился спросить Егор.

– Одна простынь вместо пододеяльника будет, – ответила кастелянша и вышла.

В комнате в это время находился парень крупного, даже рыхловатого телосложения, представившийся Николаем.

– Я здесь практически не живу. Мой дом недалеко, в Искитиме. Утром приезжаю на электричке на лекции, а после лекций уезжаю домой, – пояснил он.

– А что за лекции? – живо поинтересовался Палин.

– По математике и физике, платные. Покупаешь абонемент и ходишь. Читают преподаватели института.

– И давно они идут?

– Неделю уже.

– Жалко, что опоздал! Я бы с удовольствием походил, – с сожалением сказал Егор.

У него опять появилась исчезнувшая было тревога. «Всё-таки опоздал! Успокоился, что всё нормально, а, оказывается, опоздал на лекции», – подумал Палин и продолжил расспрашивать Николая:

– И что, на лекции все ходят?

– Нет, конечно. Я же говорю, они платные. Ходят, в основном, кто в Новосибирске живёт и знает о них. Это в помощь поступающим.

У Егора отлегло от сердца, но он продолжил расспрашивать:

– А сейчас можно этот… билет, или как его, достать?

– Да ходи так, без абонемента. Многие так ходят. Его и не спрашивает никто.

– А где и когда читают лекции?

– В девять часов в большой аудитории лабораторного корпуса, который вот, рядом.

«Завтра пойду… Хорошо этим городским, им лекции читают. Конечно, так легче поступить будет», – подумал Палин.

Съездив на вокзал и забрав свой рюкзак, Егор вернулся в общежитие. В комнате постепенно стали появляться остальные жильцы. Первым пришёл смуглый от природы и вдобавок сильно загоревший черноволосый парень небольшого роста, плотный и быстрый в движениях.

– Юрка, – представился он Егору и крепко пожал его руку.

Юрий Валеев уже отслужил в армии и три года проработал на стройках Узбекистана монтажником-высотником. Он был доброжелателен, улыбчив и понравился Егору с первого взгляда.

Вторым появился киевлянин Дубинский. Василь, как он сам себя назвал, был среднего роста, поджарый, с характерным украинским говором. Он, как и Валеев, поступал на ПГС.

– Что это ты в Новосибирск учиться приехал? У вас на Украине таких институтов нет, что ли? – спросил Палин.

– Есть, конечно. Здесь поступить легче, конкурс меньше. У меня тут и старшая сестра учится. Да я в этом институте всё знаю, у меня здесь уже и друзей полно, – похвастался Дубинский.

Петушистый, громкоголосый, острый на язык, он при своём появлении разрушал любую обстановку в комнате, акцентируя внимание на себе.

Последний обитатель комнаты пришёл вечером. Это был саратовец Игорь Танеев – высокий и худой до жалости юноша. Казалось, что его бледной кожи за все восемнадцать лет жизни ни разу не коснулось солнце, а видневшиеся синеватые ниточки вен, придавали ему какую-то хрустальность. В руках он нёс неоконченный рисунок той самой статуи без рук, которую Егор видел в вестибюле главного корпуса института.

– Чьи это кирзачи здесь появились? – сразу же спросил Игорь, увидев стоящие у входа под вешалкой сапоги и усмехнувшись.

– Мои… Взял, потому что, возможно, придётся двадцать пять километров по грязной дороге идти до своего села, – виновато, как бы оправдываясь, сказал Палин.

– А-а-а, деревня, – презрительно скривив тонкие губы, процедил Танеев.

– Деревня, ну и что? Что это тебе деревня не нравится? Деревня – это генофонд страны, между прочим. В ней больше половины людей живёт и всех кормит. И тебя в том числе, – обиделся Егор.

Он собирался идти на ужин в столовую, расположенную на первом этаже общежития, машинально снял с вешалки кепку и нахлобучил на голову. Открыв дверь, Егор услышал за спиной язвительное высказывание Танеева:

– Сапоги-то забыл обуть.

Палин хотел ответить, но сдержался и вышел.

Хотя Дубинский и Танеев были одногодками Палина, сдружиться с ними не получилось. Дубинский часто пропадал на целый день «у студентов», так он объяснял своё отсутствие, а появившись вечером, как «иерихонская труба»⁷, освещал свои действия за день и призывал всех идти на танцы.

Саратовец был нарциссом⁸. Всегда модно и со вкусом одетый, он являлся прямой противоположностью Егора. Несмотря на свой хлипкий вид, ходил прямой, как столб, неторопливо и важно. При разговоре с кем-либо снисходительно улыбался ниточками бледных губ. Он поступал на архитектурный факультет, приехал вместе со своей подругой и также, как Дубинский, надеялся на меньший, чем в их краях, конкурс. Первым экзаменом у поступающих на архитектурный было рисование, и он целый день пропадал «на эскизах». Следует отдать должное, рисовал он хорошо.

Так получилось, что Палин и Танеев с первого дня невзлюбили друг друга. Саратовец постоянно язвил, подчёркивая плебейское происхождение Егора.

– Сапоги надел, начистил, а фуражку не нашёл, – пропел он известную частушку, кривляясь, когда в следующее утро Палин собрался идти на лекцию по физике.

Палин с трудом сдерживался, занимаясь своими делами, но долго так продолжаться не могло. Поводом для стычки послужила злополучная кепка. Егор отдавал себе отчёт, что подчас можно обойтись и без неё, что она отнюдь не блещет красотой, не придаёт изящества его внешности, но выработанная с детства привычка, выходя из дома надевать кепку, его подводила. Отправляясь по делам, он машинально снимал её с вешалки и надевал на голову. Так было и в этот раз, когда Палин вечером собрался прогуляться по студенческому городку.

– Да сними ты эту кепку. На улице тепло, солнца нет, зачем она тебе? – дружелюбно улыбаясь, сказал Валеев.

– Никак не могу отвыкнуть…, привычка, – виновато объяснил Егор и бросил кепку на свою кровать.

– А сапоги-то не обул, первый парень на деревне, – опять съехидничал Танеев.

Палин вспыхнул! Постоянные язвительные реплики в адрес его одежды, обуви, деревенского происхождения переполнили чашу терпения. Скопившаяся злость на саратовца затмила разум. Сжимая кулаки, он шагнул в сторону Танеева:

– Но, ты, глист в обмотках! Я тебя сейчас через колено переломлю!

Валеев с Дубинским, который тоже был в комнате, как на пружинах вскочили со своих мест и повисли на руках у Палина.

– Не надо, Егор! Не трожь его, – попросил Юрий.

– А что он, как язва, каждый раз подначивает, издевается надо мной, – упорствовал Палин.

Чувствуя в словах Валеева дружеское участие, что ребята не одобряют действий Танеева, что их симпатии на его стороне, но драться они ему не дадут, Палин сдался. Он пошёл к двери и пригрозил:

– Ты, сморчок изнеженный! Скажи парням спасибо, но запомни, ещё раз вякнешь, я тебя достану. Встретимся в комнате, когда их не будет.

Юрий вышел вместе с Палиным в коридор, продолжая держать за руку.

– Не трожь его, Егор. Ты, конечно, побьёшь, но из-за этого вылетишь из общаги и в институт не поступишь, – предупредил он о последствиях.

– Ну и пусть вылечу, зато ему морду набью… за деревню, – горячился Палин.

Вернувшись с прогулки, успокоившись, он застал в комнате одного Валеева.

– А где остальные? – спросил Егор.

– Василь на танцы отправился, а Игорь собрал вещи и ушёл. Наверное, к подруге, – предположил Юрий.

Больше Танеев в комнате не появлялся. Не стал испытывать судьбу.

Сближение с Дубинским произошло на почве любви к футболу. Оказалось, что он занимался в спортивной школе при футбольном клубе «Динамо» Киев.

– Да я с самим Мунтяном⁹ в футбол играл! – хвастался он перед ребятами.

В это время в Англии проходил чемпионат мира по футболу¹⁰. Репортаж матча сборной СССР с КНДР они не слушали, а потом Василь принёс от сестры «Спидолу». Игра с Италией транслировалась поздно вечером. Валеева футбол не интересовал, он завалился спать, а Василь с Егором, включив приёмник на малую громкость, с замиранием сердца ловили каждое слово комментатора. Игра была тяжёлой. Когда Численко¹¹ забил гол, Дубинский, забыв про спящего Юрия, заорал: «Го-о-о-о-л!» Заснувший было Валеев вскочил, как ошпаренный:

– Ты что так орёшь? Обалдел что ли? – набросился он на Василя.

Уснуть Юрию так и не удалось. Через полчаса матч закончился с минимальным счётом в пользу СССР.

20 июля сборная СССР выиграла у Чили со счётом 2:1 и вышла в четвертьфинал с первого места. Радости Дубинского не было предела, так как оба гола забил Поркуян¹², взятый в состав сборной в качестве запасного игрока.

– Это же Валерка, наш, «Динамо» Киев! А его в сборную брать не хотели, – комментировал Василь удачную игру Поркуяна.

23 июля сборная СССР играла в четвертьфинале с Венгрией и победила с таким же счётом – 2:1. Голы забили Численко и опять Поркуян. Дубинский ходил именинником, как будто это он забил.

В полуфинале советская сборная играла с ФРГ. Опять играли поздно вечером. Сильная немецкая сборная вела со счётом 2:0, и лишь в самом конце встречи Поркуяну удалось забить гол престижа. Матч закончился со счётом 2:1.

В матче за третье место сборная СССР проиграла Португалии с традиционным уже для неё счётом 2:1. У португальцев неудержим был Эйсебио¹³, ставший с восемью голами лучшим бомбардиром чемпионата. Именно он забил первый гол в ворота сборной СССР. Поркуян в этом матче был в запасе. После игры Дубинский сокрушался:

– Эх, надо было Валерку выпускать. Он же наша палочка-выручалочка!

Около лабораторного корпуса Сибстрина была спортивная площадка, на которой ближе к вечеру, когда спадала жара, играли в футбол. Василь был завсегдатаем этих игр, выделяясь среди других парней своим громким голосом. С мячом он обращался неплохо, но ноги колесом и небольшая скорость при беге не впечатляли. Пару раз он приглашал Палина пойти с ним, поиграть.

– Я бы с радостью, но не в чем. Полуботинки не мои, зятя. Не в сапогах же играть, – отказывался Егор.

По-настоящему дружеские отношения сложились у Палина с Валеевым. У Юрия было большое желание поступить, поэтому он много, целеустремлённо готовился к экзаменам, уважительно относился к знаниям Егора и часто обращался к нему за помощью. Все дни до экзаменов они чаще всего проводили в комнате вдвоём.

Несмотря на хорошие знания, Палин много готовился. Утром Егор ходил на лекции по физике. Абонемента, как и говорил Николай, никто не спрашивал. Возникшее ранее опасение, что он пропустил что-то существенное и очень важное, рассеялось после первой лекции. Их содержание соответствовало школьной программе. Удивил лектор – пожилой мужчина с большими залысинами на голове и седыми висками. Интеллигентного вида, в белой рубашке и красивом костюме, он писал на доске мелом то левой, то правой рукой, при этом почерк оставался неизменным.

После лекций Палин садился за стол решать задачи. С собой он взял два сборника. По одному из них они занимались в школе, а другой дал зять – учитель физики.

– Возьми, порешаешь. Это старый задачник, хороший. Я из него ученикам задачи на контрольных даю, – напутствовал Борис Алексеевич.

Егор посчитал сколько задач в сумме содержат оба сборника и разделил их количество на число дней, оставшихся до экзамена. Выходило, что надо решать около тридцати задач в день. Палин купил две толстые тетради по 96 листов в клеёнчатой обложке и стал готовиться. В тетрадь он записывал номер задачи, что дано и непосредственно решение. Тридцать задач в день оказалось немного, к тому же через четыре дня закончились лекции, и времени на их решение добавилось. Когда первая тетрадь была исписана, Валеев попросил её полистать, а потом с нескрываемым чувством удивления и восхищения сказал:

– Ну, Егор, ты даёшь! Если бы я так мог, я бы и готовиться не стал. А ты сидишь… наверное, ещё и боишься?

– Бояться я не боюсь, мне даже интересно, попадутся ли здесь задачи, которые я не смогу решить, – ответил Палин.

– Слушай, когда домой поедешь, куда ты эти тетради денешь? – вдруг заинтересовался Юрий.

– Я не думал даже…, может просто выброшу, чтобы не тащить.

– Ты что! Это же клад! Оставь их мне, я по ним к экзамену по физике готовиться буду.

– Ладно, – согласился Егор.

Задач, которые Палин не смог решить, в сборниках не оказалось. Ответы нескольких, напечатанные в конце задачников, не сошлись. Палин внимательно проверил ход их решения, результаты математических действий и уверенно внёс исправления в сборники. «Наверняка, опечатки», – решил он.

Когда все задачи из обоих учебников были решены, Егор ещё раз за два дня пролистал учебник по физике, повторив теорию.

До экзамена остался один день…

* * *

Утром 1 августа Палин встал как обычно, хотя проснулся давно и спать не хотелось. Он заставил себя лежать, так как подниматься было рано и незачем. Столовая ещё закрыта, а экзамен начинался в 9 часов. В приёмной комиссии не смогли точно назвать номер аудитории, где будет проходить экзамен для медалистов, лишь сказали: «Ждите на третьем этаже лабораторного корпуса у большой аудитории, там объявят».

С полдевятого Палин прохаживался по коридору среди таких же, как он, абитуриентов и думал, что может быть уже завтра будет дома, а может придётся сдавать все пять экзаменов. Он ни с кем не заговаривал, не пытался ещё раз что-то прочесть, узнать, вспомнить, как это делало большинство присутствовавших, а просто мерил шагами коридор из одного конца в другой. Его внимание привлёк невысокий худой сутуловатый парень в очках с большим носом и прыщеватым лицом, который подходил то к одному, то к другому и заискивающе спрашивал: «А чему равен один Ангстрем¹⁴?» Не получив ответа, он продолжил ходить в глубокой задумчивости и через несколько минут стал приставать с другим вопросом: «А чему равно число Авогардо¹⁵?» Егор хотел сказать ему, что Ангстрем – это единица длины, равная десять в минус десятой степени метра, а число Авогардо – это больше относится к химии, но не стал. «Медалист… Вот из-за таких как он и называют отличников «ботаниками», – подумал Егор.