Kitobni o'qish: «Боярин Волк. Живи, брате!»

Травень, лето 6618 от С. М. З. Х

Место, выбранное князем Святополком для битвы, в смысле стратегии было не просто хорошим – отличным. Пологий холм с длинным тягуном со стороны супротивника да среди двух боров смотрелся, как лысая макушка в обрамлении волос. Вот на этой-то лысой макушке и расположился стан князя с передовым полком из смоленских копейщиков перед ним и с тремя сотнями лучников на каждом фланге. По правую и левую руку, на склонах холма, под командованием братьев расположились полки левой и правой руки, а в правом бору затаился засадный полк со строгим приказом никак себя не проявлять, пока Карахан, правая рука хана Боняка, не втянется в битву со всем своим резервом. Выбор места также был продиктован стратегической задумкой князя – лишить половцев преимущества в лучном бою, ибо стрелять им пришлось бы по очень крутой траектории, что неминуемо сказалось бы на дальности стрельбы, а стало быть, и на эффективности. В то время как его лучники стрелять будут как бы сверху вниз, что автоматически увеличит дальность стрельбы и заставит половцев отказаться от излюбленного ими изматывающего осыпания противника стрелами. Всё это должно было сподвигнуть их на конную атаку лавой, но тут свою роль должен был сыграть тягун и не дать им возможности разогнать коней для сокрушительного удара. Обойти позицию русичей половцам не позволит с левого фланга, кроме могучего бора, ещё и болотистые, топкие берега Шеломани, а с правого – такой же бор, только более густой, хотя, казалось бы, куда ещё гуще. Вот именно в нём и затаился засадный полк, который состоял из отборных воев из разных княжеств и был сводным. Командовал им новгородский князь Мстислав Владимирович Великий, потому что костяк полка – сплошь из латной конницы – был новгородским. Главной задачей было заманить половцев сюда и навязать им сражение на своих условиях. Потому как, по докладам сторожи, численностью они почти вдвое превосходили русичей. С чем успешно и справился полк лёгкой конницы торков под командой воеводы Торина.

Солнце уже поднялось над лесом, когда всем в стане князя показалось, что земля на горизонте зашевелилась и стала подниматься всё выше и выше, пока не стало понятно, что это движется огромная конная масса орды Карахана, преследующая по пятам отступающих торков. Не успела тень деревьев укоротиться на аршин, как половцы были уже на другой стороне поля и, увидав изготовившихся к обороне русичей, начали выстраивать конницу для атаки. Легкая конница, с разгону выскочившая было вперёд, чтобы осыпать полки неприятеля стрелами и устроить своеобразный хоровод, быстро убедилась в невозможности этой затеи, ещё и потеряв до полусотни стрелков от ответного огня торков, остановившихся перед копейщиками, не нанеся русичам сколь-нибудь заметного ущерба. К их чести, выводы они сделали очень быстро, легкая конница просочилась в тыл, уступив место латной коннице – не очень многочисленной, но хорошо экипированной, числом примерно в пятьсот человек (и по виду наёмников-катафрактов). Торки, тоже услышав команду князя, отошли в тыл и за холмом ушли влево, к заболоченному лесу, где и выстроились для атаки, дожидаясь своего часа.

– Катафракты? – удивлённо повернулся к князю боярин Гусля.

– Они, – недобро усмехнулся князь. – Под наёмников рисуются, но византийский хвост всё равно торчит. Давай! – кивнул он воеводе, белгородскому посаднику Варге.

Воевода махнул рукой, и мужики потащили к строю головного полка остро заточенные брёвна на расставленных в стороны распорках. Не успели катафракты выстроиться для атаки, как позади головного полка появилась засека из этих брёвен с остриями на уровне двух аршин от земли, установленных так, чтобы пешим можно было отойти между ними назад, не споткнувшись о распорки, стоящие в шахматном порядке. Между рядами воев головного полка на всю длину рядов лежали брёвна длиной в косую сажень и толщиной чуть ли не в аршин, которые предполагалось столкнуть под ноги атакующим коням по мере отхода рядов назад. И хотя крутизна склона была невелика, даже медленно катящиеся брёвна были достаточным препятствием для тяжело нагруженных лошадей, прыжки в арсенале которых предусмотрены не были. Едва катафракты тронулись вперёд, разгоняя коней, задние ряды, кроме трёх передних, отошли назад и выстроились снова, уже за засекой. Катафракты меж тем доскакали уже до середины подъёма, конные лучники под их прикрытием тоже попытались возобновить обстрел, но из-за поднятой пыли и отсутствия видимости успеха также не достигли, получив в ответ целый рой стрел. Оставшиеся три ряда головного полка сделали шаг назад и толкнули первый ряд брёвен, который, набирая скорость, покатился навстречу катафрактам. Сосчитав про себя неспешно до пяти, ряды сделали ещё шаг назад и столкнули очередной ряд брёвен. Когда катафракты были в четверти дистанции до столкновения с копейщиками, шеренги сделали последний шаг назад и столкнули последний ряд брёвен, а первые достигли атакующих. Шеренги отступили назад и заняли своё место за засекой на расстоянии копья. Первый ряд катафрактов брёвна видел и более-менее удачно избежал столкновения с ними, чего нельзя сказать о втором и третьем рядах. В них число падений лошадей стало расти в геометрической прогрессии, ибо, подпираемые сзади, они лишались манёвра начисто. Вскоре лава в тридцати-сорока саженях от засеки превратилась в кучу малу, которую лучники с флангов щедро посыпали стрелами, а передняя шеренга упёрлась в засеку и была почти полностью пленена за исключением не пожелавших сдаться. Проскочившие под брёвнами мечники неожиданно появлялись перед всадниками и заходили сбоку так неожиданно, что те были бессильны что-либо предпринять против них со своими длинными копьями. Некоторые подались было назад, но их тут же расстреляли в упор из луков. Пока уводили пленных и выводили коней из засеки, половцы пришли в себя и откатились, попытавшись растащить брёвна на арканах, оставив на поле боя ещё сотни полторы убитых и раненых. Они предприняли ещё одну отчаянную попытку, и им это, в конце концов, удалось, правда, число жертв возросло сотен до трёх-четырёх. Взбешённый неудачей Карахан бросил в атаку всех – и конных, и пеших. И навалился на строй полков всей массой, не считаясь с потерями. Но князя не оставляло чувство какой-то показушности или неправдоподобности происходящего, которое безотчётно владело им, наблюдающим как бы со стороны, отстранённо, за битвой. Какая-то бросающаяся в глаза показушность отчаяния от неудачи и безоглядное желание возмездия, не свойственное дотоле стычкам с половцами, напрягала князя и царапала сознание. И главное – у Карахана не оказалось резерва, он бросил в бой всех, что тоже очень удивило и насторожило князя.

Почти сразу же, как только слева послышался шум битвы, Мстиславу доложили о приближении большого отряда конницы.

– Княже, половцы идут прямо на нас, – доложил вой из дозора, соскочив с коня и склонившись в поклоне. – Целая орда.

– Тише, тише, – улыбнулся князь. – Что ж ты так кричишь-то? Половцы услышат. Давай обратно и скажи Малюте, чтобы передовой дозор пропустил. Они обязательно его пошлют проверить, всё ли чисто и свободен ли путь.

– Сделаю, княже, – отмахнул поклон вой, вскакивая в седло и разворачивая коня.

Князь задумался. Известие на некоторое время поставило Мстислава в тупик: кто же тогда бился со Святославом? Но сомнения его быстро рассеялись, когда он только гипотетически предположил, что орды могло быть и две, и они, как и русы, часто использующие в битвах засадные полки, решили использовать не засадный полк, а излюбленный ими обходной манёвр.

«Значит, решили, – подумал он, – воспользоваться тем, что всё внимание Святослава будет занято Караханом, и пошли отдельно, надеясь под прикрытием леса проскочить в тыл незамеченными, но тогда, стало быть, про нас они тоже не знают. А опоздали потому, что путь обходной искали. А его, стало быть, справа нет. Ай, молодец, брате, хорошее место нашёл. Ну что ж, это даже к лучшему, мы-то про них теперь знаем, а значит, и преимущество на нашей стороне. Новым было только то, что они решили пройти для этого через лес, чего раньше старались по возможности избегать, ибо леса не любили, не понимали, боялись и лезли в него с неохотой. Повезло им только в том, что для обходного манёвра они выбрали именно правый фланг, где было можно пройти. Правда, в единственном месте, с полверсты шириной. Дальше начинался овраг, спуститься в который было сложно, а уж выбраться и подавно. На левом же и вовсе их ждало бы полное фиаско. Но именно здесь и стоял засадный полк, обойти который им никак было невозможно… Ну что ж, – усмехнулся про себя князь, – милости просим».

Поняв, что столкновения не избежать, он разделил полк на две части и, разведя их по сторонам, приготовился к атаке. Молодого боярина, приведшего сотню воев откуда-то с Ятрани, он послал к князю с известием о манёвре половцев и принятых мерах, чтобы князь не ждал скорой поддержки от засадного полка и не опасался удара с тыла от попытавшихся обойти его половцев. Боярина, было рванувшего в одиночку исполнять приказ, вернул и, погрозив пальцем, как нашкодившему мальчишке, послал с ним десяток воев из его сотни в качестве сопровождения, хмыкнув с улыбкой, ему вслед.

«Молодой, – подумал князь, – горячий, прямо как я когда-то. К сожалению, это пройдёт, – усмехнулся он про себя. – А парень старательный и толковый, битва у него, видать, первая, а не суетится и не мельтешит. Надо бы запомнить его, – неожиданно подумал князь. – Что-то долго они не идут, – мелькнула другая мысль. – Передовой отряд мы пропустили, так чего же тянут? Или ждут доклада от них? А кстати, где они? – было всполошился князь. – Хотя Малюта их из виду не упустит».

Но поразмышлять об этом не получилось, потому что показались половцы. И князь дал отмашку отойти вглубь леса, чтобы никакая случайность не испортила дело. Сигнал готовности передали по цепочке, и лес затих в ожидании команды на сшибку.

«Да не так уж их и много, – подумал князь, рассматривая сквозь листву втягивающихся в лес половцев. – Правду говорят, что у страха глаза велики. Всего-то вполовину больше нашего. А вот снаряжение победней будет, в основном кожаные кожуха с нашитыми кое-где пластинами да тегиляи. Щиты плетёные, правда, тоже металлическими полосами укреплённые, но даже и на вид убого. А шлемы-то стоящие и вовсе у каждого третьего, да в основном трофейные дедовские. А это кто же такой? Батюшки-светы! – снова хмыкнул князь. – Никак хан Бельды, зять Карахана, пожаловал? А в передовом отряде тогда кто? Сын, что ли, его старший? Похоже. Да-а уж, если это отборные войска, то кто же тогда со Святославом воюет? Или это против него отборные, а сюда – кого не жалко? Ладно, чего гадать, поживём-увидим, кто и чего стоит, уже скоро. Ай да Боняк, ай да старая лиса! И серебро получил, и никакого риска… А виноват, если что, даже не Карахан, который и так ему всем обязан, а Бельды, «тайный ставленник» Византии, которого Боняку они же и подсунули ненароком, женив на дочери Карахана. Видал я эту красотку… Брр, мягко говоря… Ну, на мой вкус, конечно».

Боярин Сергий Волк во главе десятка решил ехать лесом. Во-первых, не так жарко в броне и поддоспешнике, ибо денёк разгорался жаркий, солнце уже припекало во всю. Во-вторых, напрямик, лесом, на треть короче, чем вокруг холма, а потом по крутому склону вверх. Уже когда собрались выезжать из леса на безлесную макушку холма, Сергий краем глаза уловил слева отблеск. Повернувшись, он увидел передовой отряд половцев из двух десятков воев с каким-то важным ханом во главе, едущий вдоль подножия холма, но ставка князя им пока ещё видна не была, её закрывал язык леса, в котором сейчас и был Сергий со своим десятком. Сергий глянул на княжий стан, но князя там не увидел, только его знамя. А прапор, указывающий, где теперь князь, а точнее, его местоположение в войске, располагался правее, почти на стыке полков головного и правой руки, и Сергий понял, что там сейчас самая сеча. И тут он разглядел в стане князя княжича Брячислава в окружении гридей, сидящего на плечах дядьки-пестуна и глядящего в сторону битвы. Гриди охраны, позабыв про обязанности, тянули шеи туда же, разойдясь в стороны, и начисто забыв о том, кого должны были оберегать, и оставив тыл практически без охраны. Пока Сергий раздумывал, что предпринять, половцы выехали уже к середине холма и увидели стан князя. Они даже остановились от неожиданности – такого подарка они, конечно же, не ожидали. Смерть княжича и бунчук в стане князя равносилен атаке десяти тысяч конных воинов, даже если он только там мелькнёт.

– Какого чёрта отец там застрял? – бурчал про себя Дурды. – Заблудился, что ли, как это у них говорят… в трёх ёлках, вроде? Я – его сын – первый раз в походе и то прошёл этот лес, как тропу к знакомому водопою, а он застрял там, будто штанами зацепился, такой случай… – он скрипнул зубами. – Нет, надо атаковать и не упускать такой счастливый случай, а там, глядишь, и эти ползуны подтянутся, – хмыкнул он. – Даже если я погибну, имя моё будут произносить в каждом стойбище, как имя великого батыра, и я попаду…

Он не успел домечтать, как увидел выезжающих из леса им наперерез воинов, явно желающих им помешать. Благо, их было вдвое меньше.

– Яа-ал-ла! – в отчаянии завизжал хан и стегнул коня.

За шумом и грохотом битвы Сергий, находящийся ближе всех к половцам, ничего не услышал, только увидел разинутый в бешеном крике рот ханича. Только рванули половцы, вопреки ожиданиям Сергия, вовсе не на встречу его десятку, а к ставке князя. Видно, не восприняли всерьёз вдвое меньших по численности русов. Удар десятка латной конницы был силён, шестеро половцев, не успевших достать луки, свалились в пыль замертво, но и двое воев Сергия сползли с сёдел, а третий, хоть в седле и удержался, но был, по всему видать, уже не боец. Всё это Сергий увидел краем глаза, уворачиваясь от секущего удара половца, нацеленного поверх его щита слева направо, и рубанул из-под руки промахнувшегося половца снизу вверх так, что сшиб шлем с его головы, и, не останавливая руки, в угон второму, тоже промахнувшемуся из-за его нырка, рубанув его куда-то в область загривка. Рядом десятник Кузьма Вяхирь тоже срубил своего противника, но половцев всё равно было больше, и они упорно лезли к стану князя. Сергию и Кузьме приходилось практически вдвоём сдерживать их, пятерых, остальных связали боем, и они не могли ничем им помочь. Кузьма срубил ещё одного, но и сам упал на гриву коня, получив удар по плечу, и конь вынес его из боя с безвольно повисшей рукой. Сергий остался один против четверых. Один из них, правда, был подранен Кузьмой, но боя не покинул, хоть и отвлекался иногда на рану. Умения Сергия хватало только на то, чтобы связать их боем, ни о какой победе над кем-то определённым и речи не было, но даже для этого он вынужден был постоянно пятиться назад, бросая коня то влево, то вправо и перекрывая одним из противников дорогу другим. Бесконечно это продолжаться не могло. Слава богу, обернувшись на миг, Сергий увидел, что дядька ссадил княжича. Видимо, с этого места стало плохо видно, что происходит впереди. Неожиданно противник у него остался только один – тот самый ханский сын (подханок – как про себя назвал его Сергий), а трое потянули из-за спины луки. Сергий понял, что передвигаться на коне так быстро, чтобы защитить княжича, как на ногах, он не сможет, поэтому, одним махом соскочив с коня, шлёпнул его несильно плашмя мечом, чтобы он отбежал. Конь подханка вознамерился было цапнуть его зубами, но, получив мечом плашмя по уху, закричал от боли, встал на дыбы и скинул хозяина. Тот, вопреки ожиданиям, не свалился мешком, как можно было подумать, а мягко спрыгнул на ноги, успев вытащить ноги из стремян, и, ощерившись, кинулся на Сергия. Сергий было порадовался тому, что, подставляя ханскую спину, он избежит опасности. Но подханок с мерзкой улыбкой неожиданно кидался то влево, то вправо, а то и вовсе приседал, и именно в этот момент один из лучников пускал стрелу, потом бросался в атаку… И всё начиналось сначала. Кричать было бесполезно – за грохотом и шумом боя услышать хоть что-нибудь не представлялось возможным. Первые три стрелы Сергий поймал на щит, но четвёртая неожиданно ударила его под руку и ожгла бок, будто плетью, его даже развернуло слегка, из-за этого и хитрый удар подханка, видимо, заранее отработанный одновременно с попаданием стрелы, пропал зря, но рассердил Сергия своей подлостью. Он сделал обманное движение, будто собираясь концом меча полоснуть подханка по бедру, но, сделав круговое движение, рубанул сверху, между плечом и шеей, когда противник опустил щит, прикрывая бедро. Раздался хряск и почему-то визг, как будто железом полоснули по стеклу. Меч Сергия застрял в доспехе намертво, и сколько Сергий ни тянул и ни дёргал его, сидел в доспехе хана, как прибитый. Пока он возился, две стрелы ударили его в грудь, а одна, вроде бы, просвистела мимо, а вот бросок копья или чего-то другого, скорее всего, боевого топора, он проворонил, отвлекшись на стрелы, ещё и потому, что оступился и начал падать назад с единственной мыслью и запоздалым сожалением.

– Княжич!!!

Удар был так силён, что он выпустил меч, всё ещё торчащий в противнике, и опрокинулся назад, под ноги опомнившимся, наконец, гридям, и белый свет перед его глазами померк.

Богун, старый вояка и бывший полусотник, был раздражён не на шутку решением князя взять княжича с собой, мотивируя это тем, что мужу и будущему князю с младых ногтей надо постигать науку управления людьми и знать жизнь со всех сторон, а не только с лицевой, гладкой. С этим-то и Богун был согласен, но тащить ребёнка в сечу считал преждевременным – ребёнок же, а как оно повернётся, неизвестно, судьба-то переменчива. Конечно, и на стольный град напасть могут, но то отдельный случай, да и вообще жизнь теперь такова, что не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Но тащить ребёнка с собой, тем более потворствуя его капризу – где такое видано?

Так бухтел себе под нос старый вояка, а ныне дядька-пестун княжича Брячислава. Князю, ясное дело, он ничего подобного бы не сказал, но про себя душу отводил. Естественно, не забывая внимательно посматривать вокруг – мало ли что, княжич-то, на нём. Когда половцы пошли в атаку, княжич потребовал взять его на плечи. За воями и в окружении гридей видно ему, конечно, ничего не было. Пришлось посадить. Но вертеться по сторонам с княжичем на плечах было неудобно, да и княжич начал сердиться. Богун рыкнул, конечно, на гридей, чтобы смотрели в оба, но хватило этого ненадолго, вскоре они опять расползлись в стороны и вытянули шеи, пытаясь рассмотреть, что там и как. Вскоре основные события переместилась вправо, на стык головного и полка правой руки, и смотреть стало не на что. Богун с облегчением ссадил княжича с плеч и только собрался рыкнуть на гридей, совсем забывших про княжича, как в шею ему сзади ударила стрела, пробив бармицу. Богун неловко осел на землю, до последнего стараясь прикрыть княжича телом и лихорадочно пытаясь вдохнуть, но вместо воздуха в легкие, пузырясь и булькая, попадала только кровь, и он, захрипев, повалился навзничь. Растерянность гридей от столь неожиданной смерти длилась не более двух ударов сердца, сработал-таки вбитый долгими тренировками рефлекс, и они, сгрудившись вокруг княжича, телами закрыли его от непонятной пока угрозы. Ещё две стрелы нашли свои жертвы, и два гридя рухнули на непонятно откуда взявшегося воя, свалившегося им под ноги, и только тогда они опомнились окончательно. Больше половцам выстрелить не дали, сразу по четыре или пять стрел вонзились в каждого, и они кувырнулись в пыль. Следующим залпом помогли воям, рубящимся у подножия холма с остатками прорвавшегося в тыл войску отряда, всё ещё более многочисленного, чем защитники. В это время из леса выехал отряд Малюты, никак не ожидавший от половцев такой прыти и просто потерявший их. Одновременно добрался, наконец, до гридей и десятник Кузьма.

– Передайте князю, – сказал он, морщась от боли, – что засадный полк атаковал в лесу половцев, которые хотели обойти вас и ударить с тыла. Боярин, – сказал он, скрипнув зубами, – и ехал предупредить, да вишь, как вышло.

Один из гридей, видимо, старший, тут же бросился к князю, остальные помогли Кузьме слезть с коня и подняли Сергия на обозную телегу.

– Я доставлю, – сказал Кузьма. – Лекарка у нас с собой, тут недалече, – кивнул он гридям и понукнул лошадь.

Карахан бросил в бой всех, кто был, даже тех, кто в бой никогда не ходил, но пробить брешь в головном полку ему никак не удавалось, хотя первые два ряда русичей уже валялись в пыли. Да ещё и катафракты, которые стоили бешеных денег, были бездарно потеряны, свою задачу не выполнили и почти полностью были перебиты или попали в плен, что бесило Карахана ещё больше, ибо надежда на успех данного похода таяла у него прямо на глазах.

«От Бельды – этой продажной собаки – ни слуху ни духу! – тихо бесился Карахан. – Отсидеться решил блудливый ишак, а потом власть захватить в улусе. Боняк ему даст, власть он… А вдруг они сговорились за моей спиной? – мелькнула в его голове крамольная мысль. – Свалят всё на меня, а Боняк поставит Бельды на моё место и, пользуясь его друзьями в Византии, выпросит себе чего-нибудь ещё. Не-ет, раз уж я знаю про Бельды, он тем более должен знать. Не-ет, Боняк на это не пойдёт, он Бельды не верит. Это не я, этот продаст его с потрохами и сам сядет на его место. Я есть я, пока жив Боняк, а не станет его – не станет и меня. А эта блудливая собака продаст всех, и себя в том числе, коли выгодно будет».

Карахан хмыкнул. Он оглянулся, лагерь был пуст, только полуслепой и почти совсем глухой шаман копошился возле юрты, то ли нюхая, то ли прислушиваясь к своему бубну и мелко тряся головой.

«Как безысходна старость брошенного всеми старого пса, – вдруг подумалось Карахану. – Никого и ничего, и никакой надежды на будущее. А может, податься в шаманы? Угадаешь два раза из трёх, что будет, – будешь сыт и в чести, и все будут наперебой тебя задабривать. Не угадаешь – будешь морочить головы простым пастухам, но опять же хотя бы всегда сыт. Иблис на ваши головы, даже послать некого – узнать, что там творится».

Карахан поднялся с подушек и похромал к коню.

«Чёрт бы взял эту подагру, болезнь королей! – саркастически хмыкнул он. – Могла бы быть и поприятней для королей-то. О! А вот и Бельды, – снова хмыкнул Карахан, заслышав дружный топот коней. – Наконец-то. Как говорит ростовщик Суркидис, вытащил-таки палец из задницы и явился. Только почему сюда? У него что, мозги от солнышка потекли через задницу, потому пальцем и затыкал её?»

Он не успел даже повернуться и испугаться как следует, как кто-то, накинув мешок ему на голову, свалил его с ног и связал.

– Есть, – сказал этот кто-то и засмеялся.

Сердце Карахана провалилось куда-то в пятки, а под ложечкой заныло.

«Всё, конец, – подумал он. – И этим продал, собака!»