Kitobni o'qish: «Дочь Ареса»
Глава 1
– Десять из десяти! Отлично! Как всегда! – выкрикнул Олег.
Стоял жаркий день 23 мая 2640 года. Солнце находилось в зените, и от жары и духоты не спасала даже тень от линии деревьев, в которой находились стрелки.
– Так может мне не ходить, раз все отлично? – с улыбкой произнесла Йона.
Олег, мускулистый, загорелый мужчина лет сорока, в потной серой футболке, которая не спасала от жары, и в серых брюках, мотнул головой.
– Ни в коем случае! – сказал он. – Навык нужно поддерживать. Вы посещаете стрельбы раз в неделю – это на самом деле, минимум из минимумов, чтобы не утратить умение. Чтобы развивать его и оттачивать, нужно делать это каждый день.
Йона перекинулась взглядом и улыбкой с Маркусом. «Оседлал любимого конька» – означало их немое переглядывание.
Для них на этот день это было все: стрельбы их группы закончились, подошла другая, где были совсем дети – семи-восьми лет. Совсем новички. И все – ее воспитанники. Они энергично и забавно махали ей, она улыбалась и махала в ответ.
– Ну, что какие типы оружия вы запомнили с прошлого раза? – услышала она вопрос Олега, когда малыши сбились стайкой вокруг него. Дети защебетали наперебой.
Подошел Маркус – парень с серыми глазами и серыми, почти пепельными, волосами; ему было девятнадцать и он был старше нее на три года; уже года два, как он трудился перевозчиком на транспортном катере. Маркус коснулся ее пальцев и она незаметно для своих учеников, как ей казалось, сплела пару своих пальцев вокруг его.
– Ну что, пойдем? – сказал он.
– Пойдем.
Они вышли с полигона и зашагали по мощеной аллее, ведущей к окраине поселка. На тренировки по стрельбе они старались записываться вместе, по выходным – на субботу, как сегодня, или воскресенье, а вот физподготовкой и рукопашным боем занимались раздельно: Йона в понедельник и четверг, Маркус – во вторник и пятницу.
Маркус покрутил головой, убедился, что никого нет, и притянул ее к себе, поцеловал в щеку. Она улыбнулась и опустила голову.
– Сколько там? – кивнул он на часы, которые Йона носила на запястье правой руки.
– Двенадцать сорок, – произнесла она, понимая, что время Маркуса не интересовало. Ему было просто приятно видеть, что она носит его подарок – наручные часы в желтой блестящей оправе и с черным кожаным ремешком. Механические часы были редкостью, и достать их было непросто.
– Знаешь, в следующие выходные привезут интересный фильм, – сказал Маркус. – Я хочу тебя пригласить.
– В кино? – растерялась Йона.
– Да, – улыбнулся Маркус. – Что-то не так?
Она сразу подумала о маме. Уже не было сил и желания скрывать свои отношения с сыном Хесуса, но она продолжала делать это, не понимая до конца, чего же она боится больше – реакции мамы или того, что отношения с Маркусом теперь для нее значили больше, чем она ожидала, и однажды придется раскрыть ему всю правду о себе.
– Нет, все нормально, – улыбнулась она, сдержав вздох, который чуть не сорвался с ее уст. – У меня есть время подумать?
– Конечно, cariño! Но только до завтра!
– До послезавтра! – крикнула она и засмеялась.
– Нет, до завтра! – рассмеялся Маркус, обхватил ее ладони своими, и начал слегка раскачивать ее руки.
– Послезавтра! – выкрикнула она, улыбаясь.
Маркус притянул ее и поцеловал в губы. Все в ней затрепетало, она сначала с упоением прильнула к его губам, а потом, испугавшись, пересилила себя и оторвалась. Огляделась вокруг и увидела группу ребят, пришедших с ними, но ушедших немного позже и наблюдавших теперь за ними как бы между прочим. Она быстро отвернулась, отпустила руку Маркуса и бодро зашагала вперед.
– Значит, послезавтра? – спросил он, подбежав.
– Ага, – сказала она и улыбнулась. Щеки ее покрылись румянцем.
Маркус зашагал задом наперед. Он зашевелил губами: «Я тебя люблю» – прочитала Йона по ним. Она растерянно опустила голову и заулыбалась. Теперь алыми были не только щеки, но и все лицо.
* * *
Последние несколько месяцев, кажется, с того времени, когда они начали с Маркусом по-настоящему встречаться, а не просто перекидываться «приветами» и «многозначительными» взглядами, мама брала ее на обслуживание Купола. Это означало ходить в мэрию, где располагался базовый ретранслятор, смотреть показания приборов, чинить, если что-то не так в основной и дублирующих системах, передавать данные в полис. Мама рассчитывала, что дочь сначала станет ей подмогой в этом, а потом и сменит ее. И Йона всякий раз гнала мысль о том, чтобы когда-то сменить маму, когда та приходила на ум (или же об этом в очередной раз напоминала мама) – от нее становилось не по себе. Впрочем, вся эта возня с железками сама по себе тоже не очень ее вдохновляла.
Но сегодня был особый день. Она все же решилась поговорить с мамой о своих отношениях с Маркусом. Дальше так продолжаться не может.
Она дошла до площади, обрамленной двумя колоннадами, имени маршала Арэте – по общему признанию конфедератов, величайшего из всех, ведь он смог остановить истребление человечества и заключить союз с машинами против Унии. Его мужественная фигура из гранита украшала самый ее центр. За овальной площадью следовала еще одна, только в форме трапеции.
Небо было абсолютно чистым и невероятно голубым, бездонным. Ионизированный слой Купола на высоте нескольких километров, напоминал радужные вкрапления разноцветных нитей в небесную ткань. Купол был важной частью защиты от микроботов, которые стали бичом многих живых организмов, в первую очередь людей, настоящим экологическим бедствием планеты. За несколько столетий их было произведено так много: разных видов и предназначения – что они заполонили все вокруг.
Она дошла до мэрии и поднялась по ее широким ступеням. У входа ее встретил Горан – долговязый андроид серии NR02 – развитие H6 в новом формате. Серия NR – NonReplikant – отличалась особым вниманием к воспроизведению человекоподобия, поэтому отличить Горана от человека с первого взгляда было невозможно. Название «репликантов», которое поначалу люди применяли к ним, не прижилось: они воспринимали себя как отдельный вид разумных существ, а не «репликами», каждый со своей индивидуальностью – так давно вышедшее из употребления наименование «андроидами»вновь стало актуальным, его они считали более чем достаточным для самоидентификации.
– Привет, Гор!
– Здравствуй, Йона, – учтиво ответил андроид и слегка поклонился. Чувствовалось его прошлое метрдотеля. – К маме?
– Ага, – кивнула она.
– Хорошо, – сказал Горан и улыбнулся.
Когда-то мэрия была городским музеем – теперь же здесь не было ни музея, ни города, в котором он когда-то находился. Внутри здание походило на склад, и если пройти чуть дальше, чем приемная мэра, пространство каждого этажа встречало вошедшего скоплением ящиков, мешков, картонных коробок, уложенных ровными рядами. В них хранились инструменты, стройматериалы, некоторые медикаменты, которые можно было хранить здесь без опасения, что они испортятся, различные химикаты, средства защиты, спецодежда и прочее.
Она прошла пролеты трех этажей, добралась до помещения на самой вершине здания. Высокая и широкая дверь в него была обита черной пленкой искусственной кожи, в скважину вставлен ключ. Постояв немного перед дверью, она собралась с духом и потянула дверь на себя.
Внутри пахло канифолью. Большую часть пространства комнаты занимала старинная аппаратура, дисплеи, провода. В центре находилась конструкция от пола до потолка, обвешанная металлическими ящиками и кабелями. Мама находилась с противоположной стороны ретранслятора и «колдовала» паяльником во внутренностях четвертого блока.
– Заждалась я тебя, – послышался ее голос. – Стрельбы полчаса как должны были закончиться.
Йона обошла конструкцию и встала неподалеку. Вера, худощавая женщина среднего роста с темными волосами, лет за сорок, была в своем неизменном сером рабочем комбинезоне. Рядом лежал раскрытый металлический кейс с инструментами.
– Не мерзнешь? – улыбнулась Йона. В комбинезоне здесь всегда душно.
Вера оглянулась, смерила Йону взглядом.
– Юморишь? Самой не помешало бы одеться по-рабочему, – сказала мама, после чего вернулась к работе. – Чем шутки шутить, лучше сядь у моноблока и следи за показаниями. Все помнишь?
Мамин настрой не очень вдохновлял на доверительные разговоры. Йона с упавшим сердцем села за большой деревянный стол, на котором был установлен черный, весьма старинный моноблок диагональю сантиметров шестьдесят. Справа от экрана стояла здоровенная бандура с осциллографом – резервный калибратор. Обычно на нем лежал дешифратор – штука, напоминающая видом шестигранный пенал чуть длиннее ее предплечья. Но сегодня он отсутствовал.
Каждый раз, когда она приходила сюда, она любовалась этим столом. Сейчас все, что используется в быту, изготавливают, за редкими исключениями, из металла и пластмассы. А этот стол был не просто из дерева – по словам мамы, ему было больше двухсот лет, и он был такой мощный, с массивными, прочными столешницей и опорами, густо-коричневого цвета, лакированный, со множеством выдвижных ящиков. Для нее он был гостем из далекого прошлого и словно сошел с архивной фотографии; сейчас таких не делают – уже давно люди пытаются сохранить и возродить «легкие» планеты.
– Да, все помню, – говорила Йона, слушая тарахтение моноблока и пытаясь сосредоточиться на графиках и таблицах на его экране, а не на предстоящем разговоре. – Это амплитуда, это мощность. Здесь нужно следить, чтобы кривая не ушла за желтую линию.
– Отлично, – произнесла нейтральным тоном Вера.
«Ага, уже лучше», – подумала Йона, почувствовав смену интонации.
– Ты когда поднималась, не видела Патрика? – спросила Вера.
– Нет, – озадаченно ответила Йона.
– Обещал прийти… – задумчиво произнесла Вера, не закончив фразу. – Ну что, как твои стрельбы?
– Нормально все. Десять из десяти. По каждому виду. Предложила Олегу освободить меня от занятий, а он уперся – нельзя говорит, пропускать, а то навык потеряю.
– Ну, правильно, говорит, – сказала Вера и подошла к моноблоку, открыла окно с таблицами, пробежалась глазами. – Ага, минус ноль целых тридцать семь сотых, а у меня за единичку уже ушло.
– Почему тогда ты не поддерживаешь такой важный навык? – с легкой ехидцей спросила Йона.
Вера сурово взглянула на дочь, потом улыбнулась. Она свернула окошко с таблицей, снова выведя графики.
– Ну для этого у меня есть ты. Ты ведь меня защитишь?
Взгляд мамы был уставшим, но теплым и добрым, с оттенком иронии. Она улыбнулась дочке, поцеловала в лоб.
– Все хорошо? – спросила она. – Что-то ты как-то напряжена.
– Да, мама, все нормально.
– Если из-за стрельб, я же тебе говорила – иногда чуток дай себе промахнуться, не будь такой совершенной.
– Так видишь, мама, системы наведения оружия сами многое делают, чтобы попадание было прицельным. Не получается вычислить зазор между их точностью и моими способностями.
– Ну, ты все равно, старайся, со временем получится, – сказала Вера и отошла к ретранслятору.
– Хорошо.
– Следи теперь за сопряжением блоков, открой график Link.
– Хорошо, – ответила Йона.
***
Вечером небо заволокло тучами, а потом пришла гроза, первая в этом году. За стенами дома стихия рвала и метала, как обезумевшая мать, потерявшая дитя.
– Как бы крышу не унесло, – произнесла мама.
Они сидели при свете ночника на кухне и пили чай с гренками. Мама всегда при грозе все выключала, боясь замыкания и выхода электрики и приборов из строя. За окном было довольно темно, несмотря на то, что старинные часы, тикавшие в зале, показывали 19:12.
– Что-то ты какая-то задумчивая в последнее время. Что-то случилось? – спросила мама, отложив гренку и взяв печенье. Она макнула краешек и откусила.
– Нет, ничего. Так… – начала Йона, и не придумав, как закончить фразу, замолчала.
– Случаем, не влюбилась? – сказала мама, пристально взглянув на нее, потом улыбнулась, прищурив глаза.
– Нет, что ты! – громко и резко запротестовала Йона, понимая, что своей реакцией выдает себя с головой. Маму не проведешь.
Она поглядела на дочь искоса и как-будто свысока, но ничего не сказала. Сделала вид, что поверила, но выражение ее лица прямо кричало Йоне, что она догадалась. Или уже все знает.
Над головой бабахнуло – настолько сильно, что и Йона, и Вера вздрогнули.
– Ну ничего себе, – произнесла мама, взглянув наверх.
«Сейчас или никогда!» – подумала Йона.
Она напряглась, вытянулась, готовая произнести речь. Мама отхлебнула из кружки и поймала взгляд дочери.
– Что? – Вера какое-то время ожидала ответа, потом посмотрела на себя, на свою светлую рубашку в желтую полоску. – Что-то со мной? На мне?
– Нет, не на тебе, – дрожащим голосом ответила Йона. – Я просто хотела спросить.
– Спрашивай. Я вся внимание.
Вера поставила кружку, прикрыла ее ладонями, и замерла, ожидая вопроса Йоны, но тут же отвлеклась на кружку.
– Горячо, – произнесла она и убрала ладони с кружки. Теперь она просто обхватила ее пальцами. Подушечкой указательного пальца правой руки начала отстукивать едва заметный ритм по кружке.
– За что папа полюбил тебя? – спросила Йона, так и не решившись сказать то, что хотела. Подумала начать издалека, с близкой темы.
– Я же уже рассказывала, – сказала Вера с интонацией, в которой читалось нежелание по-новой ворошить свою память.
– Нет, мама, я про папу спрашиваю. Почему он тебя полюбил, а не ты его?
Вера непроизвольно потянулась к носу, погладила. Задумчиво поглядела на дочь.
– А я не рассказывала?
– Нет.
Вера дважды потерла пальцем левый глаз.
– Честно говоря… Ну да, как я могла об этом рассказывать, если Эван сам никогда не говорил, за что…
Взгляд мамы стал далеким и грустным, она опустила глаза, пальцами левой руки начала потирать правую ладонь. За окном снова сильно ударило, засверкали огни, но мама не обратила никакого внимания, все сильнее погружаясь в себя. За столом воцарилось полное молчание. Прошло минуты три.
– Хотя… – произнесла наконец Вера. – Он сказал мне однажды, что его поразили мои глаза, когда он первый раз меня увидел… В них не было ни страха, ни заискивания. Он сказал, что его поразило то, что он впервые видел человека, который выглядит естественно, таким, какой он есть, когда на него не давят обстоятельства, тревога, нет желания понравиться…
Вера замолкла, потом усмехнулась.
– Почему ему так показалось? Знала бы ты, сколько страха и тревоги во мне тогда было на самом деле. Видимо, я была очень отчаянной, что выглядела настолько отважной.
Она снова усмехнулась и снова замолчала. Слышно было, как тикают часы в зале, как бьет дождь по крыше, и где-то вдалеке разрываются небеса. Мама погрузилась в воспоминания, а Йона не решалась прервать их своим оглушительным признанием.
– Слышишь? Твой Балбес вернулся! – произнесла мама неожиданно, так что Йона слегка вздрогнула.
За парадной дверью было слышно настойчивое, неприятное мяуканье Ахиллеса.
Йона быстрым шагом дошла до двери, взялась за ручку.
– Не пускай его, на руки возьми, – услышала она мамин голос. – А то он тут затопчет все! И я стану его личным Гектором!
«Гектором? При чем тут Гектор?»
– Ахилесса сразил Парис! – крикнула Йона.
– Тем более! – крикнула в ответ Вера. – Натаскает мне тут грязи – ему конец!
Мяуканье за дверью прекратилось. Йона присела, чтобы не дать прошмыгнуть коту, опустила ручку двери и медленно потянула ее на себя. За образовавшейся щелью сидел намокший, взъерошенный, достаточно упитанный кот лоскутного окраса – смесью черного и рыжего волоса с белыми «заплатами» по телу. Он яростно вылизывал шерстку на левом боку, не обращая внимания на звук двери. Снаружи, за крыльцом, по исчезнувшей под лужей тропинке неистово лупил дождь из крупных, как виноградины, капель.
– Кс-кс-кс! – позвала Йона.
Ахиллес оторвался от своего занятия и задумчиво поглядел на нее. Он жалобно и громко мяукнул во весь зев своего рта, потом начал облизывать переднюю левую пятку.
Йона протянула руки и взяла кота.
– Какой же ты мокрый! – воскликнула она.
Она приоткрыла дверь, немного вышла наружу и несколько раз встряхнула кота. Ахиллес замер, не дергаясь, но Йона почувствовала, что такое фамильярное обращение ему не по душе.
– Мама, принеси мне что-нибудь обтереть его здесь! Сразу не подумала!
Послышалось мамино ворчание и некоторая суета.
– За дверь хотя бы занеси! Что держишь его снаружи!
Йона затащила кота и села на невысокую скамеечку справа от двери. Она держала его одной рукой, а другой – гладила по мокрой голове, на которой шерсть торчала словно наэлектризованная. Ахиллес прикрыл глаза и довольно мурчал, не двигаясь, каждый раз ожидая новой порции ласки.
Жил он у них уже три года. Котенком его никто не хотел брать – не всем нравился его окрас и еще – из всего помета он единственный родился с дефектом на правой задней ножке, из-за чего прихрамывал. Кто-то сказал, что это из-за аномалии сустава в районе ахиллова сухожилия. Так и возникло его прозвище. Хромота, впрочем, не помешала стать ему достойным представителем своего вида – здоровым, упитанным, и гонять мышей, птиц, прыгать по деревьям, и кричать под окнами соседей в начале весны.
Мама принесла старую йонину майку.
– Ну что, давай приводить тебя в порядок, – улыбнулась Йона.
Улыбнулась и Вера: она стояла рядом, держа левую руку поперек груди, а другую прислонив вертикально, и ладонь при этом стала опорой для подбородка.
– Ну и где ты гулял три дня, Балбес? – мама почти никогда не называла его Ахиллесом, редко. – Видишь, как промок! – по-доброму пожурила она его.
Кот, глядя на хозяйку, благодарно промурчал в ответ.
***
Йона почистила зубы, набрала полный рот воды, чтобы прополоскать. Глядя в зеркало, она думала о том, что завтра точно расскажет о Маркусе. Ей, с одной стороны, было от чего-то очень страшно рассказывать об этом новом в ее жизни, с другой – ей был очень нужен мамин совет: как быть дальше. И еще мамино разрешение сходить в кино. Поэтому она «выпросила» у Маркуса лишний день – до послезавтра, чтобы собраться с духом. Она знала себя: могла решающий момент откладывать до последнего, а потом так и не решиться, или сделать все так сумбурно, коряво и некрасиво, что потом несколько дней не находила себе места, думая о том, как лучше было бы сделать.
Она сплюнула воду, снова посмотрела на себя. Глядя на свое худое, вытянутое лицо с редкими, но крупными веснушками, вьющиеся темно-русые волосы, спускающиеся до самых лопаток, она видела отца. Только глаза были мамины – зеленые, как драгоценные камни. У отца они были серыми. Внутреннему взору предстал образ папы: худощавый, лысый, с вытянутым лицом и теплой улыбкой, в свитере и черных штанах, он протягивает руки к ней, а она смеется, и неумело, неуклюже идет к нему. Самое отчетливое воспоминание детства – до жизни на Земле.
Она убрала все принадлежности в шкафчик за зеркалом, вышла из ванной, подошла к лестнице. Взглянула в темный зал. На кресле, свернувшись калачиком, мурчал, забывшись сном, Ахиллес. Мама согнала бы его, если бы увидела. Йона улыбнулась и пошла наверх.
По пути к себе она заглянула к маме, хотя ее комната была дальше от лестницы, чем собственная.
– Спокойной ночи! – пожелала она маме.
Та сидела на уже готовой ко сну кровати, в халате, с планшетом, и в очках разглядывала какие-то схемы. Вера отложила планшет, сняла очки и подошла к дочери. Они обнялись.
– Спокойной ночи, доченька! Приятных снов!
– Приятных снов! – пожелала Йона.
Комната Йоны, как и мамина, также располагалась на втором этаже их дома, находившегося на отшибе поселка, и многие годы служившего восточным дозорным пунктом – вплоть до их заселения сюда. Она вошла, прошла к кровати, где на слегка скомканном одеяле лежал ее планшет. Подняла его, чтобы убрать на прикроватную тумбочку. Экран от прикосновения засветился: была открыта энциклопедия на статье об энергии Ци. Йона на мгновение замерла, пробегая глазами по строкам. Вспомнился разговор.
– Рано или поздно придется открыться людям, – сказала мама.– Надо придумать что-то правдоподобное. Помню, в свое время я много читала про экстрасенсорику, энергию Ци. Можно начать с этого.
– Сменить одно вранье на другое? – сказала Йона.
– Если ты сразу вывалишь все как есть – это знаешь, как обухом по голове. Не все такие, как Дебора… Есть гарантия, что несмотря на все мои заслуги и твою замечательность, нас не выгонят? Я бы не хотела снова скитаться. – Тон Веры от начала к концу фразы становился все резче и жестче.
Йона не нашлась что ответить.
– Понимаешь, – смягчилась мама, видя реакцию дочери, – они уже будут знать, какая ты, привыкнут ко всем этим «чудесам» и «фокусам», к твоей необычности. Им уже проще будет принять правду о том, что за этим стоит.
«В этом что-то есть», – подумала Йона. Может, и правда начать с этого?..
«А что сказать Маркусу?», – подумала она. Тоже про Ци? Неправда в самом начале пути может все разрушить, обидеть до глубины души, навсегда. На месте Маркуса она бы точно обиделась. А обижать его… Она даже думать боялась об этом.
Она выключила планшет, положила на тумбочку, включила маленький самодельный светильник и открыла верхний ящичек. Засунула руку поглубже и вынула часы – подарок Маркуса. Те показывали 22:58. Полюбовавшись ими какое-то время, она вернула их обратно.
«Когда я все расскажу маме, можно будет спокойно носить их на руке» – с этой блаженной мыслью она откинула покрывало, сложила его на стуле, и начала переодеваться.
«Завтра, – уже лежа в кровати, думала она. – Всё сделаю завтра».
Гроза стихла, гром доносился откуда-то издалека, молний уже не было видно. За окном барабанил дождь, уже не так громко и часто, и под его размеренный стук она уснула.
