Kitobni o'qish: «Когда плачет каштан»

1 Самые, самые вкусные персики

– Дедушка, можно к тебе?

– Давай, балам. Иди сюда. Я как раз размышлял, почему это утро сегодня неправильное…? Кого-то явно здесь не хватает.

Пожилой мужчина поднял руку, и его маленький внук пролез ему под крылышко и, удобно разместившись, тут же закрыл глаза.

Утро не было ранним. И на самом деле оно было сегодня чрезвычайно необычным. Летние дни в этих краях всегда выделяются своей невыносимой жарой, от которой люди, как правило, прятались в домах. Дома выстраивались из жженного кирпича и сохраняли столь необходимую прохладу. Но этим утром погода всех порадовала. Ночью прошел небольшой дождь, и, хотя земля успела просохнуть, воздух все же был пропитан свежестью, и легкий на удивление прохладный ветерок приятно ласкал кожу.

Дед с внуком удобно разместившись на топчане, окруженные густой зеленой листвой деревьев, лежали на мягких корпешках и подушках и наслаждались приятным чудесным утром. Маленький мальчик, лет пяти – шести, со светлыми, почти пшеничного цвета волосами и большими, зелеными, очень красивыми глазами, лежал на боку, прислонившись к огромному, как ему тогда казалось, животу дедушки, и более уютного и безопасного места для него не было во всем целом мире.

Топчан представлял собой большую беседку из прямоугольной площадки, размещенной на восьми металлических сваях, возвышавших ее на расстоянии приблизительно в метре от земли. От главного дома вела красивая дорожка, выложенная разного размера и цвета плоскими камнями и облагороженная по краям цветами и маленькими кустиками, которая упиралась в довольно широкую, деревянную лестницу с резными перилами, поднимавшую домочадцев на топчан. Над топчаном хозяин дома в защиту от дождя предусмотрительно соорудил крышу, вид которой совпадал по стилю и цвету с крышами других построек в том числе и с крышей главного дома, от чего со стороны все выглядело целостной единой композицией и смотрелось весьма неплохо. Крыша беседки держалась на четырех широких высоких балках по углам топчана, в целях еще большей крепости вшитых в металлические уголки, что позволяло постоянно дышать свежим воздухом и радовало глаза видом окружающей зелени. К каждой балке с двух сторон были собраны и привязаны тонкие, легкие, светлого оттенка тюли, предназначенные для спасения от ветра. Но так как ветер в летнее время был явлением довольно редким, зачастую тюли так и оставались не раскрытыми.

Пол топчана по всему периметру был застелен огромным ковром из войлока ручной работы с классическим национальным орнаментом. Посреди него стоял большой, определявший многочисленность членов этой семьи, круглый низкий стол, за которым возможно было сидеть, либо вытянув ноги под ним, либо подогнув ноги в коленях мужчинам в позе лотоса, а женщинам в бок или под себя. Но для самых маленьких обитателей дома, научившихся уже сидеть и даже ходить, но еще не достававших до стола до нормального уровня тела, хозяин в свое время изготовил маленькие табуретки, которые из поколения в поколение пользовались большим успехом, и которые женщины также охотно использовали для своих домашних дел, таких как дойка коров, выпечка хлеба в тандыре, изготовление самой вкусной на свете сметаны и много чего другого.

Вокруг стола по всему топчану были расстелены многочисленные плюшевые очень мягкие корпешки, своего рода тонкие узкие матрацы, изготовленные также вручную и украшенные национальным орнаментом или разноцветной аппликацией. На корпешках всюду были разбросаны маленькие подушки и валики, также украшенные замысловатым орнаментом с восточными нотками. Один из углов топчана был занят аккуратно сложенными в большую стопку и предусмотрительно прикрытых от попадания пыли тонким под цвет тюлей покрывалом запасных новых корпешек и подушек, на случай появления гостей в доме. Убранство топчана в национальном стиле и уют, создаваемый текстилем вокруг, вырисовывали перед глазами картинку из восточной сказки, в которой люди оказывались, лишь поднявшись по ступенькам во внутрь.

Дед с внуком обожали бесцельно проводить время на топчане. Дедушка в летнее время практически его не покидал, разве что только когда была необходимость сходить за пенсией, на рынок или еще куда-нибудь, или прослушать новости по телевизору, находившемуся в доме. Удобно расположившись с самого утра, он в основном проводил день за чтением газет, обучением внуков игре в нарды или карты, а иногда, подпевая себе под нос неизвестную мелодию и просто о чем-нибудь размышляя. Маленький внук больше всего любил, когда дедушка задумчиво лежал и тихо напевал под нос свою, только ему известную мелодию. И даже когда они вдвоем во что-нибудь играли, он частенько просил деда полежать с ним в обнимку, ничего не делая, под звуки напева его красивой мелодии. Сегодня как раз был такой день, когда дедушка лежал с закрытыми глазами и о чем-то думал.

– Дедушка, а почему на моем дереве не растут персики?

Старик, прервав мелодию, открыл глаза и присмотрелся к молодому деревцу, растущему по середине сада. Действительно, хотя оно и было еще молодым, но должно было уже плодоносить. Как он сам раньше этого не замечал?

У всех детей и внуков, родившихся в этой семье, и у снох, были свои собственные именные садовые деревья. Это была личная семейная традиция, придуманная и привитая когда-то еще отцом старика. И каждый ребенок в возрасте от четырех до шести лет, а невестки в течении первого года со дня получения своего статуса среди представленных им саженцев выбирали то, к которому лежала их душа. Дети выбирали по своему внутреннему ощущению, по внешнему виду более приглянувшееся дерево, названий они не знали, а взрослые проходили настоящий «ритуал» с выбором саженцев вслепую.

Так в разные годы сад, все больше тесня огородные грядки, пополнялся новыми грушевыми, вишневыми, сливовыми, абрикосовыми и персиковыми деревьями, яблонями различных сортов, алычой и даже каштаном, посаженным когда-то очень давно прямо возле топчана, вернее топчан был построен под его ветвями, и своими густо растущими листвой ветками создававшим прохладную тень и невероятный уют в беседке. Каштан был в свое время выбран старшей дочерью старика и был единственным в саду в своем роде.

У каштана была одна удивительная особенность. Накануне перед дождем на его листьях появлялись капельки сока. Когда-то давным-давно наблюдательный прадед лежащего на топчане мальчика по этому поводу придумал сказку «О плачущем каштане», которая с годами, передаваясь из уст в уста, из поколения в поколение, превратилась в настоящую легенду. И легенда эта гуляла по всем окрестностям в различных интерпретациях, но при этом сохраняла в основе всю суть своего повествования.

Плоды каштана, предварительно перемолотые, использовались в основном для дополнения основного корма для домашнего скота. Но также женщины в семье изготавливали из его плодов и цветов различные косметические маски, эффект от которых никому не был известен, но все же они пользовались широким успехом. Дети тоже придумывали различные игры с использованием плодов каштана. Плоды остальных же деревьев использовались по самому прямому назначению. Особенно домочадцы, все без исключения, наслаждались, поедая свежеиспеченный хлеб с только что изготовленной вкуснейшей в мире домашней сметаной и не менее вкусным вареньем из плодов деревьев домашнего сада.

Нариман, самый младший внук старика, выбрал, как оказалось, персиковое дерево. Дед с внуком посадили его вместе два года назад, в день рождения Наримана. Это было третье в их саду персиковое дерево. Первые два принадлежали двум внучкам, рожденным дочерями старика.

– Оно еще совсем молодое, внучок. Ему нужно хорошенько прижиться, пустить корни глубоко-глубоко в землю. Думаю, в следующем году ты уже сможешь угощать нас своими собственными персиками, – не желая расстраивать внука, старик старался говорить весело и воодушевленно.

– Смотри как оно качается на ветру. Кажется, одного деревянного кола маловато. Как бы мое дерево не сломалось… – в голосе мальчика прослушивались явные нотки беспокойства.

– Не волнуйся, дорогой. Когда придет дядя Ерасыл, я попрошу его укрепить ствол еще несколькими кольями. Я уверен, что твое дерево вырастет большим и подарит нам самые, самые вкусные персики. Вот увидишь… И откуда ты у меня такой смышленый?

В ответ мальчик улыбнулся и заерзал от удовольствия и испытаваемого комфорта в объятиях деда.

– Деда, а о чем ты поешь? – продолжая лежать и теснее прижимаясь спиной к теплому мягкому дедушкиному животу, поинтересовался мальчик, слегка повернув голову в сторону дедушкиного лица.

– Ни о чем и обо всем, балам. Эта мелодия сама рождается у меня внутри и помогает думать, – старик погладил внука по руке и поцеловал в макушку.

– А о чем ты думаешь? – не унимался внук.

– Ни о чем и обо всем, – повторил дедушка. – Мысли также сами рождаются у меня внутри. Например, сейчас я думал о наших бескрайних степях, о наших предках, великих ханах, доблестных батырах, рассекавших эти степи на своих могучих и верных лошадях.

– Лучше бы Вы подумали насыпать корма скотине, – недовольный голос бабушки, появившийся из ниоткуда и так бесцеремонно нарушивший идиллию между дедом и внуком, заставил последних недовольно скривить свои лица.

– Я уже насыпал им корма. Занимайся своими делами, мать, – невозмутимо парировал старик и продолжил напевать себе под нос.

– Лежите так, как будто других дел по хозяйству нет. И ребенка учите с детства быть лентяем. Соседские дети в его возрасте уже баранов пасут самостоятельно, а он даже за собой постель прибрать не может.

Она шла мимо топчана в дальний конец сада, за которым начинался огород с растущими овощами и ягодами, и продолжала недовольным голосом что-то еще себе под нос бурчать, такое же неприятное, и со временем речь ее стала совсем не разборчивой, лишь редкие звуки ее голоса временами долетали до беседки.

Внук с дедом переглянулись, улыбаясь, подмигнули друг другу, и продолжили лежать как ни в чем ни бывало.

– Деда, а когда мама приедет? Она что-то давно не звонила…

– Она только вчера не позвонила тебе, балам, – старик снова понюхал голову мальчика. – Не позвонила, потому что летела в самолете. Как только у нее связь наладится, она обязательно тебе позвонит. Потерпи немного, внучок. А приедет она через неделю, она же сама тебе говорила. Ты еще календарик завел себе, помнишь?

– Бабушка его выбросила в печку и сожгла… – лицо мальчика исказилось в грустной гримасе.

– Ммммм… Мы сделаем еще один, ничего страшного. Сделаем еще лучше и спрячем от бабушки.

Старик, чтобы избежать слез внука, стал в ответ смешно гримасничать. И ему удалось, мальчик улыбнулся и, повернувшись на бочок, снова стал прижиматься спиной к дедушкиному мягкому животу. Тот в свою очередь затянул свою обычную душевную мелодию под нос.

– Если бы здесь жила бабушка одна, без тебя, я бы никогда сюда не приезжал, – нижняя губа внука смешно вытянулась вперед.

– Не говори так, балам. Она тебя любит… – старик снова поцеловал внука в макушку.

– Она никого не любит, но больше всего она не любит мою маму. Бабушка всегда про нее говорит плохо. Она говорит, что это из-за нее умер папа…

– Нет, сынок, твоя мама ни в чем не виновата. Твоя мама – хороший человек, и у нее очень доброе сердце. Запомни это, балам. Твоя мама – очень хороший человек. И спасибо ей, что она подарила мне такого замечательного внука.

Лицо дедушки излучало любовь и доброту, и лишь блеск в глазах, выдававший невольно выступающие слезы, говорил о большой скорби, еще так сильно бередившей его душу. Прошло чуть больше полугода, как не стало его сына, и рана на сердце была еще такой свежей и такой мучительной. Только внук, этот маленький мальчик, все время прижимающийся к нему, помогал еще оставаться на плаву и жить дальше. Вот только хватит ли сил помочь ему встать на ноги? Кто знает, сколько еще времени ему отпущено Всевышним…

Ход мыслей старика нарушил сильный стук в ворота. Дом со всеми постройками, топчаном и прилегающей вокруг землей был огорожен высоким забором, выстроенному из бетонных блоков. Если смотреть с крыльца главного дома, то перед взором выступал ровный, прямоугольной формы двор, выложенный розово-коричневой брусчаткой. Главный дом находился вдоль длинной стороны двора. Слева от дома примерно в полутора-двух метрах от конца брусчатки за пышной декоративной растительностью виднелся топчан. Напротив дома находился длинный летний домик, разделенный на две части с разными входами для каждой. Одна дверь, которая была ближе к топчану, вела к трем жилым комнатам и небольшой кухне, а вторая, установленная ближе к воротам, открывала вход в гараж, спокойно вмещавший в себя пару автомобилей. Оставшуюся сторону двора, напротив топчана, обозначали высокие металлические ворота красивого небесного цвета, украшенные с обеих сторон резным узором.

Кто-то продолжал упорно стучать в металлическую дверь, хотя на воротах располагалась весьма заметная кнопочка звонка, звуки которой были слышны, как на улице, так и внутри главного дома. Из дома выбежала старшая внучка старика, Жания, та самая хозяйка одного из персиковых деревьев в саду.

Она приехала из столицы, где осталась жить и работать после окончания учебы в университете. Приехала погостить к родителям на летний период. Осенью ей предстояла поездка за границу на целый год по работе по контракту, заключенному с иностранной компанией. Заключить этот очень выгодный контракт ей помогла, хотя и не признавалась, тетя Гульнара, вторая дочь аксакала, уже достаточно долгое время живущая за границей. Но Жание было известно, что компания от ее тети получила самые положительные рекомендации.

Любимый абсолютно всеми внуками и внучками дед жил недалеко от родительского дома девушки, буквально в паре километров. И из всех внуков, не считая маленького Наримана, больше всех дедушку боготворила Жания. Старшая внучка всегда окружала его своей заботой и вниманием. Она всей душой обожала и очень трепетно относилась к своему мудрому наставнику, который был для нее самым большим авторитетом с самого детства. Переживая о нем из-за не так давно произошедших событий, так сильно подкосивших старика, она, понимая, что времени, которое лечит все, прошло слишком мало, тихонько за ним наблюдала, и в дополнение хотела перед отъездом вдоволь насладиться его обществом.

За воротами Жания увидела грузовую машину и двух мужчин. Выйдя к ним и прикрыв за собой дверь, она о чем-то тихо с ними переговаривалась. Дед с внуком терпеливо наблюдали из топчана за происходящим. Жания снова появилась в поле зрения и медленно направилась в их сторону. Лицо девушки было бледным, отрешенным и не предвещало ничего хорошего.

– Ата, может быть, Вы с Нариманчиком пройдете в дом? Там приехали рабочие, им нужно разгрузиться. Когда они закончат, я вас позову, – голос девушки был спокойным, но настойчивым.

Старик понял реальный смысл обращенных к нему слов и молча кивнул.

– Балам, пойдем в дом. Как раз должны начаться новости, хочу их послушать. А ты мне помассируешь руку, что-то разнылась она у меня.

Внук помог деду подняться, и они вдвоем зашли в дом. Жания открыла ворота, машина въехала во двор.

Спустя примерно полчаса девушка зашла в дом и незаметно от мальчика кивнула старику.

– Нариманчик, ты посиди с Жанией дома. Мне нужно сделать кое-какие дела, и я вернусь. Хорошо? А потом мы с тобой сходим в магазин за мороженым. Тетя Надя вчера мне по большому секрету сказала, что сегодня должны привезти очень вкусное мороженое, и она для нас его спрячет, – проговорил дед внуку заговорщицким голосом.

– Ладно, ата, я подожду здесь. Только ты по быстрее возвращайся. Вдруг мороженое уже тает.

Старик, с нежностью в глазах улыбнувшись, погладил мальчика по голове, поднялся тяжелее обычного и вышел из дома. На пути к сараю, куда рабочие отнесли таинственный груз, он встретил свою жену. Ее недовольное лицо говорило само за себя.

– Вы видели? Она и здесь наплевала нам в душу. Я же говорила, чтобы сделали черного цвета. Он намного благороднее. Нет… Она специально все это сделала, назло нам. Что? И дальше будете ее защищать?

– Да замолчи ты уже наконец. Ни на кого она не плевала… Я знаю, что мастера должны были сделать. Айжан советовалась со мной, и я в курсе.

– Ах вот оно чтооо… Она и Вас окрутила… Вот стерва, гадюка поганая! Ну идите… давайте идите… Наслаждайтесь… Пусть мои материнские слезы покарают вас всех!

– Да замолчишь ты или нет?! – старик, не сдержавшись, сорвался на крик. – И при ребенке больше не смей ругать его мать!

Лицо его жены скривилось от злобы, раздиравшей ее изнутри. И в неудержимом порыве она прокричала:

– Будьте прокляты вы все! Слышите?! Все!

С досады старик сплюнул на землю, нервно мотнул головой в сторону и направился к сараю. Дверь с заржавевшими петлями со скрипом еле поддалась. Внутри было довольно темно. Свет проникал лишь из расположенных в боковой стене под самой крышей верхних проемов, закрытых сеткой-рабицей. В глубине сарая у противоположной стены под мягкими лучами виднелась обшитая металлическими лентами деревянная крышка погреба, откинутая к стене, от чего остро ощущалась влажность, поднимаемая снизу с земли, что в свою очередь усиливало духоту. Лоб старика мгновенно накрылся испариной, дыхание стало прерывистым, к горлу подкатывал неконтролируемый ком.

В углу также мягко освещаемый проникающими сквозь сетку лучами солнца стоял надгробный камень из белого мрамора. На камне было выбито лицо молодого человека. Старик некоторое время неподвижно смотрел на улыбающийся портрет безвременно ушедшего сына. Внезапно его нахлынули воспоминания, но особенно горькими были о последних днях его жизни. Он упал на колени прямо перед камнем, дрожащей рукой провел по лицу на камне, и заплакал. Глубокое чувство вины, раздиравшее старика изнутри, и чувство сожаления невозможности повернуть время вспять выходило наружу еле сдерживаемым криком, от чего со стороны казалось, будто большой раненый зверь изливает свои страдания рыком. Ручьи соленых слез из поблекших с годами глаз застревали в старческой бороде и находили себе там свое пристанище.

Картинки из прошлого быстротечно сменяли друг друга. И в каждой он видел доброго, улыбающегося, но глубоко несчастного мальчика, юношу, а потом молодого мужчину в рассвете своих самых лучших лет. И вот перед глазами Жанибек, стоящий у двери и обернувшийся напоследок. Его печальная улыбка и легкий, едва заметный, ободряющий кивок – это все, что старик получил перед его уходом. Это последнее, что он увидел и запомнил…

Внезапно грудь старика пронзила острая боль. Широко открыв рот, он пытался вдохнуть столь необходимый воздух, но тело не слушалось. Сознание уходило, он начал падать на бок, неудачно подвернув под себя руку. Легкие все также предательски не хотели впускать в себя кислород. Старик упал и, уходя в небытие, тихо прошептал:

– Прости… балам… прости Ш…

Обеспокоенная долгим отсутствием деда Жания нашла его в том же положении в сарае. Тело было еще теплым, но душа его уже покинула. Горячо обожаемый дедушка ушел, оставил их навсегда. Из груди девушки рвался душераздирающий крик, но, крепко заткнув обеими руками рот, она не могла его себе позволить. Ради Наримана… нельзя… она должна держать себя в руках, она должна быть сильной.

Голова шла кругом. Она пыталась хладнокровно оценить обстановку, просчитать все необходимые действия. Пыталась понять, что ей следует в первую очередь предпринять, но ничего не получалось. «Теперь наш мир станет иной,» – среди целого потока мыслей, только одна все время назойливо вертелась в голове, не желая отпускать разум. Жания неимоверным усилием собрала всю свою волю в кулак и, набрав номер, глубоко вздохнув, поднесла телефон к уху:

– Папа, это я. Бери маму и приезжайте. Аташка умер…

2 Два ведра холодной воды

– Дядя Алтынбек! Дядя Алтынбек! Суюнши! Родилась! Суюнши! У Вас родилась дочка!

С нехарактерными для жителей родного аула светловолосый мальчик лет восьми, с криком влетел в дом, где в большой комнате за длинным столом сидело много человек и трапезничало. В этот день дом был полон гостей, в этот день вся огромная страна отмечала очередную годовщину дня победы в самой страшной, самой разрушительной войне. Не было ни одной семьи, в которой так или иначе она бы не оставила свой горький след. Празднование этого дня на самом деле считалось огромным событием, которое никто никогда не обходил стороной даже в своих мыслях. Вот и в доме ветерана Заманбека, почтенного аксакала, известного на всю округу, собрались ближайшие родственники, чтобы отдать дань уважения старцу и почтить память погибших родных и близких.

От такого количества народа глаза мальчика разбежались и очень трудно было сфокусироваться на ком-то одном. Он усердно выискивал в толпе того, кому предназначались его слова.

– Ты пришел с улицы, сначала иди помой руки, Ануар, – невозмутимо спокойно произнес один из мужчин, сидевший за столом и неторопливо поедавший руками пищу из своей тарелки.

Это был его отец, по имени Алишер, младший брат Алтынбека. Отец мальчика был довольно красив. На редкость большие, темно-карие, почти черные, глаза, унаследованные от матери, награждали людей своим добрым и умным взглядом. Он был обладателем густой, вьющейся, только-только начинающей покрываться у висков мелкой сединой, шевелюрой. Не менее густые черные брови и ресницы делали лицо очень выразительным. Вот только нос, по размеру больше среднего, был далек от идеала красоты, но по-своему придавал облику мужественность. Алишер внешне был очень похож на старшего брата. Лишь только их большая разница в возрасте, почти в десять лет, выдаваемая большей сединой Алтынбека, и отсутствием иной растительности на лице младшего брата позволяли людям их различать. В отличие от старшего брата, Алишер был гладко выбрит, не имея ни усов, ни бороды, которые с гордостью носил Алтынбек. Только бороду старший брат отрастил уже к старости. В свои зрелые годы лицо он украшал лишь черными, идеально постриженными усами.

Мальчик послушно развернулся, выйдя в коридор в сторону умывальника. Через некоторое время он снова появился в дверях, теперь уже выискивая для себя свободное место у стола. Заметив наконец свою мать, выразительным взглядом указывавшую ему на место возле себя, на коленях которой сидел его младший брат и поглощал еду, размазывая все вокруг своего рта, да и вокруг тарелки на столе. Рядом с матерью, по другую сторону, сидел другой его младший брат, но постарше, лет шести, который широко улыбнулся, обрадовавшись при виде Ануара.

Обойдя вокруг стола, поздоровавшись со всеми мужчинами, Ануар наконец разместился возле матери и терпеливо ждал. Пока его мать накладывала невероятно аппетитно выглядящий и пахнущий бешбармак, его дядя, к которому он бежал с новостями, произнес:

– Спасибо, балам. Ты заслужил свой суюнши. Айсулу, кажется, сегодня под утро у нас родился ягненок, так вот, он теперь принадлежит Ануару, – Алтынбек обратился к своей старшей дочери и весело подмигнул мальчишке.

Вспыхнувший блеск в глазах мальчишки был самым откровенным доказательством радости и довольства только что полученным подарком. Алтынбек продолжал:

– Пусть он немного окрепнет, сынок. А потом сможешь его смело забирать.

– Поздравляю, брат! Пусть дочь растет вам с Мариям на радость! – произнес отец мальчика. Искренность его пожеланий и радости чувствовалась в каждом слове.

– С чем ты его поздравляешь?! Шестая дочь! Ему нужен сын! – старик, сидевший во главе стола, стукнул кулаком по столу.

Переведя взгляд на старшего сына, также гневно и медленно продолжил:

– А этот… тоже мне хорош! Раздает скот направо и налево! Ишь ты… байский пережиток!

Из-за внезапно образовавшейся тишины в помещении можно было легко расслышать жужжание мухи у окна. Испуганные лица женщин и детей ярко свидетельствовали о стремительно надвигающемся торнадо, которое вот-вот обрушится на их головы следом за тишиной. Два брата взглядом указали им в сторону двери. Тут же все соскочили со своих мест и направились к выходу. Бедному Ануару, не успевшему положить в рот ни кусочка, его мать разрешила взять тарелку с собой.

Алтынбек обратился к дочери:

– Айсулу, кызым, заберите большое блюдо с собой, дети не доели, и прикройте, пожалуйста, дверь за собой.

Как только дверь за женщинами закрылась, Алтынбек развернулся в сторону своего отца и сказал:

– Я раздаю скот не кому попало, отец. Дети Алишера – и мои дети. И если я и подарю кому-нибудь не из семьи, то что в этом такого? Все, что у меня есть, я честно заработал. Наша покойная мать, да будет мир ее праху, всегда говорила, что щедрость к нам перешла от Вас. Сегодня хороший день… у меня родился ребенок… родилась красавица дочь. Порадуйтесь за меня, отец.

Голос Алтынбека внушал вокруг всем присутствующим свое спокойствие и уважение. Накалившееся было до предела напряжение в комнате потихоньку стало спадать к нулю. Сидевшие за столом мужчины, родные и двоюродные братья аксакала, закивали и с благодарностью смотрели на старшего племянника.

– Ну и что, что у Алтынбека снова родилась дочь. Даст Всевышний у него еще будут дети. Здесь нет вины Мариям, отец, – зацепившись за смену настроения окружающих, Алишер встал на сторону брата.

– Вздумал мне перечить? – сверкнув глазами, с еле заметными угрожающими нотками тихо произнес старик, глядя на своего младшего сына. Но с каждым предложением его голос поднимался на тон выше. – Знай свое место, щенок. Если бы не твоя жена, родившая тебе трех сыновей-батыров, глаза бы мои тебя не видели! Думаешь, я забыл, как ты женился?! Снова против отца идешь?

Мужчины за столом снова напряглись и затихли. Теперь Алтынбеку пришлось прийти на помощь брату:

– Ладно, отец… На сегодня хватит этих громких и нехороших слов. Алишер уже более десяти лет женат на Шадияр, а Вы все никак успокоиться не можете. Посмотрите на них, они же счастливы. Вы правильно подметили, каких великолепных батыров она ему родила. И мы с Мариям тоже счастливы. Спасибо, что подобрали мне такую жену. И Алишер тоже все верно говорит. Даст Всевышний у нас еще будут дети, мы хотим много детей. Главное, чтобы здоровье было крепким.

– Да ну вас… делайте, что хотите… – немного помолчав, смягчился старик и махнул рукой.

И судя по тут же появившейся улыбке Алишера, можно было предположить, что у их отца, несмотря на преклонный возраст, все еще взрывной характер был в порядке вещей, и, уже привычная буря, как правило, всегда была скоротечной, за которой также всегда следовало только что представшее нашему взору моментальное смирение.

– Но не забывай, тебе нужен сын. Если Мариям следующего ребенка снова девочкой родит, я выгоню ее из дома, – строго проговорил в сторону Алтынбека его отец.

А затем уже совсем спокойным голосом продолжил:

– Горло пересохло от вас… довели батю… Зовите их обратно, пусть чай дадут.

Указывая жестом в сторону двери, он говорил о спрятавшихся женщинах и детях.

– Папа, давайте попьем чай на топчане. Я забью Вам и нашим дорогим гостям вкусный кальян, – Алишер миролюбиво стал уговаривать отца. – Дети не поели до конца, пусть здесь останутся, нормально покушают.

– Не прикрывайся детьми. Знаю я… о своей женушке печешься. Она пока младшего кормила, сама не успела ничего поесть, – ничто не ускользало от зоркого наблюдательного взгляда старика. – Ладно, пойдемте на топчан.

Мужчины встали со стола и вышли из дома. Алишер отдав жене и племянницам нужные поручения, побежал готовить кальян. Ануар, успевший поесть в соседней комнате, побежал за отцом. Он очень любил наблюдать, как его отец, всегда так серьезно подходивший ко всему, почти ритуально, как бы отдавая кому-то дань, с большим почтением готовил кальян для гостей. Следом за Ануаром побежал второй сын Алишера, Дидар. Если у Ануара идолом был отец, то Дидар боготворил обоих, и отца, и Ануара. При этом оба брата также сильно любили свою мать с их младшим братом, демонстрируя свои чувства всяческой заботой о них.

Заслугу эту можно было смело отнести к Шадияр, хотя и доброе сердце Алишера также сыграло немаловажную роль в их становлении настоящими мужчинами. Мудрая не по годам, всегда спокойная, Шадияр учила сыновей в первую очередь проявлять любовь и уважение, особенно к их деду, дяде и отцу. И у нее хорошо получалось прививать мальчикам быть почтительными и терпеливыми к старикам, не исключено, что добродетель и другие хорошие качества с легкостью передались им от нее с материнским молоком. Любовь, царившая в их семье всегда, не оставляла окружающих людей, будь то родственники или соседи, или кто-либо еще, быть равнодушным. Кто-то восхищался, кто-то был искренне рад, а кого-то переполняла зависть.

На следующий день Алтынбек поехал в районную больницу навестить жену и посмотреть на ребенка. Их дом стоял почти в самом сердце этого районного центра, совсем рядом находились отделение почты, отделение полиции, в то время имевшее название «милиция», центральный универсам и центральный рынок. А вот больница находилась довольно далеко, ближе к горам, и идти пешком такое расстояние было затруднительно, даже взрослому крепкому мужчине.

По дороге в больницу он, окунувшись в воспоминания минувших дней, размышлял о своей жене, своей семье, своих дочерях. Воспоминания о страхе, испытанным им в момент, когда отец объявил о его скорой женитьбе, вызывали сейчас у него только улыбку. Конечно, сначала пришло удивление услышанному, а потом только страх, за которым последовало повиновение и смиренность.

***

В те годы возрастная категория молодых людей, обязанных создавать отдельную ячейку в обществе в виде семьи была вдвое младше нынешнего поколения современного общества, только-только готовящегося на такие решительные действия, как создание семьи. Стоит отметить, что до наших дней все же дошло, особенно в глубинках нашей страны, навечно укоренившееся мнение, где девушка, не вышедшая замуж до тридцати лет, обязательно обвешивается ярлыком «старой девы», и у родственников умирает всякая надежда когда-либо выдать ее замуж вообще, если только не свершится чудо. Видимым различием между прошлым и будущим было лишь смещение возрастного диапазона «старых девиц».

Во времена молодости Алтынбека сей ярлык вешался на девушек, едва переваливших двадцатилетний возраст. Помимо этого, ярлык могли повесить также и на молодого парня, который по непонятным, каким-то странным причинам, приближаясь к возрасту двадцати пяти, не собирался создавать свою семью. Вот и слишком уж застенчивый Алтынбек, уже несколько месяцев как вернувшись из службы в армии, почему-то не торопился с этим делом, что, естественно, сильно удручало его родителей, особенно отца. И отец, недолго думая, решил взять дело в свои руки и найти сыну достойную жену.