Любопытное эссе о феноменологии восприятия рассчитано на вдумчивого подготовленного читателя, поскольку бездушным редуцированием собственных пространных рассуждений Г.Б. явно не страдает, напротив, он раскрывает тему неспешно, обстоятельно описывая мельчайшие нюансы ощущений, текст завораживает уважением и вниманием к деталям; к рассмотрению предъявлены «образы счастливого пространства», детально прослежены мысли и мечты этими образами сформированные. У книги совершенно особый ритм, она чудесная, я бы страшно рекомендовала всем архитекторам
Книга написана большим мыслителем и поэтом в душе. Понимаешь, что философия и поэзия тесно связаны. Это именно книга о поэтике пространства в художественном произведении. В ней много поэзии. Почти каждое предложение – афоризм.
Эта достаточно необычная книга посвящена изучению "образов счастливого пространства". Необычная потому что непросто выделить её жанр. Это частью трактат по феноменологии, частью исследование о поэзии, частью и вовсе напоминает мистические сочинения. Всё вместе получилось замечательно, хотя и совершенно неровно. Первые главы, посвящённые дому, сильнее и основательнее последующих; книга по мере прочтения начинает немного напоминать сборник эссе, а не цельный труд. Читается она легко и интересно и, пожалуй, будет интересна всякому, кто так или иначе сообщает своё существование с творчеством как таковым, в чём бы оно не выражалось. Плюс эту работу можно назвать настольной книгой интроверта. Львиная её доля посвящена обсуждению закрытости как таковой, как стремлению сохранить безопастность, уют, независимость внутреннего мира. Много и хорошо сказано о ценности грёзы и одиночества для развития личности. Ну а дальше - целый калейдоскоп: о чердаках и подвалах, о миниатюрных домах, об углах, раковинах, шкафах, шуфлядах, гнёздах и так далее. Материалом исследования в основном служит поэзия - от Бодлера до Мишо, избранные примеры часто бывают квазисубъективными, но таков избранный метод. Одним из основных достоинств книги является то, что она даёт право гражданства в республике мышления многим вещам незаметным и незначительным - от наших грёз до скорлупки ореха.
По правде говоря, всякое позитивное исследование низводит превосходную степень до сравнительной. Чтобы проникнуть в царство превосходной степени, надо оставить позитивное и перейти к воображаемому. Надо слушать поэтов.
Отдельное спасибо хочется сказать автору за нередкие здесь фрагменты из Оскара Милоша и за знакомство с Максом Пикаром.
В состав книги входит два самостоятельных произведения, но фактически объединенных одной концепцией. И если Бергсон исследовал процессы творческой эволюции полагаясь на научные факты, то Башляр находит упоение в другой плоскости; в данном случае, французский философ оставив научные изыскания предался безудержному полету фантазии, трактуя основные постулаты феноменологии на новый лад; вдохновлением можно считать произведения Рильке, Бодлера, Рембо, которых автор не единожды упоминает на страницах своего исследования. "Поэтика пространства" - это истинная феноменология духа жилища, когда человек и его дом отождествляются. Творческий порыв произведения "Пламя свечи" - это огонь свечи, вертикальность пламени. Башляр плавно развивает тему, не сдерживая себя простыми философскими рамками, затрагивая тему эстетики, поэтического мировоззрения; это даже не научный труд, это рассуждения писателя, уединившегося в уютном кабинете, когда за стеной дома бушуют февральские метели, и бодрствующего под светом настольной лампы над величайшими творениями поэзии.
Хорошая книга тренирующая мозг, заставляет посмотреть на мир и пространство с другого ракурса более глубокого и фундаментального.
Превосходный образец современной философии , ищущей ответы на вопросы - почему подвал тёмный , человек прямой , а речь мягкая.. Заставляет прикусить язык над словами-паразитами и даёт возможность уютно провести пару вечеров с умным автором.
Философ и метафорист Гастон Башляр не прост в прочтении, потому что препарировать поэзию при этом восхищаясь её животрепещущим естеством непросто. И все же он это делает. И я вместе с башляровской «Поэтикой пространства» вдоль и поперёк прошла по земле, с её горизонтальностью и опорой, силой тверди и земными дворами, домами, углами, деревьями, гнёздами, раковинами, всем, что предоставляет, так либо иначе, ощущение жилища и круга, который защищает и хранит.
Дальше вместе с ним же пустилась в изучение «Психоанализа огня», пропустив через себя мысли, образы и грёзы этой обжигающей и саморефлексирующей стихии, ощутив вечность саламандровых трансформаций, сгорев в синем пламени, взметнувшемся до небес, преобразовалась из пепла возрождённым фениксом.
Испытала на себе воздушные разнонаправленные потоки, опознала в себе высоту и непривязанность к земле, как сосна на вершине скалы вместе с разбором ницшеанских метафор, оседлала ретивых коней всех ветров, умчавшись Туда, где обитает божественная пустота и чистота.
И отдала дань медленному и поступательному погружению в «Воду и грёзы», в которых Гастон музицирует вместе с гласными, исходящими из водной стихии, что позволило мне тоже включиться в эту игру и написать стихо-рецензию.
Во-да… ву-ду…ви-ды… ди-вы… Велеречие… влага… viva… Чистота, прозрачность мира… В Лету канувшая лира… Отражение Нарцисса В глади сладкой – тайна приза Глубины… Глаза вбирают Грёзу красоты бескрайней… Бездна сновидений долгих… Звёзды в озере безмолвном… И русалок ритурнели В стихиальной колыбели Вод изменчиво-извечных… ВО-ДА! – возглас безупречный…
Что для Гастона Башляра ключ к поэтическому? - Воображение. Которое – почти что божественное провидение, к причастию которого допускаются проникновенные в суть грёзотворчества. Цитируя Бахофена, Башляр солидарен с ним в том, что «гласная «я» — это гласная воды, фонема сотворения водой, что «а» — это первоматерия, первая буква вселенской космической поэмы, буква, обозначающая отдых души в тибетской мистике».
Философ, который преклоняется перед поэтами, считая их истинными феноменологами бытия, ставит воображение на пьедестал, полагая, что оно не только и не столько создаёт внутри своего мира образы реальности, сколько созидает новые образы, преломляясь через восприятие внешнего, творя иномирье. Именно потому поэтический образ всегда несёт в себе закодированный динамизм, который выявляется и проявляется через поэзию тем или иным способом, оплодотворённый и раскрытый благодаря чуткости таланта сонастроенности на макрокосм воображения.
И вообще, Гастон Башляр постоянно педалирует мысль о первоначальной целостности и нерасчлененности человеческой деятельности:
«Еще до всякой культуры мир лихорадочно грезил. Выходя из земли, мифы разверзали озера для того, чтобы земля, очами озер, гляделась в небо. Предопределенные безднами вздымались вершины. Мифы сразу же находили человеческие голоса, обретали человеческий голос, грезящий о мире своих грез. Человек выражал землю, небо, воду. Человек был словом этого макроантропоса — чудовищного тела земли. В космических грезах земли мир был телом человека, смотрел глазами человека, дышал грудью человека, говорил голосом человека».
По мнению Башляра, в области воображения поэтические прозрения отождествляют себя и могут классифицироваться в зависимости от того, связаны ли они с огнем, воздухом, водой или землей. Г. Башляр цитирует работу Лессия «Искусство долгожительства»: «Сны желчных людей — огонь, пожары, войны, убийства. Сны меланхоликов — погребения, гробницы, призраки, могилы. Сны человека слизи (флегматиков) — озера, реки, наводнения, сны сангвиников — полеты птиц, праздники, концерты».
Читая исследования поэзии Башляром, постоянно ловишь себя на мысли: а ведь он зрит в корень первопричин и образы, смыслы, грёзы ставит в основу творчества. Более того, Башляр ратует за «пристальное чтение», то есть такое, когда читатель становится соавтором писателя, прозревшего суть того или иного смысла, созданного в мире Воображения.
Действительно, у Башляра трудная миссия: с помощью протоматерии четырех стихий постигнуть образ в его зарождении, чтобы каждый смог проникнуть в его первозданный символизм и постигнуть апогей каждой из стихий. При этом автор, углубляясь и продвигаясь в первооснову, обнаруживает некий нирванический ареал, где воображение изначально, без образов. Удивительно, что философ поэтического пространства не боится признаться в своей конечной несостоятельности, а принимает эту идеальную точку, из которой, словно линии из центра, зарождаются и лучами выходят образы, являя многообразие в человеческих словах, метафорах и метаформах поэзии. Словом, художественная сублимация для французского философа — «чистая сублимация», а художественное воображение — «абсолютное воображение», «воображение без образов».
«Поэтика пространства» kitobiga sharhlar, 7 sharhlar