Kitobni o'qish: «Кровавый песок»
Москва 2000
Пролог
Как многие, Отец считал, что имя это больше чем фамилия. На всех документах я подписываюсь Роберт Клифланд Третий. Как и мой Отец, я занимаюсь инвестициями. Основы благосостояния нашей семьи заложил, Дед моего Деда, оба были пасечниками и обоих звали Джерри.
Почему я вдруг оказался Третьим, если мой отец всегда звался Первым, в отрочестве объяснила мне Мать. После школы я регулярно ждал, когда ее серый «плимут» замелькает за полоской живой изгороди и с шипением повернет в мою сторону. В первом отрезке детской памяти, о котором я могу с уверенностью сказать, что помню себя, закрепилась одна ее просьба:
«Сладкий мой, если чего и нужно бояться в этой жизни, так это тишины и машин. Поэтому обещай мне, что если ты даже абсолютно уверен в своей безопасности, пожалуйста, будь от этого подальше».
Ее водительские навыки отчасти подтверждали сказанное. Однажды мне пришлось нарушить наш уговор. Занятия закончились немного раньше, а мою подвесную скамейку, на которой дочитывались библиотечные книжки неожиданно, покрасили. Сидеть на траве я не позволял себе из-за врожденной брезгливости к неконтролируемому контакту с каким-нибудь пауком или гусеницей. Лучшим местом для наблюдения за дорогой и изгородью мне тогда показался невысокий бордюр, подпирающий тротуар. Когда среди дня пустел школьный двор, и улица перед школой практически вымирала, то в тихую погоду можно было услышать, как отправляется двухчасовой, Южно-Дакотский поезд. Наш городок называли крупным, но за много лет он так и не дотянулся до станции, и чтобы добраться до вокзала от места, где я сидел, без остановок на светофорах и при не слишком аккуратной езде требовалось не менее десяти минут. Обычно после отправления поезда появлялась Мать. Не помню точно, что-то меня отвлекло от дороги, но я очнулся от резкого вопля клаксона из оказавшегося в полуметре от меня хромированного автомобильного радиатора. За рулем сидела женщина, мало напоминавшая мою мать, она была чрезвычайно рассержена. Cолнцезашитные очки подчеркивали неестественный цвет лица: мертвенно-бледный.
Женщина дождалась, пока я забрался на заднее сиденье, и ни слова не говоря, резко развернула «плимут». Мы ехали в противоположную сторону от нашего дома. Мама привезла меня на кладбище. Зачем, спросить не решался. Она включила ручной тормоз и, не поворачиваясь, произнесла:
«Оставь сумку и вылезай».
Я огляделся. Кроме нашего пикапа у кладбищенского забора расположились еще два больших, черных автомобиля. Мать взяла меня за руку и повела за ограду. С улицы казалось, что внутри совсем другой свет – как-то темнее. Это было не так. Судя по всему, мама не раз здесь бывала. Она не торопилась. Почти все надгробия были выше меня. Я старался смотреть под ноги, потому что опасался упасть в свежевырытую могилу, о всегдашнем существовании которой хорошо знал из детских страшилок. Тем не менее, это был не страх. Подобное чувство я испытываю и сейчас, когда попадаю на любое кладбище. Совокупность жизней собранных судьбой за много лет на такой сравнительно маленькой территории превращает меня в ребенка…
Размеры надгробий уменьшились. Мама отпустила мою руку. Я поднял голову. Она покусывала губы, подмоченные влагой вытекавшей из-под очков. В каждой линзе я видел себя, стоявшего рядом с небольшим крестом. Мама, вдруг спохватилась и полезла в сумочку.
«Роберт Клифланд Второй» – был выбито на кресте, а в основании: «Мы никогда не забудем тебя, малыш. Прости нас. Мама и Папа». Обе надписи я прочел, раз по пять. Перебрав цифры, я понял, что родился через одиннадцать месяцев после его смерти, а сейчас был уже вдвое старше него. Мне пришлось догонять Ма. Ее левая рука была занята, в ней дымилась сигарета, она позволила взять себя за похолодевшую правую руку.
В сотне метров от нас в сторону выхода двигалась черная вереница людей. К воротам мы подошли одновременно. Мама придержала меня, чтобы пропустить их вперед. Шесть мужчин разного возраста и три женщины тихо переговаривались между собой на непонятном языке. Они немного смахивали на индейцев.
Мать опять загнала меня на заднее сидение. Я спросил у нее, кто эти люди.
«Я думала, ты спросишь меня что-то другое», – сначала ответила Ма.
Конечно, я должен был спрашивать о могиле, но не знал, как.
Она пристроила «плимут» за процессией черных авто и ответила:
«Твой брат очень любил тишину. Он постоянно затыкал себе уши. Я не заметила, когда это произошло последний раз. Его сбила машина».
Иностранцы повернули к вокзалу. Пока мы стояли на светофоре, Ма, сказала:
«Не знаю, твой отец говорил, что они из России. Кажется это русские».
Она больше не отвечала на мои вопросы.
Отец был не прав. На кладбище мы видели армян. Настоящих русских я встретил через несколько лет в Нью-Йорке. У них была белая кожа, странные глаза и они понимали наши шутки. Их сетования об необъятных размерах русского рынка и залежах цветных металлов казались мне роскошной витриной плохо организованного прилавка. Но я не хотел торговать, я хотел иметь. Я хотел построить свою страну, свой мир и пусть в нем будет эта дикая русская охота и красивые, добрые женщины, о которых немало говорили мои собеседники.
Утром я звонил Отцу. Старик активно осваивал шестой десяток. Я застал его под руками парикмахера. Он готовился к презентации запуска своего нового спутника. Наш разговор мог оборваться на каждой фразе. Длинных объяснений он не любил.
«Прежде всего, им нужны деньги». – Я закончил вводную часть.
«У них уже, что-нибудь есть?» – спросил Отец.
«Только визитки и карта».
«Карты?»
«Карта. Карта России с отметками районов перспективного вложения денег».
«И она уже у тебя?»
«Пока нет».
«Интересно посмотреть. Когда она будет у тебя, звони».
«Подожди, Отец! Они уже в самолете. Но мы договорились о встрече».
«Ты, так говоришь, словно уже забронировал билеты в Россию».
«Почти».
«Хм… Где ты там собираешься жить».
«Не знаю».
«Советую для начала построить себе гостиницу. Эти русские…Вряд ли у них есть что-то свое, приличное.»
«Я подумаю».
«Кстати ты обсудил свои планы с Марией?»
«Нет.»
«Тогда разбирай чемоданы».
Отец отключился, или может, это неловкий парикмахер подрезал невидимую волну сотового телефона. Он был прав, главным препятствием на моем пути станет мнение Марии, которое отец высоко ценил. Но я не считал, что она будет против.
Роберт Клифланд Первый очень привязан к моей жене. Пожалуй, больше чем я сам. В каком-то смысле союз с Марией трудно назвать браком, это скорее продолжительное и очень глубокое знакомство. Все, что я могу сказать о ней, я знал с самого начала, с первого дня нашего знакомства на университетской вечеринке. Гордая, целеустремленная и своенравная женщина. Все остальные сведения укладываются в одно слово и одно предложение. Она адвокат, и она родом из Праги. Ее родители политические эмигранты, они преподавали в университете, где мы познакомились. Говорить о себе, или о чем-нибудь произошедшем с ней более полугода назад, ей просто лень. У нее хорошая память, но все, что она задерживает в своей памяти, используется только для работы. Эта особенность, наверное, помогла растянуть наши отношения; за все годы активного деланья карьеры мы не разу не произносили слова «семья».
Все изменилось со смерть Матери. Слово «семья», произнес Отец, когда вместе со мной на похороны приехала Мария. Перед гробом Матери хитрый старик взял с нас клятву выполнить первое желание, которое ему представится, как только закончится траур. Предчувствия меня не обманули. Желанием Роберта Первого было публично узаконить нашу связь. В общем, все было неплохо, хотя я опасался реакции Марии. Но Клифланд сыграл на опережение, решив установить своеобразный культ Марии: ее день рождения стал главным в нашей семье, ее друзья стали приглашаться туда, где им раньше ничего не светило, в конце концов, при любом нашем разногласии, отец принимал ее сторону. Поэтому я не удивился, с каким невозмутимым и благодушным видом моя подруга почитывала сценарий экзекуции, на которой ей предстояло расстаться со своим привычным холостым положением. К роскошной свадебной церемонии, Клифланд Первый расчетливо приложил набор презентов, которые я бы назвал даже не подарками, а скорее поучительными вложениями денег. Но самое главное отец выбрал верный момент и отказаться было нельзя. Старик подсознательно искал моральной сатисфакции за потерю жены и друга.
Будучи опытным инвестором, он понимал, что развитие проекта, напрямую зависит не столько от участников, сколько от геополитических условий, в которых они существуют. Чтобы окончательно подавить сопротивление, он устроил так, чтобы, мы, как минимум год, могли постоянно существовать хотя бы в одном штате. Мария неожиданно получила сразу несколько выгодных клиентов, проблемы которых требовали ее неотлучного присутствия в Нью-Йорке.
Для меня Отец приготовил более изысканную ловушку.
Не слишком богатый Инвестиционный фонд, в руководстве которым, я имел в меру обременительную положение, выигрывает тендер Госдепартамента на реализацию программы экономической помощи странам Восточной Европы. Соревнование за эту программу, было одной из моих многочисленных попыток проявить инициативу. И вот победа. Совет директоров с радостью вешает на меня всех собак. Мгновенно арендуется две приличных квартиры в Нью-Йорке и Вашингтоне. За пять лет совместной жизни Мария и я наконец-то проводим вместе ночь за ночью, утро, вечер и каждые выходные. Изредка нам позванивает Отец. Он без споров соглашается перенести день бракосочетания в связи с переездом и обустройством нового жилища. Следующую отсрочку исполнения приговора он взял на себя.
Клифланд Первый ввязался в проект глобальной спутниковой системы. Вскоре в мой Вашингтонский офис зачастили делегации из Восточной Европы. В основном, русские. Или, как у них там говорят, новые русские, кто их разберет.
Как я и предполагал, уехать в Россию в первый раз было гораздо проще, чем второй и третий. Два месяца жизни глаза в глаза утомили мою невесту. Она пошипела для приличия, но мнение выразила одобрительное.
Наскоро оценив столицу русских, я вспомнил совет Отца и начал подбирать площадку для возведения гостиницы. Оказалось, что в Москве все уже выбрано и ждали только денег. Я еще не успел наловчиться открывать замысловатые окна в квартире, арендованной на Кутузовском проспекте, как у моей гостиницы появились собственные окна. Когда на флагштоке перед парадным подъездом подняли американский флаг, мне показалась, что мир, который мне нужен, можно построить и здесь. Праздновать открытие отеля «Корона Республики» я отправился домой. Свадьбу пришлось отложить еще раз, потом еще и еще.
Три года просвистели, как три пули, угодив куда надо. За это время я открыл в Москве достаточно солидное представительство фонда, построил еще пару гостиниц у Черного моря (это на юге России), заложил бизнес двух радиостанций, расширил поставки американского оборудования и русского металла.
Теперь я считал, что научился вести дела в этой странной стране. Самое главное я наловчился заранее определять, с кем надо делиться и в какой последовательности. А здесь это действительно самое главное! Если допускать, чтобы люди просили сами, то отдавать приходилось много больше, и в самое неподходящее для расходов время. В среднем я появлялся в России, три-четыре раза в год, но раз от раза срок моего пребывания многократно увеличивался. Последствия задержек приходилось гасить долгими телефонными разговорами с Марией. И всякий раз я отбивался забавной русской поговоркой: «Долго запрягают, но быстро ездят».
Однажды я переборщил так, что моя вечная невеста серьезно испугалась и поехала в Москву. А просто оказалось, что целую неделю я не выходил на связь, мои русские партнеры утащили меня на охоту. В их жизнь охота вошла в привычный развлекательный пакет, для меня же она осталась экзотикой, поэтому я согласился.
Русские объяснили: чтобы прилично поохотится даже в такой огромной стране, все равно нужно забираться очень далеко. Телефоны в такой глуши бессмысленны, да их намеренно не берут, из соображений как прагматических (чтобы не потерять, не утопить, не сжечь в костре), так и физиологических (отдохнуть от дел). Не могу сказать, что я хорошо освоил стиль общения русских, но законы тесных, дружеских компании во многих случаях интернациональны. Без добычи возвращаться – дурная примета, значит, зверя надо ждать, сколько он того захочет. Так и выбралась целая неделя.
Известие о том, что Мария подлетает к Москве, застигло меня, как только наши машины появились в пределах кольцевой дороги. Кто-то из охотников все-таки взял с собой мобильную трубку. Времени, чтобы привезти себя в порядок уже не оставалось, поэтому мои товарищи вызвались проводить меня в аэропорт и как-то поучаствовать. Три джипа, эффектно заштукатуренных грязью, изменили курс. Мы успели.
Мария явно переусердствовала в просмотре программ CNN. От трапа «боинга» ее сопровождали три одинаковых «шкафа», так говорят в России о телохранителях со специфическими достоинствами. «Шкафы», завидев на своем пути подозрительную группу людей, одетых в камуфляж, немного заволновались и сгрудились вокруг Марии. Я осмотрел своих спутников. Неделя походной жизни сгладила наши отличия и теперь мне самому, предстояло сделать первый шаг навстречу грозному эскорту. Мои товарищи мгновенно разобрались, кто является нашей целью, и двинулись за мной. Телохранители напряглись. Нас разделяло не более шести метров. Каким-то образом Мари наконец вычислила меня и разрядила ситуацию. Из-за покатых плеч своих защитников и завопила:
«Роберт, бога ради, они думают, что ты – русский!»
«Шкафы» беззвучно раздвинулись и выпустили в мои объятия благоухающую парфюмом чешскую американку. Запустив руки в мои волосы, она прошептала:
«Так как ты жив! Эти ребята работают за твой счет. Не вздумай спорить. Сам виноват».
Отстранившись, она произнесла фразы для моих друзей, жгучие, как кипяток:
«Как дела товарищи? Меня зовут Маша. Привет».
Все звучало с сильным акцентом, но никогда прежде, ни во сне, ни в бреду, ни перед газетным киоском, ни при каких условиях, моя жена-невеста не произносила ни слова даже по-чешски.
Ожидаемого скандала я все-таки не получил. Она потребовала показать Москву, организовать обед в моих апартаментах, к тому времени я уже снимал скромный особнячок в поселке Сокол. Я оставил нам один джип, остальные уехали принимать цивилизованный вид. В бритве и душе мне было отказано. Судя по всему, тот, на кого я был похож, Марию устраивало.
До первых признаков голода мы без остановок кружили по городу. Мария с любопытством царапала свои нежные ладони о мою щетину и очень редко смотрела в окна. За обедом она заявила, что вечером летит обратно, я попытался уговорить ее остаться, на что она ответила.
«Дурачок, ты хочешь, моей смерти. Каждый час в этой стране сокращает мою жизнь. Твою, кстати тоже, просто ты не хочешь это признать».
Странно это было слышать. Не могу сказать, что все этапы моей работы в России проходили гладко. Пару раз портили машину, причины – два неудачных угона. Последний раз ворам повезло. Машину быстро нашли, но правда, с полностью выжженным салоном. Деловые конфликты с конкурентами, органами порядка и прочими гасились моими русскими партнерами, по договору эти проблемы они брали на себя. К тому же, территория нашего представительства хорошего охраняется. Тем не менее, ежедневное существование рядом с охранниками в любом количестве я не допускал, естественно, за исключением неожиданного приезда Марии. Три «шкафа» пополняли объемы желудков в соседней комнате.
Мне захотелось сменить тему.
«Мария, откуда ты знаешь русский?»
«Ты видимо уже забыл, какое количество русских разговорников раскидано по нашему дому».
Этого я действительно не помнил.
«И не вспоминай, я все сожгла».
До вылета последнего самолета в Нью-Йорк оставалось часа три. Следующий был только утром. Я попробовал отвлечь Марию, напомнил о сувенирах, которые накупили мои люди, по ее списку. В результате строгой сортировки у меня осталась ровно половина. Мария свалила «лучшее» в пустой чемодан и выпалила.
«Поехали…»
Мы возвращались в Шереметьево. Отмытый от грязи джип оказался «лэндровером». Мария оставила охранников при чемоданах, а сама направилась в зал прилета. По аэропорту прозвучало объявление о посадке рейса из Франкфурта. Жена-невеста прислонилась к таксофону, и мы стали чего-то ждать. Минут через пятнадцать у проходных турникетов замаячили прилетевшие пассажиры. Наконец она вспомнила про меня.
«Роберт, я смогу спокойно уехать, если буду уверена, что твоя жизнь в надежных руках.»
«Ты хочешь сказать, что сейчас мы встречаем какие-то надежные руки?»
Не ответив Мария, вдруг замахала руками. От группы одинаково благообразно одетых европейцев отделился неприметный человек и зашагал к нам такой же неприметной походкой. Мария поздоровалась с ним первой. Следующей была моя очередь.
Мария улетела, как обещала, этим же вечером. На прощанье она прошептала:
«Боби, ты же знаешь, все, что я люблю, можно пересчитать, на пальцах. И я не хочу, их терять. Послушайся, пожалуйста, мистера Шайдлека. Кстати, твой папа нас скоро удивит».
Мистера Шайдлека Мария представила, как своего бывшего клиента, а также очень авторитетного специалиста, которому ничего не надо платить. В машине я у него поинтересовался за что не надо платить. Он ответил:
«За беспокойство».
«Можно конкретнее?»
«Моя профессия – научить клиента самостоятельно предупреждать опасность на два, три шага вперед».
«А если, допустим, я сам не знаю куда отправляюсь?»
«Тогда это буду знать я», – отрезал приветливый Джон Шайдлек и уставился на летящую за окном ночную Москву.
Знакомство с Шайдлеком, значительно расширило мой кругозор. Оказывается, жизнь в отдельном доме опасная шутка. За два последующих дня, он уговорил меня усовершенствовать пассивную и активную охрану дома. Некоторое оборудование заказали в России, но основное пришлось выписывать из Германии. Пока заказ выполнялся, Джон взялся за меня. В течении месяца, без скидки на усталость, два – три часа каждый вечер отдавалось на лекции-беседы о проблемах охраны бизнеса. Я словно учился заново ходить, водить машину, смотреть на людей, а также делать то, что раньше не приходило мне в голову. Например: машину нужно парковать все время в разных местах, а перед тем, как открыть дверцу – заглянуть под капот для проверки на наличие взрывного устройства. Как-то я подумал, что меня элегантно вписывают в агентурную сеть, и поделился этими соображением с Марией. На другом конце планеты ехидно засмеялись и сказали:
«Джон мне говорил, что его работа – выявлять агентов, а не плодить. И потом он мне обещал вернуть тебя домой в целости. Я буду любить тебя даже завербованным».
Ее ирония раздражала. Традиционно Мария интересовалась моим возвращением, а я традиционно отшучивался. Теперь судьба проектов, на которых я собирался зарабатывать, решалась на самом высшем уровне, и успех или не успех некоторых касался бюджета всей страны. Одновременно увеличивалось количество государственных чиновником и комиссий различных уровней, которых приходилось проверять на прочность. Без иронии: в конце концов, многие сдавались, а срок определялся суммой. Поэтому проснуться под подозрением в шпионаже мне совсем не хотелось. Мария уговорила меня ничего не менять. Наши занятия растянулись на месяц. В день, когда Шайдлек запустил ток в последнюю линию обороны моего особняка, на моем столе, вместе с утренней почтой, появилось свадебное приглашение.
«Мистер Роберт Клифланд Первый и Мисс Соня Канни имеют честь пригласить вас на свое бракосочетание». Я держал в руках официальное желание Отца имплантировать в себя лоскуток молодости. Папа действительно удивил.
По телефону Мария, подтвердила содержание приглашения и то, что меня ждут. Точнее нас. Для Шайдлека приглашение дублировалось. Только в Америке выяснилось, что все это бессовестный обман. Мария сговорилась с отцом. Малой ложью они хотели выманить меня из России и наконец запустить процесс нашего собственного бракосочетания. Я психанул и полетел обратно.
Честно говоря, я и сейчас не имею ничего против. Метание между континентами немного поднадоело, но бросать все немедленно было бы преступлением. Шайдлек, кстати, в Америку со мной не летал, у него были какие-то дела в Москве. Но по возвращении я его почему-то там не обнаружил. Впрочем, оно и к лучшему. Не дожидаясь, пока Шайдлек вновь замаячит за моей спиной, и, не задерживаясь в Москве, вылетел в Анапу. Там на побережье Черного моря, должны были собраться крупные люди. Главным событием сходки объявлена закладка символического камня в строительстве курортной зоны международного класса. Лично меня там не ждали, я и так уже сделал достаточно для этого проекта: поговорил кое с кем в Вашингтоне, рассказал кое-что в Москве, открыл карту, нашел место, посчитал деньги и вот опять есть, за что выпить. Кстати, я давно уже не пробовал крепкие напитки.
В заключение банкета ко мне подошел мой давний, московский знакомый, консультировавший меня о порядках в российских деловых кругах. Он был не один. Его спутник много слышал о моих успехах и когда я вдруг появился собственной персоной, он решил не упустить случай. Узнав, что мне нет нужды рассказывать о себе, я спросил, чем занимается этот человек.
«У нас на Кавказе занимаются всем понемножку. В основном, я работаю с людьми, – ответил тот, оглядел окружающих, дал знак официанту и добавил: – С хорошими людьми».
Он был похож на какого-нибудь подрядчика, вербовщика рабочей силы или сутенера. Для подрядчика, впрочем, он достаточно сносно владел английским, для вербовщика обладал неделанным обаянием, а для сутенера – был терпелив и многословен. Подошел официант с подносом с разлитыми по трем бокалам винами. Мои собеседники взяли по бокалу. Третий предназначался мне. Меня ждали.
«Пригубить, не пить», – ободряюще заметил мой московский знакомый.
Я освободил поднос. Кавказец (кажется, он чеченец, хотя какая разница) произнес тост за знакомство и через два глотка предложил закрепить дружбу на охоте в местах, где не ступала нога человека.
После прилета Марии я зарекся злоупотреблять подобными приключениями, но сейчас меня ничего не связывало. Если бы все происходило в Москве, можно было еще выкрутиться, но на Кавказе, как меня предупреждали, отказ приравнивается к оскорблению. Я замешкался. Тут же мне предложили ружье, приоритет в выборе трофея и третий бокал. Теплая, ароматная жидкость собралось в моем теле, накопив энергию сравнимую с силой, раскручивающую взведенную пружину или напором горячей водой разрезающей многолетний лед. Видимо настало время устроить себе небольшой отпуск. Свое решение я пообещал объявить утром, и поменял тему разговора. Черт меня дернул поделиться с партнерами своими проблемами о выборе крыши на предстоящую ночь. Гостеприимный Саша, так звали кавказца – тут же предложил свой дом. Слово «да» было написано у меня на лбу.
Через два часа я лежал в мягкой, просторной, чуть прохладной постели. Предчувствуя приближающийся сон, я лениво разглядывал предоставленную мне комнату и размышлял, в какой последовательности буду высылать в Москву свои будущие охотничьи трофеи.
Первыми я думал послать рога. Потом приехать самому и привезти головы, но однажды в аэропорту я видел, как грузчики неаккуратно запихивали в фургон перевозки громадные рога. Их чуть не сломали. Поэтому лучшим вариантом было послать сначала голову, законсервированную в формалине, а потом явиться самому, с рогами. Тем более, что Саша говорил, что в Москве чучельники лучше, если же дело затянется, кавказец пообещал отдать мне оленя, который висел сейчас над моей головой. Но этот меня не очень устраивал. У него был слишком злобный вид, а мой олень должен улыбаться. Я попытался представить личико моей жены-невесты в момент получения свадебного подарка, потом натянул одеяло на самую голову и стал слушать тишину.
