Kitobni o'qish: «Заговор генералов»
Пролог
В двенадцатом часу, незадолго до полуночи, с ярко освещенной кольцевой автострады пошла на съезд вправо, в темноту, большая, сверкающая лаковыми бликами машина весьма престижной марки «линкольн», сопровождаемая громоздким джипом. Караван из двух автомобилей проехал еще с километр и, высветив мощными фарами указатель с комичным названием «Мамыри», остановился. Фары тут же погасли, и остались лишь гореть габаритные малиновые светлячки. Немного света, скорее чисто условного, добавляли редко расставленные фонарные столбы: здесь уже не столица, здесь – область, поэтому и подход к уличному освещению – иной. Экономный.
Из джипа вышли двое мужчин и неторопливо, с достоинством, прошлись вдоль обочины: взад-вперед.
На вершине холма, вдали, возле поселка Газопровод, подсвеченная снизу прожекторами, заморским видением сверкала стеклянная пирамида – очередное детище неутомимого Газпрома. Оттуда же, с холма, ведомая милицейской мигалкой, спускалась цепочка огней.
Фары «линкольна» дважды вспыхнули и погасли. Между тем вереница автомобилей неспешно приближалась. Время позднее; Калужское шоссе, вытекающее из Профсоюзной улицы, пустынно; ехать из Москвы на ночь глядя, тем более в будний день, дураков не сыщешь. Поэтому, если поглядеть со стороны, место для «стрелки», или «разборки», выражаясь языком организованных преступников, на который, кстати говоря, охотно перешли сегодня и российские политики, и творческие работники, и просто шлюхи обоих полов, а также среднее между ними – транссексуалы, трансвеститы и прочая газетноафишируемая публика, считающая, что именно она и есть основной субъект «светской жизни», – так вот, место было выбрано идеально: хочешь – веди переговоры, хочешь – «мочи» беспощадно. И милицейская мигалка, поди, настоящая, она необходима, чтобы вовремя просигналить: атанда! На случай чего…
Но главные лица, сидящие в двух «представительских» автомобилях, были настроены, в общем, вполне благожелательно друг к другу, а многочисленная охрана – это так, для внешнего лоска, для престижа, как, впрочем, и автомобиль ГАИ вместе с командой, олицетворяющий новую российскую законность.
Этот последний, проскочив немного вперед, ловко перекрыл шоссе. Идущий следом серебристый «линкольн» – чем мы хуже! – легко нарушил правила движения и, перейдя на встречную полосу, уткнулся почти нос в нос своему темному собрату. В хвост ему зарулили два джипа, из которых, словно горох, посыпались «мальчики», вмиг окружившие машину хозяина.
После короткой паузы хлопнули две дверцы и из «линкольнов» навстречу друг другу двинулись двое: один – немного выше среднего роста, стройный, второй – пониже, но более широкий в плечах и прихрамывающий в шагу.
Молча пожали протянутые руки. Первый насмешливо хмыкнул:
– Чего это ты демонстрацию устраиваешь?
– Ты ж не пожелал в гости. – Широкоплечий медленным жестом руки показал за спину, где на холме, правее пирамиды Газпрома, светились огни поселка, состоящего из многочисленных трех-и более этажных коттеджей. – Встретил бы как доброго товарища. Сам захотел этот цирк. Ну, слушаю, выкладывай, зачем я нужен…
– Пойдем ко мне в машину. Да не бойся, – заметив некоторую нерешительность, добавил первый.
Его собеседник пожал плечами и пошел следом к черному «линкольну». Шофер открыл им задние дверцы, захлопнул и вместе с охраной отошел в сторону.
Хозяин автомобиля открыл мини-бар, переливающиеся цветные огоньки которого высветили его лицо – скуластые щеки, светлые брови – и коротко подстриженные седеющие волосы, а также нахмуренное, с глубокими темными тенями под глазами и крупным мясистым носом лицо гостя.
– Что хочешь выпить?
– Спасибо, от стола… Впрочем, от боржомчика не откажусь.
– Похолоднее? Или как?
– Да любой давай, – недовольно прохрипел гость. – Что ты тянешь кота за хвост!… – Приняв от хозяина бокал с пузырящимся боржоми, отхлебнул шумно и отставил на столик бара. – Ну?
– Помощь твоя нужна, – как бы между прочим бросил хозяин.
Угрюмый гость лишь иронически хмыкнул:
– И во что ценишь?
– Тебе судить – твое и слово… – Хозяин машины вынул из кармана пиджака сложенный вдвое листок, держа его между указательным и средним пальцами, церемонно протянул гостю.
Тот взял, развернул и подался ближе к свету. На листке бумаги синим фломастером были написаны несколько фамилий и адресов. Прочитал, сложил. Стал задумчиво глядеть на мигающие огоньки бара.
– Странный какой список, – сказал наконец, не скрывая насмешки. – С кем войну затеял, орел молодой!
– У каждого своя война… Так сколько?
– Да ты уж, поди, и сам-то просчитал? И кейс наполнил, так? Не ошибаюсь?
– Наполнил.
– Ну вот и давай его сюда. А сроки – как всегда, вчера?
– Можно и завтра.
– Спасибо, барин, – снова усмехнулся гость, причем, несмотря на ернические интонации, выражение его лица оставалось по-прежнему хмурым, если не сказать угрюмым. – Отчего же такая немилость, коли не секрет?
– Меньше знать – дольше жить чей принцип?
– Ну, мой… Но ты не сказал об условиях.
– Условия? – Хозяин ненадолго задумался, тоже отхлебнул боржоми. – Знаешь, как у новичков бывает? Там – прокол, тут – прокол…
– Ага, и хрен чего найдешь, так?
– Примерно. Лучше, конечно, вообще ничего не найти. Ни одного, ни другого.
– Вон ты как вопрос ставишь!… Дорогое удовольствие.
– За то и плачу
– Ладно, – буркнул гость, взял со столика листок бумаги с фамилиями, увесистый кейс и открыл дверцу автомобиля. Щелкнул двумя пальцами.
К машине тут же подошел один из охранников, протянул руку, принял от своего хозяина кейс и пошел к серебристому «линкольну».
Угрюмый между тем допил боржоми.
– Ну так что, не переменил решения? Может, все-таки заедешь, там банька готова…
– Спасибо, еще дела есть.
– Гляди, так и помрешь за делами-то. Э-хе-хе!… Грехи наши… Прощай, значит, пока, орел молодой. Зря отказываешься. Когда еще случится так близко оказаться!
Угрюмый легко, по-юношески выпрыгнул из машины и словно растворился в ночи. Через минуту разом вспыхнули фары трех машин, автомобили подались назад, все вместе картинно развернулись на узком шоссе и быстро умчались в сторону холма.
– Домой, – устало сказал хозяин темного «линкольна».
– Вы просили напомнить… – начал было водитель.
– Домой! – еще тверже бросил хозяин…
А в серебристом «линкольне» шел свой разговор.
Угрюмый его хозяин повернулся к сидящему слева охраннику и, включив боковую подсветку, положил на кейс давешний листок чистой стороной кверху.
– Ну-ка, Ленечка, черкни, дружок, кого нам не жалко.
Охранник молча достал из кармана огрызок карандаша и не очень уверенно написал пяток фамилий. Угрюмый надел очки, прочитал, забрал огрызок, вычеркнул две фамилии и, отдавая его охраннику, на оставленные показал пальцем:
– Этих в баньку пригласи. Нынче же, – а листок аккуратно сложил, затем перегнул пополам и спрятал во внутренний карман теплой вязаной кофты.
Следующей ночью в собственной квартире в доме в Зубовском проезде был убит начальник вневедомственной охраны Российской государственной библиотеки. Ивана Кирилловича накануне вечером видела соседка, даже поболтала немного, хотя Калошин был человеком малоразговорчивым и вообще со странностями – не по делу грубым, нелюдимым, некомпанейским. Пьяным его тоже никто не видел. Тем не менее милиция и дежурный следователь, прибывшие по сигналу соседей, утром обнаруживших распахнутую дверь, труп Калошина и следы черной, иначе не назовешь, пьянки на кухонном столе, не смогли обнаружить никаких следов присутствия посторонних. Можно было подумать, что начальник охраны, надравшись в одиночестве вусмерть, сам покончил счеты с жизнью, прострелив себе висок из собственного «макарова», который валялся возле ног покойника.
Оказалось, что и горевать-то особо по усопшей душе было некому. Бойцы охраны не сильно жаловали настырного и упрямого в своих требованиях начальника. Другие сотрудники библиотеки мало его знали в силу понятных причин: ничего, кроме неприятностей, от него ожидать не приходилось. Начальство, как обычно в подобных неясных случаях, многозначительно пожало плечами и выделило деньги на похороны. Остальные, скинувшись по-малу, добавили на цветы, ленту с надписью: «От сотрудников» и скромные поминки в кафе на Крымской площади.
Дело о самоубийстве, не получив дальнейшего продолжения, повисло, готовое быть прекращенным в ближайшее время или остаться «висяком», как сотни других, ему подобных. Время суицидов, что еще скажешь…
И только один человек имел на этот счет свое особое мнение. Старший научный сотрудник Марина Борисовна Штерн, услышав о странной смерти Калошина, вздрогнула, неестественно белая от природы кожа ее лица побледнела до синевы, Марина бросила сквозь стиснутые зубы непонятно кому адресованное слово: «Началось!» – и умчалась в приемную директора. Но тот не принял ее: то ли занят был с иностранцами, то ли уезжал на какое-то срочное совещание в министерство, то ли просто не пожелал – секретарша лишь беспомощно развела руками, демонстрируя собственное бессилие оказать какую-либо помощь.
Покидая приемную, Марина громко заявила, надеясь, что будет все-таки услышана за двойной дверью:
– Этого я им не прощу! Пока жива…
Следователя, у которого в производстве находилось дело Калошина, не оказалось на месте, и Марина попросила секретаря директора библиотеки отметить в амбарной книге, что завтра с утра она задержится, поскольку поедет в прокуратуру.
Больше в этот вечер ее никто на работе не видел…
Глава 1.
Пришла пора заканчивать затянувшийся визит в дальнее зарубежье. Командировка Александра Борисовича Турецкого, санкционированная лично… как сказали бы лет двадцать назад, и об истинной цели которой знал предельно узкий круг лиц из самого ближнего президентского окружения, больше не требовала его обязательного пребывания в Германии. Вот, собственно, о последнем и было сообщено соответствующим факсом, поступившим на имя Турецкого сегодня утром из Генеральной прокуратуры России, то бишь с горячо любимой, но уже подзабываемой за делами Родины.
Кстати о делах. Непыльная вроде работенка: читай себе лекции внимательным студентам, проводи практические следственные занятия, словом, передавай, как говорится, из рук в руки, из уст в уста все, что наработало самое прогрессивное человечество в области борьбы с преступностью, – и дело с концом. Ан нет, это только кажется, что все просто. Во-первых, сами студенты – народ необычный. В командировке Александра Борисовича как сказано? Чтение курса лекций в специализированном колледже. О правовом государстве, уголовном праве, уголовном процессе, предварительном следствии и следственной практике. На самом же деле это очень серьезная интернациональная секретная школа спецназа, созданная под эгидой ООН для борьбы с международным терроризмом. И лекции слушают не безусые юноши и волоокие девушки, а специалисты высокого класса – каждый, разумеется, в своей области. Поэтому сегодня ты можешь быть преподавателем-инструктором, а завтра – сам студентом. Напряжение, конечно, огромное, поскольку сведения даются в предельно сжатой форме и в совершенно невероятном для нормального человека объеме. Но в том-то и дело, что нормальных, в смысле – обычных, людей тут не было. А сами себя они называли «ребята из Пятого левела» Ибо языковой уровень общения здесь был самым высоким. Файв левел – пятый уровень. Для всех. Кроме Александра Борисовича, который все-таки считался больше преподавателем и практиком следственного процесса, да и сам полагал, что в его возрасте… хотя, может быть, с другой стороны… Никто особо не настаивал. Знания, опыт были гораздо важнее.
Но ничто не бывает бесконечным – ни радость высочайшего профессионального общения, ни идеальные условия, созданные в этом расчудесном альпийском городке Гармиш-Партенкирхене, где дважды уже проводились зимние Олимпийские игры, все кажется отмеченным печатью сытого, спокойного благополучия, а по улицам, чистым и уютным, бродят умытые здоровенные коровы, знающие свой дом. Факс недвусмысленно призывал домой. И хорошо, а то ведь от идеального порядка тоже устаешь. Особенно если ты русский человек и понимание «идеального порядка» у тебя может быть от рождения связано лишь с загробной жизнью. Исключительная благодать бывает, к сожалению, только на кладбище, как утверждал в свое время тезка Турецкого, поэт, похороненный на русском кладбище под Парижем.
Пит Реддвей, начальник «Пятого левела», крупный, грузноватый мужчина, сочетавший в своем характере крутую жесткость заместителя директора ЦРУ с якобы интеллигентской рассеянностью профессора Колумбийского университета, подержал обрывок факса перед носом, кинул на стол и, глядя на Турецкого в упор, пощелкал большим и средним пальцами, как бы вспоминая что-то важное. Вспомнил наконец:
– Отвальная. Так?
– Точно так, сэр, – хмыкнул Александр Борисович. – Когда прикажете?
– Приказывают тебе из Москвы. Я – советую. Не торопись. Ваши сперва порют горячку, так? Потом дают отбой. С довольствия – так? – не снимаю.
Питер, как и Турецкий, не считал необходимым утомлять себя постижением основных европейских языков на высшем уровне, но имел специфический интерес ко всякого рода русским идиомам типа «пороть горячку» и прочим оригинальным выражениям, коими богат язык.
Совет был, конечно, неплох, тем более что факс пришел за подписью Карасева, кадровика, и все это действо могло оказаться на поверку чистой формальностью: срок командировки – два месяца, они истекли. Изволь, Турецкий, либо прибыть, либо продлевать командировку у генерального. Вообще-то странно, в любом случае Костя Меркулов должен был бы знать об этом. А по факсу – не видно.
Полное разъяснение по части своих сомнений Турецкий получил лишь в самом конце дня, когда решил уже позвонить Косте домой. На работу звонить по этому поводу показалось почему-то не очень желательно. Но звякнул факс, установленный в апартаментах «господина профессора Александра Б. Турецкого», и из него лениво поползла глянцевая бумага. Текст на ней был странным, если не сказать более:
"Уважаемый Александр Борисович! Вашу просьбу о предоставлении Вам краткого отпуска без сохранения содержания сроком на 4 дня (19-22 ноября с. г.) руководство Генеральной прокуратуры РФ удовлетворило.
Замгенпрокурора по следствию К. Д. Меркулов".
Ниже приписка:
"Саша, в СМИ проскочили сведения, что у вас там интересные события и встречи намечаются. Поэтому естественно твое желание побывать на семинаре, послушать, народ посмотреть. Клавдия Сергеевна кланяется.
Привет, твой Костя".
Вторая часть проясняла первую, однако, видимо, придется звонить домой секретарше Меркулова – Клавочке, даме строгой в рабочей обстановке и, вероятно, безудержно любвеобильной – в домашней. Но прежде всего следует знать, о каком семинаре речь идет у Кости. Просто так ведь никто командировку продлевать не станет. Тем более почему-то за собственный счет.
Сбегая по лестнице в холл, где находилась поступившая сегодня почта и пресса со всех концов мира, Турецкий прихватил несколько российских изданий и устроился в кресле в курительной комнате под большим хрустальным торшером. Интересующую его информацию он неожиданно обнаружил в «Известиях», в самом низу третьей полосы. Корреспондент ИТАР-ТАСС из Германии сообщал, что в небольшом баварском городке Гармиш-Партенкирхене, где расположен Европейский центр исследования проблем безопасности имени Дж. Маршалла, начинает работу международный семинар по проблеме, обозначенной как выработка схемы военно-политического статуса новых членов НАТО в свете общеевропейской безопасности. Ожидаются доклады генсекретаря НАТО, министров обороны США, Франции, ФРГ и ряда других стран. В качестве гостей приглашен бывший кандидат в президенты США Роберт Паркер и российский генерал Ястребов, находящийся в оппозиции к правительству РФ.
Не здесь ли собака зарыта? Если именно на это просит обратить пристальное внимание Костя, то ситуация может сложиться несколько пикантная: ведь как раз Ястребов вместе с Президентом России были самыми решительными сторонниками создания «Пятого левела» в Гармише. А теперь получится так, что в немалой степени и его детище должно выступить в роли, мягко говоря, наблюдателя за его действиями оппозиционера и… Вероятно, в этом самом "и" и кроется загадка. Что ж, надо звонить Клавдии Сергеевне. Раз Костя сослался на нее в факсе, значит, она и располагает необходимой для Турецкого информацией.
Качество телефонного разговора, если даже ты звонишь из альпийских предгорий в самый центр среднерусской равнины, гораздо выше, нежели, скажем, когда желаешь из Москвы звякнуть в Малаховку. Турецкий это, естественно, отлично знал. И все же вздрогнул, когда услышал в трубке радостный, взволнованный голос Клавдии, причем так близко, будто она, дождавшись наконец прихода в гости Александра Борисовича, торопливо освобождалась в соседней комнате от всего лишнего, мешающего немедленной любви.
– Ой, я так рада, так рада, ты даже не представляешь, как я рада тебя слышать!
– Клавдия Сергеевна, что ж ты так несешься?! – пробовал урезонить Турецкий. – Между нами, между прочим, города и страны, параллели, понимаешь, и эти… меридианы. А ты так кричишь! Спокойно, едрена корень. Чего наш Костик-то хочет?
– Кос…? Ах он? Ну да, значит, слово в слово: «Хотелось бы побывать на встрече гостей». Последнее слово большими буквами. «Если не тот уровень, может быть, пятый поможет, поскольку дело общее». И еще такая фраза: «Им там нечего скрывать друг от друга». Вот и все… Ну как там у вас? – сказала вдруг сухо. – Вы получили известие, что вам продлили командировку? Правда, за свой счет, но что поделаешь, да? Значит, вы скоро приедете? А что передать Константину Дмитриевичу?
– Чего это ты ни с того ни с сего на «вы» заговорила? Или вошел кто? Мужа завела наконец?
– Ой, да ну что вы говорите, Александр Борисович! – замялась она.
– С тобой все ясно. А я так рассчитывал… Передай шефу: я все понял. Буду стараться. Что получится, не знаю. Там не наша епархия, могут и взашей вытолкать. Эх, Клавдия, а я тут сижу в одиночестве и нашу любовь вспоминаю. Изменщица ты!
Впрочем, у Турецкого не было никаких оснований ревновать эту незамужнюю, располневшую к сорока пяти годам, но вовсе не растерявшую свои прелести женщину. Если уж кто-то и мог бы предъявить ему счет по этой части, то именно она. Лет с десяток назад случай подкинул им реальную возможность объединить обоюдные желания. Они едва не лбами столкнулись на выходе из прокуратуры: Клавдия – статная и рослая, с многочисленными кульками и авоськами и Александр – поджарый и готовый к подвигам, в привычной своей манере покручивающий на пальце брелок с ключами от машины. Было бы откровенным хамством не предложить ей свои услуги. И разумеется, было бы неверным жестом с ее стороны – не оценить его давнего интереса к своей особе. Все, казалось, уже на мази, но тут была допущена роковая ошибка. Мужчина изменил главному принципу всех революционеров и влюбленных – «Вперед, а там разберемся!» Женщина же – широко известной пословице: «Куй железо, пока горячо». Словом, она… начала рассказывать о себе, а Турецкий – слушать. И вдруг совершенно неожиданно для себя, подобно острому, болезненному уколу, он ощутил к ней приступ почти сыновней нежности, который вмиг угробил все его возвышенные и нечестные помыслы. Клавдии оставалось лишь недоумевать, как это Александр Борисович умудрился «забыть» о каком-то экстренном задании Меркулова. Он торопливо застегивал рубашку, что-то клятвенно обещая при этом, она запоздало компенсировала несостоявшуюся страсть горячими, почти материнскими поцелуями – в дверях, на выходе и даже у лифта, после чего между ними, как ни странно, установились легкомысленные, с легким сексуальным оттенком отношения, не переходившие в нечто более серьезное – с фривольными намеками, подковырками и так далее. Но в Клавдии что-то явно изменилось: она просто похорошела, а под глазами время от времени стали появляться темные полукружья, происхождение которых не составляло тайны для такого опытного сердцееда, как Турецкий. Это значит – не он открыл ей сияющие выси, нашелся, видать, такой же проходимец, который, подобно шельме из старого анекдота, произнес коронную фразу: «А это все, дамочка, пустое, лучше пройдемте в койку!» И таки увел. Замуж Клавдия не вышла, но телесно добрела, и уже невозможно было без вожделения наблюдать ее сдобные формы. Меркулову завидовали: иметь такую секретаршу – мало не покажется. Но Костя ценил в ней верность и отменные деловые качества, что в наше время может показаться редкостью. И резко пресекал любые поползновения в ее сторону. Клавдия платила ему преданностью. Все это знал и видел Турецкий почти ежедневно и тем не менее сожалел о своей давней минутной слабости, ибо подобные женщины, а уж он-то в этом был уверен, очень энергичны в постели. Но как проверить – вот вопрос!…
– Саша, – зашептала она так стремительно, причем в самое ухо, что Турецкий невольно отстранился от трубки, – ну как ты не понимаешь, что я не могу объяснять всякому знакомому, о чем и с кем говорю по телефону! Приезжай! – И она так вздохнула, что, будь у Александра Борисовича крылья, он бы в два взмаха достиг ее уютной квартирки на одиннадцатом этаже дома-башни в Орехове-Борисове, то есть в прямом смысле у черта на куличках, и уж теперь без всяких предисловий и извинений спикировал бы с высоты своего полета, как ястреб на добычу… Да, ястреб, однако…
Нелегкую задачку подбросил Меркулов. Его или, может быть, кого-то повыше интересуют именно гости международного семинара, а не главные действующие лица. Вероятно, не Уильям Перри, министр обороны, а, к примеру, Бобби Паркер, несмотря на то что нынешнюю выборную гонку этот бывший генерал проиграл с треском. Но… мужик он далеко не старый, миллиардер, сенатор-республиканец. Значит, не без перспектив. И другой гость, обозначенный в программе: Георгий Ястребов, тоже, кстати, генерал, еще недавно, можно сказать, третье лицо в России. А по популярности – безусловно второе. Ну и чего они оба приехали на этот долбаный семинар, где будут обсуждать, как принять вчерашних друзей России в круг ее вечных врагов и при этом сохранить на лице благостную мину?…
А нам тут, значит, нечего скрывать друг от друга? Намек тоже ясен. Другими словами, можно за помощью обратиться в «Файв левел», санкция сверху дана. Каков же вывод? Чего-то наши знают, о чем-то догадываются, но сказать не могут. Собачья жизнь…
Турецкий снял трубку, набрал трехзначный номер:
– Пит, ты был прав, к вечеру обстоятельства чисто по-русски приняли новый оборот.
– Значит, с тебя, – хмыкнул Реддвей. – Заходи.
У Турецкого не раз уже был повод убедиться, что дружба с Питом вещь полезная и перспективная. Но чтоб дружить, надо быть искренним. Хотя бы в определенных рамках. Этот здоровенный мужик, напоминающий обликом кинематографического техасского шерифа, мог представляться таким незащищенным и податливым, что даже заслужил прозвище Мягкая игрушка. Но при всей внешней мягкости, знал Турецкий, это был тот случай, когда, как говорится, где сядешь, там и слезешь. Он сказал об этом Питеру, тот долго выяснял суть фразы и при этом хохотал как сумасшедший. Понравилось.
Уже на следующий день он организовал дело таким образом, что Турецкий был представлен министру обороны Штатов, и Билл, как старый приятель Пита, лично пригласил русского профессора на свой доклад, а заодно и на все прочие.
– Я ж говорил, что старина Билл сделает все как надо, – не без самодовольства заметил Питер.
– Вижу, вы давно знакомы? – поинтересовался Турецкий, чтобы сделать приятное Реддвею. – Он тоже из университетских профессоров?
– Если знаешь, зачем спрашиваешь? – прищурил один глаз Питер. И добавил негромко, будто не придавая сказанному ни малейшего значения: – Он входил в Консультативный совет по внешней разведке при президенте. Понимаешь?
Турецкий кивнул: под «крышей» таких приятелей жить можно.
Следующий шаг, который следовало предпринять, зависел от того, удастся ли подобраться вплотную к русскому «гостю».
Генерал приехал в сопровождении свиты. Но в здание центра прошел с одним помощником. Турецкий ненавязчиво пошел ему навстречу и, «неожиданно увидев», расцвел в улыбке:
– Здравия желаю, Георгий Иванович! – Военные же любят четкость.
Высокий и стройный генерал-полковник Ястребов замедлил свой широкий и пружинистый шаг и взглянул на Турецкого, припоминая. Александр Борисович не дал развиться сомнению:
– Александр Борисович Турецкий, к вашим услугам, товарищ генерал. Профессор «Файв левела», открытого здесь по вашей инициативе. А вообще-то старший следователь Генпрокуратуры России, если изволите помнить.
– А-а, ну как же! – Генерал протянул и крепко пожал Турецкому руку, но было заметно, что он не очень-то вспомнил, поскольку бросил выразительный, хотя и короткий взгляд на своего помощника. В том смысле, что выясни и напомни, о чем бишь тут речь. – Так, значит, мы находимся в ваших владениях?
На генерале был отлично сшитый, по спецзаказу разумеется, костюм, неброский, модный галстук, и вообще он имел вид преуспевающего политика. И зычный голос его, приученный к митингам, сейчас, в соответствии с моментом, приятно, бархатно рокотал.
– Нет, – улыбнулся Турецкий, – здесь размещаются наши соседи. А «Пятый левел», как вы помните, фирма закрытая.
– Ну конечно, конечно, – покровительственно заметил генерал, явно теряя интерес к собеседнику. – Надеюсь, мы еще увидимся.
– Благодарю вас, – склонил голову в легком поклоне Турецкий. И подумал: «Нет, с этим каши не сваришь. Но ненавязчивое внимание к своей персоне он, пожалуй, не сочтет проявлением особого интереса некоторых российских спецслужб, на которые пока не распространяется его влияние. Возможно, придется заходить с другой стороны… Поэтому интересно, каковы взаимоотношения Билла Перри и Боба Паркера? Придется опять заряжать старину Пита…»
Семинар тек чинно и столь же рутинно. Докладчики говорили по-английски, и синхронисты тут же переводили тексты выступлений на языки гостей. Эмоциональные всплески могли ожидаться разве что со стороны российского генерала. Но тот молчал, воткнув в уши улитки, по которым ему вещал по-русски переводчик. И поза его была спокойной, даже сонной.
Индифферентно вел себя и Паркер. Лишь один, быстрый и внимательный, взгляд на русского генерала выдал его непонятный интерес. Вот в чем тут дело, понял Турецкий. Они, возможно, решили встретиться, но пока проявляют полнейшее равнодушие друг к другу. В жизни, увы, так не бывает. Переигрывают мужики, а ведь оба они – люди азартные, останавливаться на ходу не привыкли. Что тот генерал, что этот…
Любопытный, между прочим, состоялся утром диалог у Турецкого с Реддвеем. Мягкая игрушка лениво эдак, словно без всякой цели, спросил:
– А на кой вам все это надо? Кто в мире всерьез относится к вашей оппозиции? Да хоть к тому же Ястребову?
– Скажи, Пит, а лично тебя и, следовательно, Америку, – Турецкий пустил точный шар в патриотизм Реддвея, – кто больше устраивает в Белом доме: Клинтон или этот Паркер, который прибыл сюда неизвестно с какой целью?
– Разве могут быть сомнения! – фыркнул Питер.
– Понимаешь, насколько нам важно, чтобы ваша уверенность также распространялась и на Россию? А наш опальный генерал никак пока что не гарантирует такой уверенности – ни вам, ни нам. Так что будем делать?
– Я заинтересован в вашем Президенте. Поэтому и дело может оказаться общим… – важно заметил на это Реддвей.
А в конце дня, после вечернего заседания, Реддвей, проходя мимо, положил на пюпитр Турецкого лист компьютерного набора. Александр пробежал глазами текст, обернулся, отыскал взглядом Питера и сдержанным кивком поблагодарил. Мягкая игрушка умудрился раздобыть закрытую распечатку программы семинара, составленную для участников, где педантичные хозяева расписали по минутам время пребывания гостей центра, вплоть до посещения туалета. Впрочем, последнее – исключительно по желанию. Но вот время, выделенное для личных нужд, заинтересовало Турецкого. Он был уверен, что в рабочие дни семинара в шикарных апартаментах типа люкс, как сказал бы русский человек, ни встреч, ни тем более серьезных бесед состояться не может. От прослушки нет гарантии. Значит, что? Либо личное время, либо общая прогулка в альпийскую зону с катанием на лыжах.
Питер выслушал резоны Турецкого и согласился.
– Твое присутствие может им помешать, а если мы отправим в горы веселую пару – Кэт Вильсон и Ника Барагина, снабдив их соответствующей аппаратурой, будет, как ты говоришь, самое оно, так?
– Вот именно. Тип-топ.
– О! Новое! Объясни, – обрадовался лингвистической находке любитель русских идиом и просто идиотских выражений Реддвей.
Самое странное, что, объясняя, Турецкий и сам понял, как богат и могуч запас духовной прочности русского народа.
Встреча состоялась-таки, как и предполагал Турецкий, во время лыжной прогулки. Правда, ближние подходы к притомившимся лыжникам наглухо перекрывала охрана экс-кандидата в американские президенты и российского генерала, работать пришлось издалека, но запись была четкой, поскольку уникальная аппаратура предназначалась, вообще-то говоря, для более серьезных целей. Английский язык генерала, конечно, был ужасен, и тем более странной казалась тема беседы, в которой как раз тонкости языка и могли иметь какое-то значение. Речь шла о пословицах и поговорках, собранных четыре с половиной столетия назад Эразмом Роттердамским. Потом говорили о конституции средневековой Венеции, определяя ее историческую ценность в наши дни. Никчемный какой-то разговор…
Однако при этом отдельные фрагменты беседы, как показала видеосъемка, фиксировались собеседниками в блокнотах, которые они затем молча предъявляли друг другу. Но шара-зонда, который в этот момент мог бы пролететь над ними, под рукой не было. Упущение, но ничего не поделаешь: все предусмотреть невозможно. Все же остальное было предельно безобидно и никак не могло уличить собеседников в каком-то тайном сговоре.
Реддвей, заинтересованный прежде всего в том, чтобы в записи не оказалось материалов, способных нанести ущерб Америке, лишь пожимал плечами: стоило, мол, гонять занятых людей за подобными пустяками и рисковать драгоценнейшей аппаратурой, многие компоненты которой имелись в единственном экземпляре.
Турецкий без конца просматривал видеозапись и прослушивал текст, пытаясь понять, чего ради эти два важных лица совершили перелеты через полмира и так долго разыгрывали свою абсолютную незаинтересованность друг в друге. Что-то очень серьезное должно было стоять за всеми этими пословицами и конституциями. Но что?!
