Kitobni o'qish: «Девушка с секретом»
* * *
Кровь тонкой струйкой стекала по лезвию ножа, оставляя багровые пятна на ее белоснежной ночной сорочке. Тусклая лампочка под потолком выхватывала из мрака ночи тело мужчины, распростертое на полу, – оно было безжалостно изуродовано.
– Что ты наделала?! – раздался сдавленный шепот за спиной девушки.
Она медленно повернулась, едва не поскользнувшись в луже воды и крови, и невидящими глазами уставилась на говорившую.
– Что ты наделала?! – вновь повторила объятая ужасом женщина, нервно комкая на груди джемпер. – Ты убила его!!! Ты убила его, чудовище!!!
– Я не… – Девушка переступила босыми ступнями и, словно только что очнувшись, выдохнула: – Я ничего не понимаю… Кто это сделал?!
Взгляд ее переместился на нож, который она судорожно сжимала в посиневших от напряжения пальцах, и девушка… завизжала.
Этот страшный крик вырвался на волю через открытую форточку и эхом прокатился среди многоэтажек, заставив многие уснувшие к этому времени окна засветиться сигнальным огнем грядущей трагедии. Но крик больше не повторился. Понемногу успокаиваясь, люди гасили свет и вновь отдавали себя в объятия Морфея. Лишь луна, безмолвный свидетель многих деяний, совершающихся на грешной земле, смогла увидеть, как замертво рухнула рядом с истерзанным трупом молоденькая девушка в окровавленной ночной сорочке…
Под монотонное гудение мотора Женька задремала.
Сон был единственным спасением для ее измученного сознания. Но последнее время и он не приносил избавления. Кошмары, один ужаснее другого, наплывали из ниоткуда и опускались кровавым маревом, мешая пробуждению.
– Всем встать! – рявкнули над ее головой. – К выходу, быстро!!!
Сонно поведя глазами, Женька зябко поежилась и, стараясь не привлекать к себе пристального внимания конвоира, двинулась вслед за другими женщинами к выходу.
Машину, этапирующую заключенных, подогнали прямо к открытой металлической двери унылого серого здания. Железный козырек над входом лишал возможности что-либо разглядеть.
– Быстро, быстро, быстро!!! – орал что есть мочи лысый мужик, хватая заключенных за шиворот и швыряя прямо в открытую дверь, которая показалась Женьке олицетворением входа в преисподнюю. – Шевелись!..
Женщины шевелились. Не глядя друг на друга, они проследовали за тюремщиком по длинному гулкому коридору в караульное помещение и, выстроившись в шеренгу, замерли в ожидании дальнейших распоряжений. Правда, с этим никто особо не спешил. Лысый конвоир развалился на предложенном ему стуле и принялся балагурить с прыщавой контролершей. Та широко раскрывала рот в беззубой улыбке и откровенно терлась грудью о плечо мужчины. На присутствующих они не обращали внимания.
«А кто мы такие, чтобы обращать на нас внимание? – горько подумалось Женьке, которую эта сцена поразила своей откровенной пошлостью. – Мы для них что-то вроде подопытных крыс…»
Ее умозаключение подтвердилось минуты через две, когда одна из женщин, не выдержав напряжения, упала в обморок. И тут же дверь, через которую их ввели, распахнулась. В караулку ворвался вихрь в облике молодого чернявого мужика с резиновой дубинкой под мышкой и в сопровождении четырех дюжих охранников, пол которых определить было трудно из-за мешковато сидевшей одежды и сальных волос, спадающих спутанными прядями на неряшливые воротники.
– Что за мразь тут развалилась? – взвизгнул черномазый тонким голосом.
Грудастая контролерша нехотя оторвалась от своего занятия и прошлепала на кривых ногах к женщине, лицо которой постепенно начало наливаться синевой.
– Встать! – протрубила она и пнула заключенную ногой. – Встать, кому говорю! Похоже, она того… отключилась.
Последние слова контролерша произнесла, заискивающе заглядывая в глаза вошедшему. Тот качнулся на каблуках высоких хромовых сапог и, медленно подойдя к ним, обрушил на лежащую несколько ударов дубинкой.
Кто-то из присутствующих тихо ахнул.
Втянув голову в плечи, Женька до крови закусила губу и изо всех сил принялась уговаривать себя не закричать. Опущенные в пол глаза наполнились слезами. Жестокость и равнодушие, с каким все это проделывалось, больно ударили по ее ранимой душе.
– Убрать! – взвизгнул мужчина и нервно забегал по комнате. – Черт знает что!!! Кого привозят?!
– Пора бы начинать, – тихо произнес один из вошедших. – Обед скоро.
– Да, да, – машинально подхватил черноволосый. – Давайте сюда список. Начнем сортировку.
Так называемая сортировка заняла не более десяти минут. Всех присутствующих женщин после переклички разбили на группы по три-пять человек и повели по тому же коридору, но в другом направлении.
Женька осталась одна…
– А что с этой пташкой делать будем? – елейным голоском спросила контролерша и подошла поближе. – Куда селить? Мест свободных не осталось.
– А может, к этой… к Сатанистке, – тихо подсказал кто-то.
– С ума сошел, – фыркнула та. – Она ее через два месяца в гроб вгонит. Да и чего такому добру со старухой пропадать.
На последних словах беззубая поганенько захихикала, и через минуту к ней присоединились остальные.
– Хватит! – приказал обладатель смоляных кудрей. – Сели ее к Сатанистке, а там посмотрим. И так провозились дольше обычного…
Сатанистка оказалась миловидной бабулей с небесно-голубыми глазами и кроткой улыбкой.
– Заходи, голуба, – тихо прошелестела она и засеменила навстречу девушке.
Женька стояла, не двигаясь.
– Постель возьми, – буркнула охранница и вложила объемистый сверток ей в руки.
Дверь камеры с грохотом захлопнулась за спиной девушки, беспощадно отсекая ее от прежней жизни.
– Заходи, заходи, – старушка попыталась улыбнуться подружелюбнее. – Чего столбом стоять?
Женька сделала два робких шажка по направлению к нарам и неожиданно рухнула на колени.
– Это не со мной!.. – исступленно зашептала она, обводя безумным взглядом стены, выкрашенные неопределенного цвета краской. – Этого не может быть!.. Я сейчас проснусь, и все наладится!..
– Э-э-эх, голуба! – закачала головой соседка по камере. – Если ты здесь, то ничего уже не наладится…
– Почему? – непонимающе подняла Женька на нее глаза. – Будет суд, меня обязательно оправдают!
– Я здесь уже второй год, а суда и не предвидится, – пояснила бабуля, помогая девушке подняться. – Ишь какая ты тяжелая, с воли-то. Ничего, посидишь на здешних харчах, полегчаешь.
Слова ее оказались пророческими во всем…
Дни шли за днями, сменяя друг друга чередой осенних ливней и зимних снегопадов, а ситуация не менялась. Менялся лишь облик Женьки: постепенно она превращалась в еле уловимую тень той, какой была прежде.
– Нельзя так, голуба, – уговаривала ее баба Маша. – Похлебай баландочки, не весть какое, но все же пойло. А так тебя и ноги носить не будут…
Женька вяло водила ложкой по тарелке, плохо вслушиваясь в то, что ей вещала словоохотливая старушка.
Перед глазами вставало всегда одно и то же видение, заставлявшее сердце замирать в груди. Самым страшным для нее было то, что чем больше проходило времени, тем явственнее она видела истерзанное тело Антона, дополняя страшную сцену новыми и новыми подробностями, которых прежде не заметил ее охваченный ужасом взгляд.
– Нельзя так казнить себя, голуба, – ворчала старушка, замечая остановившийся взгляд Женьки. – Так недолго и свихнуться, а то и вовсе… – и Сатанистка многозначительно умолкала.
– Ну и что, – равнодушно пожимала плечами девушка. – Кому от этого хуже? Одной несчастной меньше станет.
– Не скажи, – сразу оживлялась баба Маша. – Каждому из нас суждено пройти свой путь, а…
– Значит, свой я уже прошла, – перебивала ее Женька. – Моя жизнь кончилась…
Старушка заходилась сухим кашлем, что происходило с ней всякий раз, стоило ей поволноваться. Глаза ее при этом страшно закатывались, а высохшая от возраста грудь ходила ходуном. В такие минуты Женьке волей-неволей приходилось отвлекаться от мрачных мыслей и суетиться вокруг соседки. Перспектива оказаться одной в этом склепе, именуемом камерой, ее не прельщала, как не прельщало и появление рядом с ней нового человека.
Прожив бок о бок с этой удивительной женщиной около года, Женька, вопреки предсказаниям тюремного персонала, по-своему привязалась к ней.
Объяснялось ли это извечной тягой к родителям, которых девушка почти не помнила, или просто душевным вакуумом, она точно сказать не могла. Но факт оставался фактом – эта старушка, которой приписывались страшные преступления, якобы содеянные ею на воле, стала ей вторым дорогим человеком на земле, после Антона.
Антон!..
При воспоминании о нем глаза Женьки сразу наполнялись слезами. Внутри разливался леденящий душу холод, и, невзирая на время, которое все дальше и дальше уносило ее от тех страшных событий, боль не становилась слабее…
Кто мог сказать в тот день, когда она впервые его увидела, что все так трагически закончится?
Вновь обретенное счастье казалось вечным. Дни, один безоблачнее другого, стремительно летели, отодвигая воспоминания о детском доме, о полуголодном существовании там. Каждое утро, просыпаясь в своей девичьей постели, Женька возносила в молитвах тот миг, когда в кабинете заведующей ей сказали:
– Вот познакомьтесь, Каменихина, – это ваш брат!..
Переводя непонимающий взгляд с воспитательницы на красивого молодого человека, ласково улыбающегося ей, Женька силилась что-либо понять – и не могла. Счастье, внезапно свалившееся на нее, было столь неожиданным, столь прекрасным, что поверить в него было почти невозможно.
И все же это оказалось правдой.
Антон, носивший одну с ней фамилию, действительно оказался родным братом Женьки. В раннем детстве, разлученные волею судеб или нерадивых чиновников, они были развезены по разным детским домам и надолго потеряли друг друга.
Со временем в памяти маленькой девочки с тонкими косичками стерлись воспоминания и о сгоревшем родительском доме, и о мальчике, который в холодном коридоре распределителя повторял дрожащим голоском:
– Я все равно тебя найду, Женька! Все равно найду!..
От печальных воспоминаний ее оторвал лязг открывающейся двери.
– Каменихина – на выход! – неприветливо буркнула Люська-контролерша, которую все здесь звали Слякоть, за ее вечно недовольный вид и постоянное брюзжание. Вот и сейчас, обшарив Женьку с пяток до макушки, она пнула ее в спину крепко сжатым кулаком и окрысилась:
– Ходит к тебе и ходит! А говоришь, стерва, что денег нет!
– Денег нет, – печально констатировала Женька, сложив руки за спиной и следуя за мрачного вида охранницей.
– А кто же адвокату платит? Поверила я тебе, как же! – фыркнула Люська.
– Он общественный адвокат, – попыталась пояснить девушка, опасливо озираясь по сторонам – не дай бог услышит кто из начальства, трех дней карцера не избежать. – Таких всем выделяют.
– Что ты мне грузишь-то? – зло прошипела Люська. – Станет он задницу рвать за зарплату?! Может, у него какой свой интерес имеется, а?! Ты смотри у меня, схлопочешь сразу!
Женька подавила судорожный вздох, опасливо вжимая голову в плечи. О крутых кулаках Слякоти по тюрьме ходили легенды. Говаривали, что во время какой-то заварухи она ухитрилась раскидать полдюжины товарок, переломав при этом не одну пару челюстей.
– Слышь, Дошлая, – Люська замедлила шаг перед дверью. – Я ведь с понятием… Если какие проблемы – обращайся ко мне… Поняла?
– Ага, – кивнула девушка, глядя в глаза охранницы и в глубине души недоумевая по поводу такой неожиданной доброжелательности.
– Ладно, иди уже, – буркнула Люська. – Недолго там. Мне торчать в коридоре – мало радости…
Похоронив вздох облегчения глубоко внутри себя, Женька перешагнула порог и сразу наткнулась на внимательный взгляд адвоката, солидно именующего себя Игорем Владиславовичем. Хотя он и был лет на семь старше Женьки, ей казалось, что этот Владиславович слишком молод для своей профессии.
– Добрый день, – лучезарно улыбнулся ей адвокат и, не встретив ответной радости, сразу поскучнел. – Как дела?
– Дела, как в Польше, тот пан, у кого больше, – отчеканила девушка недавно подхваченную пословицу, смысл которой до конца так и не поняла. – Случилось что-то важное?
– Почему вы так решили? – адвокат принялся перекладывать чистые листы бумаги, старательно избегая взгляда подзащитной.
– Ну, не ради же моей иссохшей фигуры вы тащились в такую даль?
– Евгения, гм-м-м, – прокашлялся Игорь Владиславович, заливаясь краской до самых ушей, – вы несколько изменились за последнее время…
– Не забудьте уточнить, что время это исчисляется девятью месяцами, – горько ответила девушка, глядя на зарешеченное окно. – Общаться приходится не с самыми приятными людьми, так что извините, если мои манеры оставляют желать лучшего.
Адвокат сердито засопел и, нервно обойдя стол, за которым сидела Женька, гневно выпалил:
– Вы ничего не понимаете! Абсолютно ничего! Я как могу оттягиваю время, откапываю все новые и новые факты.
– А для чего вы оттягиваете время? Кому нужны эти ваши новые факты? – не удержавшись, Женька тоже повысила голос. – А вы знаете, что здесь день – за три?! А вы знаете, что я почти не хожу в баню из боязни быть изнасилованной?!
На последних словах она не удержалась и всхлипнула.
– Я все это понимаю, но если суд состоится именно сейчас, то ваши шансы равны нулю.
– Вы хотите сказать?.. – девушка подалась вперед.
– Именно, – Игорь Владиславович устало потер виски. – Сейчас все против вас, есть свидетели, многочисленные улики… К тому же…
– Что?! – пальцы, вцепившиеся в стол, побелели от напряжения. – Договаривайте.
– Следствию стали известны некоторые подробности из вашего детства.
– Не понимаю, – Женька наморщила лоб. – Что вы хотите этим сказать?
– Почему вы скрыли от меня, что страдаете чем-то вроде сомнамбулизма?!
– Это ложь!!! – она подскочила с места. – Кто может это подтвердить?..
Адвокат укоризненно покачал головой и принялся копаться в раскрытом кейсе, который в начале беседы уложил на стол. Через несколько секунд поисков он извлек оттуда старую, потрепанную тетрадь с небольшим красным квадратиком в верхнем левом углу.
– Узнаете? – он швырнул тетрадь через стол.
Женька поежилась под его пристальным взглядом, узнав свою медицинскую карточку, но промолчала.
– Я должен знать все! – вновь повысил он голос. – Что вы чувствовали во время сна, какие видения вас посещали. В общем – все! И только правду, разумеется…
– Но я ничего не помню, – низко опустив голову, девушка уставилась на сомкнутые в замок пальцы и надолго замолчала.
Игорь Владиславович, сделав несколько кругов по комнате, подошел к ней сзади и, едва касаясь начинающих отрастать волос, тихо произнес:
– Я верю вам, Женя… Несмотря ни на что, я вам верю. И я, наверное, единственный человек, который хочет вашего освобождения.
Слезы сами собой закапали у нее из глаз. Она понимала, что не имеет права расслабляться, что должна быть сильной, чтобы выжить в этом аду, но ничего не могла с собой поделать.
– Я… я… – сквозь всхлипывания смогла наконец произнести она. – Я помню жуткое пламя… Оно пляшет вокруг меня, его языки обнимают меня, я пытаюсь вырваться, бегу. Все, чего я хочу в этот момент, – это воды. Много воды… Понимаете?
Молчаливый кивок адвоката вернул ей способность говорить более внятно. Женька прокашлялась, вытерла глаза и продолжила:
– Первое время мне все время снился пожар. Родители погибли в огне, вы знали об этом?
– Да, да, продолжайте. – Игорь Владиславович вновь сел за стол напротив.
– Возможно, это наложило отпечаток на всю мою жизнь, – она судорожно сглотнула. – Это ужасно!!! Вы не можете себе представить, как это страшно… Ты бежишь, а огонь со страшным гулом преследует тебя…
– И что там было насчет воды? – не выдержав, перебил адвокат.
– Так вот, первое время меня по утрам не могли найти в спальне. – Женька нервно облизнула губы, вспоминая весь ужас пережитого унижения.
– А где вы были?
– В ванной…
– Где?!
– Я сидела, вся облитая водой, дрожащая от холода и страха, и не могла понять, как я там очутилась, – невидящими глазами девушка смотрела перед собой. – Понимаете? Я ничего не помнила…
– Совсем?! – Игорь Владиславович вновь принялся мерить шагами небольшое пространство.
– Совсем, – обреченно качнула она головой.
– Это-то и плохо, – тяжело вздохнул он. – Не мне вам рассказывать, что на месте преступления была огромная лужа воды. К тому же показания вашей невестки…
– Что она говорит? – вскинулась Женька.
– Виктория Львовна говорит, что последнее время вы были замкнуты, нервны и о чем-то подолгу спорили с братом.
– Но… но это же неправда! – оторопев, выдавила из себя девушка. – Наши споры носили скорее шутливый характер, а моя замкнутость объяснялась тем, что я зубрила информатику… Я не понимаю… Зачем, зачем она врет?..
– Возможно, ваше поведение таковым и казалось со стороны, – предположил Игорь Владиславович и принялся укладывать бумаги в кейс. – Я думаю, что на сегодня достаточно. Вы выглядите усталой…
– А как бы выглядели вы, если бы вас обвиняли в убийстве собственного брата, да еще при таких обстоятельствах. – Женька встала со своего места и двинулась к двери, привычно сложив руки за спиной.
Глядя на ее сгорбленную спину и ставшие почти неосязаемыми бледные запястья, Игорь Владиславович не выдержал.
– Постойте, Женя, – остановил он ее и полез во внутренний карман пиджака. – Возьмите вот… Здесь не очень много, но, возможно, они вам пригодятся…
С изумлением глядя на свернутые в трубочку деньги, девушка недоуменно пожала плечами и, нагнувшись, сунула их в ботинок.
– Спасибо, – запоздало обронила она уже у открытой двери, где ожидала Люська, зорко осмотревшая их со всех сторон.
Весь обратный путь, который занял несколько больше времени из-за толпы вновь прибывших, Женька угрюмо молчала. На грубоватые шутки Слякоти она старалась не обращать внимания. Лишь когда дверь ее камеры гостеприимно распахнулась, Женька нагнулась и, вытащив из ботинка свернутые купюры, сунула их охраннице со словами:
– На, забери. Мне они ни к чему.
Если Слякоть и была удивлена таким поворотом дела, то никак этого не показала, лишь дружелюбно толкнула Женьку в плечо, отчего та едва удержалась на ногах.
– Ты и вправду Дошлая, – зычно захохотала Люська и, втолкнув заключенную в камеру, с грохотом захлопнула дверь.
Опустившись на кровать, Женька устало привалилась к стене и задумалась.
Следователь на допросах неумолимо склонял ее к мысли об убийстве на почве ревности, совершенном в состоянии аффекта. Нормальному человеку эта версия показалась бы кощунственной, о чем Женька и не преминула ему заметить.
В ответ он лишь цинично ухмыльнулся и процедил сквозь зубы:
– Если бы все, чем мы занимаемся, можно было подвести под логическую черту, то раскрываемость у нас была бы стопроцентная. А так, уважаемая, приходится копаться в дерьме, которое нам поставляют психопаты и психопатки вроде вас.
То, что следствию стали известны некоторые подробности ее полуголодного детства, сильно тревожило. Узнав о лунатизме, они вцепятся в нее мертвой хваткой. Лужа воды на полу, которая вызывала у следствия недоумение, теперь легко объяснялась.
От невеселых размышлений ее отвлекло злобное шипение соседки по камере.
– Юродивая, – брызгала та слюной. – Это надо же до такого додуматься!..
– Баба Маша, вы чего? – Женька непонимающе уставилась на нее.
– Ты лучше скажи, что ты этой поганке отдала?! – взвизгнула та, подлетая к девушке и потрясая над ее головой сухонькими кулачками.
– А-а-а, вот вы о чем, – понимающе кивнула Женька, вспомнив о деньгах. – Ни к чему они нам. Я и Антону всегда говорила, чтобы он перестал надрываться. С утра до ночи вкалывал на станции техобслуживания. Вика работала администратором в гостинице. На ходу питались, на ходу встречались. Немудрено, что последнее время их отношения начали портиться. Всего не заработаешь! От денег все зло…
– Зло от таких дурочек, как ты! – продолжала неистовствовать старушка. – Ты и братца своего замочила, потому что чокнутая…
К подобным проявлениям гнева Сатанистки Женька привыкла, потому и оставила ее оскорбительное заявление без внимания. Вытянув на жестком ложе исхудавшее до неузнаваемости тело, она прикрыла глаза и постаралась заснуть.
Но, очевидно, такое ее поведение еще больше раззадорило алчную старушку, она подлетела к девушке и, выдернув тощую подушку из-под головы Женьки, сбросила на пол и принялась топтать ее ногами.
– Что вы делаете? – устало произнесла Женька, не делая попытки остановить разбушевавшуюся соседку. – Там и была-то всего тридцатка. Стоит ли так волноваться?
На мгновение остановившись, баба Маша окинула девушку гневным взглядом и, пнув напоследок еще пару раз многострадальную подушку, обессиленно опустилась на колченогий стул.
– Ты и правда чокнутая, – заключила она после непродолжительной паузы. – Ты хотя бы знаешь, что бродишь по камере ночами?
– Что-о-о?! – от такого неожиданного откровения Женька, казалось, лишилась дара речи.
Подскочив на нарах, она с ужасом уставилась на старуху, и лишь злорадно поблескивающие глаза той говорили, что Сатанистка не врет.
В камере воцарилась тишина, нарушаемая лишь скрипом стула.
– Ладно, чего ты? – несколько сбавив обороты, пробормотала наконец соседка, озадаченная такой реакцией на сказанное. – От такого кто угодно сбрендит, я вот тоже, видишь, не сдержалась. Новости с воли плохие…
Прослушав последние слова, девушка обхватила себя руками и принялась раскачиваться из стороны в сторону, тихонько поскуливая при этом.
– Эй, голуба, ты чего? – теперь уже не на шутку всполошилась баба Маша. – Ну, прошлась несколько раз и что?..
– А потом, что потом? – подняла Женька помутневшие глаза. – Что я делала потом?
– А ничего, – пожала старушка плечами. – Походишь, походишь кругами. Подойдешь к умывальнику, включишь воду и голову туда суешь. Я пару раз пыталась тебя разбудить, но ты вроде ничего не слышишь. А один раз так меня шибанула, что я отлетела к стене. Я где-то читала, что у лунатиков во сне сила необыкновенная.
– Да, возможно…
Кряхтя, баба Маша подняла с пола растерзанную подушку и, как следует отряхнув ее, положила на нары.
– Приляг, детка. И прости меня, старую, – она легонько толкнула Женьку в плечо, и та кулем упала на жесткое ложе. – Ты не накручивай себя. Не могла ты это сделать… Даже во сне…
– Почему вы так думаете? – сквозь слезы спросила девушка.
– Уж я кое-чего повидала в этой жизни, поверь. Я за тобой, сколько сидим здесь, все время наблюдаю. Ты не убийца!
– А вы их видели, убийц-то? – Женька недоверчиво повернула голову в ее сторону.
Старушка тихонько захихикала и прошаркала к окну. Задрав голову, она простояла там минут десять, ничего не отвечая и не поворачиваясь. Наконец, когда девушка совсем уже отчаялась услышать в ответ что-либо вразумительное, Сатанистка повернулась и с лихорадочным блеском в глазах тихо произнесла:
– Видела!.. И не один раз!..
От того, каким тоном это было сказано, Женька невольно поежилась. В памяти сразу всплыла недавняя сцена в бане, куда ее принудили пойти, несмотря на все заверения, что она прекрасно справляется с умыванием и в камере. Но Люськина сменщица и слушать ничего не хотела.
– Положено, значит, положено, – бурчала она, выводя девушку в коридор. – Свои порядки будешь дома наводить, если туда вернешься…
Прикрываясь тазиком, Женька прошла в дальний угол душевой и застыла немым изваянием, дожидаясь своей очереди. Дабы не привлечь к себе нездорового любопытства, она отвернулась от присутствующих. Их голые силуэты были едва различимы в душном пару. Девушка уставилась невидящим взглядом в стену, покрытую буро-зеленой слизью.
Неожиданно разговор за спиной привлек ее внимание. Она насторожилась и, дождавшись своей очереди, принялась намыливаться, вся обратившись в слух.
– Говорю тебе, она потому и в баню не ходит, что ей Сатанистка не велит, – шепелявил чей-то голос.
– Ладно, будешь мне гнать пургу. Может, ей стыдно такие мощи на людях показывать. Ты глянь на нее – за шваброй спрячется, – хихикнул кто-то в ответ. – Хотя мордашка симпатичная, одни глазищи чего стоят, да и сиськи вроде в норме…
– Ага, а бабка почему не ходит? – проигнорировав последнюю фразу, спросила собеседница.
– Ну не знаю, да и знать не хочу, лучше потри спину. – Разговор принял игривое направление, из чего Женька сделала вывод, что эти две женщины состоят в более чем дружеских отношениях.
Быстро помывшись, она юркнула в раздевалку и совсем уже было возблагодарила бога за то, что все обошлось, как к ее спине прильнула чья-то пухлая грудь и в ухо гнусаво пропели:
– Слышь, Дошлая, а ты не хочешь попробовать меня?
На мгновение замерев от ужаса, Женька шарахнулась в сторону, поскользнулась на мокром полу и едва не растянулась во весь рост. Дружное ржание над головой подтвердило самые страшные ее предположения.
Наслушавшись от бабы Маши различных историй о том, чем иногда кончаются подобные предложения, она сжалась в комочек в углу и лишь поглядывала на присутствующих исподлобья.
– Слышь, Верка. Она тебя не хочет! – игриво вильнула бедрами молодая девушка, чьи формы могли затмить прославленных голливудских красоток.
– Это мы еще посмотрим, – сразу окрысилась Верка и, протянув мускулистую руку с короткими толстыми пальцами, больно схватила Женьку за руку. – Встань!
Понимая, что перевес в силе явно не на ее стороне, девушка безропотно подчинилась.
– И что скажешь? – прошипела Верка, грубо поглаживая посиневшее от ужаса и холода тело Женьки.
– Ничего, – еле слышно проблеяла она. – Я… я… пожалуйста, отпустите меня…
– Почему я должна тебя отпускать? – женщина хищно прищурилась. – Ответь мне – почему? Ты такая симпатулька. Глазки голубенькие, волосики светленькие. Ну прямо ангелочек.
– Я… я… – забормотала Женька, едва не теряя сознание, – потому что я – девушка.
– Что-о-о?! – От неожиданности Верка опешила, а затем, задрав голову, зычно расхохоталась. – Нет! Вы видали?! Девушка!..
Присутствующие, кто так же громогласно, кто тоненько подхихикивая, вторили ей.
– Верка, а ты спроси: карга не собирается принести ее в жертву дьяволу? У них, у сатанистов, целомудрие в чести… – сквозь смех спросила обладательница роскошного тела. – Я слыхала, что на ее счету не одна загубленная душа.
Смех понемногу стих, и все присутствующие с любопытством уставились на Женьку. Она стояла, трясясь словно осиновый лист, в крепких руках здоровенной Верки.
– Тебя спрашивают, – тряхнула ее та. – Отвечай!
– Нет, нет, – отчаянно замотала головой девушка. – Она меня не обижает. Как раз наоборот…
– Да?! – Верка недоверчиво хмыкнула. – Лялька ведь не врет… Бабка твоя вместе с пацанами приносила людей в жертву.
– Как это? – Женька попыталась освободиться от влажных объятий любительницы острых ощущений.
– А так, – не ослабила та хватки. – Головы отрезали, крест перевернутый вешали и пляски устраивали…
Ошалело хлопая глазами, Женька силилась понять, о чем ей говорят, но не могла. Перед мысленным взором вставала тихая улыбка бабы Маши и ее натруженные узловатые руки, которые она любила кротко укладывать на колени…
Неизвестно, чем бы закончился этот своеобразный диалог, но в раздевалку вошли две охранницы и, отчаянно горлопаня, принялись отдавать приказания.
В камеру Женька вернулась еле живая и на все расспросы соседки лишь отрешенно мотала головой.
Со временем эта сцена постепенно была вытеснена из памяти монотонностью тюремного бытия. Сейчас же, слушая зловещий шепот бабы Маши, Женька вдруг со всей отчетливостью поняла, что здесь, где она прожила почти год, хороших людей быть не может. Иногда, правда, случаются ошибки, к жертвам которых она причисляла и себя, но в большинстве случаев обитательницами этого учреждения «АЯ» номер такой-то… были отъявленные мерзавки.
– Чего затихла? – вторглась в ее размышления соседка, незаметно подходя и усаживаясь рядом. – Испугалась?
– Нет, – Женька попыталась улыбнуться. – Чего мне вас бояться?.. Ведь так?..
– Тебе бояться меня нечего, – согласно кивнула та. – А вот остальные пусть боятся!
– То есть? – брови девушки поползли вверх. – Вы хотите сказать?..
Старушка молча кивнула, глаза ее при этом удовлетворенно поблескивали. Она поманила Женьку пальцем и, наклонясь почти к самому ее уху, произнесла:
– Я состою на службе… – И, предрешая вопрос девушки, продолжила: – У Хозяина! Он! Только он правит всем!
– Вы о ком? – все-таки вставила Женька.
– А кто, по-твоему, Хозяин дня и ночи?! Хозяин света и тьмы?! – Баба Маша резво вскочила со своего места и принялась метаться по узкому проходу, вскидывая руки кверху и хрипло выкрикивая: – Они все отняли у меня!!! Приди!!! Забери меня!!!
Закусив кулачок, девушка смотрела на соседку расширившимися от ужаса глазами. Сцены жертвоприношений, одна страшнее другой, суматошно мелькали у нее в сознании.
– Но как же так?! – не выдержав, воскликнула она наконец. – Вы утешали меня, заботились обо мне…
– Потому что ты тоже помечена им! – хрипло рассмеялась баба Маша и, остановившись рядом с нарами, почти нежно погладила девушку по волосам.
– Нет! Нет! Это неправда! – замотала та головой, отпрянув от безумной старухи.
Но остановить ее, казалось, было уже невозможно.
Склонившись еще ниже над парализованной ужасом Евгенией, баба Маша забормотала какие-то заклинания, чередуя их с плевками через левое плечо. Неожиданно неистовство ее было прервано – дверь камеры с грохотом распахнулась, и на пороге выросла фигура старшего опера с неизменной резиновой дубинкой под мышкой.
– Что здесь происходит? – рявкнул он, проходя внутрь.
– А ничего. Соринка девчушке в глаз попала, вот я и вытаскиваю, – быстро нашлась баба Маша, резко отпрянув от перепуганной насмерть девушки.
– Соринка, говоришь? – недоверчиво прищурился опер. – С соринками мы тоже можем управляться… А ты, старая, пойди пока погуляй. Иди, иди…
Той не нужно было повторять дважды. Смиренно сложив руки за спиной, баба Маша засеменила к выходу. Там ее уже ждал Серега-Мопс, неизменный и верный спутник старшего опера.
Славился он особой жестокостью, а прозвище свое получил за перебитый в драке нос. После починки тот оказался вдавленным глубоко внутрь. При наличии такого профиля, да еще вкупе с огромными навыкате глазами, Серега не мог напоминать никого другого.
Оставив без внимания подобострастную улыбку бабы Маши, он ткнул ее кулаком в сгорбленную спину и вывел в коридор.
После их ухода в камере воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь звонкой дробью капель холодной воды о раковину.
– Что, кран совсем не держит? – не выдержал наконец опер.
Женька неопределенно пожала плечами, внутренне собираясь для неприятного разговора.
Сам по себе визит заместителя начальника тюрьмы не вызывал ничего удивительного. Он любил захаживать к заключенным и среди бела дня, и ночью, но то, что соседку при этом выдворили из камеры, очень настораживало.
