Kitobni o'qish: «Рассказы про Лену»
Это рассказы о женщинах, объединенных достаточно распространенным в семидесятых-восьмидесятых годах и от этого ставшим довольно безликим, именем. Или многоликим? Лен много и они очень разные. В этой книге Лена – моя современница, представленная в разных образах и ипостасях. Молодая инстаграмщица, отправленная по заданию семьи на бабушкину дачу, женщина за тридцать, которая после смерти матери исполняет свою мечту, мама подростка, с переменным успехом взращивающая в себе «спокойную и таки счастливую мать». А еще Лена, муж которой оказался чеховской «душечкой», Лена, похожая на папу и комиссара Каттани, и даже Лена – похоронный агент.
В каждой из них есть немного меня, моих подруг и знакомых, но в целом, это собирательной образ современной женщины. В которой так и осталось что-то родом из семидесятых-восьмидесятых годов).
Люди любят говорить о себе
Люди любят говорить о себе. Даже если звонят со словами соболезнования.
– Ох, а я только что узнала, Леночка. Такое горе, такое горе. Меня прямо как громом поразило, сердце зашлось и не отходит.
– Господи, мы же с твоей мамой одногодки. Такая молодая.. Короновирус проклятый. И страшно, Лена, как страшно. Я в метро еду, толпа, маску эту натянешь, а ведь гарантий никаких..
– Соболезнования, Ленусь. Держись. Я ведь тоже короной этой переболела, в декабре. Кашель, слабость дикая. Вот еле ползала, честное слово, думала, концы отдам. Но я тогда сразу антибиотик пить начала, цефтриаксон. Хороший. Он, считаю, и спас..
Я, я, я, я… Сплошное яканье и тавтология. Лена работала редактором в издательстве и на автомате редактировала не только письменную, но и устную речь. От бесконечных «Ну как же так?», «Совсем молодая», «Какое горе», «Держитесь» и «Мои соболезнования» уже подташнивало. Хотелось лечь, закрыть глаза и уплыть по темной воде. Куда? В неизведанное. Туда, где мама…
Слава Богу, к исходу недели после похорон звонки почти сошли «на нет». Хотя один, самый, пожалуй, нужный так и не раздался.
В издательстве Лена взяла двухнедельный отпуск, и после всей этой траурной круговерти – агент, кладбище, поминки – осталась одна в тишине их с мамой двухкомнатной квартиры. Тишина Лене нравилась. Она любила гулкое беззвучье библиотек и приглушенность картинных галерей, редко включала музыку, и сама разговаривала тихо, на полувыдохе. Ее часто переспрашивали, и приходилось прилагать усилие, чтобы повторить сказанное. Это напрягало. Как и назойливые телефонные звонки.
Спустя неделю Лене приснилась вода и лодка. Сначала вода была прозрачная, аквамариново-бирюзовая, а лодка каменная и почему-то вверх дном. Потом вода потемнела, набрала плотного ультрамарина, а лодка стала узкой, вытянутой, с лакированными черными боками снаружи и красным плотным бархатом внутри. И Лена куда-то плыла в этой лодке, лежа, а вода была уже сверху, превратившаяся в серо-печальное нависшее небо, и звучала негромкая музыка, а руки у Лены были сложены крестом на груди.
Из сна резко выкинуло, как будто в обморок наоборот. Сердце колотилось, дыхание частило, как у астматика со стажем, перед глазами стояла чернота . Лишь секунду спустя комната постепенно стала приобретать привычные очертания. Но что это было? Что мне показали, зачем? Черная гондола с красным подбоем – гроб? Руки на груди… Пора за мамой? Но я не хочу..
А может это просто солнечный зайчик из прошлого? Где гондола была настоящей, роскошной венецианской гондолой, величественно покачивающейся на водах Гранд Канала. А Лена была молодой и счастливой.
Она тогда окончила институт, и мама подарила ей путевку. В Италию! Тур, конечно, был самым дешевым, автобусным, типа «Вся Италия за семь дней», с утомительными ночными переездами, простенькими гостиницами, быстрыми перебежками от одной достопримечательности к другой и непременными «опоздашками», которых приходилось ждать после каждой остановки. Но за окнами автобуса сияла, смеялась, переливалась тициановскими и рафаэлевскими красками весенняя Италия! И Лена наполнялась этой лучистой радостью и заряжалась ей, как батарейка. А в конце тура был лучший подарок, обвязанный лазурно-золотой фирменной лентой. Венеция!
Лена тогда только прочитала книгу Дины Рубины «Высокая вода венецианцев» и весь этот счастливый солнечный день проходила, отыскивая и собирая: «Красно-белую вертикаль колокольни и белоснежный портал с грузно лежащим куполом – церковь Сан-Джорджо Маджоре, лилейные фонари набережной Пьяцетты, арочные галереи Новых Прокураций, улицы-ущелья с кварцевыми слитками воды каналов», и все прочее великолепие, которым щедро поделилась с ней эта восхитительная книга.
И в конце дня, засыпая в автобусе, подумала, что всю эту лазурь, и солнце, церкви и львов, и блики на воде спрячет себе в душу, как потайной детский «секретик», что делали раньше дети, не знавшие гаджетов. Когда брался какой-нибудь красивый фантик, или фольга от конфеты, или редкая пуговица, и зарывались в землю, под прозрачный осколок стекляшки. И место это запоминалось, и к нему приходили за радостью и красотой, нечасто, чтобы не расплескать, и если и показывали, то самому большому другу. Такой секретик был теперь и у нее, уезжавшей двадцатилетней Лены. И она поклялась обязательно сюда вернуться, да даже на следующий год, потому что одна мечта осталась неисполненной – на гондоле она так и не прокатилась!
Но ни через год, ни даже через десять лет Лена не вернулась. Как-то закрутилось все, навалилось. Работа, карьера.. Неудачные романы. Потом мама стала прибаливать и вышла на пенсию. Ездили с ней на дачу, Лена копила на авто. В общем, было не до Италии.
И вот теперь всплыло из глубин памяти – солнечный весенний день, свежий ветер с моря, танцующие тени воды на стенах старинных домов. «Секретик» бликовал ей солнечным зайчиком из прошлого – сказочный город, прекрасный мираж..
Через четыре дня Лена плыла в настоящей гондоле по венецианскому Гранд-Каналу. Она выбрала самую нарядную, блестящую, с гордо изогнутыми, взметнувшимися вверх краями, и конечно, красной бархатной обивкой. Заплатила, не торгуясь, седому усатому гондольеру в соломенном канотье и тельняшке, чтобы ехать одной, и – это было обговорено отдельно – без музыки. Ни аккордеона, ни песни, no, no, signore! Сеньор пожелание не понял, и даже, видимо, разобиделся, но странная русская заплатила так много даже по туристическим меркам, что он решил не спорить. Не хочет насладиться его дивным «О sole mio», что ж, пусть едет в тишине, под плеск воды о весла и шум вапоретто. И резко отчалил от пристани.
