Kitobni o'qish: «Ричард Длинные Руки – эрцпринц»
Богу приличествует свобода, а не необходимость. Я предпочитаю, чтобы Он Сам захотел сотворить зло, нежели чтобы не мог сотворить.
Тертуллиан (ок. 160 – после 220),христианский богослов
Часть первая
Глава 1
Грозно и тягуче ударили в набат, с колоколен первыми увидели приближающиеся войска противника. На стенах зашевелился народ, появились лорды, их издали отличишь по пышным султанам на гребнях шлемов и роскошным плащам, хотя в такой летний день они без надобности на улицах города.
Хродульф держится со мной рядом, чтобы создать у остальных впечатление, что он здесь первый после принца.
– Это будет, – сказал он довольно, – третий отбитый приступ!
– Еще не отбили, – предостерег я.
– Отобьем, – заявил он. – Каждый думает, что Бог на его стороне, но мы-то знаем!
– Только на Бога и уповаем, – пробормотал Леофриг. – Там прет такая тьма… Нас просто сметут, как муравьиную кучу.
– Отчаяние, – сказал я, – часто выигрывало сражения. Но, что делать, война будет повторяться и повторяться… Пока вопрос, начинать ее или нет, будет решаться не теми, кто умирает на полях битв.
Они смотрели на меня с выражением недоумения на честных лицах, только епископ Геллерий кивнул довольно, словно я могу думать и говорить только о церкви, постоянно выступающей за полное запрещение войн.
Хенгест пробормотал в сомнении:
– Может быть… выехать навстречу?
– Рассмотрели их хорошо?
– Норберт сообщил, – сказал он, – идет отряд из двенадцати тысяч легкой конницы. Набраны как вспомогательные войска. Всякий сброд, чернь. По большей части разбойники, которых Мунтвиг погнушался принять в войско.
– Хорошо, – сказал я, – но только следите, чтобы не появился противник посерьезнее.
Хенгест довольно улыбнулся всем лошадиным лицом.
– Если что, крикните со стен. Слишком далеко удаляться не буду.
Трое лордов и даже епископ посмотрели вслед с неудовольствием. Хенгест за последние дни завоевал славы и уважения воинов больше, чем все остальные, что задевает остальных соперников на трон Варт Генца, а епископ все еще надеется, что Господь возьмет вот и прекратит смертоубийство. Иногда даже взрослые и мудрые люди бывают удивительно наивны.
Я коротко взглянул со стены во двор, как Хенгест выстраивает дружину, повернулся к лагерю противника. Они сделали уже три попытки штурма, но все слишком слабые, словно это не сам штурм, а прощупывание слабых мест. Хотя в начале ситуация была опасная, но епископ Геллерий в сопровождении местных священников обошел все стены и везде поставил защиту против нечисти и магии, и теперь всякий исчезник виден издали.
В окрестных селах конники Мунтвига начали забирать у крестьян оставшийся скот. Плохой знак, явно армия Мунтвига уже близко, это для нее начинают собирать отовсюду на прокорм. Впрочем, Норберт успел туда вовремя, мунтвиговцев побил всех, только двух захватил для допроса, скот вернул крестьянам и велел уводить их в лес, а то в городе уже нет места.
Пленники показали, что они для боев не обучены, у них вон и седла простые, и кони неподкованные. Им велели только разведать впереди и доносить, а когда основная армия приблизится, изымать у населения скот и гнать навстречу.
– Ваше высочество, – сказал Хродульф почтительно, – вы останетесь в городе?
Я подумал, покачал головой.
– Знаете, дорогой друг, я имею обыкновение отлучаться незаметно даже для своих… Но в военное время это может оказать плохую услугу.
– Ваше высочество?
Я понизил голос:
– Если вдруг пронесется слух, что принц Ричард покинул город, сами понимаете…
Он горестно вздохнул.
– Да, всегда найдется трус, что завопит: «Принц сбежал!», «Нас предали!».
– Я буду вблизи города, – пообещал я. – Меня могут видеть со стен, это воодушевит народ и прочую общественность больше. Да и сам я больше люблю нападать, чем защищаться.
Прошлой ночью Норберт ходил в поиск, а утром доложил, что противник совсем близко, передовые части всего в трех милях, а в милях семи-восьми от них двигается основная масса армии.
Я обошел город, как внизу по площадям, так и по стене, проверил, кто как готов, распорядился еще раз, кому где стоять насмерть, а кому можно отойти, заманивая, чем можно защищаться, кроме мечей и присутствия духа, а если где сосед начнет слабеть, чтобы тут же помогли ему удержать позицию.
Горожане выказывают отваги больше, чем местные войска, чем их изрядно стыдят, с другой стороны – у них здесь жены и дети, и каждый мужчина предпочтет погибнуть с мечом в руке на пороге дома, чем позволит войти врагу и на его глазах схватить жену на поругание.
Внизу со скрипом распахнулись створки, первым из городских врат выехал Хенгест Еафор, огромный и могучий, весь в железе, широкий в плечах, как надстройка поверх городских ворот, за ним его отборные рыцари, с которыми он сроднился в боях.
От войска мунтвиговцев начали отделяться по одному всадники, выехали на середину между войсками.
Хродульф вскрикнул изумленно:
– Неужели вызывают на поединки?
– Нахалы? – спросил я.
– Еще какие! – вскрикнул он. – Уж я сейчас покажу богохульникам…
– Нет, – сказал я резко. – Я же стою?
Он огрызнулся сердито:
– Вам по рангу можно только с самим Мунтвигом, а для меня там почти каждый как раз вровень, даже мериться не нужно!
– Все равно, – отрезал я. – Военачальники должны военачальничать, а не!.. Я же вот?
Он засопел и отвернулся, вперив взгляд в передний ряд мунтвиговцев. Двенадцать тысяч всякого сброда, как доложил Норберт, однако командовать им поручено благородным рыцарям и наверняка умелым военачальникам.
То ли они чем-то провинились, потому посланы руководить сбродом, либо это знак особого доверия, как признание, что только они могут обуздать эти дикие и не знающие дисциплины стаи и создать из них могучее боеспособное войско.
Сейчас именно они выехали вперед и остановились на середине между своим войском и дружиной Хенгеста у самых ворот.
Из дружины Хенгеста выдвинулись первыми два рыцаря, что справа и слева от него, затем выехал вперед он сам, спокойный и нарочито медлительный, а дальше начали выезжать герои, отличившиеся в предыдущих боях.
Сердце мое стучало и просилось в схватку, но я еще раз напомнил себе, что я, как демократ и либерал, должен трястись за свою шкуру, я вообще-то и трясусь все время, пока не захватит это дурацкое «…упоение в бою и бездны мрачной на краю», после которого долго приходишь в себя и френдируешь… фрондируешь, нет, фрейдничаешь насчет того, каковы же у нас инстинкты и павловские рефлексы, как легко они подталкивают в нужную сторону мой великолепный разум, прямо блистательный и гегелевски чистый, и заставляют альфасамцовить с ревом и налитыми кровью глазами.
Ближайший к воротам мунтвиговец прокричал звучно:
– Да будет воля Господа!.. Да развалю я этого нечестивца надвое, как нечисть, что рассеивается от Божьего света!
Рыцарь из дружины Хенгеста крикнул зло:
– Сам ты говно на палочке!.. И конь у тебя… и сам ты… Будешь у меня харей землю рыть, дурак неотесанный.
– С нами Бог! – воскликнул мунтвиговец патетически и, опустив забрало, пустил коня в красивый галоп.
– Бог с нами, – крикнул рыцарь Хенгеста, – а с вами дьявол рогатый, морда ты свиная…
Они сшиблись с мощным грохотом. Копья разлетелись вдрызг, кони заржали и поднялись на дыбы, колотя друг друга копытами и пытаясь укусить.
Мунтвиговец потерял стремя, но в их войске это, видимо, поражением не считается, молниеносно выхватил меч, наш рыцарь едва успел подставить под удар щит.
Прогремело так, словно десяток молотобойцев влупили по листам железа. Посреди щита образовалась вмятина, я затаил дыхание, зная, какой болью отозвался удар. И рыцарь в самом деле заставил коня попятиться, противник обрадованно наносил удар за ударом, хенгестовец принимал все так же на щит, но теперь в момент удара поворачивал, чтобы меч соскальзывал, наконец пришел в себя и сам нанес два сильных удара, после чего схватка выравнялась.
Я поглядывал то на них, то на прочих, где уже сошлись один на один несколько человек. Быстрее всех справился сам Хенгест, чему я не удивился, помня о его чудовищной мощи, а он тут же подал коня вперед и помахал топором, вызывая нового поединщика.
Выехали сразу несколько, с трудом решили, кому первому, рвались все, но бой и со вторым противником завершился так же быстро: после первых двух ударов Хенгест нанес сокрушительный удар по шлему противника. Тот просел, словно жестяное ведро под ударом бревна. Рыцарь молча рухнул на землю, и было видно, что уже не поднимется.
На Хенгеста с яростным криком бросился третий. Хенгест подставил под его меч щит, а сам ударил навстречу топором и почти перерубил посредине шлем. Кровь брызнула алыми фонтанами, рыцарь упал на конскую гриву, а Хенгест повернулся к мунтвиговцам и сделал приглашающий жест.
Я сжимал кулаки, желая победы Хенгесту уже не только потому, что он наш, но еще и как набирающий силу противовес Хродолофу, самому богатому, знатному и влиятельному магнату в Варт Генце.
Четвертый поединщик выехал осторожнее, некоторое время они обменивались ударами, всякий раз принимая их на щиты, но распаленный успехами Хенгест жаждал быстрой победы в надежде, что будут еще, он начал теснить противника, дважды ухитрился ударить щитом, а когда противник неосторожно сам опустил щит, потому что Хенгест сделал вид, что прицелился в бедро, грозный топор обрушился на шлем.
После этого череда побед Хенгеста прервалась, никто не захотел выходить на бой с таким чудовищным бойцом, все выискивали соперников послабее хотя бы с виду.
Схватка кипела все яростнее, уже вся верхушка хенгестовской дружины в бою, а из ворот начали появляться герои из отрядов Меревальда и Леофрига.
Они сходились с мунтвиговцами поодиночке, но иногда к победителю новый поединщик бросался в тот же миг, как только тот сбивал противника с ног, и бой продолжался и продолжался. Когда в конце концов в их лагере прозвучала труба, призывающая вернуться, это уже было признанием поражения. Все видели, что из двадцати четырех съехавшихся в единоборстве наши потеряли троих, а у мунтвиговцев с коней были сбиты двадцать два, а потом еще потерпели поражение восемнадцать человек, что становились на место побежденных.
Последний из покидавших поле повернулся и прокричал во весь голос:
– Хотя на этот раз дьявол вам и помог, но с Божьей помощью мы одолеем вас, силы Тьмы!
Хенгест, что покидал поле последним, проревел почти добродушно:
– Иди-иди, мальчик. Только штанишки смени.
Солнце как нарочно задержалось над краем земли, чтобы полюбоваться на великолепное зрелище красочной схватки, но и оно в конце концов с неохотой ушло за края темной, как уголь, земли. Отряды разошлись, на поле выбежали оруженосцы и слуги, быстро унесли раненых, а также трупы, полностью убирая напоминание о суровых мужских забавах.
На стенах города зажглись факелы, я все так же смотрел с ворот и чувствовал, как сердце сжимается от тревоги и предчувствия беды. Грозное зарево поднимается впереди, справа и слева. Горят деревни и малые города, горят жарко, дождей не было давно, оранжевые языки огня вздымаются высоко в темное небо, а клубов дыма не видно в черноте, само небо от пожаров стало неприятно розовым.
На стены высыпало множество горожан, лица у всех скорбные, у многих в селах родные и друзья, другие сами совсем недавно бежали оттуда, оставив дома и нажитое добро.
Я тоже смотрел на север с возрастающей тревогой. Там разгорается зловещее зарево, при виде которого сердце начинает биться чаще, но кровь стынет в жилах. Одно дело утренняя заря, нежно-алая, или даже вечерняя, когда небо картинно и величественно багровеет, но сейчас это больше похоже на пролитую кровь, еще горячую, что поднимается по небосклону.
И этой крови все больше, уже целое море катится в нашу сторону.
– Всё, – сказал я властно, с лордами можно говорить только так, – насмотрелись. Через час все лорды ко мне, подумаем, что делать завтра.
– О том, что будет завтра, – обронил Меревальд, – видно со стены уже сегодня.
– Завтрашний день, – напомнил я, – ученик сегодняшнего. Всего хорошего, лорды!
Глава 2
Через час они собрались у меня, пришел и сэр Аварин Вопрошающий, хозяин здешней крепости, с сыном, бароном Тедриком, крепким и быстрым в движениях юношей. Он показался мне излишне напряженным, словно старательно сдерживает проявления метеоризма, но лицо человека достойного, сдержанного, держится и выглядит человеком воспитанным.
Если не удастся удержать город, то придется отступить в их просторный и прекрасно защищенный замок, потому они здесь по праву, как единственные местные рыцари среди городского люда.
Последним явился епископ Геллерий, с порога размашисто перекрестил нас, это чтоб не подходили поодиночке за благословением.
– Умрете или убьете, – сказал он, – будете в раю. Господь сказал: наша жизнь не страдание и не наслаждение, а дело, которое мы обязаны делать и честно довести его до конца.
В животе у Хенгеста бурчит и квакает с такой мощью, словно сто тысяч недовольных лягушек требуют у Господа даже не дождя, а хлябей небесных, желательно на сорок дней и ночей, словно они уже расселись на Арарате.
– А поесть нам дадут? – осведомился он. – А то я не успел.
Лорд Леофриг сказал с неудовольствием:
– Мы еще не разобрались, что такое мудрое сказал Господь Бог, а вы уже хотите есть!
– Хороший ужин, – возразил Хенгест уверенно, – убеждает в нашей правоте!
– Мы отбили три штурма, – сказал Хродульф, – неужели Мунтвиг предпримет четвертый?
Я буркнул:
– Если три ошибки не принесли результата, нужно пробовать четвертую.
Он вскинул брови, пытаясь понять, что я сказал, но моя мудрость не всем доступна, к тому же Меревальд заговорил о возможных приступах и прервал его попытки понять высшую астральность.
Расстелив карту, я повел пальцем от места, где расположен наш Баббенбург, и до узкой долины, что тянется до самого Варт Генца и даже заходит в него на десяток миль.
– Мне кажется, – сказал я, – у них слишком велик соблазн впереди, чтобы надолго задерживаться здесь. Как мыслите?
Хенгест поморщился, что тут мыслить, воевать надо, зато Меревальд сразу же сказал с важностью:
– Вы правы, ваше высочество.
– Вы так думаете, – спросил я, – или просто хотите похлопать по плечу?
Он не уловил сарказма, ответил серьезно:
– Если увязнут тут с осадой, в Варт Генце могут успеть собрать войска и укрепить оборону замков и крепостей. Там остался Торстейнт, у него самое большое войско, и если бы он был благородного звания, а не просто разбогатевшим лавочником…
– Постойте, – сказал я, – я слышал, Торстейнт вообще-то закаленный воин. Он с дружиной совершал набеги на Скарлянды и Гиксию…
Все верховные лорды поморщились, вместо Меревальда с достоинством ответил Хродульф:
– Правда и то, что он разбогатевший лавочник, и то, что у него самая закаленная в боях дружина во всем королевстве. Так что он может собрать людей еще больше и остановить этого оверлорда на границах Варт Генца.
Меревальд сказал с поклоном:
– А для того чтобы захватить Варт Генц, понадобится больше, чем одна армия оверлорда Гайгера. Но мне кажется, что теперь он будет бросать войска на штурм, пока не ворвется в город. Во всяком случае, завтра все увидим.
– Пока не наступит завтра, – сказал Хродульф со вздохом, – не поймешь, как хорошо было сегодня. А если бросят на приступ всю армию?
– От этого сброда отобьемся, – уверенно прорычал Хенгест. – А вот когда подойдут тяжелые части…
– Устоим, – пообещал я.
Сэр Фарард Котингем, городской глава и одновременно глава местного ополчения, возразил:
– Против всей армии? Это невозможно!
Я поправил:
– Это почти невозможно.
Он посмотрел с недоверчивым недоумением, для простых людей разницы между этими понятиями не видно, но почти все великие победы достаются тому, кто умеет видеть ничтожный шанс и воспользоваться им.
Лорды сгрудились у карты, рассматривали ее некоторое время, но, когда я положил поверх карту города, интерес к штабной работе повысился, только лорд Леофриг начал подремывать с раскрытым ртом, но иногда проглатывал муху, все-таки польза для нашего общества.
– А вот здесь, – сказал Хенгест со злым наслаждением, – если они войдут… мы их, сволочей, и накроем, искромсаем так, что не останется куска крупнее, чем их ослиные уши…
Епископ тяжело вздохнул и сказал с укором:
– Зачем же так кровожадно? Господь, вообще, сказал: возлюбите врагов своих…
– Кто возлюбит врагов своих, – сказал я твердо и ясно, – тот предатель родины!
Он сконфузился и сказал торопливо:
– Да, конечно, но Господь сказал в ином смысле, духовном, нам непостижимом пока. Это же Господь, неисповедимы его дела, мысли, слова и замыслы.
Сэр Котингем приблизился ко мне и спросил:
– Ваше высочество, но если Баббенбург падет?
– У меня столько хлопот, – ответил я замученно, – что, если город падет, я смогу начать огорчаться не раньше чем через две недели. Но, как говорит наш досточтимый епископ Геллерий, не наше дело указывать Богу, как ему следует управлять этим миром!
– Ваше высочество?
– Город не падет, – ответил я уверенно. – Скорее всего.
Они рассматривали карту города, соприкасаясь головами, епископ сказал со вздохом:
– Если хотим наслаждаться миром, приходится сражаться.
– А победа зависит только от нашей доблести, – ответил я. – Так что, отец Геллерий, победа будет за нами, мы победим!
И хотя я сам не понял глубинной связи, но это прозвучало так, что доблестнее нас не было и не будет, что для нас весьма, и все повеселели, мужчинам нужно меньше, чем женщинам, но все же нужно.
Аварин Вопрошающий и его сын все смелее принимали участие в обсуждении вариантов защиты города, особенно в тех, когда мунтвиговцы все-таки ворвутся в город, где и в каких местах можно организовать оборону, а когда вся эта чернь тут же ринется грабить богатые дома, выйти и ударить в спину, растоптать, вернуться к городской стене и заделать брешь…
Разошлись за полночь, но на рассвете я уже снова поднялся на верх стены, что над городскими вратами.
Казалось, это от пожаров небо начинает светлеть, утренняя заря слилась с заревом, наконец из самого пылающего ада поднялось солнце и, будто опасаясь обжечься, торопливо покарабкалось по выгнутой тверди небосвода.
На стене уже народ, словно всю ночь там провели, подходят все новые, а многие из тех, кто помоложе, взобрались на крыши высоких домов и колоколен.
Я слышал, как общий стон пронесся поверху:
– Идут!.. Идут… Идут, проклятые…
На горизонте показалась темная масса и захватила там всю землю от края и до края. Почудилось, сама ночь опустилась на землю и двигается в направлении города, подминая своей тяжестью остальной мир. Потом стали различимы крохотные фигурки всадников, так плотно спрессованных в единую массу, словно с севера двигается в поисках добычи миллионноголовая колония гигантских муравьев, перед которыми все бежит в ужасе, а что не успевает спастись, от тех остаются только дочиста обглоданные кости.
Я наблюдал с надвратной башни, сюда доносится и тяжелый рокот, в котором можно различить топот копыт, и людские голоса, ржание, скрип телег, бряцанье металла и еще разные звуки, происхождения которых не определить, но и они наполняют душу первобытным ужасом.
Напрягая зрение, я рассмотрел на тяжелых подводах прибывающего обоза разборные части катапульт, подвижные балки из самого твердого дерева, а это значит, еще десятки повозок отданы под зубчатые колеса из лучшей стали, а также множество рычагов, блоков, тросов и тросиков, которые предстоит собрать на массивных станинах уже на виду противника на стенах города.
Оставили их под надежной защитой, а когда прибыли мастера, тут же начали собирать как сами катапульты, так и громоздкие требушеты. Вроде бы удалось рассмотреть еще и великанские дуги гастрафаретов, но я не был уверен, что это именно они.
Вдали на холмах выросли цветные шатры, к ним подогнали повозки и перетащили довольно громоздкую мебель, а намного позже прибыли и сами военачальники с пышной свитой.
Зигфрид негромко напомнил, что здесь, на этой надвратной башне, скоро станет опасно. Над воротами еще и широкий каменный навес для лучников, тут же запас тяжелых камней, что обрушится на головы тех, кто начнет ломать ворота, потому нападающие сюда в первую очередь обрушат град стрел.
– Стрелы нас пугают меньше всего, – ответил я. – Ты небось рад, что я не лезу в схватки?
– Сердце поет, – признался он.
– А моя репутация воина?
– Вы ее уже утвердили, – заверил он. – Теперь попытайтесь утвердиться как полководец.
В лагере противника оживление, оттуда выехала группа военачальников, все с виду знатные рыцари. Вперед помчался всадник на легком коне и помахал белым флагом.
Ко мне поднялись верховные лорды Варт Генца. Хродульф сразу встрепенулся:
– Переговоры? Что они предложат?
– Выгодный контракт на закупку шерсти, – сказал Леофриг язвительно.
– Потребуют сдачи, – обронил Меревальд.
– Дадим! – сказал Хенгест браво. – Догоним и еще дадим!
Я молча повернулся и пошел вниз. У ворот несколько знатных горожан города вроде бы готовы выйти для переговоров, но я покачал головой.
– Когда говорит армия, музы молчат. Зайчик!
Мне бегом подвели арбогастра, я вскочил в седло. Ворота заскрипели, приоткрывая для меня выход. Я обернулся к Бобику.
– А ты, морда, жди!.. Я скоро.
Он вздохнул и сел толстой задницей на землю, в глазах такой укор, что я поспешно отвернулся, а Зайчик торопливо протиснулся наружу, и ворота тут же прикрыли.
Всадники остановились сразу за лагерем, лишь обозначив присутствие, а в сторону городских ворот шагом продолжал путь красивый саврасый конь с одиноким рыцарем в полных доспехах, но с обнаженной головой.
Арбогастр порывался понести вскачь, я придержал сперва, потом остановил на расстоянии двух полетов стрелы от городских стен. Всадник приближается все так же неспешно, суетливость в подобных делах недопустима, я видел, как он всматривается в меня с той же интенсивностью, как и я в него.
Ничего особенного, типичное лицо военачальника, их сразу отличаешь от остальных по выражению лица, возраст уже за средний, что нехорошо для нас, такие бывали в разных переделках, много видели и многое могут просчитать наперед.
Я ждал молча, он остановил коня в трех шагах и вскинул руку в приветствии.
– Командующий второй армией оверлорд Гайгер, – представился он, – выказывая уважение вашим попыткам отстоять город, явился лично, чтобы напомнить нехитрую истину.
– Вы остановитесь, – спросил я, – чтобы захватить город?
– Вы против? – осведомился он учтиво.
– Нет, – заверил я, – если это доставит вам удовольствие… Но почему бы вам не двинуться следом за командующим первой армией, благороднейшим графом Чарльзом Делстэйджем, что повел свои войска в глубь Бриттии и в направлении королевства Варт Генц?
– Граф Чарльз Делстэйдж, – проговорил он и посмотрел на меня странно, – в самом деле один из благороднейших лордов нашего святого воинства. Настолько чист и благороден, что и такие погрязшие в грехах люди, как я заметил в изумлении, смогли увидеть его благородство. Однако…
– Слушаю вас, оверлорд, – сказал я учтиво.
– Мы намерены взять этот город, – сообщил он, – как и другие города по дороге.
– Простите… почему?
Он ответил любезно:
– У всех, как вы понимаете, свои задачи. У графа Делстэйджа – пройти вперед как можно дальше, а у меня… гм… в общем, как вы должны понять, такой огромной армии, как у меня, сопротивляться бесполезно.
– История свободы, – напомнил я еще учтивее, – это история сопротивления.
– Вы навлечете на город великие несчастья, – сказал он предостерегающе.
– Несчастье, – ответил я ровно, – побеждается только сопротивлением.
Он внимательнее всмотрелся в мое лицо.
– Вы представляете городские власти или же… вы передовые части войск Ричарда?
– Это неважно, – ответил я небрежно. – Город устоит.
Он покачал головой.
– Сомневаюсь. Вы должны знать, что послушание гарантирует жизнь.
– Послушание, – согласился я, – и сопротивление – две добродетели гражданина. Послушание дает порядок, а сопротивление – свободу.
Он поморщился.
– Какая свобода у погрязших в грехе? Лишь свобода плоти, а мы несем свободу духа. Сдайте город, погибнет меньше людей.
– Но все-таки погибнут? – спросил я. – Почему? Ваши дикие орды будут убивать и насиловать?
Он поднял руку и торжественно перекрестился.
– Мы несем мир и Слово Божье погрязшим в грехе народам. Мы очищаем души, а кто упорствует Господу и поклоняется дьяволу, тот окончит дни на костре!
– Хороший вариант, – пробормотал я, – значит, вы рыцари Добра и Света, а мы – Зло и Тьма?.. Вы воины Господа, а мы – слуги дьявола?
Он повел плечами, но взгляд оставался ясным и твердым.
– Если и не прямые слуги, то еретики – точно. А Господь сказал, что таким он принес не мир, а меч! Мы призваны истребить ереси и возвеличить Слово Божье, а также дать надежду и защиту тем, кто даже в вашем распутном и развращенном мире остался верен Господу и его заповедям.
– Значит, – уточнил я, – если сдадим город, заполыхают костры?
– Ни один достойный человек не пострадает, – заверил он. – А если и пострадает по ошибке, его невинная душа попадет в рай!.. Зато ведьм, колдунов, развратников, мужеложцев и скотолюбцев ждет костер!
– Хорошая программа, – одобрил я несколько ошарашенно, – вообще-то мы никак не ожидали, что у вас она… такая радикальная. Честно говоря, вообще не ожидали, что у вас она вообще есть, если не считать базовые принципы демократии убивать и грабить. Скажу правду, до этой минуты и я полагал, что армия Мунтвига – лишь огромная шайка грабителей.
Он нахмурился, но проговорил с великим достоинством:
– Скоро и ваши королевства воспрянут под рукой святой церкви… после очищения их огнем веры и благочестия.
– Мне нужно будет сообщить эти новые данные совету города, – сказал я.
Он нахмурился сильнее, сказал резко:
– Хорошо. Я даю вам этот день. День, но не сутки! До наступления темноты вы должны дать ответ. До этого времени я воздержусь от приступа, потому что в боях первыми гибнут самые достойные, в то время как человеческая гниль спрячется в подвалах.
– Достойные слова! – воскликнул я.
Он коротко наклонил голову.
– До новой встречи!
Я коротко вздохнул, когда он повернул коня и поехал к ожидающим его всадникам. В разговоре я старался не выказывать сильнейшего изумления, а теперь еще прибавилась и штормовая тревога.
Меня ждали с нетерпением, все лорды уже внизу, там же епископ и несколько знатных горожан. Хродульф спросил первым еще издали:
– Что он сказал?
Я соскочил на землю, арбогастра тут же увели, Бобик посмотрел на меня с укором и побежал за ним.
– Ожидаемое, – ответил я невесело. – Предложил сдать город. Но не это важно.
– Ваше высочество? – спросил Хродульф.
– Вы будете смеяться, – сказал я, – а то и ржать, как кони лорда Хенгеста… но они считают себя силами Добра и Света, что несут Слово Божье в наш развращенный мир Юга.
Леофриг пробурчал в недоумении:
– Юга?.. А мы при чем?
Меревальд, что соображает быстрее всех, сказал ехидно:
– А ты и есть Юг. Самый настоящий! Для королевств Аганда, Сизия, Меция…
– Дурость, – сказал Леофриг.
Меревальд повернулся ко мне, темные как маслины глаза сумрачно блеснули.
– Ваше высочество, если я правильно понял, Мунтвиг идет не просто пограбить и позавоевывать, а вроде борца за идею?
– Увы.
– Это плохо, – сказал он серьезно.
Я сказал тяжело:
– Хуже не бывает. Будет не война, а кровавая бойня, как всегда, когда сталкиваются идейные люди.
Епископ смотрел на меня невесело, но что-то в его взоре таилось. Я взял его под локоть и медленно повел от ворот в сторону центра города.
– Святой отец, – поинтересовался я кротко, – выходит, войско Мунтвига не из язычников, как мы полагали?
Он взглянул на меня искоса, из груди вырвался тяжелый вздох.
– Сэр Ричард, в некоторых случаях язычники предпочтительнее заблудших христиан.
– Святой отец?
– Они христиане, – ответил он нехотя. – Но они называют себя апостольской церковью. А в ней главой является король! Разве такое возможно?.. В нашей церкви глава – Иисус. Мы не подчинены ни королям, ни императорам, никаким другим земным правителям, облеченным властью!
Я пробормотал озадаченно:
– Это круто, святой отец, если в одном кулаке военная власть, административная, судебная и церковная… Такой человек может сделать все, что возжелает!
Он перекрестил меня и сказал важно:
– Сим победиши, сын мой!
– Чем? – спросил я в лоб.
Он чуть смутился, слова его были риторическими, красивые и освященные временем, там все такие округлые, потому запнулся, сказал с затруднением:
– Ну… твоим умением сражаться и побеждать… А также этой, как ее… ага, верой в Господа и справедливостью нашего дела.
– Ну да, – согласился я, – хотя Господь все-таки обычно на стороне больших армий и воинского мастерства.
– Сын мой, – сказал он с укором и вместе с тем предостерегающе.
– Не надо, ваше преосвященство, – ответил я почти тем же тоном, – я догадываюсь, где Иисус провел те двадцать лет, о которых хорошо известно Ватикану, но о которых так старательно молчат.
Он сделал вид, что не услышал, проговорил с зарождающимся праведным гневом:
– Если они христиане, то почему Ватикан давно не получает от них десятины? Это значит, дерзостно отвернулись от церкви. Ватикан посылал к ним прелатов, но над ними поглумились, а затем изгнали!
– Недопустимо, – поддакнул я – Ни один человек не должен подвергаться глумлению…
– Тем более, – сказал он с нажимом, – служитель Господа!.. Я понимаю тебя, сын мой, ты хочешь полной справедливости, как и сказано в Священной Книге, но справедливость нужно восстанавливать постепенно. Сперва защитить от глумления священников, потом высших лордов, затем простых людей благородного сословия, а потом уже и чернь, ибо для Господа нашего нет ни королей, ни простолюдинов, а все его дети…
Я порывался было возразить, но когда он закончил, кивнул и сказал со вздохом:
– Да, святой отец, я хочу все и сразу! Господь не смотрит, кто барон, а кто землепашец, но разве мы выполняем не волю Господа Нашего?
– Его, – согласился он, – но Его волю лучше всего понимает наша святая Церковь, ибо Иисус сам основал ее и назначил святого Петра первым ее епископом и римским папой. Кому, как не Петру, лучше знать стремления и чаяния нашего Господа?
– Со времен Петра прошло много времени, – пробормотал я. – Остальные папы могут что-то истолковать не так.
Он грозно сверкнул очами и повысил голос:
– Папа непогрешим!
Я склонил голову.
– Да-да, папа прав, Мунтвига нужно остановить, а его ложную церковь как-то разрушить.
– Именно!
– Хотя я не представляю, – добавил я, – как это сделать, верующий человек не слышит доводов разума. Он будет цепляться за свою апостольскую церковь в любом случае.
