Kitobni o'qish: «Свет, который есть в тебе», sahifa 2

Shrift:

Глава 3

Таня опять осталась в группе последней: всех детей уже забрали родители. Воспитательница Елена Валерьевна взглянула на часы: 18:45. Видимо, опять ей придётся вести девочку домой… Не хотелось бы. Но пока есть ещё пятнадцать минут до конца смены. Вдруг кто-нибудь за ней придёт. Бедный ребёнок. Надо ж было в такой семье родиться…

Таня сидела на полу в игровом уголке и возилась со своей любимой игрушкой – деревянным солдатиком с нарисованными на пол-лица большим ртом и зубами. Из его головы торчала резинка – видимо, чтобы за неё можно было подвешивать игрушку, например, на крючок или, может, на ёлку. Елена Валерьевна не знала, откуда и как давно появился в группе этот Щелкунчик – принёс кто-то, но давно заметила, что он любимец Тани. Хотя, как казалось воспитательнице, ничего красивого в нём не было: большеротый уродец, да и краска с него уже облезла в некоторых местах. Но вот же нравился он Тане. «Надо поискать дома книжку со сказками. Там есть “Щелкунчик и Мышиный король” Гофмана. Принесу и почитаю детке, когда она вот так в следующий раз будет ждать своих родителей-алкашей».

– Семь часов. Давай, Танечка, одеваться. Опаздывают твои мама с папой. Пойдём им навстречу, – Елена Валерьевна потрепала девочку по светловолосой коротко стриженной голове. – Пойдём-пойдём.

Таня подняла на воспитательницу грустные серые глаза, а Щелкунчика зажала в ладошке и прижала к груди.

– Хорошо, можешь взять Щелкунчика с собой, – разрешила Елена Валерьевна и, увидев непонимающий взгляд девочки, пояснила: – Этого солдатика зовут Щелкунчик. А ты не знала, да? Щелкунчиком он называется потому, что щёлкает орехи, поэтому у него такой большой рот и зубы. Только завтра принеси его, ладно? А я возьму книжку и почитаю вам перед сон-часом сказку про Щелкунчика.

Грусть у Тани тут же улетучилась, и девочка радостно побежала в раздевалку. Переобув сандалии, положила игрушку в карман вылинявшего и давно не стиранного платьица и прижала её ладошкой. В этот момент входная дверь распахнулась, и на пороге появился шатающийся Танин отец. Для надёжности он ухватился за косяк и мутным взглядом обвёл раздевалку.

– О, доча, ты уже тут? Оделась? Пошли.

Елена Валерьевна в нерешительности остановилась в проёме между группой и раздевалкой. По идее, отпускать ребёнка с родителем в нетрезвом состоянии она не могла, но и не отдать ему девочку сейчас было чревато пьяным скандалом. Поэтому, секунду подумав, она произнесла:

– Мне как раз в вашу сторону, а я не успела Танечке дорассказать интересную историю. Давайте я вас провожу?

Отец описал рукой полукруг в воздухе, кивнул тяжёлой головой и начал разворачиваться на выход.

– Сейчас только ключи возьму. Погоди, я мигом, – шепнула воспитательница Тане и направилась за сумкой. – Надо же двери запереть.

На улице девочка доверчиво вложила ладошку в руку Елены Валерьевны, а второй держалась за карман, в котором лежал Щелкунчик. Отец шёл впереди неуверенной походкой. Все его силы сейчас были подчинены одной цели – дойти, поэтому на дочь он даже не оборачивался. По дороге Елене Валерьевне пришлось на ходу вспоминать историю Щелкунчика и рассказывать Тане:

– Ты же знаешь, что самый любимый и волшебный праздник – это Новый год? Он зимой. Тогда ко всем детям приходят Дед Мороз со Снегурочкой и дарят подарки. У нас в садике через три месяца тоже будет утренник. Будет красивая ёлка, подарки. Да. Так вот, жили-были брат и сестра. Они тоже очень любили Новый год, только у них он назывался по-другому – Рождество. И ждали подарков. Подарки обычно прятали под ёлку и пускали к ней детей вечером перед Рождеством. И вот все дети разобрали подарки, и тут девочка, её звали Маша, увидела Щелкунчика – такого же, как у тебя, – Елена Валерьевна с улыбкой опустила голову к Тане, а та с восторженно-испуганным взглядом ещё крепче ухватилась за игрушку через ткань платья. – Маше он сразу понравился, а вот её брату – нет, и он тут же выломал Щелкунчику пару зубов, когда хотел расколоть твёрдые орехи. Маше стало жалко Щелкунчика, она забрала его к себе, погладила по головке, покачала на ручках, а потом стала его укладывать спать в шкафу с другими игрушками. Наступила ночь. Волшебная ночь. Маше не спалось: она переживала за Щелкунчика. Вдруг послышался шорох – это были мыши. Они заполнили всю комнату…

На этом месте троица дошла до дома. У подъезда Елена Валерьевна несколько замешкалась, но решила довести Таню до квартиры. Дверь в неё была не заперта. На громкий звук ввалившегося в дом отца из комнаты вышла мать:

– У-у, опять нажрался, скотина! Ты ж три часа назад трезвым пошёл за Танькой! – Воспитательницу с Таней она ещё не успела заметить. Но тут увидела их: – Ой, доченька, а вот и ты. Здравствуйте, Елена Валерьевна. Что-то случилось? Таня набедокурила?

– Нет, всё хорошо, здравствуйте. Просто мне было по пути, вот и решила проводить Таню с папой. – Убедившись, что мать трезва, воспитательница наклонилась к девочке, с улыбкой провела рукой по её волосам и, сказав «завтра я прочитаю сказку про Щелкунчика вам перед сном», вышла за порог.

Глава 4

– Вика, держи спину. Убери лопатки и бок возьми в себя. Не коси подъём. Так.

Софья Фёдоровна Саревская, в прошлом артистка балета, а ныне – педагог-репетитор, стояла у пианино в углу зала и вместе с Викой под свои замечания сама выпрямляла спину, убирала лопатки и выворачивала ступню. Это была статная энергичная женщина лет шестидесяти. И хоть назвать её худой было уже нельзя, она и теперь с лёгкостью поднимала ногу до головы. Потому в балетный класс Софья Фёдоровна приходила в неизменных брюках и шёлковой блузе, на ногах – балетные туфли. В любой момент могла встать рядом с артистами и показать движение. Сейчас она уже минут пятнадцать держала в одной руке зажигалку, в другой – сигарету, но что-то всё время мешало ей закурить.

– Стоп, стоп, стоп! – Она положила сигарету с зажигалкой на верхнюю крышку пианино и похлопала в ладоши.

Концертмейстер перестала играть. Кирилл, воспользовавшись перерывом, пошёл к станку за полотенцем. Вика наклонилась выдохнуть и оперлась ладонями о согнутые колени. Репетиция шла уже два часа. Перед этим был час урока в классе, и все устали.

– Конечно, это лирическое адажио в первом акте технически трудное. – Софья Фёдоровна вышла к ребятам на середину. – Вы с ним справляетесь. Не зря же это ваш выпускной спектакль. Но я сейчас о другом – о важном. Если вы будете выдавать на сцене только голую технику, никто вашего «Щелкунчика» смотреть не будет. Вот что вы сейчас рассказываете танцем?

– С-сказку? – Кирилл засомневался в правильности своего ответа.

– Конечно. Волшебную, трогательную сказку. А музыка? Боже, – она всплеснула руками. – «Щелкунчик» – последний балет Чайковского, он создал его за год до смерти. И хотя у него имелся сценарный план Петипа, он смог выразить смысл сказки гораздо глубже. Тут у него и мир детства, и раздумья о жизни и смерти, и красота подвига во имя любви и счастья. Вы же читали Гофмана – или лучше Дюма – перед тем, как начали репетировать этот балет в училище? О чём сказка? Давайте, рассказывайте.

– Ну, всё происходит в рождественскую ночь. Мари – Маша по-нашему, Фриц и остальные дети ждут подарков. Среди игрушек, принесённых Дроссельмейером, одна очень странная – маленький Щелкунчик. Фрицу Щелкунчик не нравится, он ломает его и бросает. Маша поднимает, укачивает. Ночью начинает происходить странное. Мыши заполняют комнату. Ёлочные игрушки превращаются в солдатиков. Щелкунчик становится их предводителем, они сражаются с мышами. В поединок вступает коварный Мышиный король. Они с Щелкунчиком бьются насмерть. Вот-вот король убьёт Щелкунчика. Тогда Маша снимает с себя туфельку, бросает её в Мышиного короля, и он вместе с остатком войска бежит с поля боя. Щелкунчик подходит к Маше. И тут он превращается в Принца…

– Вот. И тут приходит время вашего адажио, – подхватила рассказ Кирилла Софья Фёдоровна. – Это адажио – первая встреча Маши и Принца, их знакомство. Вика, ты только представь, что испытывает Маша! Целую гамму чувств: тут и удивление, и робость, и смущение. И уже влюблённость, между прочим. Это ведь счастье, на самом деле. Маленькая девочка побеждает зло и за это получает награду: счастье, любовь. Вот все эти эмоции ты и должна показать зрителю. А кто у нас зрители?

– Взрослые и дети.

– Именно. Дети. Их приведут сюда в новогодние праздники. И именно дети – самые взыскательные зрители. Их гораздо меньше интересуют ваши пор де бра и алязгоны. Они смотрят душой и реагируют на душу. Ду-шу, понимаете? Каждое движение должно передавать мысль, чувство. Ноги должны говорить. Руки должны петь.

Софья Фёдоровна встала к Кириллу на место Вики:

– Ручку подняла – и робко выглянула из-за локотка на него. Склонилась в реверансе, головку опустила – и чувствуешь его взгляд на себе, трепещешь вся. Каждый пальчик на руке трепещет.

Ребята наблюдали, как на их глазах вместо пожилой Софьи Фёдоровны появляется юная Маша. Перевоплощение. Волшебство. Саревская показывала и объясняла каждый жест, каждое движение. Вот слегка очерченный арабеск, вот поворот корпуса, вот взгляд. Распахнутые глаза, наклон головы, движение рук.

– Понятно? Сейчас ещё разок с этого места…

И ещё разок… И ещё…

Прошёл ещё час.

– Так, стоп. Вы понимаете, Маша – это реальный персонаж, это живая девочка. А Щелкунчик – это сон, миф. Кирилл, поэтому у него не должно быть ни одного резкого движения. Все переходы, все опускания с полупальцев, все приземления – это всё должно быть немножко в рапиде. Певучие движения, текучие. Нет никаких разделительных линий. Одна линия – она течёт от движения к движению. И это должно быть впереди техники. А теперь попробуйте мне это станцевать.

Прошёл ещё час.

– Спасибо.

Софья Фёдоровна облокотилась о станок и улыбнулась Вике с Кириллом.

– Ребята, вам же даже не надо придумывать любовь. Не надо играть Машу и Принца. Будьте ими. И перечитайте дома сказку.

– Так мы же читали. Рассказали же…

– Ещё раз прочитайте. И поговорите о ней друг с другом. И со мной потом поговорите.

Дверь в зал приоткрылась: на пороге Вика заметила Аллу. Софья Фёдоровна взяла дождавшуюся её наконец сигарету с зажигалкой и вышла.

Премьера «Щелкунчика» в оперном планировалась к Новому году. Времени оставалось всего ничего. Партию Маши репетировали и Вика, и Алла. Вика была в заведомо выигрышном положении: хореографический текст она знала наизусть – выучила его ещё в Перми вместе с Кириллом. Там подготовкой спектакля они занимались с начала выпускного года. Это была их дипломная работа по классу актёрского мастерства. В училище любили этот балет: он позволял выпускникам в полной мере раскрыть свой творческий потенциал и актёрскую индивидуальность. Сейчас пара Градова-Жданов была первым составом, Воробьёва-Степанов – вторым. Вика радовалась: ей подходила партия Маши, но, как и шесть лет назад, её счастье не было полным, и это мешало ей отдаться танцу целиком.

Зато никто не мог отнять радости у Кирилла. Сольная партия в самом начале карьеры открывала радужные перспективы. Да и кто сказал, что он в этом городишке навсегда? Плох тот танцовщик, который не мечтает танцевать в Большом или Кировском. А с такой партнёршей, как Вика Градова, они любые высоты возьмут.

Глава 5

Антон Александров – молодой, красивый и поддатый – собирал чемодан. Жена поставила ультиматум: или он едет в Москву в медицинский центр лечиться от алкоголизма, или она подаёт на развод.

– Хватит. Осточертело. Сил моих больше нет. Видеть тебя не могу.

И впечатала в стол перед его носом билет на самолёт до Москвы. Вместе с вырезкой из газеты, где сообщалось о советско-американском реабилитационном центре. Это было неделю назад.

А сегодня до самолёта оставалось ещё пять часов, поэтому Антон не торопился. Из магнитофона мурлыкал Крис Ри. На столе стояла початая бутылка коньяка. Полезное совмещал с приятным. Положил в чемодан рубашки, брюки, носки – накатил рюмашку. Перерыв. Сходил в ванную за мылом, пастой, щёткой – накатил рюмашку. Перерыв. Снял с ног тапочки и кинул их поверх рубашек – накатил рюмашку. «Алкоголик я, значит, да? Ну-ну. – Антон безуспешно искал очки, которые вообще-то были у него на лбу, и бубнил. – Лечить меня надо, да? Ну-ну. Вы алкашей вообще видали? Вон Вовка из соседнего подъезда – тот да, трезвым не бывает. Или Серёга из отдела главного технолога. Как его ещё держат? А я? Гадство, да где эти чёртовы очки?»

В НИИ, в конструкторском бюро которого работал Александров, ему с радостью пошли навстречу и быстренько оформили отпуск за свой счёт. Двадцать восемь дней. Ровно столько длится пребывание в медицинском центре, который работает по так называемой Миннесотской программе. Курс лечения стоит – страшно сказать – две тысячи долларов. Антон обалдел от такой цифры, когда узнал её от тещи. Он тряс перед лицом жены зажатой в руке бумажкой с подсчётами.

– Ты с ума сошла? Отдавать такие деньжищи! Это ж какой удар по нашему семейному бюджету! Ты нас по миру пустишь. Где ты их взяла вообще?

– Глядите-ка, про бюджет он вспомнил. Да ты пропил уже тыщу раз по столько. И кто это кого ещё по миру пустит?

Жена в сердцах швырнула в мужа тряпку, которой только что вытирала стол на кухне. Антон увернулся и пошёл в комнату. Ему неожиданно пришла в голову мысль подсчитать, сколько бутылок коньяка можно купить на эти деньги, сколько – водки, а сколько выйдет плодово-ягодных «чернил». И ещё вдруг можно как-то приехать в этот центр и попробовать пойти в отказ – аннулировать договор и вернуть деньги: ну, хотя бы частично. «Это ж сколько пить можно!»

Миннесотская программа – двадцать восемь дней непрерывной работы по двадцать четыре часа в сутки, нон-стоп. Промывание мозгов идёт утром, днём и вечером. Даже в столовой и курилке разговоры только об алкоголизме и избавлении от него. Работа ведётся по программе «Двенадцать шагов» анонимных алкоголиков – это программа выздоровления, которая зародилась в Америке и которую теперь завезли к нам как весьма успешную.

На этих-то анонимных алкоголиков – АА1, если коротко – и повезли смотреть Антона, как только он прибыл в центр. В Москве как раз проходила одна из первых конференций АА. «Почему именно анонимные? – недоумевал Антон. – Они там закрываются, чтоб никто не видел, и анонимно бухают, что ли?» Потом, сидя в зале, он уже не недоумевал, а реально опасался, что попал в настоящий дурдом. Вспомнил Чумака с Кашпировским: заряженную через экран воду одного и телегипнозы другого. Однажды он даже жену свою так надурил. Пришёл домой пьяный – понятно, что сейчас ему скандал устроит. А она как раз Кашпировского по телеку глядела, прям как заворожённая. По ту сторону экрана в зале зрители сидят, руками машут, из стороны в сторону раскачиваются. Антон быстро сориентировался, грохнулся на диван и давай раскачиваться и мычать – типа сразу под гипноз попал. Ничего, прокатило тогда…

А тут другое – выскакивают по очереди на сцену нормальные с виду мужики, трезвые вроде, и с гордостью говорят: «Я алкоголик». Чем здесь хвастаться-то? О чём кричать? Бред какой-то! А один так и вообще сказанул: «Я счастлив, что я алкоголик». Серьёзно? И при этом им аплодируют. Антон наклонился к парню, который был его сопровождающим из центра, по имени Егор.

– Слышь, эт чё вообще такое? И вот за этот бред моя жена заплатила две тыщи? Почему я должен всё это слушать? Я пошёл отсюда.

– Сидеть! – Егор схватил Антона за руку. – Вечером в центре мы будем делиться своими эмоциями за день, высказывать всё, что прожили – хорошее и плохое. Вот тогда и сможешь поделиться своими сомнениями.

В центре тот же Егор, после того как у Антона забрали все документы, деньги и прочие «запрещённые предметы», вручил ему стопку литературы и пригласил на вечернее собрание.

Пришло человек пятнадцать – все такие же, как Антон: постояльцы. Вернее, пациенты. Вначале встали в круг, хором произнесли какое-то заклинание. Антон даже не понял с первого захода, что там за слова были. Разобрал только первое «Господи» и последнее «аминь». «Та-ак, похоже, это ещё похлеще Кашпировского и Довженко с его кодированием… Куда я попал?» Он хотел было уйти, но Егор жестом руки остановил его.

Потом все сели на стулья. Ведущий ещё что-то говорил, а после этого все по кругу начали представляться. Надо было назвать своё имя, а следом добавить «я алкоголик». «Чего ещё?» Когда очередь дошла до Антона, он крепко сомкнул зубы и молчал как рыба. Его не заставляли ничего говорить, просто немного подождали, а потом начал следующий по очереди:

– Меня зовут Игорь, я алкоголик.

«Дурдом. Ну точно дурдом, психушка. Тут из нормальных людей делают зомби. Это даже не наркология, где я лежал десять раз. Это пострашнее. Не зря во-он какой забор зафигачили, чтоб никто не убежал… И всё ж забрали, гады. Всё. Одни треники на мне оставили. Ну, Лариска, ну, стерва, я тебе припомню».

От возмущения Антон не слушал ничего. После собрания Егор вручил ему чистую толстенную общую тетрадь.

– Вот здесь ты будешь писать. Много. Каждый день, все двадцать восемь дней. Сейчас ты должен расписать свой первый шаг. Запомнил его? Повторю: «Мы признали своё бессилие перед алкоголем, признали, что мы потеряли контроль над собой». Днём я дал тебе литературу. Там синяя книга, «Анонимные алкоголики» называется. Видел? Она самая главная. Ты должен прочитать в ней «Рассказ Билла» и – садись, записывай. Первое: найти в нём место, где проявляются высокомерие, эгоизм и своеволие. Второе: найти дно Билла. Третье: найти описание всех двенадцати шагов. Завтра на индивидуальной терапии покажешь, что написал. Ты же видел расписание? Три собрания в день, групповая терапия, индивидуальная, консультации, отчёты.

Антон шёл в свою палату с тетрадью подмышкой, и ему хотелось рыдать от этого самого бессилия. Он чувствовал себя в западне. И только одна фраза, которую он запомнил из всего собрания, пульсировала в его голове: «Принеси своё тело – голова придёт потом».

Глава 6

– Викуль, вставать пора! – Мама заглянула в комнату дочери. – О, ты уже встала? От волнения так рано поднялась, наверное?

Вика в халате стояла перед трельяжем и вертела головой, придирчиво глядя на себя в три зеркальных отражения с разных ракурсов. Она держала в зубах шпильки, доставала их по одной и старательно закалывала шишку на макушке. Волосы чистые, распадаются, не хотят закручиваться в тугой жгут. Она сердилась. Увидев маму, достала шпильки изо рта и кинулась к ней:

– С днём рождения, мамочка!

Они обнялись. Непослушные волосы опять выскользнули из плена и рассыпались по плечам, накрывая и счастливое лицо мамы. Обе расхохотались.

– Спасибо, моя хорошая. Вот уж подарок мне так подарок. Надо же – сегодня у тебя премьера, и я буду смотреть на тебя из зрительного зала. Кажется, никогда я ещё не любила свой день рождения больше, чем сегодня. Хотя я, вообще-то, никогда его не любила. Тридцать первое декабря, все к Новому году готовятся, а тут – день рождения. Но сегодня… Господи, неужели я дожила до этого счастливого дня, и моя мечта сбылась? – Анна Васильевна вся сияла и лучилась. – Давай помогу заколоть.

Вика села на постель, чтобы маме было удобно собирать её волосы, и подавала ей по одной шпильке.

– Я так боюсь, мам. Вдруг я что-нибудь забуду, перепутаю? Правда, вчера на прогоне всё было хорошо. Но всё равно страшно…

– Викулечка, ну это же нормально. Странно было бы, если б ты в день своей премьеры была спокойна и невозмутима, когда будет полный зал. Кстати, Лариса с Таней – с моей работы – тоже хотели сегодня пойти. Но билетов не купить было уже месяц назад. Хорошо, что ты контрамарки нам с Людмилой достала. Так что будет аншлаг.

– А-а-а, мам, я сейчас умру от страха. Полный зал… – Вика закрыла лицо руками.

– Вик, ну разве мы не об этом мечтали? И потом, ты же не в первый раз на сцену выходишь. – Анна Васильевна уже справилась с Викиной головой и присела рядом.

– Ну, конечно, не в первый, мам. Но вот так, чтобы весь спектакль от начала и до конца на виду у всех, да ещё ведущую партию, да ещё в «Щелкунчике» – ой. Знаешь, когда стоишь в кордебалете, со всеми вместе, не одна, то хоть не страшно: спрятаться, затеряться можно. А тут…

– И тут ты будешь не одна, а с Кириллом. Он не даст тебе упасть и напортачить. Подхватит. – Мама привлекла дочь к себе.

– Ага, он мне вчера так и сказал. Я ж принц, говорит, спасу тебя. Такой смешной.

– Послушай, дочь, ты вот отвлекись на секунду от волнения своего и только представь. Танцевать «Щелкунчик» тридцать первого декабря – это же честь для любого артиста балета. И её удостоилась ты, Виктория Градова. Для меня это настоящее новогоднее чудо.

Глядя на сияющую маму, Вика глубоко вдохнула, задержала дыхание и подняла глаза вверх.

– Да. Ты права. Буду собираться. – Она выдохнула и поднялась. – Кстати, про Новый год. Мам, ты же помнишь, что мы с Кириллом поздно придём? Я тебе говорила. Там ребята из труппы хотят небольшую вечеринку в честь премьеры устроить. Так что мы, может, и не успеем. Придётся тебе самой Новый год встретить. Мы заявимся только завтра.

– Да. За меня не беспокойся, мне не привыкать. Буду ждать вас завтра. Торт я уже испекла ночью – как раз пропитается за сутки. Без вас есть не буду. Помочь тебе ещё в чём-нибудь? Давай постель уберу.

Анна Васильевна взялась за одеяло. Дочь отошла к окну. За ним тихо падал снег, укутывая город в огромный пуховый платок. Деревья тянулись изгибами ветвей и ловили снежинки – ещё, ещё, и вот они уже слились с небом и землёй. Белое царство. Сказка. Вика невольно вспомнила вальс снежинок из «Щелкунчика», и сама собой зазвучала в голове прекрасная музыка Чайковского. Вика напевала и тихонько раскачивалась в такт.

– Знаешь, мам, я ходила к Тамаре Леонидовне. Она мне много про «Щелкунчика» рассказывала, про Чайковского. Что во время работы Чайковского над балетом у него умерла любимая сестра. Это было большим ударом для него. Так вот, вальс и адажио написаны в её честь. А ещё он был большой балетоман – понимал в балете, поэтому под его музыку танцевать очень удобно. Говорила про то, что партию Щелкунчика не давали танцевать всем артистам подряд. Далеко не каждый солист был достоин её. Если артисту давали роль Щелкунчика, это означало, что он будет главным танцовщиком театра. Ну это не про наш театр – про Большой. А ещё интересно: она рассказывала, что выбор, кому танцевать принца, в первую очередь зависит от внешности. Артист должен быть красив, высок и ещё – обязательно обладать благородным жестом. – Вика присела в грациозном реверансе.

– Ну то, что Кирилл красив и статен, и обсуждать не надо. – Мама подняла половину дивана и складывала подушку с одеялом в нишу. – Вы очень подходите друг другу. Красивая пара. Я на вас любуюсь. И сегодня, прямо перед самой новогодней ночью, пусть для вас случится сказка, чудо. Пусть!

Сказка сегодня случилась.

Пока стояла за кулисами перед выходом на сцену, Вика очень боялась. Никак не унимался тремор в ногах. Напротив, через сцену, она видела Аллу – загримированную, в костюме Маши, поверх которого был наброшен толстый халат, на ногах – гетры, сохраняющие тепло разогретых мышц. Она весь спектакль будет за кулисами – на непредвиденный случай дублёр страхует. Вика канифолила в ящике туфли, но ей нестерпимо хотелось сбежать, завернуться в мягкий бархат занавеса, и чтобы никто не нашёл. Сзади подошёл Кирилл.

– Вик, мы с тобой отработали всё от и до, знаем наизусть. Не бойся. И это… ты не одна. Ты со мной. Я – твоя поддержка и опора, причём во всех смыслах. Всё будет хорошо! – Кирилл обнял Вику.

Наконец оркестр перестал разыгрываться, свет в зале погас, зазвучала увертюра. Вот-вот раздвинется занавес – и-и-и… Вспотевшие ладони Вика вытерла об трико. «Господи, Господи». Она вспомнила, как крестилась бабушка, и неловко осенила себя крестным знамением. На сцене ёлка, она огромная. По очереди выходят гости – они пришли праздновать, они ждут чуда. И зрители в зале ждут сказки. И Вика всю свою жизнь ищет сказку – ей так хочется в неё попасть. И сегодня пришло её время. Выход. Пора. Она делает первый шаг и – на сцену выбегает уже Маша. Магия балета.

1.АА – заглавные буквы аббревиатуры АА (англ. Alcoholics Anonymous), произносится по-английски «Эй Эй», такое англоязычное произношение распространено у русских представителей сообщества АА.
51 255,69 s`om
Yosh cheklamasi:
16+
Litresda chiqarilgan sana:
15 yanvar 2025
Yozilgan sana:
2025
Hajm:
540 Sahifa 1 tasvir
Rassom:
Елизавета Харитонова
Mualliflik huquqi egasi:
Автор
Yuklab olish formati:
Matn
O'rtacha reyting 5, 2 ta baholash asosida
Matn
O'rtacha reyting 0, 0 ta baholash asosida
Matn
O'rtacha reyting 5, 9 ta baholash asosida