«Неизвестный Алексеев. Том 1: Неизданная проза Геннадия Алексеева» kitobidan iqtiboslar
Увижу ли я Париж?
Сегодня запущен спутник весом в пять тонн.
Можно ничего не делать, просто жить - так все интересно.
Можно быть просто свидетелем.
Можно найти счастье, например, в еде. Раньше я не обращал на еду внимания, а теперь стараюсь есть и пить вкусно. Тоже ведь радость.
_____________________________
Во время блокады в квартире нашли труп. На груди под одеждой была баночка с золотой рыбкой. Человек согревал ее своим телом. Он умер, а рыбка выжила.
_____________________________
Некий идеальный, гармонический мир существует. Иногда нас пускают туда, но не надолго. Он все время где-то над нами.
_____________________________
На колокольне Петропавловского собора часы пробили два. Было странное чувство - будто остался я в городе совсем один, и он, город, теперь принадлежит только мне. Все эти дворцы, колонны, фонари - все мое. Мне крупно повезло - я выиграл этот город в лотерее.
_____________________________
С годами мое чувство Петербурга становится острее. Четыре часа ходил по городу. Фиолетовый закат. Трубы и кресты антенн. Перспективы темных улиц. Мосты. Решетки. Фантастические нагромождения домов. Тусклые лампочки в грязных и таинственных подъездах.
_____________________________
Говорят, что каждую ночь человек видит четыре сна, но запоминает только последний.
______________________________
Устал от Москвы. Хорошо, что живу в Питере. В столице я бы измызгался, затаскался. Первопрестольная полезна мне в малых дозах.
______________________________
Покончить с желанием нравиться. Быть собой, и только. Научиться жить без надежды.
_______________________________
В ту пору я был одинок. Почти все мои связи с литературным миром как-то сами собой порвались. Я влез в пресловутую башню из слоновой кости и сидел там, не высовывая носа. В башне было неудобно, тесно, хотелось на волю. Но я сидел. Потому что не мог иначе. Д. заглянул в окошечко башни и сказал, приглаживая ладонью лохматые седые волосы: "О! Извини меня, ради бога! Кажется, я заставил тебя ждать!" - так он всегда говорил, появляясь на пороге нашей квартиры. И всегда при этом приглаживал ладонью волосы - он никогда их не причесывал. "Еще года два посиди в башне, - сказал мне Юра, а там видно будет". - "Два - это еще не так страшно", - подумал я, и мне стало легче.
________________________________
Самому-то мне почести не нужны вовсе, а перед людьми как-то стыдно: Вот, думают, какой он неудачник! Все что-то делает, и никакого толку!
Кабы я знал, что люди на меня внимания не обращают, жил бы я тихо и счастливо.
________________________________
Идет некий жестокий эксперимент. Меня проверяют на выносливость - долго ли я смогу существовать в безнадежном состоянии. Я вроде котла, в котором нагнетается пар. Давление все время растет. Требуется выяснить, при каком давлении котел взорвется. Быть может, в последний момент откроют клапан и пар со свистом вырвется наружу. А может быть, и не откроют.
_________________________________
Кажется, мое одиночество приближается к абсолюту. Как святой Антоний, я один в пустыне.
_________________________________
Всегда так: готовлюсь к весне, к маю, к белым ночам, готовлюсь и говорю себе - надо прожить эту пору хорошо, с толком. Приходит май, и я его не замечаю, небрежничаю с ним.
_________________________________
Приснился совершенно дикий сон. Я женился на одной из своих студенток, она зебеременела и родила собаку. Никого это не удивляет, но мне немного неловко: собака-то беспородная - типичная дворняжка.
_________________________________
Всякий раз, когда вижу свои стихи опубликованными, меня охватывает странное чувство: будто голый, совсем голый оказался я на улице, и вот сейчас это заметят и закричат, засвистят, заулюлюкают, а то, чего доброго, и побьют, - стыдно мне и страшно.
Утром, выпрыгивая из автобуса на углу Вознесенского проспекта и Садовой улицы, я выпрыгиваю из себя. Выпрыгнув, я прихожу на факультет, здороваюсь с лаборанткой и коллегами-преподавателями и затем четыре часа беседую со студентами об архитектуре, стараясь говорить внятно и быть умным. После этого я сижу на заседании кафедры, стараясь зевать как можно реже. Потом сижу на заседании профкома или какой-нибудь там комиссии, стараясь по крайней мере выглядеть живым. Наконец спускаюсь в вестибюль, одеваюсь, выхожу на улицу, впрыгиваю в автобус и возвращаюсь в себя. Сидя в автобусе, я некоторое время мучаюсь стыдом, вспоминая свое поведение за последние 6–7 часов, но постепенно успокаиваюсь: все это я делал «вне себя», что я мог еще сделать в столь неестественном для жизни состоянии?
