Kitobni o'qish: «От сказки к сказке»
Издание не подлежит маркировке
в соответствии с п. 1 ч. 2 ст. 1 ФЗ № 439-ФЗ
Eur’orbem, CNRS – Sorbonne Universit
Издание осуществлено при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках реализации государственной программы Российской Федерации «Развитие культуры и туризма»
Рецензент:
доктор филологических наук
О.В.Белова
От сказки к сказке / Г.И. Кабакова. – Москва «Редкая птица» 2019
© Кабакова Г.И., 2019
© Иллюстрация на переплете Ожог А., 2019
© Издательство «Редкая птица», 2019
Предисловие
Впервые я столкнулась со сказками, отвечающими на вопросы «почему?» и «с каких пор?», четверть века назад, когда ездила в Западное Полесье собирать материал для диссертации, ставшей потом и книгой, об антропологии женского тела. Меня озадачили первые услышанные сказки «Почему у женщины нет свободного времени?» [Кабакова 2001: 221–222] и «Почему цыгану позволено воровать?», поскольку мне был не совсем ясен их жанр. К тому же до этого мне не приходилось читать их опубликованные версии. Потом я вспомнила, что собственно с этиологического сюжета и началось мое участие в полесских экспедициях под руководством академика Никиты Ильича Толстого. Все мы старались записать «Мужа-ужа», который кончался появлением на свет кукушки и еще какой-нибудь птицы. Когда я заинтересовалась этими сказками и легендами о происхождении всего на свете, выяснилось, что они образуют целый пласт фольклорной прозы, который практически не попадал в поле зрения исследователей. Эти этиологические тексты рассказывают в разных регистрах – от серьезно-мифологического до анекдотического и даже похабного – о возникновении и изменении мира и человека в целом, отдельных предметов и явлений. Практически на любой вопрос «почему?» фольклорная традиция предлагает свой ответ.
Составив корпусы восточнославянских и цыганских этиологий, я обратилась к западноевропейским традициям, французской и итальянской. Интересно, что первые консультации с моими западными коллегами должны были охладить мой пыл: они уверяли меня, что подобного рода объяснительные сказки, часто с участием сакральных героев, даже если и существовали некогда, должны были исчезнуть под влиянием единого дискурса католической церкви. Выяснилось, однако, что и в католических странах этиологических сказаний было собрано ничуть не меньше, а многие сюжеты были распространены по всей Европе. Так я стала собирать, переводить и издавать антологии этиологической прозы. Естественным образом меня заинтересовал сам феномен этиологического текста, который может относиться к самым разным жанрам: волшебной и религиозной сказке, сказке о животных, легенде, анекдоту, балладе. Я стала изучать его взаимоотношения с апокрифической традицией «народной Библии» и литературными первоисточниками. Меня привлекли наиболее популярные этиологические сюжеты у восточных славян и прибалтов («Змея-жених») или в целом в Европе («Пересмотр продолжительности человеческой жизни и жизни животных», «Разные дети Евы», «Распределение судеб и даров», «Разные сказки со звукоподражанием пению птиц»). В других главах я рассматриваю луну, чужестранца, тело, гендерное неравенство в свете этиологий. А развитие некоторых мотивов, как, например, речь растений, животных и разных предметов, я прослеживаю и за пределами этиологического корпуса.
Вторая часть книги целиком посвящена русской и в целом восточнославянской традиции. Мне было важно определить особенности русского этиологического корпуса, выделить в нем сюжеты и темы специфические и имеющие параллели в других традициях, архаические и актуальные. Отдельный очерк посвящен этиологии Бабы-яги, самого характерного персонажа русской сказки, которая связывает устную традицию с лубком.
В конце книги я обращаюсь к судьбе сказки в советской России, попыткам перенести ее в кино и приспособить к задачам пропаганды, идеологической борьбы и воспитания молодого поколения.
«И вот с тех пор»: европейские этиологические сказки и легенды
Этиологические сказки – в разных традициях их называют также сказками «объяснительными» (фр. conte explicatif, нем. Erklarungssage), «как и почему» (фр. conte des pourquoi et comment, англ. a pourquoi / how and why story, pourquoi tale) или сказками о происхождении (фр. conte des origines, англ. origine tale) – повествуют о сотворении мира, человека, природных объектов и культурных реалий.
Из истории открытия
Долгое время этиологии оставались на периферии фольклористики, поскольку не воспринимались как цельный корпус и попадали в поле зрения собирателей лишь от случая к случаю. Показателен в этом смысле состав сборника «Детские и семейные сказки» братьев Гримм (1812–1815), в котором этиологические сюжеты составляют лишь 9 % от общего объема. А ведь именно он служил образцом для многих поколений собирателей фольклорной прозы по всей Европе. Лишь в середине ХІХ века эти часто довольно короткие тексты начинают записывать в германском ареале швед Улоф Хюльтен-Кавалиус (Olof Hylten-Cavallius), исландец Йон Арнасон (Jon Arnason), немцы Карл Русвурм (Karl Friedrich Wilhelm RuKwurm) и Конрад Хайнрих фон Маурер (Konrad Heinrich von Maurer) [Balzamo 2016: 3749]. Значительные этиологические корпусы возникают лишь в рамках сплошного этнографического обследования отдельных регионов, как в публикациях Джузеппе Питре по Сицилии (Giuseppe Pitre), Поля Себийо по Бретани (Paul Sébillot) или уже в ХХ веке Жуана Амадеса по Каталонии (Juan Amades). (О положении в России см. главу «Руский этиологический корпус».)
Oskar Dahnhardt. Naturgeschichtliche Volksmarchen aus nah und fern. Leipzig, 1898
Всплеск публикаторского и исследовательского интереса к этиологии связан с именем Оскара Денхардта (Oskar Dahnhardt, 1870–1915), школьного учителя, который собрал для юных читателей первую антологию этиологических сказок «Сказки о природе отсюда и издалека» (Naturgeschichtliche Volksmarchen aus nah undfern) [Dahnhardt 1898]. В ней было представлено 120 историй, в основном германских, о происхождении зверей и разных природных явлений. Неожиданно для него самого тема происхождения захватила его, и он собрал огромный корпус сказок и мифов народов мира, который и составил четырехтомное исследование «Сказания о природе. Собрание сказаний, сказок, басен и легенд, объясняющих природу» (Natursagen: eine Sammlung naturdeutender Sagen, Marchen, Fabeln und Legender) [Dahnhardt 1907–1912]. Денхардт сгруппировал их по сюжетам, следуя канве библейского повествования. Однако этот фундаментальный труд по сравнительной мифологии не имел продолжения, если не считать напечатанных Альфонсом де Коком, видимо, под влиянием Денхардта фламандских и иных «Объяснительных сказок о природе» (Natuurverklarende sprookjes) в двух частях [Cock 19111912]. И лишь спустя семьдесят лет после смерти Денхардта под Ипром появился первый национальный сборник: Норбертас Велюс (1938–1996) опубликовал литовские этиологические сказания [Velius 1986, англ. пер. Velius 1998].
Знаком возрождения интереса к анализу европейских этиологий стала диссертация Марлен Альбер-Лорка, защищенная в 1989 году и опубликованная под заголовком «Порядок вещей: Европейские рассказы о происхождении животных и растений» [Albert-Llorca 1991]. Затем были защищены и диссертации, посвященные отдельным национальным и региональным традициям: в Болгарии – по болгарской, на Украине – по карпатской [Георгиева 1990; Качмар 2010].
Новым этапом в освоении этого малоизученного жанра стала недавно вышедшая коллективная монография по материалам состоявшейся в 2012 году в Сорбонне конференции, посвященной этиологическим текстам в европейском пространстве [Contes et légendes 2013]. В ней приняли участие основные европейские специалисты, которые представили разные подходы к сбору, публикации, анализу и каталогизации этиологий, как, например, в рамках полного каталога каталонских сказок «RondCat. Cercador de la rondalla catalana», доступного онлайн (www.sre.urv.cat/rondcat).
Исследование М. Альбер-Лорка и ее критическое издание этиологий Амадеса [Amades 1988; 1994], а также и записанные мною в ходе этнолингвистических экспедиций в Полесье сказки пробудили во мне интерес к этим текстам. В 1998 году в парижском издательстве «Flies France» я запустила серию «У истоков мира», целиком посвященную этиологиям народов мира. За двадцать лет вышло 50 томов, из которых тринадцать представляют европейские традиции [Kabakova 1998; 2005; 2006; 2009; 2010; Van den Berg 2000; Balzamo, Kaiser 2004; Ortenzio 2008; Balzamo 2011; Valriu 2015; Correia 2018; Simonsen 2019]. На основе этих антологий были опубликованы сборники этиологических текстов в Швеции [Balzamo 2006] и Германии [Balzamo, Kaiser 2005]. В результате многочисленных публикаций этиологический жанр перестал быть достоянием сугубо университетской науки. Его изучение вошло в школьную программу начальной и средней школы во Франции: детей учат не только разбирать, но и писать этиологические сказки наподобие «Просто сказок» Редьярда Киплинга (1902).
Параллельно с возрождением интереса к текстам, объясняющим устройство мира, происходит и открытие «народной Библии» (в разных странах ее называют «крестьянской Библией» или «Библией бедняков»), которое начинается в романских странах (Каталония, Италия) [Castello Guasch 1974; Lapucci 1985], а затем охватывает Восточную Европу, в том числе практически все славянские традиции [Nagy, Lammel 1985; Георгиева 1993; Сенько 1993; Кузнецова 1998; Zowczak 2000; Зшчук 2000; Лафазановски 2000; НБ; Badalanova 2008; Вражиновски 2006; БНБ; Simonides 2010; Воронин 2010; Smitek 2010; Бадаланова Геллер 2017]. Благодаря изданию «национальных изводов» «фольклорной Библии» в Словении, Болгарии, Венгрии, Македонии, Польше, России, Белоруссии и на Украине исследователям стал доступен обширный материал, в том числе и современный, освещающий народно-христианскую концепцию миротворения.
Место этиологических сюжетов в указателях сюжетов и мотивов
Причина позднего открытия этиологических текстов лежит, как представляется, в их жанровой пестроте. По жанровым признакам они относятся к самым разным категориям: мифу, легенде и сказке в самых разных их видах, анекдоту, басне, балладе, колядке, свадебной песне. Полиморфность этиологических текстов выражается и в том, что они могут одновременно использовать каноны многих жанров. Так, например, записанный в Заонежье рассказ о первородном грехе, повествующий о начале сексуальных отношений, является в содержательном плане «заветной сказкой», по форме – анекдотом, а функционирует как местное топонимическое предание, поскольку история падения Адама и Евы якобы разворачивалась на болоте около деревни Шала [УИМ, № 381].
Поскольку жанровая специфика этих произведений до сих пор не описана, национальные указатели фольклорных сюжетов выделяют их в отдельную категорию в исключительных случаях, как, например, во фламандском указателе [Meyer 1921], причем при переиздании 1968 года раздел «этиология» был упразднен, польском [Krzyzanowski 1962] и норвежском [Hodne 1984]. И только четыре национальных указателя целиком посвящены этиологиям: финский [Aarne 1912], нидерландский [Sinninghe 1943], литовский [Кербелите 2001] и румынский [Brill 2005].
Международный указатель Аарне-Томпсона-Утера (ATU) не выделяет этиологические сказки в отдельный разряд, а в зависимости от типа сюжета и главного героя относит их то к сказкам о животных, то к сказкам об одураченном черте, то к волшебным, то к легендарным. Причем в кратком резюме редко упоминается этиологическая развязка. Из специфически этиологических сюжетов, то есть таких, которые обязательно имеют такую развязку, отмечу следующие:
ATU 55 «Звери строят дорогу (копают колодец)»
ATU 173 «Пересмотр продолжительности человеческой жизни и жизни животных»
ATU 200 «Собачьи права»
ATU 200В «Почему собаки обнюхивают друг друга»
ATU 221 «Выборы царя птиц»
ATU 234 «Соловей и медянка»
ATU 235 «Сойка одалживает у кукушки оперение, но не возвращает его»
ATU 294 «Месяцы и времена года»
ATU 425М «Змея-жених»
ATU 565 «Чудесная мельница»
ATU 751E* «Человек на луне»
ATU 758 «Разные дети Евы»
ATU 772* «Муха вместо гвоздя на груди у Христа»
ATU 773 «Соперничество Бога и дьявола»
ATU 779G* «Преступление против хлеба»
ATU 798 «Женщина создана из обезьяньего хвоста»
ATU 822 «Христос устраивает браки»
ATU 934H (4) «Происхождение смерти»
ATU 967 «Человек, спасенный паутиной»
ATU 980 «Неблагодарный сын»
ATU 981 «Мудрость спрятанного старика спасает королевство»
ATU 1169 «Обмен голов»
Наряду с этим многие сюжеты получают этиологическую развязку только в некоторых ареалах или вариантах, как, например, ATU 555 «Рыбак и его жена» и ATU 825 «Черт в Ноевом ковчеге». Кроме того, целый ряд типично этиологических сюжетов, как-то: «Распределение судеб и даров», «Почему у женщины нет свободного времени», «Почему дети не ходят с рождения», не отражены в международном указателе. Поэтому подготовленный нами с О. Беловой, А. Гурой и С. Толстой энциклопедический словарь «Восточнославянские этиологические сказки и легенды» и призван восполнить эту существенную лакуну [ВЭСЛ].
Тематика этиологических текстов
В идеале полный корпус таких текстов, объясняющих, как возник мир, откуда и как произошли населяющие его существа, каковы их отличительные свойства, должен был бы описать все мироздание как цельную и непротиворечивую систему, осветить истоки всех явлений природы и культуры. Однако на практике это не совсем так. Во всех этиологических корпусах, за редким исключением, подавляющее большинство текстов посвящено природе, недаром Денхардт озаглавил свою монументальную публикацию «Сказания о природе». В этой категории львиная доля текстов приходится на животных и птиц, причем, как показала Альбер-Лорка, наибольшим вниманием пользуются звери и птицы с высоким символическим статусом, а не те, которые в реальности широко представлены в данной стране.
По ее подсчетам, в среднем в каждой национальной традиции «комментируется» около тридцати видов, причем две трети из них птицы: кукушка, ласточка, ворона, ворон, аист и т. п. Среди животных преобладают домашние, как если бы этиологические рассказы преследовали исключительно практическую цель: аргументировать с помощью ссылок на Священную историю отношение человека к окружающим его животным (собака, кошка, корова, овца, лошадь). Среди популярных персонажей фигурируют также медведь, волк, заяц, летучая мышь. Некоторые категории живой природы полностью отсутствуют, как, например, бабочки, другие же возникают неравномерно. Так, рыбы и другие морские обитатели широко представлены в каталонском репертуаре и реже в других. Впрочем, записанные сюжеты часто отражают интерес собирателя, и отсутствие их в публикациях не означает их реальное отсутствие в фольклоре.
Художник Марта Фарина. Histoires merveilleuses des animaux. Paris: Flies France, 2017
Растения и их части занимают более скромное место. Некоторые, например осина и колос, становятся предметом этиологического комментария по всему континенту. Однако, как заметил Юрий Березкин, легенды о растениях обычно имеют относительно узкий по сравнению с сюжетами о животных ареал распространения [2017а: 33].
Кроме животных и растений объектами этиологического дискурса становятся небесные тела (солнце, луна и звезды) и в меньшей степени метеорология, например погода, гром и молния. Человек также дает повод для этиологических рассказов, причем комментируется как его физиология, так и его социальное бытие. Такими общеевропейскими сюжетами становятся слабость младенцев, подчиненное положение женщины, почему человек живет дольше животных (см. главу «“Век человеческий”, или Славянские сказочные параллели Эзоповой басни «Конь, бык, собака и человек»). Широко известны сюжеты о создании народов (см. главу «“Лишние люди”: европейские сказки о происхождении народов»), более узкий ареал распространения имеют сюжеты о возникновении профессий.
В европейском контексте выделяется цыганский этиологический корпус. В отличие от других главными темами в нем оказываются проблемы идентичности: почему у цыган нет родины, церкви, письменности, а также как произошли разные племена (см. главу «Распределение судеб и даров в европейских сказках»). Этиологии нечасто затрагивают культурную сферу, и легенды о происхождении артефактов и о правилах поведения встречаются редко и имеют локальное распространение.
Типология этиологий
Важной проблемой представляется онтологический статус этиологий. Оскар Денхардт выделял два типа этиологических повествований: «собственно интерпретирующий природу (этиологический)» и отвечающий на вопрос «почему?» и «произвольно интерпретирующий природу (произвольно этиологический)» [Dahnhardt 1907/1: X]. Немецкий исследователь Лутц Рёрих в книге «Сказка и действительность» [Rohrich 1956: 33–36] выделил три категории этиологических текстов: поучительные, развлекательные и «декоративные».
К первой он отнес тексты, в истинность которых верит и рассказчик, и его аудитория. К ней относятся тексты космогонического содержания. В восточнославянском варианте сотворение мира описывается тремя основными сюжетами: совместное творение суши Богом и Сатаной из земли, принесенной птицей со дна морского; борьба двух демиургов и низвержение Сатаны; сотворение человека.
Вторая категория состоит из текстов развлекательных, не содержащих мифологической истины и не воспринимающихся как сакральные. Речь идет о «простой игре ума» (blosser Spielform). Сам факт повествования должен прежде всего доставить удовольствие и рассказчику, и слушателю. К этому типу относится подавляющее большинство сказок о животных и растениях, в которых этиологическая развязка выступает как логическое развитие сюжета.
Безусловно, при разграничении этих двух категорий возникает ряд методологических проблем. Что придает этиологии статус верования? Как представляется, одним из признаков принадлежности к текстам первой категории служит нравоучение, содержащееся в сказке или легенде. Именно мораль, имеющая общечеловеческое значение, обеспечивает успех таких этиологий, как «Почему человек не знает часа своей смерти», «Почему стариков перестали убивать» или «Преступление против хлеба». Впрочем, и этот показатель может эволюционировать, и те тексты, что изначально воспринимались как предмет веры, впоследствии могут перейти в категорию развлекательных (например, ATU 798 «Женщина создана из обезьяньего хвоста»). Поскольку при записи этих текстов собиратели практически не интересовались отношением рассказчика к повествованию, то остается лишь строить догадки по поводу статуса той или иной этиологии. Однако критерий веры и правдивости, возможно, и не столь существенен. Можно согласиться с М. Альбер-Лорка, что важен сам факт упоминания происхождения, который выделяет животное, растение, явление из ряда тех, что лишены «генеалогии» [Albert-Llorca 2013: 16].
Наконец, в последней категории текстов этиологическое завершение не является обязательной частью сюжета, и связь его с повествованием оказывается достаточно произвольной и формальной. Заключительная фраза, начинающаяся с «Вот почему…» или «И с тех пор.» выступает не столько конструктивным принципом, сколько декоративным украшением. Хорошим примером такого типа историй могут служить волшебные сказки, которые, за редким исключением (АТи 425 М «Змея-жених», ATU 565 «Чудесная мельница», отчасти ATU 555 «Рыбак и его жена»), не располагают к этиологическому концу, то есть к нерасторжимой связи между фикцией содержания и реальностью времени рассказа.
В этом отношении показательны сюжеты, где этиологическая концовка фигурирует в одних вариантах и отсутствует в других. Например, только один немецкий вариант общеизвестной сказки ATU 2025 «Убегающий блин», то есть «Колобок», заканчивается бегством блина от свиньи и выводом: с тех пор все свиньи роются в земле [Balzamo, Kaiser 2004, № 67].
Такие концовки могут отражать и индивидуальные вкусы сказочника и собирателя, что ставит вопрос об авторстве фольклорного произведения и репрезентативности фольклорных материалов. Альбер-Лорка упоминает одного из каталонских информантов, рыбака, от которого были записаны 14 из 55 сказаний о море, опубликованных Жуаном Амадесом. Все они посвящены редким рыбам, в них фигурировали персонажи, нетипичные для этиологий: сирены, великаны, и им свойствен нравоучительный пафос, все это наводит на мысль, что легенды эти были сымпровизированы рыбаком в ответ на запрос собирателя [Albert-Llorca 2013: 18]. Точно так же в России целый ряд этиологических сюжетов был записан от Анны Корольковой, причем некоторые из них были явно литературного происхождения и в русской традиции фиксировались только в ее исполнении [УИМ, № 150, 169, 266, 442].
Bepul matn qismi tugad.