Kitobni o'qish: «Степная рапсодия»
Степная рапсодия
Часть первая. Скиф и Рада
Волки появились из ниоткуда. Несколько двухлеток, опустив хвосты и обнажив клыки, сразу окружили его с трех сторон. Скиф присел на задние лапы, прижался к дереву, приготовился к драке, но тут же опустил голову и припал к земле: перед ним стоял Шах. Вожак, не спуская с него глаз, тянул носом воздух. Его седеющая шерсть на загривке поднялась дыбом, верхняя губа подергивалась: Шах принимал решение.
Прошла секунда, другая… Скифу стало стыдно лежать в такой позорной позе перед малолетками, и он встал с земли и обнажил клыки. Шах удивился, отступил на шаг. Затем послышалось его короткое рычание, и молодые волки всем скопом ринулись вперед, но тут же остановились как вкопанные: Скиф завыл.
– У-ую-у!
Подняв морду вверх, он выводил затейливые рулады и не мог остановиться. Волки замерли. Из темноты, осторожно ступая, вышла Тея, волчица Шаха. Оттеснив молодых волков от Скифа, она села и, склонив голову, стала слушать. Затем, запрокинув морду вверх, завыла с ним в унисон.
Вскоре над балкой зазвучал целый хор из волчьих голосов: молодежь подтягивала фальцетом, Тея выводила верхними, а Шах ревел басом. В станице начался переполох, тревожно залаяли собаки, послышалась громкая ругань, кто-то выстрелил из ружья.
Когда стая ушла, Скиф понял, что ему опять повезло: он снова остался жив. Пару недель назад его стая попала в засаду, и охотники убили всех, даже молодняк. Его спасла собственная шерсть, вернее, ее необычный коричневатый окрас, когда он залег в сухую траву и его просто не заметили.
После этого побоища его жизнь сильно изменилась. Став волком-одиночкой, Скиф влачил жалкое существование. Голодная смерть все время шла за ним по пятам. Без стаи охотиться было гораздо труднее, да и дичи становилось все меньше и меньше: люди распахивали степь под пашню, постепенно вытесняя и уничтожая всякую живность.
Скиф встал и, пошатываясь от голода, побрел по балке. Он размышлял, почему ему не удается сдерживаться и он воет всякий раз, когда не понимает происходящего, как вдруг запах пищи буквально обрушился на его нос, безжалостно придавив его к земле.
– Еда!
Скиф остановился, развернулся к ветру.
– Станица!
Там всегда есть много всего, чем можно поживиться, но там могут и подстрелить или же просто затравить собаками. Скиф вспомнил, как с трудом отбился от двух злющих коренастых псов со страшными челюстями. Он хотел повернуть обратно, но голод погнал его вперед, прямо на дразнящий сытный запах.
Скиф залег в канаве, перед забором и стал наблюдать. Тихо. Из большого деревянного сарая пахло овцами. Он приподнялся и принялся подрывать землю под забором.
– Рр-р-ав!
Скиф вздрогнул, на секунду замер, оглянулся назад.
– Ты куда, бандюга?
Перед ним, вся ощетинившись, стояла овчарка. Скиф узнал ее. Рада. Так называл ее Хозяин. Так он кричал на нее, когда, шатаясь от выпитого самогона, бил ее палкой. Скифу было жаль собаку. Она очень напоминала волчицу, но была еще красивей, вся черная, с высокими ногами.
– Жрать хочу!
Скиф не стал врать, но на всякий случай показал свои клыки.
– Совсем невмоготу?
Рада немного успокоилась, но держалась на расстоянии.
– Тебе-то что?
Скиф поднялся, стряхнул с себя землю. Рада оглядела его ребра, приблизилась на шаг.
– Вижу, пойдем, так уж и быть!
Не зная почему, но Скиф пошел за ней. Может, потому, что не ел уже несколько дней, или из-за того, что не чувствовал от нее никакой угрозы, а может, из-за исходившего от Рады терпкого, будоражащего запаха.
Рада провела его за сараи. Там лежала груда еще теплых костей.
– Ешь! Хозяин студня наварил, гостей ждет.
Скиф лишь на секунду сдержался, но потом набросился на еду.
Уходя с раздутыми от съеденного угощения боками, Скиф оглянулся.
– А можно я завтра приду?
– Пожрать?
– Нет, к тебе.
Рада завиляла хвостом.
– Как хочешь…
Скиф и Рада возвращались с прогулки. Ей понравилось бегать по балкам, продираясь сквозь заросли терна, бродить по отмелям большой реки, обследовать густые камыши и бесконечные лесополосы. Казалось, она не знает устали. Один раз они вспугнули зайца, и Рада загнала его, но есть не стала.
– Почему?
Скиф прилег на траву, Рада присела рядом.
– Я привыкла к другой пище.
– Той, что дает человек?
– Да.
– Странные вы, собаки. Живете в неволе и не бежите , терпите побои и не кусаетесь, убиваете, а не едите, вы даже спары ваетесь толпой.
– А вы не такие?
– Мы чтим свою свободу. Волки убивают только для того, чтобы поесть. И подруга у волка только одна и до самой смерти!
Рада встала, лизнула Скифа в морду.
– И я у тебя тоже буду одна?
Скиф повернулся, посмотрел ей в глаза.
– Я же волк!
– Ах ты тварь такая!
Хозяин выбирал палку потолще.
– Глядь, брюхо нагуляла!
Рада легла, вжалась в землю.
– На, паскуда, на, получи!
Хозяин с замахом ударил собаку по спине. Рада взвыла от боли.
– Эй, кум, ты чего?
На крыльцо из дома вывалили пьяные гости.
– Убью, сучку!
Хозяин ударил собаку по голове. Палка сломалась.
– Брось, хрен с ней, идем выпьем!
– Нее-е! У меня уже второго барана волки утащили, а она, стерва, мне выродков взамен…
Он поднял с земли ломик, но тут же его выронил: прямо на него шел волк.
Скиф смотрел Хозяину прямо в глаза и видел ужас. Сделав несколько шагов, волк бросился, целясь в самое горло. Хозяин, закрывая лицо, машинально поднял вверх свои руки и тем самым спас себе жизнь. Прокусив ему запястье, Скиф отбежал на несколько шагов и остановился. Рада с трудом поднялась и, прихрамывая, пошла за ним.
– Бирюк! Стреляйте! Стреляйте!
Хозяин, замотав руку платком, отходил назад, к людям. Раздался выстрел, затем еще один, но Скиф и Рада были уже далеко.
Рада остановилась, села. Скиф увидел, повернулся, подошел к ней.
– Больно?
– Да.
– Где?
– Внутри.
– Пройдет.
– Вряд ли.
Скиф положил ей голову на загривок.
– Нам надо идти!
Рада оглянулась назад, вздохнула и снова пошла.
Скоро они остановились в глубокой, заросшей кустами балке. Рада долго пила из ручья, затем легла.
– Смотри!
Скиф разгреб лапами землю, и за примятой травой проявилась нора.
– Зимняя лежка!
Скиф продолжал работать передними лапами, пока не расширил вход.
Рада тяжело поднялась, залезла в нору и, тщательно ее обнюхав, высунула морду.
– Подойдет!
На рассвете Скиф проснулся от посторонних звуков. Они исходили из норы. Он принюхался, затем попытался пролезть внутрь, но сразу остановился, услышав предупредительное рычание Рады.
– Не лезь!
– Я только посмотрю!
– Назад!
Рада оскалила зубы. Скиф присмотрелся и увидел темный пушистый клубочек возле ее живота.
– Волчонок!
– Прочь!
– Я не стану его есть!
– А я бы сейчас съела быка!
Рада принялась вылизывать детеныша, а Скиф уже бежал к лесополосе.
Просидев несколько часов в засаде, Скиф поймал всего лишь пару полевок. Он даже выходил на кабанью тропу, рискуя встретиться один на один с секачом, но, так или иначе, он ничего не добыл. Когда зажглись первые звезды, он повернул к станице.
– Вот, поешь!
Скиф выложил возле норы ягненка. Рада вылезла, обнюхала тушу.
– Это нашего хозяина, будут неприятности.
– Ешь давай!
– Сначала ты!
– Почему?
– Я его знала.
Скиф принялся за еду. Он съел ровно половину. Насытившись, он стал смотреть, как ест Рада.
– Ты сейчас, прямо как настоящая волчица!
– Убивец!
Рада урчала, быстро проглатывая мясо.
Скиф возвращался из станицы. Вдруг он остановился, сбросил с плеча овцу и припал к земле. Вдоль лесополосы, следуя один за одним, цепью, растянулась стая Шаха . Они возвращались с охоты. Вдруг волки тоже остановились и залегли. По полю, рыча моторами, три машины гнали косулю. На одной из них, открытой, без верха, с ружьем в руках стоял Хозяин. Косуля неслась из последних сил и, не добежав до деревьев, рухнула на траву. Машины остановились, люди вышли, окружили животное.
Косуля была еще жива. Один охотник поднял ружье, намереваясь ее добить, но Хозяин остановил его. Он достал большой нож и кружку. Присев к дрыгающей ногами косуле, он поймал ее за голову и дернул ножом по горлу. Набрав полную кружку крови, выпил залпом.
– А-а! Сила!
Косулю подняли, погрузили в машину, затем запустили моторы. Хозяин помочился на колесо, посмотрел по сторонам, развернулся к лесополосе.
– Я знаю, что ты здесь! Я все равно тебя найду!
Машины давно уехали, стая Шаха тоже ушла, а Скиф все еще долго лежал в траве.
Скиф проснулся рано. Пахло бедой. Он долго нюхал воздух, затем вылез из балки наверх. Осмотревшись, вернулся к норе. К нему подбежали волчата, принялись играться и покусывать за ноги. Рада настороженно наблюдала за их действиями.
– Нам надо уходить!
Скиф поднял морду вверх и прислушался.
– Верно!
Из зарослей вышел Шах. За ним Тея и другие волки.
– Не подходить!
Скиф резко развернулся к стае, пригнул голову, оскалил клыки. Рада выскочила из норы, встала рядом, ощерилась на всю пасть. Волчата бросились в нору.
– Не стоит! Я пришел предупредить.
Шах сел, миролюбиво склонил голову набок.
– О чем?
Скиф спрятал зубы, но позы не изменил.
– Облава! Машина с охотниками скоро будет здесь.
Шах поднялся, пошел к кустам. Стая двинулась за ним.
– Мы их отвлечем, как только сможем, но поспешите, волки!
Скиф и Рада торопливо перетаскивали волчат через ручей. Им приходилось каждого брать за шиворот и переносить на другую сторону, затем возвращаться за следующим. Вдруг Скиф замер: послышался звук мотора.
– Сколько еще?
– Последний!
– Быстрее!
Рада рванулась к норе, но там никого не было. Она принялась искать его в траве, затем полезла в кусты.
– Быстрее!
Скиф начал забираться из балки вверх и встал как вкопанный. На самом краю, расставив ноги, над ним возвышался Хозяин. В руках он держал ружье. Скиф бросился на него, но от удара прикладом скатился вниз.
– Куда?
Хозяин взвел курки. Подошли еще двое охотников. Скиф поднялся с земли, снова приготовился к атаке. Рада вылезла из кустов, встала рядом с ним. Охотники вскинули ружья.
– Кого?
Хозяин засмеялся.
– Да всех!
И вдруг Скиф поднял голову к небу и завыл. Он снова не мог понять, что происходит, зачем люди пришли их убивать, почему его дети не могут жить.
– У-ууу!
Все сильнее и сильнее звучал его голос.
– У-ую-у!
Отозвалась стая Шаха.
– У-у-у!
Ответила еще одна стая и еще…
– Ух-х-х!
Прокатилось по балкам, буеракам и лощинам, как будто это проснулась и завыла сама степь…
После выстрелов сразу наступила тишина. Кружились, падая, сбитые с деревьев листья. Пороховой дым относило к дороге. Притих мир.
Машина, подскакивая на ухабах, ревела, как зверь. Охотники тревожно всматривались вдаль.
– Слышали, как они хором пели?
– Лишь бы нас не отпели.
Хозяин вытащил и пересчитал патроны.
– Сколько?
– По три на брата.
– Мало!
– И машина открытая.
– Лишь бы не погнались.
– Гони, быстрей гони!
– Стой! Тормози!
Водитель зажал тормоза. Прямо на дороге перед ними сидел огромный волк.
Машину от юза занесло, бросило на обочину, и она завалилась на бок.
Схватив ружья, охотники вылезли, принялись торопливо их заряжать.
– Боже, сколько их!
Из лесополосы, из камыша, из зарослей чакона выходили и собирались в стаи новые и новые волки. Оскаленные клыки, горящие глаза, поднятая дыбом шерсть: волки окружали со всех сторон, постепенно сжимая смертельное кольцо.
– Пали́!
Хозяин выстрелил первым, за ним – остальные охотники. Раздались визг, рев, крик… и на степь опустилось безмолвие.
Шах стоял над распростертыми Скифом и Радой.
– Они и мертвые вместе!
Тея, склонив голову, обнюхивала неподвижных волчат.
– Даже маленьких не пощадили!
Вдруг послышалось робкое поскуливание, и из кустов, дрожа всем телом, вылез волчонок.
– Живой! Потеряшка!
Тея принялась его облизывать. Шах подошел, тронул его лапой.
– Не бойся! Ты теперь с нами. Ты должен стать настоящим волком, как был твой отец!
Шах вышел вперед. Тея подтолкнула волчонка носом и двинулась за ним. Строго держа дистанцию, следом потянулись молодые волки. Стая уходила в степь. Холодное солнце еще не скрылось за холмами, и его рудый свет скользил по верхушкам деревьев, проникал в заросли кустов, сливался с золотистой травой, указывая путь и провожая в ночь гордых степных странников.
Эпилог
Они жили в степи и погибли в степи. И не важно, сколько с тех пор прошло времени и сколько еще осталось волчьих стай, но до сих пор в них помнят и передают из поколения в поколение быль о бесстрашном волке Скифе и его верной подруге овчарке Раде.
Часть вторая. Рита
Неотложка была серой. Серым было и утро, когда забирали мать. Рита попыталась забраться в машину, но фельдшер замахал руками.
– Нет-нет, девочка! Только попрощаться.
Рита взяла мать за руку.
– Я обязательно к тебе приеду!
Та попыталась улыбнуться.
– Моя карточка у отца, ты тут присмотри, ладно?
Уазик зафырчал и, раскачиваясь на колдобинах, пополз со двора, оставляя за собой длинный шлейф дыма. Он был тоже серым.
Рита подходила к дому. В поселке их было восемь. Двухэтажные, деревянные бараки строились для шахтерских семей, и когда старую шахту закрыли, то многие сразу разъехались, оставив квартиры тем, кому бежать было некуда.
Между сараями, оглядываясь по сторонам, курили соседские пацаны с каким-то новым длинным парнем. Он выдохнул дым, с прищуром оглядел Риту, сплюнул себе под ноги.
– Что за телка?
– Это Ритка из восьмого бэ! Пахан – колдырь, мать – в школе уборщица…
– Чо, говно за вами убирает?
Длинный рассмеялся, передал бычок следующему. Рита развернулась, подобрала камень с земли.
– Ну-ка повтори!
Длинный попятился назад.
– Эй, эй, ты чо!
– Беги, щас зафигачит! За Риткой не станет!
Длинный рванул за сарай, сразу за ним, вдогон, полетел камень.
У подъезда Рита остановилась. Весь проем двери загораживала внушительная фигура соседки, Екатерины Романовны. Она даже не поздоровалась.
– Иди, отца угомони!
Рита встала на ступеньки. Соседка продолжала перекрывать все пространство.
– Не успел жену в больницу отправить, а уже полный дом алкашей собрал. Допились до чертиков! Где они столько самогона-то нашли?
Рита достала из кармана ключ.
– Фокке-Вульф здесь?
Екатерина Романовна закашлялась, схватила Риту за локоть.
– Какой он тебе Фокке-Вульф, пигалица? Франц Викентьевич – уважаемый человек, пенсионер.
– Руки уберите!
Рита выдернула руку, протиснулась между соседкой и перилами, вошла в дом, осторожно открыла комнату. За столом сидели собутыльники отца. Сам он распечатывал очередную бутыль самогона.
– Ритуля… доча!
– Карточка где?
– Тебе зачем?
– Мама велела!
– Тута я велю… бабки, они не для детей…
– Деньги на лекарства нужны!
– Колек, чо она тебе по ушам трет?
Моня, наблюдая за разговором, вертел в руке пустой стакан. Второй мужик ковырял вилкой консервы. Отец налил всем до краев, развернулся к Рите.
– Иди, иди… уроки делай!
Рита подошла к столу, встала напротив отца.
– Деньги отдай!
Отец дернулся, обжегся сигаретой.
– Ах ты сс… ну-ка, пошла отсюда! И чтоб я тебя больше не видел!
Рита резко развернулась и, опрокинув бутылку, вышла из квартиры.
Франц Викентьевич любил этот день. С утра, в костюме и галстуке, он был на кладбище, на могилах жены и дочери. Придя домой, доставал семейный альбом и, бережно листая страницы, долго рассматривал дорогие ему пожелтевшие фотографии. И уже под вечер, выпив рюмку-другую, выносил из шкафа женские и детские платья, раскладывал их на диване и тихо с ними разговаривал.
Сегодня поговорить у него не получилось: за стенкой три пьяных голоса горланили песни про тяжелую шахтерскую судьбу. Франц Викентьевич долго терпел, затем решительно открыл входную дверь и остановился: прямо на ступеньках, прислонившись к перилам, закрыв глаза, сидела Рита.
– Совсем все плохо?
Франц Викентьевич похлопал девочку по спине. Рита открыла глаза.
– Ага…
– Пойдем, здесь спать нельзя.
– Куда? Я домой не пойду!
– Понимаю… Может, к Екатерине Романовне?
– Зашквар, я с ней поругалась.
Рита зевнула. Франц Викентьевич взял ее за руку.
– Давай ко мне.
Рита остановилась у стены, где висели фотографии в деревянных рамочках.
– Ух ты! Вы были летчиком?
– Нет, я обслуживал и ремонтировал самолеты. Раньше недалеко отсюда стояла воинская часть.
Рита подошла к дивану, взяла в руки платье.
– Это платье жены. Они с дочкой погибли здесь, давно…
Франц Викентьевич пошел на кухню, вернулся с полной тарелкой бутербродов, поставил ее на стол.
– Садись поешь.
Он протянул Рите бутерброд.
– Спасибо!
Рита села на стул, принялась за угощение, быстро проглатывая куски.
– Теперь… врубилась… почему… Фокке-Вульф!
Рита поперхнулась.
– Ой, извините…
Франц Викентьевич засмеялся.
– Не только поэтому. Я родом из Латвии.
Рита прекратила жевать.
– Уехать отсюда не думали?
Франц Викентьевич глубоко вздохнул.
– Не смог.
Он собрал платья с дивана, аккуратно сложил, убрал в шкаф.
Рита, доев бутерброд, посмотрела на тарелку.
– Бери, бери!
Франц Викентьевич пододвинул к ней тарелку. Рита выбрала бутерброд. Когда не осталось ни одного, Франц Викентьевич принес ей подушку и одеяло.
– Спокойной ночи!
Под утро он проснулся. Рита всхлипывала. Он зашел в комнату, одеяло было на полу. Рита, свернувшись калачиком, дрожала от холода. Франц Викентьевич поднял одеяло. Накрывая Риту, расправил складки, погладил ее по голове. Уснуть он больше не смог.
– Правильно люди говорят, яблоко от яблоньки…
Екатерина Романовна стояла у подъезда.
– Что такое?
Франц Викентьевич поставил сумку с продуктами на землю.
– Туда вон погляди!
Франц Викентьевич обернулся: на скамейке, опустив голову, курила Рита.
– Что стряслось?
Он забрал у Риты сигарету, затушил, бросил в урну. Она резко встала, но Франц Викентьевич поймал ее за руку.
– Дома расскажешь.
Франц Викентьевич поставил чайник на плиту. Рита вздохнула.
– Я у мамы была, в больнице. Ей операцию сделали.
– Удачно?
– Не знаю. Врач говорит, нормально.
– Ну и хорошо.
Франц Викентьевич налил ей чаю. Рита взяла чашку, отхлебнула глоток.
– Лекарства нужны! А этот… короче, отец запил с дружками, а карточка мамина у него.
Рита сжала кулаки.
– Так, не дергайся!
Франц Викентьевич погладил Риту по голове.
– Придумаем что-нибудь, у меня поживешь, пока мать не вернется.
Франц Викентьевич играл на аккордеоне редко и то только для себя, но сегодня у него был слушатель. Рита сидела, не шевелясь, завороженная его мелодией, и встала только тогда, когда он закончил.
– Я пойду…
– Да, да, уже поздно.
Франц Викентьевич ночью снова подошел к Рите. Она спала. Одеяло было на месте, но он все равно долго поправлял его и еще дольше не уходил из комнаты.
– Здрасьте!
Екатерина Романовна с веником в руках застыла на лестнице. Рита открыла дверь своей квартиры, и Франц Викентьевич вошел внутрь. Сначала ничего не было слышно, затем звякнуло стекло, грохнулась на пол табуретка, послышались выкрики.
– Ты воще кто такой?!
– Какие, на хрен, лекарства?
– Какая карточка?
– Ритка?
– Моня, гля, она у этого козла ночует!
– Колек, вмажь ему, чтоб знал!
– Ба-бах!
Дверь открылась, и на пороге появился Франц Викентьевич. Из его разбитого носа стекала кровь.
– Ой, батюшки!
Екатерина Романовна уронила веник. Франц Викентьевич, зажав нос рукой, вошел в свою дверь, Рита – следом за ним.
– Вроде все.
Рита вытерла подтеки на щеке, отложила полотенце. Франц Викентьевич не шевелился.
– Все! Вам плохо?
– Нет, наоборот… Спасибо, Рита.
Франц Викентьевич даже не ложился. Он ходил по комнате, пытался смотреть телевизор, заваривал себе чай и лишь к утру открыл шкаф и снял с вешалки красное платье. Рита спала, лежа на боку. Франц Викентьевич присел на диван и поцеловал Риту в щеку. Она открыла глаза.
– Вы… Вы это зачем?
Рита, схватив одеяло, вскочила с дивана. Франц Викентьевич протянул ей платье.
– Рита, это не то… это подарок!
– Зачем?
Рита бросилась в прихожую и, открыв дверь, выбежала из квартиры.
– Эй, Колек! Зенки открой!
– Моня, это чо, утро, што ли?
– Утро, утро, гля, кто!
– Во, Ритка…
Рита попыталась пройти мимо стола, но отец поймал ее за руку.
– А Фокке-Вульф чо?
– Чо, чо, не видишь, свалила она от него. Гадом буду, приставал, тварь!
Моня звякнул пустыми бутылками.
– Ах он козел, убью!
Рита дернулась, но отец больно сжал ее руку. Моня слил в стакан остатки самогона.
– Не кипишуй, Колек! На хрена мочить? Бабки с него струсим, пойло-то кончилось!
Отец с силой развернул Риту к себе.
– Ну чо, было, было? Говори!
Рита вырвала руку.
– Пошел ты!
Телефон зазвонил неожиданно.
– Да, доктор, я, Рита. Плохо? Я сейчас приеду! Нет, лекарства еще не купила… я достану деньги, ну, завтра или послезавтра… да, да, я все поняла.
Рита оглянулась по сторонам, зашла за сараи. Пацаны, как всегда, были на месте.
– Откуда такие бабки, Ритка!
Ей подкурили сигарету.
– Совсем голяк?
– Ну, может, у этого, длинного есть, но лучше не просить.
– Почему?
– То еще чмо!
– Жмот?
– Не, озабоченный. Сама понимаешь, как отдавать придется.
Рита выбросила окурок.
– Где живет?
Длинного в поселке не оказалось, и Рита постучала в дверь к Екатерине Романовне.
– Мне только на лекарство. Отец всю мамину карточку спустил. Мы сразу все отдадим.
– Да, да, конечно… я знаю, но пойми, девочка, это большие деньги, и просто так…
– Без лекарства мама умрет! Вы же на ремонт собирали, я знаю!
Екатерина Романовна обняла Риту за плечи.
– Пойми, дите, в жизни не всегда бывает так, как хочется…
– Вы мне не дадите?
Рита сжалась в комок.
– Дзынь-дзынь! Дзынь-дзынь!
В глубине квартиры зазвонил телефон. Екатерина Романовна поспешила в комнату.
– Извини, давай после поговорим!
Все трое за столом выпучились на Риту. Она молчала.
– Ну чо, созрела?
Моня встал, потянулся, вышел из-за стола.
– Пошли, Колек, к Фокке-Вульфу, а то уже горло пересохло.
Мужики встали, вышли на площадку. Моня поманил Риту пальцем.
– Сюда иди!
– Зачем?
Рита не сдвинулась с места.
– Балдой кивать будешь!
Моня позвонил в дверь.
Франц Викентьевич стоял на пороге и видел только Риту.
– Ты чо, козел, на кичу захотел? Щас все устроим!
Моня подтолкнул Риту вперед.
– Ну-ка, крякни, чо он с тобой делал?
Рита молчала.
– Колек, развяжи ей рот!
– Не трогайте ее, вот деньги, здесь всем хватит!
Франц Викентьевич достал из кармана пухлую пачку.
– Рита, я вчера их снял для тебя.
– Ты чо, фуфел, ни хрена не понял? Да тебе пятера за разврат ломится!
Моня протянул руку.
– Бабки сюда!
У Риты зазвонил телефон. Она пришла в себя.
– Да, я. Что?
Телефон выпал из рук, треснул о кафель.
– Мама…
Всю следующую неделю Франц Викентьевич Риту не видел. Он собирал вещи, загружал контейнер, выносил ненужное на помойку. Спал он еще меньше: отец Риты с дружками устроили нескончаемые поминки, заливаясь самогоном и горланя песни на весь поселок.
Франц Викентьевич положил красное платье в чемодан. Как ни странно, сейчас было тихо, и он услышал, как открылась его дверь. На пороге комнаты стояла Рита.
– Возьмите меня с собой!
Рита держала в руках небольшую сумку.
– Как ты это себе представляешь?
Франц Викентьевич закрыл чемодан, поставил его на пол.
– Все равно я здесь не останусь!
Рита бросила сумку на пол.
– Рита, ты уже большая девочка, ты…
– Да, я уже большая! Вот, смотри, смотри, Фокке-Вульф!
Рита сняла кофту, швырнула ее на пол.
Франц Викентьевич вздохнул, поднял кофту, прикрыл ей грудь.
– У тебя есть отец.
– Уже нет.
Рита раскрыла ладонь и показала пустой пакетик от крысиного яда .
Bepul matn qismi tugad.
