Kitobni o'qish: «Узнай меня»

Глава 1

– Сынок, сынок, послушай, что я тебе скажу.

Полный мужчина, в плотных, не по погоде, брюках и черной рубашке с длинными рукавами, обливаясь потом, мелко семенил рядом с юношей. Он все время старался заглянуть юноше в лицо, но не выходило. Юноша был высок, болезненно худощав, лицо его покрывали крупные фурункулы. И лицо свое он старательно прятал от мужчины, который пытался его остановить.

Мужчина был его отцом.

– Сынок, да остановись же ты, наконец! – воскликнул мужчина и грубо вцепился парню в локоть. – Остановись!

– Что? Что ты от меня хочешь, папа?

Юноша остановился. Покосился на толстые грубые пальцы, вцепившиеся в его локоть. Вздохнул. Он снова сделал что-то не так. Кто-то из людей отца подловил его на этом, настучал. И тот теперь станет его воспитывать. Долго, нудно. Станет приводить примеры из своей жизни. Грязные, страшные примеры. Будет учить, как надо правильно жить.

Юноша вздохнул. Задрал голову, с тоской глянул в бескрайнее небо. Чистое, голубое, без единого пятнышка. Смотрел бы, не отрываясь! Наслаждался бы этой безграничной чистотой и нежностью. Ни о чем не думал бы, просто смотрел.

– Что ты от меня хочешь, папа? – Юноша осторожно, чтобы не оскорбить отца, высвободил локоть из его пальцев. – Поговорить?

– Да, – коротко обронил тот, вытащил из кармана плотных штанов большой носовой платок и приложил его к обширной потной лысине. – Поговорить, для начала.

– Хорошо, идем. Где?

Юноша повертел головой. Ткнул пальцем в гарнитур плетеной садовой мебели, расставленный под навесом в строго геометрическом порядке.

– Там?

– Хорошо. Давай там.

Они прошли под навес. Расселись в креслах из ротанга.

– Прикажи, чтобы принесли лимонада, – проговорил тут же отец и с прищуром уставился на сына.

Тот достал телефон из кармана широких льняных шорт. Набрал помощницу повара и попросил принести два стакана лимонада.

– Сейчас принесет. – Юноша убрал телефон обратно в карман шорт. – Все в порядке, пап.

– Нет, черт возьми, не все в порядке! – возмущенно откликнулся тот и сжал кулаки, принявшись постукивать ими по плетеным подлокотникам кресла. – Не в порядке, сынок!

– Что снова не так?

Юноша нащупал в другом кармане солнцезащитные очки и поспешил надеть их себе на переносицу. Так ему было спокойнее. Так было комфортнее под вопросительным взглядом рассерженного отца.

– Я сказал тебе что! – Отец обеспокоенно заворочался в кресле, которое было ему тесновато.

– Что? Ты сказал приказать, чтобы принесли лимонада. Я это сделал.

– Ключевое слово «приказать», сынок! Я сказал: прикажи, сынок! А ты просишь! Свою же прислугу ты просишь, словно об услуге. Это же… Это же неприемлемо, сын мой! – забубнил отец, дергая ступнями, словно их сводило судорогой. – Это неприемлемо. Ты должен приказывать! Понимаешь, приказывать! А не просить. Если ты не станешь жестким, тебя сомнут. Тебя сломают, понимаешь или нет?!

Юноша, прикрыв глаза темными стеклами очков, снова нашел взглядом безоблачное небо.

Как же там, должно быть, хорошо. Парить бы там – в чистом прохладном воздухе. Парить бы в одиночку, не ощущая ничьего присутствия рядом, не слыша ничьего дыхания за спиной. Как же он устал! Как же он устал от бесконечных заданий отца, которые он раз за разом благополучно проваливал. Иногда, к слову, специально. Устал жить по его правилам, по его законам.

– Сынок, пойми, я хочу для тебя всего самого лучшего.

– Отпусти тогда меня, папа, – едва слышно проговорил юноша, не сводя взгляда с синевы неба. – Отпусти.

– Что?! – Отец дернулся всем телом, словно через сиденье ротангового кресла пропустили ток. – Ты о чем вообще?! Что ты такое говоришь?!

– Отпусти меня. Дай жить своей жизнью. По моим правилам, папа. Не по твоим. По моим.

И он прикрыл глаза, погружая себя в темноту. Он знал, что будет дальше. Знал все слова, которые примется выкрикивать его отец.

– Ты не можешь так поступить со мной! – Это первое, что отец тут же поспешил выкрикнуть.

– После всего, что я для тебя сделал, ты так со мной?! – Это второе.

– Если бы я не был так уверен в обратном, я бы подумал, что ты не мой сын! – Это было обязательным, третьим.

Отец был абсолютно уверен в их родстве, потому что несколько лет назад, усомнившись, опустился до генетической экспертизы. Слишком не был похож на него сын. И внешне, и по духу.

Экспертиза установила их почти стопроцентное родство, и отец смирился.

– Вся твоя беда в том, сын, что ты слишком жалостливый. – И это уже было. – А ты не имеешь права быть жалостливым.

– Почему? – отозвался юноша.

Этого он еще ни разу не слышал.

– Потому что люди сочтут тебя жалким, – нехотя произнес отец. И сделал это, кстати, впервые. – В моем мире… В нашем с тобой мире это неприемлемо.

– Ты правильно начал, отец. В твоем мире.

Юноша поднялся. Как-то уж слишком вяло, женственно, совсем не по-мужски, приложил ладони к груди, наклонился к отцу.

– Это не мой мир, папа. Это твой мир, папа. И мне в нем нет места.

– О как! Вот, значит, как, да?

Взгляд отца, от природы лишенный нежности, сделался неузнаваемо жестоким. На сына он так никогда прежде не смотрел.

– Ты находил себе в нем место, когда принимал мои подарки. – Отец разжал кулаки и загнул на правой руке указательный палец. – Когда захотел первую машину. Когда запросился учиться в Англии. Когда пожелал собственную квартиру в центре города. И когда захотел стажировку в США.

Все пальцы правой руки отца загнулись, снова превращая его кисть в кулак. Сильный, жесткий, способный сделать больно кулак.

– Тогда тебе в моем мире нашлось место. А сейчас, когда я пытаюсь приобщить тебя к делам, потому что старею, потому что слабеет здоровье и силы уже не те, и мне нужен преемник, тебе в моем мире нет места! Знаешь, как это называется, сынок?

Юноша промолчал. Он остолбенел. Отец никогда прежде его не упрекал. И никогда прежде не жаловался на свое здоровье. Он болен? Серьезно?

– Ты болен?! – отозвался он, стащил с переносицы очки, уставился с тревогой на родителя. – Что-то серьезное, пап?!

– О господи! – Отец всплеснул руками, с силой шлепая себя по ляжкам. – Из всего, что я тебе сказал, ты услышал только о моем здоровье?!

– Ну да. А было что-то еще? – Юноша улыбнулся, наклонился и приложился щекой к лысине отца. – Я люблю тебя, папа. У меня же никого, кроме тебя, нет.

– И у меня, – сдался отец, нашел руку сына на своем плече, крепко сжал. – Но я не отступлюсь, сынок. Я буду втягивать тебя в свой бизнес. Нравится тебе или нет.

– Хорошо. Я согласен. – Юноша выпрямился. Шагнул в сторону. – Хотя это мне и не нравится.

– Вот молодец, сынок. Вот молодец. – Отец удивительно проворно выскочил из кресла, словно в сиденье сработала катапульта, и снова засеменил рядом с сыном, пытаясь поймать его взгляд. – Я для начала тебе несложное дело поручу. Совершенно несложное. Не нужно будет просиживать в офисе и делать вид, что не замечаешь наших старых схем, как ты говоришь. Не нужно будет никого из моих людей контролировать. Иначе ты мне всю дисциплину развалишь.

– А что же ты тогда собираешь мне поручить, пап? – рассеянно отозвался юноша.

От дома, по дорожке, к ним спешила молодая девушка Лиля, выполняющая обязанности помощника повара. Строгое форменное платье отвратительного цвета, в которые в обязательном порядке наряжалась вся прислуга его отца, не способно было обезобразить ее фигуру, не изменило ее походки, не испортило безупречные черты лица. Эта молодая девушка была невероятно привлекательной. И она юноше очень нравилась.

Понравилась с первого взгляда. С первой минуты собеседования, которое он проводил. И мало того, что она была привлекательной, она была еще и умной. И очень заразительно смеялась.

Разве мог он ей приказывать? Отец просто издевается, когда требует от него этого. Он может ее только попросить. И слушать ее ответ с трепещущим от волнения сердцем.

– Да, конечно, Иван Павлович, я сейчас, – всего и ответила-то Лиля.

А он еле сдержался, чтобы не улыбнуться счастливо.

– Ваш лимонад. – Она остановилась в метре от них, вопросительно глянула на отца и на него.

– Да, да, спасибо. – Отец подхватил оба стакана с подноса и небрежным жестом приказал ей удалиться. – Я поручу тебе, сын, очень важное дело. То, которое я могу поручить только тебе. Потому что безгранично доверяю только тебе. Потому что этим ты будешь заниматься только раз в неделю. И тебе не придется просиживать штаны и зевать от скуки.

– И что же это?

Они оба повернулись спиной к девушке. Медленно зашагали в обратном направлении.

– Раз в неделю, по понедельникам, ты будешь собирать выручку с моих точек, – проговорил отец и громко хлебнул из стакана. – Не один, разумеется. С охраной.

– Пап, но этим же занимался Игорь, насколько я помню, – напомнил юноша.

– Он уволен, – недовольно буркнул отец. Покосился на сына. – Без лишних вопросов, давай?

– Хорошо.

– Так вот. – Отец допил лимонад и поставил стакан на столик под навесом, снова полез в кресло, делая знак сыну тоже присесть. – Так вот, в понедельник, то есть завтра, ты объедешь мои… Наши с тобой объекты, Иван, и соберешь деньги.

– Много? – Юноша прикрылся от отца стаканом.

– Чего много? Денег?

– Денег, точек? Я же не знаю всего, пап.

– Десять точек по городу. Разброс, конечно, велик. Поколесить придется. Иногда, с учетом пробок, на это уходит целый день. Игорь так мне всегда говорил.

– А было по-другому? – удивился Иван и поставил почти нетронутый лимонад на стол.

Напиток ему не понравился. Резкий, острый, кислый. К тому же еще и невозможно холодный. Если он его выпьет, как отец, залпом, у него завтра же прихватит горло. И отец снова станет ворчать, что он – его сын, слаб, как баба.

– Мне тут птичка прочирикала, что Игорек начал… Начал мудрить. Менял маршрут без спросу. С людьми, которые на меня работают, стал неуважителен. Баба у него какая-то завелась в стриптиз-клубе. Так вот он мог к ней заехать и проторчать там с час. Охрана в машине. Деньги в машине. А он телку свою ублажает. Час! Это что, Иван?

– Что?

– Это, Ваня, нарушение дисциплины. Серьезное нарушение дисциплины. И менять маршрут ему никто не разрешал, какими бы мотивами он ни пытался прикрыться.

– Что за мотивы?

Ему не было интересно. Он просто так спросил. Чтобы поддержать разговор. Чтобы отец не заметил, как он глазеет на Лилю, застывшую в пяти метрах от того места, где они с отцом сидели. Хорошо, солнцезащитные очки спасали.

– Игорек мне наговорил невероятных небылиц, Ваня.

– Каких?

Он, не отрывая взгляда, наблюдал за девушкой.

Она устала стоять. С шести утра на ногах. Именно во столько начинался ее рабочий день. Она без конца переступала с ноги на ногу. Поднос, на котором она принесла им два стакана лимонада, был зажат в ее опущенных руках. Как щит. Крохотный белый воротник ее платья ужасного лилового цвета не был застегнут. И Иван мог поклясться, что видит, как бьется крохотная жилка на ее шее. Бред, конечно. Он точно этого не мог видеть с такого расстояния. Но чувствовал это биение, будто касался ее шеи руками. Или губами.

– Игорек принялся убеждать меня, что менял маршрут из-за того, что почувствовал слежку, – как будто издалека донесся до него голос отца.

Странно, рассеянно подумал юноша. Отец на расстоянии вытянутой руки, а его голос звучит глухо, невнятно. Лиля в пяти метрах от него, а он слышит биение ее сердца. Он его чувствует!

– А это не так, папа?

– Да чепуха!

– Почему? Почему ты так думаешь? Игорь давно на тебя работает. Он очень опытный сотрудник, папа. Мог что-то такое и прочувствовать.

– Он мог, а никто больше не мог! – фыркнул отец с раздражением. – Никто из сопровождения ничего не увидел. Ни единого повода внезапно менять маршрут не было. А он это сделал! Не поставив в известность меня! Это серьезный косяк, сынок.

– А ты бы позволил ему поменять маршрут, если бы Игорь тебе позвонил? – неожиданно заинтересовался юноша.

– Нет, конечно.

– Почему?

– По пути следования моих людей все утыкано камерами, сынок. Если вдруг что, все зафиксируется. И мне будет кому предъявить. Это на тот случай, если каким-то глупым людям приспичит меня ограбить. – Отец хохотнул, выкатил нижнюю губу валиком и недоверчиво качнул головой. – Но дураков нет. Не было и нет. Уже несколько лет мы забираем деньги по понедельникам, ездим одним маршрутом. Менты в курсе, негласно, но прикрывают. Весь маршрут отстреливается камерами наружного наблюдения, я уже говорил. И вдруг этот гаденыш сворачивает и начинает петлять какими-то улочками, где не то что камер, свидетелей приличных не найти. Мои люди запаниковали, если честно. Это серьезный косяк, сынок. И думаю, не просто так он это устроил.

– А для чего?

Юноша поскучнел. Лиля отошла дальше и встала за стволом старой липы. Он ее почти не видел. Только край ее жуткого лилового платья.

– Думаю, он что-то задумал, – ответил отец после минутного раздумья.

– Что? – Юноша со вздохом обратил свой взгляд на отца. – Папа, тебе не кажется, что ты становишься параноиком? Игорь служил тебе верой и правдой десять лет.

– И ему это надоело, сынок. Так бывает. Особенно когда держишь в руках много денег и не можешь ими воспользоваться. Нет, он что-то задумал. Эта баба его – стриптизерша, по слухам, очень алчная. За вечер танца в трусах не одну сотню баксов выносит. Нет, тут что-то не то… Надо что-то предпринять. Пока не стало поздно. – Отец опустил голову, уставился на край стола. Неслышно повторил: – Надо что-то предпринять.

Глава 2

Она еле дождалась конца рабочего дня. Еле вытерпела грохот посуды на кухне. А безобидное брюзжание шеф-повара семейства Кадашовых, на которое она обычно не обращала никакого внимания, едва не довело ее до истерики.

– Что-то Лиля наша вялая какая-то, – нараспев тянул повар, шпигуя свиную рульку чесноком. – Может, нам ее полить? Водичкой, водичкой. Лиля, цветочек наш аленький. Что-то вялая ты, а?

И, набрав в рот воды, он пустил в ее сторону мощный выброс брызг. Как кит! Она послушно улыбнулась, попробовала шутить в ответ, но всем было ясно, что с ней что-то не так.

– А может, ты беременная, девочка моя? – ахнул ближе к концу дня шеф-повар и потянулся к ее лбу огромной мясистой ладонью. – Может, того, залетная ты у нас?

– Нет, – пропищала она в ответ, позволяя его противной влажной ладони щупать ее лоб. – Я не беременная.

– Тогда ты заболела, – прогнусавил повар, принимаясь ощупывать ее горло. – Гланды? Ангина? Надо пролечиться, девочка. Мы работаем на кухне. Здесь бациллам не место. Давай так… Завтра я даю тебе выходной. Ты отлежишься.

– А как же Павел Сергеевич? Он что скажет?

– Павлу Сергеевичу до тебя нет никакого дела, поверь мне, – фыркнул повар и тут же погрозил ей толстым пальцем. – Чего не могу сказать о его сыне. Иван Павлович! Вот кто с тебя глаз не сводит. Но ему я все объясню. Думаю, поймет. Завтра не выходи на работу. Отлежись.

Она согласно кивнула. И стоило выйти за ворота, тут же припустилась бегом к стоянке такси.

– На Университетскую, пожалуйста, – назвала Лиля адрес.

И тут же прикрыла глаза, чтобы словоохотливый таксист не донимал ее разговорами.

У нее не было сил на разговоры. У нее уже не осталось сил даже думать, она этим прозанималась весь день. Все, на что ее осталось, это только доехать по адресу, подняться на девятый этаж и донести информацию. Звонить было нельзя. Ее предупредили, что звонить нельзя. У Кадашова были связи везде. Во всех силовых структурах. Их телефоны могли прослушивать. Могли считывать все сообщения. Приходилось осторожничать.

– С вас триста пятьдесят рублей, – проговорил таксист противным голосом.

– А вчера было триста, – удивилась Лиля. – За что еще пятьдесят?

– А за молчание. – И он едко улыбнулся ей в зеркало.

Она послушно расплатилась. Вышла на улицу. Дождалась, когда такси отъедет, и медленно пошла по тротуару к нужному дому.

Поздний августовский вечер после непрекращающихся недельных дождей был душным и влажным. Ей нечем было дышать. Лоб без конца покрывался испариной. Тонкая блузка липла к лопаткам. Обычно это время года она проводила не здесь. Уезжала севернее. И путешествовала с рюкзаком берегом непокорной опасной реки. Она не удила рыбу. Не любила. Она просто шла весь день. Вечером останавливалась на ночлег. Долго плавала перед сном. Готовила нехитрую еду на костре. Ставила одноместную палатку, заворачивалась в спальный мешок и проваливалась в благодатный сон. Утром просыпалась от желания снова идти: долго, без остановки.

– Это какое-то бессмысленное времяпрепровождение, детка, – удивленно восклицал Игорь. – Каждый год в августе ты только и делаешь, что таскаешься с сумой на плечах.

– С рюкзаком, – поправляла его с улыбкой Лиля. – И с палаткой. А еще с котелком и спичками.

– Глупо, не находишь?

– А валяться на песке на берегу моря не глупо? Каждый день один и тот же пляж. Одно и то же море. Одни и те же волны. Скука, Гоша, полная.

– А одной в глуши тебе не скучно?! – изумленно округлял ее Игорек самые прекрасные в мире глаза цвета пасмурного неба.

– Нет. Мне там интересно.

Ответ был простым и не требовал объяснений. Он и не приставал. Просто за нее беспокоился. И выдыхал с облегчением, когда она возвращалась из похода домой и звонила ему.

– Ну, наконец-то! Думал, уже не дождусь твоего звонка. Там ведь в твоей глуши даже связи нет, детка. Пожалела бы ты хоть меня!

Она его очень жалела. И очень любила. И именно поэтому в этом августе наплевала на свои планы и осталась в городе. А двумя месяцами раньше, в июне, устроилась по его просьбе в дом к Кадашовым, помощницей шеф-повара. Безропотно. Хотя ее и коробило, что приходится прислуживать таким людям. Ей – с двумя высшими образованиями, со знанием трех иностранных языков – прислуживать человеку, всю свою жизнь нарушающему закон и не умеющему с первого раза написать без ошибки слово «респектабельность».

– А противно, Гоша, – призналась она после второго рабочего дня.

– Согласен, противно. Но так надо, детка.

– Кому?

– Мне. Тебе. Нам.

Игорь так до конца и не посвятил ее в свои планы. Но она была уверена, что плохого он не совершит. Он всегда поступал правильно. Всегда. И если счел необходимым поменять маршрут во время следования с крупной суммой хозяйских денег, то, значит, так было надо. Она не спрашивала его, зачем он это сделал. Он не считал нужным объясниться.

Лиля вошла во двор узкой многоэтажки, которую жильцы называли свечкой. Огляделась. Во дворе, невзирая на позднее время, было многолюдно. Шумная компания устроилась с выпивкой прямо на капоте одной из машин на парковке. Все лавочки и столы были заняты молодежью. Носилась детвора с мячом, школьные каникулы заканчивались, и родители не спешили загонять домой своих отпрысков. Мимо нее промчалась парочка велосипедистов. Кто-то из них с ней даже поздоровался. Она не успела рассмотреть, но могла поклясться, что голос был незнакомым. Странно. Здесь никто и никогда с ней не здоровался. О ней и Игоре никто не знал. Они не афишировали свои отношения. Игорь не велел. Говорил, что так лучше для дела. Для какого дела? Кому лучше? Она не спрашивала. Он не объяснил.

Кто же с ней поздоровался?

Лиля вошла в подъезд, прислушалась. Никаких посторонних подозрительных звуков. Перед лифтами никого. Она нажала кнопку вызова, и кабина слева тут же распахнулась. Она шагнула, нажала девятку. Через мгновение лифт плавно пошел вверх.

Игорь ждал ее. И не только ее. Он выпрыгнул из темноты комнаты, стоило ей войти, с пистолетом. Пистолет был травматическим, она знала, но все равно сделалось жутко.

– С ума сошел? – удивленно вскинула она брови. – Кого-то еще ждешь?

– Не жду, конечно, но всякое может случиться. Надо быть готовым. – Он наклонился к ней, поцеловал в щеку, забрал у нее из рук дамскую сумочку. – Как ты, детка? Что нового? Ты какая-то бледная. Ну! Чего ты? Чего не раздеваешься?

Обычно она с порога сбрасывала с себя все и сразу шла в ванную. Ей все время казалось, что запахи кухни впитались в ее волосы, кожу и от нее за версту воняет чесноком, луком, вареными овощами. И ей требовалось минут тридцать, чтобы смыть с себя всю эту вонь.

Сегодня она даже не разулась. Прошла в комнату. Прямо по белоснежному ковру прошагала к креслу возле окна. Села, плотно сведя колени.

– Малыш, что-то случилось? – Игорь сунул пистолет за ремень брюк. – Какие-то новости?

– Да. – Она кивнула, уставившись в пустоту. – Новости скверные, Гоша.

– Говори. – Он обессиленно привалился спиной к стене, скрестил руки на груди. – Что он решил? Он что-то решил?

Он – это Кадашов Павел Сергеевич. Бывший работодатель Игоря. Тот человек, которому Игорь служил верой и правдой. Тот, который уволил его без выходного пособия. И даже не потрудился объясниться. И тот, которому сегодня днем Лиля прислуживала. Через силу. Через великое подавление желания выплеснуть ледяной лимонад ему прямо на лысину.

– Что он решил? – нетерпеливо дернул шеей Игорь, не дождавшись ответа.

– Он уберет тебя, Гоша, – прошептала Лиля и вжала голову в плечи, тут же ужаснувшись страшной силе сказанных ею слов.

– Он так сказал? Прямо так и сказал? – недоверчиво ухмыльнулся Игорь.

– Он сказал: надо что-то предпринять, пока не стало поздно.

– И все?

– И еще на твое место он ставит своего сына.

– Ваньку?! – присвистнул Игорь и хохотнул. – Это жесть, конечно! Павел Сергеевич хватку теряет. Он же…

– Гоша, ты что, не слышал, что я тебе только что сказала?

Лиля подняла голову, впилась взглядом в любимого. Небрит, под глазами полукружия, губы нервно дергаются. Он переживает. Сильно переживает, но не за жизнь свою, а за то, что с ним так обошлись. Выбросили за ворота, не поверив. А он профессионал. Он считает, что был прав, поменяв маршрут следования без предупреждения. Он кое-что почувствовал, заметил. И уже давно. С начала лета он почувствовал, что что-то затевается.

– Ничего страшного он не сказал, детка. – Игорь оттолкнулся от стены, подошел к ней, присел на корточках. – Ничего страшного для меня в его словах нет, детка.

– Он сказал…

– Что надо что-то предпринять, – закончил он за нее, перебив. – И что? Единственное, что он может в данной ситуации предпринять, это поменять расписание. Чтобы я не был в курсе. Он не станет валить меня, малыш. Он давно уже не решает дела подобным образом. Он с властью и законом дружен.

– Он вспоминал про стриптиз-бар, – сообщила Лиля. – Эта девушка… Она не может навредить тебе?

– Эта девушка… Эта девушка всего лишь моя двоюродная сестра, за которой я по просьбе моей тетки присматриваю, как могу.

– Кадашов считает, что у вас с ней отношения. И что именно на этой почве ты свихнулся. И решил его кинуть. Тебе нужны деньги. Много денег.

– Серьезно? – Игорь изумленно вскинул брови. – Тогда он еще глупее, чем я думал. Зажирел, потерял хватку, верит тем, кому не надо верить.

– Эта девушка не может навредить тебе, Гоша? – повторила вопрос Лиля. – Она может знать что-то такое, за что…

– За что Кадашов может меня завалить? – Он подскочил пружиной, заходил по комнате. – Да нет, говорю же. Что она может знать? Все наши разговоры сводились к делам наших близких родственников. И все.

– И она не знала, чем ты занимаешься?

– Нет, ну знала, конечно. Об этом многие знают. Какой секрет! Мы забираем, забирали деньги с нескольких точек Кадашова. Всегда в одно и то же время, по понедельникам. Знал я, охрана, сотрудники точек. Это много людей. Они умеют разговаривать, детка. И не все умеют хранить тайны. Тем более чужие тайны, – фыркнул Игорь. – Но она ни при чем. И ей в принципе это неинтересно. И вообще хватит драматизировать, детка. Ступай в ванную, и станем ужинать. Я проголодался.

Лиля сбросила с ног кроссовки, взяла их в руки, поднялась, встала напротив Игоря.

– Я боюсь за тебя, любимый, – проговорила она, пытаясь поймать его взгляд.

– Говорю же тебе, все в порядке. – Он погладил ее щеку тыльной стороной ладони.

– Давай уедем. Прямо завтра, а? Давай уедем отсюда, Гоша. – Лиля уткнулась лбом в его грудь. – Бросим все и уедем. Начнем все с чистого листа.

– Я устал это делать, детка, – ответил он тихо, обнял ее, принялся поглаживать по спине. – Я устал все начинать с чистого листа. Мне скоро сорок, а я и не жил. Я только эту вот квартиру купил. Только обжился. И что, снова все бросить? Снова на чемоданах? Устал! Не хочу. Не переживай, все будет хорошо.

Хорошо не будет. Уже ничего не будет хорошо. Кадашов очень опасный человек. Напрасно Игорь считает его утратившим хватку. Слишком много поставлено на кон, чтобы он спустил все на тормозах. Игорь для Кадашова – носитель информации. Носитель опасной информации. И он найдет способ эту информацию уничтожить. Вместе с носителем.

Вполне возможно, он уже приставил за домом Игоря наблюдение. Кто были те двое велосипедистов? Кто поздоровался с ней во дворе? Она не узнала голоса. Даже не могла с точностью сказать, кому он принадлежал: мужчине или женщине. Но в этом приветствии ей послышалась насмешка. И это породило тревогу.

Показалось или нет?

Прохладные струи воды били ей по темени. Сколько она простояла под душем? Не помнит. Почувствовала, что замерзла, и полезла из ванны. Долго терла тело толстым жестким полотенцем, пока не согрелась. Влезла в банный халат Игоря и вышла из ванной.

Игорь был в кухне. Стоял спиной к ней возле плиты и что-то готовил. Он всегда готовил для них двоих. Ей хватало хлопот по кухне в доме Кадашова, и здесь она категорически отказалась этим заниматься.

У Игоря неплохо получалось. Они все съедали до крошки. Всегда. Но не сегодня. Сегодня она не прикоснулась к еде. Сидела, перебирая мокрые пряди волос. И все думала и думала про велосипедистов, встретившихся с ней во дворе.

– Невкусно? – с обидой спросил Игорь, забирая ее тарелку с нетронутым ужином. – Я старался.

– Прости. Нет аппетита.

Лиля уставилась в его спину, обтянутую трикотажной майкой. Сильная спина. Широкие плечи. Мышцы бугрятся, играют при движении. Она очень любила это тело. Мощное, спортивное.

Рассказать или нет ему о своих опасениях? Рассказать или нет, что ей кажется подозрительным, что с ней поздоровался незнакомый человек? В его дворе!

– Игорь, я… Я должна тебе кое-что сказать, – медленно протянула она.

– Малыш, давай не сегодня, хорошо? – Игорь вымыл посуду, поставил в сушку последнюю тарелку, вытер руки, обернулся. – Я принял решение, детка. Пока ты купалась, я принял решение.

– Что за решение?

Ей снова сделалось холодно. Она узнала этот взгляд. Игорь не потерпит никаких возражений. Что бы она ни сказала, это не будет иметь значения. Он решил избавиться от нее. Решил, что так будет лучше для нее. Безопаснее. Она не удивится, если он уже успел собрать ее вещи.

– Я не уеду, Гоша! – выкрикнула Лиля. – Даже не думай, я…

– Это не обсуждается, малыш.

Он вытер руки кухонным полотенцем, скомкал его, швырнул в сторону. Снова глянул на нее холодно, зло, исподлобья.

– Я уже собрал твои вещи.

– Нет, Гоша! Нет. Я не оставлю тебя одного. Теперь, когда ты в опасности.

– Нет никакой опасности. – Он упрямо нагнул голову. – Не надо придумывать.

– Зачем тогда мне съезжать?

– Затем, что у меня должны быть развязаны руки, детка. Если вдруг что. К тому же на моей двери нет надежных замков. Это не неприступный замок. Это всего лишь квартира. А я должен быть уверен, когда меня нет дома, что ты в полной безопасности. А сейчас у меня такой уверенности нет.

– Ты собирался поменять замки, – упрекнула его она.

– Да, собирался. На следующей неделе записался. Неделя. Семь дней. Это долго, детка.

– Гоша, но ты противоречишь сам себе. То нет никакой опасности, то тебя тревожит, что на двери ненадежные замки. Как это понимать?

– Ты не должна путаться у меня под ногами, вот как надо это понимать! – резко оборвал он ее и отвел взгляд в сторону улетевшего комком полотенца. – Я собрал твои вещи, детка. Сумка на лоджии. Сегодня ты переночуешь, а завтра с утра уедешь. И лучше будет, если ты уедешь куда-нибудь подальше. У Кадашова возьмешь расчет. Необходимости находиться там больше нет. Вообще, если честно, я пожалел, что втянул тебя в это дело.

– Почему? Я не смогла быть тебе полезной? – Лиля сморгнула подступившие слезы.

– Ты помогла мне, детка. Помогла установить, что опасность исходит откуда-то извне. Что-то происходит, но не в доме Кадашова. Не в его окружении. Узнать бы, откуда исходит опасность! И я узнаю. И притащу этого скота к Кадашову и заставлю его извиниться. Но на все это мне потребуется время. И у меня должны быть развязаны руки, понимаешь?

– То есть, другими словами, я связываю тебя по рукам и ногам?

От обиды у нее затряслись губы. Она больно прикусила их зубами.

Он все решил. Даже не посоветовавшись с ней. Она стала для него лишней. Стала для него обузой. Не смогла толком помочь – проваливай!

Она потратила на то, чтобы развеять его подозрения, три месяца своей жизни. Бездарно потратила. В июне она должна была лететь в Альпы. Там организовывалась встреча группы альпинистов, в которую она когда-то входила. Встречу приурочили ко дню рождения их руководителя. Было очень весело, интересно. Она видела фотографии. Ребята долго сокрушались, что она не смогла прилететь. И даже немного обижались.

В августе по заведенной традиции должна была отправиться в поход с рюкзаком и палаткой за плечами. Это было ее любимое время. Время перезагрузки. Его она тоже пропустила. Все ради Игоря, ради его глупого подозрения, что против его босса зреет заговор.

И что в результате?

В результате он уволен и не прощен. А она стала лишней.

– Ты не связываешь меня, детка, – проговорил Игорь негромко. – Просто я боюсь за тебя. Боюсь за тебя так сильно, что в какой-то момент не смогу быть хладнокровным. А мне это сейчас очень необходимо.

– Что?

– Я должен быть хладнокровным, даже жестоким. Не хотел тебе говорить, но, кажется…

Он подошел к ней, потянул за руку, стаскивая с кухонного стула, прижал к себе. И проговорил, утыкаясь губами в шею:

– Мне кажется, я знаю, что и кем затевается.

– А мне кажется, Гоша, что это я уже слышала. – Лиля высвободилась, отошла от него на метр. – Три месяца назад слышала, потом еще через месяц, и еще. И вот сейчас. И каждый раз ты ошибался. Может быть, это паранойя, Гоша? Может, тебе пора отдохнуть? Давай уедем! Не навсегда. На время. Месяца на три. В Таиланд. Там у моих знакомых дом на острове. Там такая благодать! Отдохнем, развеемся.

– Я не устал. – Игорь сунул руки в карманы штанов, зло ощерился. – Если ты не заметила, я без работы. Мне не от чего уставать. Времени на отдых вагон. В общем, я все решил, детка. Завтра утром ты съезжаешь. Так будет лучше. Лучше для нас обоих.

И он ушел из кухни, оставив ее одну. Не попытался как-то сгладить свою грубую решимость. Не поцеловал. Не нашептал на ухо всяких милых глупостей, от которых, он точно знал, она бы оттаяла. Игорь ничего этого не сделал. Он улегся спать. Уткнулся лицом в подушку, укрылся с головой одеялом. И даже не повернулся, когда она легла.