Kitobni o'qish: «Последний день Джо. Инсайд из Белого дома о будущем Америки», sahifa 5

Нормальные люди

В офисе с советниками COVID Байден хотел узнать, «что говорит этот ублюдок».

Все знали, кого он имел в виду. Байден взял на себя обязательство исключить слова «Дональд Трамп» из своего лексикона и (как хотелось бы) из публичного дискурса, как будто он непроизвольно увеличит власть своего предшественника, безобидно произнося его имя. Байден пошутил, что будет говорить только о «бывшем парне». Но вслух он задался вопросом, не нужен ли ему в конце концов Трамп.

– Как я смогу убедить всех этих людей, которые не голосовали за меня, принять вакцину?

Цифры были довольно удручающими. В декабре Kaiser Family Foundation провела опрос, показавший, что только 34 процента жителей страны лично хотят получить вакцину, причем между энтузиазмом демократов и нерешительностью республиканцев был огромный разрыв.

Масштаб проблемы означал, что Байден, по крайней мере, был готов обдумать идею обращения за помощью к «бывшему парню». Если бы избиратели Трампа посещали его митинги, как религиозные службы, то, возможно, они были бы готовы прислушаться к своему духовному лидеру, который финансировал разработку вакцины и сам делал уколы.

* * *

Энди Славитт знал, что кучка единомышленников-демократов, сплетничающих в Белом доме, вряд ли поймет избирателей Трампа, ревностно относящихся к вакцинам. Он отчаянно нуждался в переводчике, который смог бы более точно понять их мысли. 21 января он позвонил республиканскому опросчику Фрэнку Ланцу, с которым никогда не встречался. Славитт знал, что Ланц проводил фокус-группы с сомневающимися в вакцине, чтобы выяснить, как их можно убедить засучить рукава. Для Славитта это было маленькой победой, символическим преодолением межпартийной пропасти, когда Ланц сразу же откликнулся и предложил прилететь в Вашингтон для личной встречи.

В девяностые годы Ланц организовал правую революцию Ньюта Гингрича. Ланц помог разработать «Контракт с Америкой», один из самых мощных гамбитов в истории политического консалтинга. Но когда Ланц связался со Славиттом, тот сказал ему, что он уже не тот, что прежде. В январе 2020 года, возглавляя фокус-группу для газеты The Los Angeles Times, он перенес инсульт. За три недели до инсульта его врач предупредил, что катастрофа – лишь вопрос времени. У него был лишний вес, и он питался как подросток. Инсульт нанес ему шрам. Ланц иногда произносил слова невнятно. Одну из рук, которая иногда немела, он старался держать в кармане.

Этот опыт подтолкнул его к изучению вопроса о сопротивлении вакцинам. Он считал себя своего рода Полом Ревером, предупреждая мир о необходимости относиться к COVID с той же серьезностью, с какой он не обращал внимания на собственное здоровье. Ланц говорил своим студентам, что у них есть семьдесят два часа, чтобы сделать прививку, иначе он больше не будет с ними разговаривать.

Ланц попытался применить свои темные искусства во благо. Он начал понимать, что убеждает сомневающихся в вакцине, и что их пугает. В последние месяцы правления Трампа он все пытался найти кого-нибудь в Белом доме, кто прислушался бы к его выводам, но безуспешно.

Когда Славитт встретился с Ланцем, опросчик дал однозначный ответ на предложение Байдена привлечь Трампа. Сторонники «бывшего парня» руководствовались ощущением, что элита политизировала вирус, который они рассматривали как фальшивый кризис, раздутый СМИ и демократами для дискредитации Трампа. Но даже при таком параноидальном взгляде на мир они не слепо следовали за своим лидером. По мнению Ланца, предполагать, что они будут послушно выполнять указания Трампа, было снисходительно, это не учитывало сложности их мышления и привело бы к провалу.

Это совпадало с мыслями Славитта. Каждый раз, когда он включал телевизор, ему казалось, что он натыкается на слова экспертов и ведущих кабельных новостей, унижающих невакцинированных. Но подобные разговоры лишь заставляли невакцинированных сжиматься в своих собственных фильтрующих пузырях и становиться еще более невосприимчивыми к призывам сделать прививку. Используя результаты исследования Ланца, Белый дом организовал брифинг с руководителями кабельных новостей, призвав их смягчить свои высказывания.

Не все советники Байдена разделяли эту точку зрения. Некоторые хотели, чтобы президент говорил с невакцинированными более жестко, порицая их неуступчивость. Но каждый раз, когда они требовали более жестких формулировок, Байден их отвергал. А ведь в его представлении о работе он не мог списать их со счетов. Ему нужно было продолжать долгий путь убеждения.

* * *

Когда президент собирал свою команду против COVID, он в шутку указывал Энтони Фаучи, чтобы тот сел в кресло вице-президента.

В первые дни работы администрации доктор с трудом сдерживал свое воодушевление, как из привязанности к Байдену, с которым он работал в прошлом, так и из предчувствия катарсиса. Когда Фаучи впервые после инаугурации поднялся на трибуну в зале для брифингов Белого дома, он почувствовал, как его захлестнул прилив травматических воспоминаний. Джен Псаки спросила его: «Сколько времени вам нужно? Что вы хотите, чтобы я сказала?» Впервые за многие годы он больше не находился в неловком положении, когда ему приходилось поправлять администрацию, которой он служил.

В течение первого месяца Байден постоянно обращался к Фаучи, чтобы тот помог ему ответить на сложный вопрос: «Когда нация вернется к нормальной жизни?» В преддверии этого вопроса Кейт Бедингфилд вместе с представителями администрации по вопросам общественного здравоохранения подготовила проект ответа. Но затем Байден проигнорировал их и попросил поговорить с Фаучи, чтобы тот мог детально изучить данные и понять их самостоятельно.

У Байдена была своя теория, которая определяла его подход к ответу. Нация страдала от кризиса авторитета. Но были и очаги доверия, и в основном они существовали за пределами Вашингтона, в общинных отношениях с врачами, религиозными лидерами и соседями. Хотя Байден мало что мог сделать, чтобы обратить вспять проблему, которая назревала десятилетиями, он мог непреднамеренно нанести вред. Ему нужно было избежать греха чрезмерных обещаний.

В первые месяцы своего президентства он метался между бурным оптимизмом и необоснованным пессимизмом. В одном выступлении он превозносил успехи своей программы вакцинации, в другом – предупреждал общественность, чтобы она не тешила себя надеждами. В феврале он предупредил нацию, что она сможет вернуться к общению с близкими без масок только следующей зимой. Это может звучать жалко или ненаучно пессимистично, но Байден сказал, что он выполняет свою клятву «стрелять прямо с плеча».

* * *

Как вернуть нацию к подобию нормальной жизни? Самым главным требованием было решение проблемы разрушения детства. Больше года детей не пускали в классы, отговаривали от свиданий и в основном держали дома. В изоляции их охватил жуткий страх. У них были рациональные основания беспокоиться о смерти своих близких. Когда родители теряли работу, а таких были миллионы, семьи погружались в нестабильность и даже голод. Во время пандемии социологи из Гарварда проследили за 224 детьми в возрасте от семи до пятнадцати лет и обнаружили, что две трети из них проявляли симптомы тревоги и депрессии, – их было столько же, сколько гиперактивных или невнимательных.

Академическая неустроенность, вызванная COVID, коснулась и семьи Байдена.

На протяжении десятилетий планировщики Джилл Байден знали, что вторники и четверги – дни, когда она преподавала английскую композицию в Общественном колледже Северной Вирджинии, – неприкосновенны. В ее классе учились иммигранты, и она влилась в их жизнь. Они писали ей вопросы вроде: «Меня сегодня не будет в классе, потому что у меня угнали машину. Что мне делать?» Она помогла ученику, которого выгнали из дома, и он жил в мотеле.

Но в 2019 году Джилл Байден впервые за свою карьеру объявила, что пропустит семестр. Она сделала это ради предстоящей предвыборной кампании. Этот жест удивил ее давних советников. Будучи интровертом, по собственному признанию, она говорила: «Мне свойственно заходить в закусочную и читать в одиночестве». Мысль о том, чтобы подойти к незнакомым людям и сделать селфи, вызывала у нее тревогу, хотя она и могла оценить ее ценность.

Когда она хотела подбодрить мужа, то приклеивала к зеркалу в ванной отрывки из поэзии или вдохновляющие цитаты. Когда она готовилась к предвыборной кампании, ей казалось, что она должна записывать мотивационные послания для себя в своих внутренних монологах.

В прошлых кампаниях ей удавалось выкроить время для преподавания. Но в этот раз операция Байдена финансировалась плохо. В прошлых кампаниях она летала в Айову на частных самолетах. Теперь она, как и все остальные, стояла в очереди на рейс и прогуливалась по коридорам О’Хара во время пересадок. Но это была, скорее всего, последняя кампания ее мужа, и ради нее она готова была приостановить собственную карьеру.

И все же она заявляла своим сотрудникам: «Если мы победим, я буду преподавать». Идея о том, что первая леди должна преподавать дважды в неделю, была сопряжена с определенными сложностями, и, как и все остальное в Америке в 2020 году, пандемия усугубила эти сложности. В колледже ей пришлось пройти курс, подтверждающий ее способность вести занятия через Zoom. Каждое воскресенье вечером она выделяла время для выполнения собственных заданий – уроков по эффективному преподаванию через экран.

Джилл Байден называла своих сотрудников «командой девочек», хотя один из ее самых доверенных советников – Энтони Бернал. За день до инаугурации «команда девочек» увезла ее из дома в Уилмингтоне, который был заполнен родственниками, собаками, персоналом и грохотом грузчиков, собирающих вещи для Белого дома. Они отвезли ее в квартиру, арендованную для старшего персонала, которая была освобождена, чтобы обеспечить необходимую тишину для проведения первого дня занятий.

Ее роль в качестве первой леди всегда должна была быть другой. Джо Байден был самым пожилым президентом в истории Америки. Джилл Байден, которая на восемь лет моложе, взяла на себя обязательство служить активным доверенным лицом. В отличие от Мишель Обамы или Хиллари Клинтон, она не была объектом нападок республиканцев. Это давало ей возможность активно участвовать в содержательной работе Белого дома.

Образование было не просто ее призванием, это была ее политическая страсть. Она с гордостью причисляла себя к рядовым членам Национальной ассоциации образования, одного из самых влиятельных профсоюзов страны. Даже когда она переехала в Белый дом, она носила с собой (и использовала) карточку Mastercard, выпущенную ее профсоюзом, с печатью NEA.

Пока Джо Байден выбирал министра образования, Джилл слушала записи интервью с кандидатами, которые проводили в переходный период, и сообщала о своей реакции. Она дала понять, что не хочет, чтобы президент назначил энтузиаста чартерных школ. По ее мнению, президент обещал назначить защитника общественного образования, и она не считала, что сторонники чартерных школ подходят под это определение. Ни один из первоначальных кандидатов, найденных переходной комиссией, не привел ее в восторг, – как и остальных советников избранного президента, – поэтому она отправилась на поиски нового списка, в котором было одно имя, которое она встретила с энтузиазмом, – Мигель Кардона, суперинтендант школ в Коннектикуте, окончательный выбор Байдена на эту должность.

Прибыв в Белый дом, она поняла, что ее первое важное задание – помочь мужу выполнить предвыборное обещание. Он поклялся, что к сотому дню своего президентства вернет детей в классы. В некотором смысле это было самое сложное из всех его обещаний, связанных с пандемией. Школа стала острой перестрелкой в культурных войнах, вопросом, который вызвал раскол не только по идеологическим линиям, но и расколол его собственную коалицию, натравив либеральных родителей на либеральные профсоюзы. Даже если это никогда не было открыто заявлено, главной опорой плана Джо Байдена была Джилл Байден.

* * *

21 января Джилл Байден пригласила в Белый дом глав двух крупнейших учительских профсоюзов – Рэнди Вайнгартен из Американской федерации учителей и Бекки Прингл из Национальной ассоциации образования. Сидя с ними в Восточном крыле, в комнате, наполненной букетами свежесрезанных цветов, она сказала главам профсоюзов: «Я сказала, что собираюсь взять вас с собой в Белый дом. И в первый же день вы здесь».

Большая часть страны хотела бы увидеть, как доктор Байден их одернет. В кварталах, где живут представители высшего среднего класса, а также среди газетных обозревателей и телеведущих бытовало мнение, что профсоюзы действуют в духе эгоизма. Согласно их критике, учителя, по сути, являются необходимыми работниками. Но, в отличие от складских рабочих и медсестер, учителя позволяли своим тревогам мешать им выполнять свою работу. Вместо того чтобы развеять тревоги своих членов, профсоюзы потакали им ради воспитания духа воинственности.

В Чикаго мэр Лори Лайтфут потребовала от учителей своего округа вернуться в школу. Ее распоряжение было вызвано отчаянием. Дети огромного числа иммигрантов в городе не получали необходимого им обучения английскому языку – более того, казалось, что их успеваемость снижается. Большое количество учеников, особенно из самых неблагополучных семей, даже не заходили в школу. Но профсоюзы не поддались на ее уговоры и пригрозили забастовкой.

Сидя с главами профсоюзов, Джилл Байден даже не кивнула в сторону напряженности. Вместо того чтобы давить на руководителей профсоюзов, она воздала им должное, оставив высшую похвалу для Вайнгартен. Хотя правые считали Вайнгартен злодейкой, Джилл Байден похвалила ее как «генерала, который никогда не бывает далеко от линии фронта».

У Рэнди Вайнгартен была история с мужем Джилл Байден. В 2010 году она столкнулась с ним на заседании исполнительного комитета AFL–CIO во Флориде. В том году школьный совет в Сентрал-Фоллс, штат Род-Айленд, проголосовал за увольнение всех преподавателей школы с ужасающими результатами тестов, и Барак Обама публично одобрил это решение. Вайнгартен была в ярости от того, что администрация приветствовала увольнение девяноста трех учителей.

На встрече во Флориде Вайнгартен выплеснула свой гнев на Байдена. По мере того как Байден впитывал ее колкости, он все больше оживлялся, защищая своего босса. Гневно опровергая ее нападки, он двинулся через всю комнату в сторону Вайнгартен. Сейчас будет потасовка, подумала она. Но когда Байден встал рядом с ней, он наклонился и прошептал: «Я вас слышу. Дайте мне время, и я все улажу». Его гнев был послушным и исполнительским. Несмотря на преданность Байдена своему боссу, Вайнгартен почувствовала себя так, словно нашла настоящего союзника.

Через семь дней после того, как Вайнгартен появилась в Белом доме, Джо Байден позвонил ей домой в Нью-Йорк. Он сказал ей, что знает о том, что ей приходится нелегко в связи с возобновлением работы школ. Байден заверил Вайнгартен в том, что является ее неизменным другом. «Я не бросаю вас в школах. Я хочу, чтобы вы это знали».

Байден хотел заставить профсоюзы принять его цели, избегая конфронтации, которая может вылиться в забастовку. Он не собирался заставлять учителей возвращаться в школу. Его план заключался в том, чтобы дать им время и пространство, чтобы они смирились с этой идеей, чтобы они задохнулись в любви Джилл Байден.

Эта политика совпадала с его подходом ко всем остальным стычкам на почве культурной войны в период пандемии. Он в основном уклонялся от этих битв. Заставить «красную Америку» надеть маски было невозможно, поэтому в определенный момент он перестал настаивать. Он потратил месяцы на сопротивление обязательной вакцинации и никогда не рассматривал возможность создания вакцинного паспорта, который можно было бы использовать для подтверждения прививок в качестве обязательного условия для путешествий или допуска на спортивные мероприятия.

После того как Трамп разбудил фурий, задачей Байдена было восстановить как можно больше спокойствия. Несмотря на обширную повестку дня, Байдену удалось получить ярлык «скучный» как от друзей, так и от критиков, – что было совсем не далеко от того, чего он добивался. Политика, которая четыре года поглощала коллективное сознание нации, внезапно перестала быть таковой. Данные свидетельствовали о стремительном падении числа читателей СМИ и зрителей кабельных новостей. Когда Рон Клейн опубликовал в Твиттере ссылку на эти данные, он прокомментировал: «Sorry not sorry».

Во избежание конфликта, особенно конфликта с союзником, администрация Байдена сократила свою цель по возвращению детей в школу до части того, что было обещано во время предвыборной кампании. Об этом было объявлено на пресс-конференции вскользь. Джен Псаки объяснила, что на самом деле Байден имел в виду, что к концу первых ста дней его правления он хотел, чтобы более половины детей из дошкольных учреждений до 8 лет посещали хотя бы одно очное занятие в неделю. По сути, он признал, что для тысяч учеников остаток учебного года будет потерян из-за пандемии. Такова была цена мира.

Инцидент с капитаном Куком

10 февраля самые влиятельные лидеры мира наконец соединились. Си Цзиньпин, председатель КНР, начал беседовать с Байденом, как будто снова погрузился в беседу приятелей.

Действительно, у этой пары была своя история. В 2011 году Барак Обама отправил Байдена в Китай, чтобы тот поближе познакомился с Си. В то время Байден и Си были вторыми по рангу людьми в своих странах. Хотя Соединенные Штаты знали, что Си в конечном итоге станет главой государства, они не имели глубокого представления о его мыслях. Миссия Байдена была отчасти журналистской. Он наблюдал и слушал, чтобы понять психологию и идеологию своего подопечного.

В расписании визита Байдена были торговые встречи, но нашлось время и для общения. Помимо многочасовых встреч по сценарию, пара вместе отправилась в город Дуцзянъянь, чтобы посетить школу, восстановленную после землетрясения; они вместе поужинали в ресторане в Чэнду.

Быть попутчиком Джо Байдена – значило быть его слушателем в клетке. Когда его помощники отправлялись с ним в путь, они знали, что их ждет время историй, рассказов о дедушке Финнегане и лидере большинства в Сенате Майке Мэнсфилде, каталог виньеток, достаточный для того, чтобы несколько раз покрыть окружность земного шара.

В ходе подготовки Си к разговору с Байденом – их первому диалогу между главнокомандующими – его помощники явно изучали записи вице-президентских визитов Байдена; по крайней мере, так показалось сотрудникам Белого дома, слушавшим их. Пытаясь изобразить симпатию, китайский президент процитировал Байдену его высказывания: «Помню, во время одной из наших бесед много лет назад вы сказали мне, что ваш отец однажды заметил: «Хуже конфликта, который затевается, может быть только конфликт, который не затевается»».

Время, проведенное парой вместе в 2011 году, само по себе стало темой одной из хорошо забытых историй Байдена. Хорошая история Байдена со временем становится только лучше. Он любил говорить, что проехал с Си семнадцать тысяч миль, хотя в их совместной поездке была лишь малая часть этого расстояния. Его публичный портрет Си, похоже, имел такое же ощущение рыхлости. Когда он говорил о Си, возникало ощущение, что он говорит слишком свободно. Он любил говорить толпе: «В его теле нет демократических костей с маленьким «d», но он умный, сообразительный парень». В других случаях он называл Си «головорезом».

Но в частном порядке Байден заверил помощников, что он тщательно обдумывает свои публичные описания иностранных лидеров. Байден считал, что повествование – основа хорошей политики. Если бы он полагался на бромиды из аналитических центров для объяснения великой стратегии, он никогда не убедил бы общественность поддержать его позицию. Ему необходимо увлечь публику, представив ей ярких персонажей и убедительные анекдоты. Такие истории помогли бы ему и в дипломатии. Говоря так прямо, он посылал четкие сигналы своим противникам. Им не нужно было гадать, что он на самом деле о них думает.

Поэтому после того как Си попытался смягчить его рассказами о старых добрых временах, Байден сменил тему. Он не хотел, чтобы Си догадался о его истинных намерениях, особенно в том, что касается репрессий против уйгуров, мусульманского меньшинства, в провинции Синьцзян. Байден сказал Си: «Важно, чтобы вы понимали причины, по которым я критикую вас». Любой американский президент, по его словам, занял бы такую позицию. Защита равенства заложена в ДНК нации, даже если страна часто не дотягивает до своих высоких идеалов. Главное – упорно стремиться к этим идеалам.

Возможно, он слишком много объяснял свою критику. Китайские дипломаты позже удивили Джейка Салливана, сообщив, что считают разговор Байдена и Си теплым. Такая характеристика вызвала недоумение у Салливана, который не мог понять, как они могут считать время, проведенное Байденом за разглагольствованиями о тяжелом положении уйгуров, чем-то иным, кроме как резко критическим.

Справедливости ради стоит отметить, что суть разговора заключалась не в том, чтобы обрушить на него шквал обвинений. А в том, чтобы дать понять, что момент для этого настал. Помощники начали готовиться к встрече, которая, как они знали, станет одной из самых напряженных за последнее время между Китаем и Соединенными Штатами. Как и прошлые саммиты сверхдержав, она была запланирована в несколько экзотическом и прохладном месте: Анкоридж, Аляска.

* * *

Когда главный специалист Белого дома по Китаю Лора Розенбергер начала планировать встречу, постепенно пришло осознание: китайцы ничего не понимали. Они были убеждены, что администрация Байдена захочет оставить позади всю ярость лет Трампа и продолжить работу там, где остановился Барак Обама. Когда она сидела в посольстве Китая в Вашингтоне, ее коллеги постоянно демонстрировали копии планов встреч, которые две страны провели в 2015 и 2016 годах. Эти мероприятия были тщательно прописаны и завершались коммюнике, наполненными обещаниями провести дальнейшие тщательно прописанные диалоги.

Китайцы не использовали слово «перезагрузка», но именно так они расценили смену администраций. «Давайте смоем токсичные остатки прошлого», – призывали они. Под «токсичным остатком» они подразумевали слой осадка, покрывающий китайско-американские отношения, который накопился за годы правления Трампа.

Готовясь к встрече в Анкоридже, администрация Байдена надеялась ясно дать понять, что перезагрузка не представляется возможной. Отправив на встречу и Джейка Салливана, и Тони Блинкена, администрация сознательно намеревалась выступить единым фронтом. В прошлом китайцы любили использовать тенденцию к соперничеству между Белым домом и Фогги Боттом; Пекин искал самый дружелюбный голос в администрации и усердно культивировал его. Он охотилися на тщеславие чиновников, которые стремились лично монополизировать китайский портфель. При администрации Трампа таким дружелюбным голосом был Джаред Кушнер. На этот раз администрация Байдена хотела физически продемонстрировать, что у Китая нет союзника, которого можно было бы вырвать.

* * *

Когда Курт Кэмпбелл, чванливый дипломат и стратег, которого Байден лично привлек в Совет национальной безопасности для руководства политикой в Азии, закрывал глаза и думал о встрече на Аляске, он представлял себе хижины в дикой местности и тундру. Но в отеле Captain Cook, где администрация забронировала номера для совещаний, не было ничего уютного. Прибыв на Аляску, Кэмпбелл столкнулся с современной плитой из стекла и стали, возвышающейся над водой в центре Анкориджа.

Перемещаясь по отелю, Кэмпбелл издалека видел членов китайской делегации. Это были чиновники, которых он знал на протяжении десятилетий. Они вместе работали над бесчисленными спорными вопросами. Но атмосфера была иной, почти гладиаторской, и это наводило на него тоску.

Когда встреча началась, Кэмпбелл сидел за столом, через несколько мест от Салливана и Блинкена. Напротив них, разделенные несколькими футами гостиничного ковра, сидели два самых высокопоставленных дипломата Китая, Ян Цзечи и Ван И. Салливан и Блинкен, расположившись на фоне черного экрана, установленного по этому случаю, собирались начать обмен мнениями, который расходился со всем тем, чему они научились на пути к своим должностям.

И Джейк Салливан, и Тони Блинкен достигли политического совершеннолетия в разные эпохи истории Демократической партии. Они выросли в мире, сформированном Биллом Клинтоном и верой в то, что Китай должен стать желанным гостем на пиру глобального капитализма. Будучи вшитым в ткань международных рынков, Китай откажется от своих старых доктринерских взглядов. Он начнет уважать права собственности и развивать собственную буржуазию, которая неизбежно будет жаждать политических свобод.

В годы правления Обамы эта вера подверглась испытанию. Китай добивался сумасшедших успехов на рынках, но при этом пренебрегал предполагаемыми правилами капитализма. Он действовал так, как будто интеллектуальная собственность – это не вещь; он манипулировал своей валютой; государство продолжало субсидировать отечественную промышленность. Но вместо того, чтобы противостоять Китаю, Обама предпочел придерживаться мягкой критики. «Я выбрал стратегию, позволяющую нащупать иголку между слишком жестким и недостаточно жестким подходом», – написал Обама в своих мемуарах. Хотя он принял критику поведения Китая, финансовый кризис не позволил ему предпринять много действий. Он хотел избежать торговой войны, которая «напугала бы взбудораженные финансовые рынки». Вместо этого он стремился к сотрудничеству с Китаем в борьбе с изменением климата и в заключении оружейной сделки с Ираном.

Ко второму сроку правления Обамы Джо Байден начал сомневаться в разумности позиции администрации. Организованная рабочая сила считала Байдена самым отзывчивым ухом в Белом доме Обамы, и он начал повторять то, что слышал от профсоюзов, жаловавшихся на несправедливую торговую практику Китая. В 2014 году он пригласил Джейка Салливана и Бена Родса, заместителя советника Обамы по национальной безопасности, в свой кабинет в Западном крыле, чего он не делал регулярно. И он начал говорить. «Китайцы думают, что они во всем разобрались, – воскликнул он. – Они делают ставку на то, что их модель лучше». Он ткнул пальцем в грудь Родса и сказал: «Не ставьте против Америки».

Дональд Трамп вел свою президентскую кампанию как защитник американского рабочего класса от элиты, которая не сделала ничего, чтобы защитить нацию от хищника, которым является Китай. Во время его президентства поведение Китая, казалось, доказывало его правоту или по крайней мере опровергало старые теории о глобализации. Предполагалось, что торговля приведет к появлению более благодушного Китая. Вместо этого Китай, похоже, стал безнаказанно попирать права человека. Когда в 1997 году Китай отвоевал Гонконг у британцев, он пообещал сохранить политические свободы острова на ближайшие пятьдесят лет. Но теперь он нагло лишил их, нарушив свое обещание – «Одна нация, две системы».

Официальный лозунг правительства гласил: «Мао заставил китайскую нацию встать на ноги, Дэн заставил китайский народ разбогатеть, Си Цзиньпин заставит китайский народ стать могущественным». Правительство воплотило этот лозунг в жизнь, создав острова-крепости в Южно-Китайском море и время от времени унижая Соединенные Штаты. Во время последней поездки Обамы в Китай китайцы отказались приделать трап к самолету Air Force One, заставив его покинуть борт по раскладной лестнице в брюхе самолета.

Наблюдая за поведением Китая, Салливан начал задумываться о том, не был ли Трамп, несмотря на свою ксенофобию и ненавистническую риторику, хотя бы немного прав? Не было ли на самом деле так, что Китай, как выразился Трамп, «ест наш обед»? И если глобализация не приносит мира и демократии, то в чем тогда смысл? Если свободная торговля не продвигает американские интересы, то почему бы не проводить более меркантилистскую торговую политику?

В дымке самоанализа, преследовавшей Салливана, когда он оправлялся от поражения в 2016 году, он начал переосмысливать основы американской внешней политики. Он принял участие в работе исследовательской группы вашингтонского аналитического центра «Фонд Карнеги за международный мир», которая отправилась в глубинку и провела фокус-группы в Огайо, Колорадо и Небраске. Как американцы понимают внешнюю политику, проводимую элитой здесь? То, что рассказали исследователям эти группы, было тихой уничтожающей критикой элит, таких как, например, Джейк Салливан.

Внешняя политика существовала в возвышенной сфере большой стратегии, с остаточными следами эпохи, когда дипломаты носили фраки, в сфере, наполненной заумными таксономиями об идеалистах и реалистах. Эта дисциплина пыталась изолировать себя от внутренней политики, от беспокойства по поводу того, как ее политика влияет на рядовых граждан. В докладе Карнеги утверждалось, что необходимо разрушить интеллектуальные барьеры, разделяющие внешнюю и внутреннюю политику. В нем был предложен новый лозунг, который Салливан сделал своим собственным: «Внешняя политика для среднего класса».

Из этого лозунга вытекали очевидные следствия. Вместо того чтобы стремиться к свободной торговле ради нее самой, правительство должно придерживаться некогда модной доктрины, известной как промышленная политика. То есть правительство должно явно поддерживать свои родные фирмы и отечественные отрасли. Глобализация рассредоточила цепочки поставок по странам: виджет здесь, батарейка там. Вместо этого государство должно стремиться сконцентрировать эти цепочки поставок у себя дома или распространить их среди союзников. Это стало уроком пандемии, когда у Соединенных Штатов не было внутренних мощностей для производства собственных хирургических перчаток или аппаратов искусственной вентиляции легких. И это была суровая реальность дефицита полупроводников, поразившего Америку в первые месяцы правления Байдена, когда автопроизводителям пришлось временно закрыть заводы, потому что у них не было чипов для установки в автомобили, стоящие на сборочных конвейерах.

После 11 сентября Соединенные Штаты устремили свой взор на Ближний Восток, направив туда свое военное и дипломатическое внимание. Но как американский средний класс выиграет от войн в Йемене или Афганистане, особенно когда угроза терроризма отступит? Барак Обама понял это двенадцатью годами ранее. Он обещал «поворот в Азию» – это были термин и стратегия, придуманные Куртом Кэмпбеллом. Но вместо того, чтобы вывести страну с Ближнего Востока, он так и оставил ее там, безнадежно погрязшей.