Kitobni o'qish: «Греймист Фейр. Дом для Смерти»

Shrift:

Francesca Zappia

GREYMIST FAIR

Эта книга представляет собой художественный вымысел. Ссылки на реальных людей, мероприятия, места, учреждения или организации необходимы исключительно для создания ощущения достоверности и используются для развития повествования. Все остальные персонажи, события и диалоги – плод авторского воображения и не должны восприниматься как реальные.

Оформление обложки и иллюстрация на обложке Владимира Гусакова

Иллюстрации Франчески Заппиа

Издательство Азбука^®

…этого я не сделаю; ведь сердце-то у меня не камень, я детей одних бросить в лесу не могу, там нападут на них дикие звери и их разорвут.

Когда взошла луна, взял Гензель сестрицу за руку и пошел от камешка к камешку, – а сверкали они, словно новые серебряные денежки, и указывали детям путь-дорогу.
Братья Гримм. Гензель и Гретель ¹

Действующие лица

Дети

Хайке (портниха)

Венцель (держит таверну)

Лизель

Катрина

Фриц

Ханс

Жители деревни

Хильда (портниха)

Доктор Смерть (врач)

Ульрих (плотник)

Габи (повитуха)

Томас (подмастерье плотника)

Готтфрид (охотник)

Освальд

Герцог (пес)

Йоханна (булочница)

Дагни (булочница)

Лорд Греймист

Леди Греймист

Фальк (рыбак)

Юрген (мясник)

Эльма Кляйн (фермерша)

Норберт Кляйн

Ада Бош

Оливер

Курт

Годрик (кузнец)

Альберт Шафер (пастух)

Путники

Принц Алтан

Эврен (спутник принца)

Йокаста (староста каравана)

Омар

Другие

Смерть

Дом

Дорога ведет в темный лес. Она проходит через деревню, которую иные путники вовсе не замечают. Эта деревня не для всякого. Чужак услышит лишь шорохи и увидит, как во тьме угрожающе блестят глаза обитателей леса. Жители деревни дружелюбны, хоть и замкнуты; жизнь здесь идет заведенным порядком, но только для своих.

По дороге шагает высокий человек в темном плаще. Смерть следует за ним по пятам. Греймист Фейр – их дом, но ждут там только одного из них. Человек – врач, целитель. Смерть же способна быть только собой. Любопытные глаза и озлобленные сердца следят за идущими по лесу странниками, но никто их не трогает, путь безопасен. Человек и Смерть не мешкают: многие нуждаются в помощи доктора.

Местное знатное семейство.

Вдовый рыбак и его сын.

Сироты в покосившейся от ветра лачуге.

Мясник, осматривающий свои бесчисленные ножи.

Добрые старые хозяева таверны и брошенный мальчик.

И портниха. Всегда портниха. Она не хворает, не ранена, и доктор позаботится о том, чтоб так было и впредь.

Смерть на ходу негромко напевает какой-то мотивчик. Дети Греймист Фейр любят эту песенку. На окраине деревни Смерть останавливается, а доктор идет дальше. Постепенно в тумане вырисовываются очертания поселения. Уютный огонь пляшет в каменных очагах, крепкие стены и соломенные крыши защищают от темноты. Соседи обмениваются товарами и историями. Между редкими наездами гостей местные держатся вместе – как и в те ночи, когда уверены, что зло существует – и оно обитает в их лесу.

Доктор хотел бы развеять их страхи, но тогда ему пришлось бы солгать. Он лучше других знает, что Смерть стоит за деревьями и ждет. Что Смерть терпелива. И что Смерть сделает все, лишь бы вернуться домой.

Девочка, обогнавшая Смерть

1

В Греймист Фейр ведет всего одна дорога. Она прорезает лес, петляя тут и там. Полотно достаточно широкое, чтобы могли разъехаться две запряженные лошадьми повозки или чтобы шесть человек свободно шли в ряд, не касаясь друг друга плечами. Дорога выложена крупными булыжниками от одного сумрачного края леса до другого. По обочине на железных столбах с крюками висят железные фонари, заливающие путь рассеянным голубоватым светом, и они ни разу не гасли.

Хайке была совсем маленькой, когда мама однажды вывела ее из деревни и они вдвоем зашагали по той самой дороге на запад. Каблуки матушкиных башмаков гулко стучали по камням в такт шуршанию ярких юбок. Хайке держалась за руку потной ладошкой и быстро перебирала ножками, чтобы не отставать. Туман расползался между стволами деревьев по обеим сторонам от дороги, но не подступал к участкам, на которые падал свет фонарей.

Вот последние домики Греймист Фейр скрылись из виду; матушка остановилась и присела перед Хайке на корточки.

– Слушай меня, Хенрике. – Хильда говорила спокойно и негромко. – Ходить по этой дороге безопасно. Покуда ты с нее не сворачиваешь, всегда можно вернуться домой, и ничего плохого с тобой не случится. – Она выпустила руки дочери и принялась перевязывать бантик на красной ленточке, вплетенной в косу Хайке. У матери Хайке были длинные ловкие пальцы, пальцы портнихи, поэтому ленточка мигом вернулась на место и ни одна волосинка не выбилась из косы. – А сойдешь с дороги – и твари, что водятся в лесу, схватят и съедят тебя, – сказала матушка и потянула Хайке за конец косички. Всего один раз, осторожно, но твердо. – Никогда не ходи в лес, Хайке. Поняла?

– Но ты же ходишь в лес, – возразила девочка, вдруг почувствовав себя неуютно, стоя спиной к деревьям.

– Хожу, – подтвердила мать. – Хожу разговаривать с ведьмой, чтобы она сама и ее ва́рги держались подальше от тебя и всех остальных в деревне. Я очень быстро бегаю, и никакая беда мне не грозит.

Хильда развернула дочь лицом к лесу, чтобы та поразглядывала стволы деревьев и убедилась, что между ними ничего нет, а затем отвела обратно в Греймист Фейр.

Пока мать была жива, у Хайке не имелось ни единой причины покидать деревню. После ее смерти девушка заходила по дороге не дальше, чем требовалось. С тех пор минуло четыре года. Теперь Хайке исполнилось восемнадцать, и время от времени она все еще надеялась, что ей удастся хоть краем глаза увидеть мать среди деревьев – призрак той, кем она была, или тень варга, которым стала.

Прохладный денек перевалил за середину. Хайке скоро шагала по западной дороге: в одной руке корзинка для ягод, сумка перекинута через плечо и бьется о бедро на каждом шаге. До вечера было еще далеко, в фонарях в такой час никто особо не нуждался, но они тем не менее стояли на обочине и отгоняли туман от каменной мостовой. Прямые солнечные лучи никогда не проникали сквозь полог деревьев, и свет в лесу царил особый – этакая приглушенная яркость. Крики неведомых зверей эхом разносились по чаще. Хайке сосредоточилась на шуршании своих юбок и постукивании башмаков – стук-стук-стук. Одежда по большей части досталась ей от матери: и пестрые юбки, и башмаки, которые, похоже, совсем не изнашивались и давали ей ощущение безопасности.

Она слыхала, одни путешественники говорили, что дорога до Греймист Фейр занимает считаные часы, а другие утверждали – целые дни. Рассказывали, будто некоторые купцы и странники проходили весь лес от края до края, но так и не попадали в деревню, хотя дорога шла ровнехонько через нее. Что до самой Хайке, то она не мешкая добиралась от дома до моста через Пустопорожнюю реку за полтора часа, и обратный путь занимал в точности столько же времени.

Слева, меньше чем в десяти шагах от моста, раскинулись заросли багряники, почти полностью скрытые густым подлеском. Неделю назад Хайке обнаружила, что кусты вдоль дороги усыпаны ягодами, хотя появиться те, вообще-то, должны были только весной, а сейчас близилась зима. Справа от моста тоже росла багряника, даже ближе к дороге, и Хайке чуть раньше выкопала саженец и попробовала посадить рядом с домом, но тот захирел и, так и не принеся ни единой ягодки, усох – будто, покинув лес, лишился жизненных сил.

Сегодня Пустопорожняя река текла под каменным мостом лениво, словно чувствовала приближение зимы и готовилась к спячке. Сойдя с дороги, Хайке торопливо подошла к кусту. Она откинула крышку корзинки и принялась дрожащими руками собирать в нее красные ягоды размером с большой палец. Ноги у девушки тряслись, желудок скручивало, и она плотно сжимала губы, сдерживая нервный смех. С ветви над головой взлетела какая-то птица. Хайке захлопнула крышку, отскочила обратно на мостовую и похихикала над собой, упершись ладонями в колени, чтобы не упасть.

Снова выпрямившись, она заглянула в корзинку: всего половина. Едва ли хватит, чтобы сделать ту роскошную красную краску, которую так любила матушка, – для оттенка побогаче нужно еще. Волоски на шее стояли дыбом. Хайке посмотрела в направлении Греймист Фейр, туда, где фонари подсвечивали лес бело-голубым сиянием. Потом перевела взгляд в другую сторону, на выгнутый дугой мост через Пустопорожнюю реку. Мурашки побежали по плечам и вниз по рукам. За мостом виднелись кусты, усеянные ягодами. Они ничуть не испортились за минувшую неделю и росли совсем близко к дороге. Лучше уж все-таки дойти.

Хайке направилась через мост. Холодная и глубокая Пустопорожняя река медленно струилась внизу, с берегов ее свисали оголившиеся древесные корни и мох. Здесь, на мосту, завеса листьев раздвигалась, открывая полоску серого неба. Даже суровая бездна зимы не могла сковать льдом эти воды. Хайке слышала от рыбака Фалька немало историй о всплывавших в Сером озере телах злополучных путников, свалившихся в реку. Обычно утопленники застревали в прибрежных корнях или их выбрасывал на берег прибой, распухших, бледных, безглазых – рыбья работа, – и запах у них был такой же гнилой, как и вид.

Вот и сейчас, переходя через мост, Хайке вдруг учуяла вонь гниющей плоти. Воображение у нее, конечно, было хорошее – тем более когда нервы натянуты до предела, – но не настолько же! Дорога, окаймленная фонарями, тянулась за мост, деревья в вышине вновь смыкали кроны. Под ближайшим к реке фонарем лежала темная фигура. Хайке осторожно спустилась с моста, держась противоположной обочины и подбираясь все ближе.

Темное нечто оказалось причудливо разложенной одеждой – казалось, будто это человек спрыгнул с моста и неудачно приземлился. Штаны из темной плотной шерсти, куски разорванной льняной рубахи. Кровь и ошметки внутренностей растекаются по трещинам между булыжниками. Пустые ботинки. А тела нет.

Хайке зажала рот рукой, сдерживая подступающую рвоту. Эти ботинки были хорошо знакомы девушке: она лично доделала их всего-то на прошлой неделе. Они принадлежали Томасу, подмастерью плотника, на два года младше ее. Несколько дней назад тот установил перед домом Хайке новую вывеску для ее швейной мастерской. Сам вырезал.

Лишь одна лесная тварь убивала, оставляя от человека только одежду, – злобные ведьмины создания, варги.

Хайке вытерла рот и оглядела ближайшие деревья. Неподвижный лес не выдавал возможных преследователей, но уроки матери не прошли даром: развернувшись к деревне, девушка сразу пустилась бежать.

2

Разбросанные по узкой долине домики и хижины Греймист Фейр сшивались в единое целое мощеными улицами и тепло лучащимися фонарями на гнутых столбах. Свет от огня в очагах выплескивался наружу сквозь пыльные окна. На клумбах возле дверей росли полевые цветы, за ними заботливо ухаживали и позволяли им виться и ползти по фасадам.

Хайке опрометью промчалась по западной дороге мимо таблички, приветствующей путников в Греймист Фейр, мимо ближайших домов. За одним из них жевала жвачку крупная, довольная жизнью корова. На крыше другого устроились в ряд черные дрозды, проводившие Хайке неодобрительными хриплыми криками. Та уже мчалась по центру, мимо Ады Бош и следующих за ней рука в руке семерых детишек, мимо Готтфрида с его начищенным охотничьим ружьем и трусящим рядом немецким догом Герцогом. Затем выбежала на деревенскую площадь, где ее друг Венцель подметал каменные ступеньки перед входом в таверну и напевал песни, знакомые им обоим с детства, с той поры, когда все было проще, а Венцеля звали по-другому.

Завидев девушку, он крикнул:

– Хайке? Хайке!

Она пронеслась мимо большого каменного колодца в самом центре Греймист Фейр и побежала дальше, на другой конец деревни, к рассыпанным по северным холмам хижинам. Жилище плотника Ульриха было самое обширное и стояло дальше всех к северу, на небольшом расчищенном от леса участке. Сам Ульрих колол чурбаки на вершине холма. Дюжий мужчина с темной кожей, густой бородой и здоровым почтением к лесу, Ульрих был одним из тех немногих жителей Греймист Фейр, кто отваживался заходить в чащу. Увидев несущуюся к нему Хайке, он опустил топор.

– Томас! – выдохнула она, как только подбежала достаточно близко. Спутанные, мокрые от пота пряди липли к лицу, лента едва держалась в косе. – Томас… на западной дороге… он… – Девушка уперлась ладонями в колени, по телу пробежала судорога. Перед глазами всплыла картина растекающейся лужи крови. Хайке была привычна к виду крови и запаху подгнившего мяса, но ведь не человеческого… Сдержать тошноту не вышло, девушку вырвало прямо на потертые носки Ульриховых башмаков. Ульрих бросил топор и положил большую теплую ладонь ей на плечо.

– Хенрике. Говори помедленнее. Что случилось с Томасом?

Хайке рассказала о своей лесной находке. Не успела она договорить, как Ульрих, не подобрав топора, быстро направился за дом. Девушка рухнула на землю рядом с кучей дров. Ноги у нее онемели целиком, от бедер до стоп. Холодными пальцами она выдернула ленточку из волос и прошлась ладонью по косе. Считаные мгновения спустя Ульрих появился верхом на лошади с пристегнутой к упряжи дровяной тележкой и поехал вниз, в деревню.

С того места, где Хайке сидела, ей было видно, как люди высыпают на улицу, переговариваются, указывают на дом Ульриха, в сторону которого она пронеслась. Ульрих скрылся между хижинами, а минуту спустя появился темной точкой на западной дороге, чтобы вновь исчезнуть за деревьями вместе с несколькими последовавшими за ним мужчинами.

– Хайке!

Длинные ноги быстро принесли Венцеля на вершину холма. Его смуглая кожа посерела от тревоги, черные брови над теплыми карими глазами сошлись на переносице.

– Не подходи близко, – предупредила Хайке. – А то меня и на тебя стошнит.

– Что стряслось? Ульрих что-то брякнул про убийство, когда мимо ехал, велел мне звать Доктора Смерть. – Венцель оглядел ее взмокшее лицо, облепленные грязью башмаки, растрепанные волосы. – Хотя знаешь, пойдем-ка лучше в таверну, там все расскажешь.

– Не уверена, что смогу идти, – сказала она.

Венцель развернулся, присел и указал себе на спину:

– Запрыгивай.

Они делали так в детстве, только тогда Хайке таскала маленького Венцеля на закорках. Теперь, ухватившись за его плечи, она подтянулась, а он подсунул руки ей под колени. Мерные качающиеся шаги сделали свое дело, и Хайке немного расслабилась. Корзинка для ягод билась ей о бок. Йоханна и Дагни, хозяйки деревенской пекарни, проводили их удивленными взглядами, сначала уставившись на подоткнутые юбки Хайке, а потом и на нее саму. Аптекарь при виде такого зрелища вздрогнул и выронил из рук охапку трав.

Хайке спрятала лицо за плечом Венцеля. Ничего другого она и не ждала. Ее мать так часто ходила в лес увещевать ведьму, что деревенские жители привыкли держаться от Хильды подальше. Сама Хайке ни разу не заходила в лес и никогда не встречалась с ведьмой, но репутация матери перешла прямиком к ней – вместе с нарядами, ремеслом и цветом глаз. С точки зрения деревенских, ведьма служила смерти и всякий, кто с ней, с ведьмой, якшался, – того же поля ягода.

Они добрались до ступенек таверны.

– Отпусти меня, – попросила Хайке.

Венцель боком протиснулся в парадную дверь.

– Погоди немного.

– Я могу идти.

– Знаю, что можешь.

Безлюдная в отсутствие путешественников таверна простаивала без дела, и обитал в ней один только Венцель. По большому темному помещению пронесся сквозняк. Венцель пронес Хайке мимо стойки, мимо лестницы, ведущей на второй этаж, мимо пустых стульев и столов. На одном из них в беспорядке валялись записки, накарябанные неразборчивым почерком, – наброски разных историй, собранных Венцелем за несколько лет. Он усадил Хайке в кресло перед камином, корзинка упала на пол. Через минуту у ног девушки затрещало небольшое пламя. Венцель поспешно скрылся за лестницей и снова появился из кухни с кружкой теплого молока. Несколько раз Хайке порывалась сказать ему, чтобы он сел спокойно, но так и не проронила ни слова. Нельзя лишать Венцеля возможности позаботиться о ней.

– Не надо звать Доктора Смерть, – сказала она наконец. – Я почти в порядке.

Венцель покачал головой и подтащил к огню второе кресло.

– Так что случилось?

Отпивая из кружки молоко и чувствуя себя существенно спокойнее, она рассказала. Пока Венцель слушал, лицо его становилось все зеленее, а к концу повести и он прикрыл рот ладонью. Хайке воздержалась от подробностей, но Венцель всегда болезненно реагировал даже на упоминания любого насилия.

Чем дольше она говорила, тем менее реальной представлялась ей самой та сцена на дороге. Скорее всего, Хайке смотрела на ботинки всего секунду-другую – просто убедиться, что они Томасовы. Воспоминание напоминало ягоду, умирающую на ветке: уже сейчас мякоть сгнивала и исчезала, оставалась одна лишь кожура. Словно это вовсе не ее, Хайке, воспоминание, да к тому же совсем из других времен.

– Но… Томас. – Венцель откинулся на спинку. – Варги. Наверное, они.

– На дороге-то? Считается, что дорога безопасна.

– То есть ты думаешь, это сделал человек? А одежду зачем оставлять?

– Может, хотели, чтобы все выглядело так, будто это работа варгов.

Венцель повернулся к огню и нахмурился еще больше.

– Варг или нет, но что, если оно все еще там? Что, если оно и на тебя бы напало?

– Не напало же. Бесполезно гадать про если бы да кабы, это не поможет разобраться. Люди все время ходят по той дороге, и никто не рвет их на куски. Это ненормально.

– Но твари в лесу…

– В лесу всегда жили опасные твари. Однако дорога-то считается безопасной.

Хайке поймала на себе взгляд Венцеля над краем кружки.

– А как же Катрина? – спросил он. – Как же твоя мать?

Девушка застыла. Огонь еле тлел.

– Они были не на дороге.

– Но умерли так, как ты описываешь. Разве нет? – Венцель прочистил горло, теребя пальцами подлокотники.

– Ульрих нашел и Катрину, и мою мать, – сказала Хайке. – То есть нашел только их обувь и порванную одежду. Говорил, крови не было. Может, конечно, он сейчас посмотрит и решит, что то же самое напало и на Томаса. – Она встала и протянула Венцелю кружку. Сила в ноги вернулась, и Хайке вдруг охватило желание остаться одной и подумать. – Надо все-таки приготовить эту краску. Вернусь, когда приедет Ульрих: у него точно будут ко мне вопросы.

– Постой. – Венцель схватил ее за руку. – Давай я с тобой пойду. А то от тебя до леса всего ничего…

– От дома до деревьев далеко. И до сих пор ничего такого в деревню не являлось… с чего бы ему сейчас?

– А с чего бы ему нападать на кого-нибудь на дороге?

Хайке не ответила. С несчастным видом Венцель взял у нее кружку и позволил уйти.

Дом Хайке раньше принадлежал ее матери, а до того – матери ее матери. Прямо за таверной вздымался холм, тропинка взбиралась к его вершине, где под раскидистыми ветвями старой корявой липы и стояло жилище потомственной портнихи. На дверях красовался букетик – шалфей, остролист, ромашка: когда-то его сюда вешала мать, а Хайке по привычке продолжала. От двери можно было разглядеть пасущееся под серым небом стадо овец, за которым присматривал пастух, а дальше – дом Ульриха на северном холме. Справа, на юге, виднелась ферма Эльмы Кляйн, где из земли торчали зеленые ростки озимой пшеницы.

На западе шла граница леса. Ветер теребил верхушки деревьев. Они словно бы угрожающе надвигались, карабкаясь вверх по склону. Хайке пробрала дрожь, и, пожалев, что не приняла предложения Венцеля, девушка нырнула за порог.

Домик представлял собой одно небольшое помещение, разделенное на две части. В меньшей стояла тяжелая железная ванна, дубовый комод с резьбой работы ее прапрабабушки и кровать, где маленькая Хайке спала вместе с матушкой.

В другой половине хранились все портновские приспособления матери, многие из которых ныне почти не использовались. Высокий вертикальный ткацкий станок, самая громоздкая из ее вещей, стоял возле дальней стены. У Хайке ушло много времени на то, чтобы научиться его чинить, – куда больше, чем на то, чтобы использовать по назначению. Сбоку примостился глиняный горшок, где хранились пряслица, а на столе – горшок поменьше, для веретен. Здесь были корзины шерсти и льна, в одних – уже цветная пряжа, в других – неокрашенная, прибереженная на случай вроде сегодняшнего, когда удавалось раздобыть редкие ингредиенты для красителей. В шкатулках и коробках Хайке держала деревянные, железные и костяные иглы, некоторые до того гнутые, что уже никуда не годились; а еще булавки всевозможных форм и размеров, одни совсем незатейливые – такие легко потерять в складках ткани, другие с головками из ярких, но щербатых камешков; а еще наперстки – на иных от старости почти стерлись дырочки. Был в доме и очаг, где девушка кипятила воду, когда варила краску, а рядом с ним – верстак с матушкиными сапожными инструментами.

Тачать обувь она научилась на ботинках для Венцеля. Мальчика растили прежние хозяева таверны – добрая пожилая пара, у которой совсем не водилось детских вещичек. Мать Хайке мастерила для них все необходимое в обмен на съестные припасы и присмотр за дочкой на время, пока сама она пропадала в лесу. На этой-то одежде и обуви для Венцеля Хайке и обучали портновскому и сапожному ремеслу.

Матушка знала свое дело лучше всех в деревне, но некоторые другие тоже умели прясть, ткать, шить и тачать обувь, так что большинство жителей избегало ту-кто-говорит-с-ведьмой, жившую слишком близко к лесу. В желудке Хайке еда водилась только потому, что мать выполняла заказы хозяев таверны и продавала свои товары странствующим купцам и путешественникам, время от времени заглядывавшим в Греймист Фейр.

Останки матери – порванную одежду да старые башмаки – нашли в лесу, неподалеку от останков Катрины, ровесницы Хайке. Все говорили, будто их убили варги – духи леса, преданные ведьме и преследующие всякого, кто ступал на их землю. Версия про варгов звучала убедительно, ведь всякий житель Греймист Фейр, погибший от чужой руки, становился варгом, и трупа не оставалось.

Хайке уселась за верстак рядом с пустым очагом и постаралась взять себя в руки. Мать умерла четыре года назад, а казалось, что сегодня. Казалось, это ее одежда нашлась на дороге. Самой-то Хайке не привелось засвидетельствовать ту сцену в лесу – Ульрих не позволил. Она видела лишь небольшой надгробный камень с вырезанным на нем именем матери – могила без тела.

Пока Хайке перебирала ягоды и готовила котел, эмоции немного улеглись – по крайней мере, на некоторое время. Шерсть, предназначенная для покраски, была давно вычищена и аккуратно уложена в полотняный мешок, подвешенный под верстаком. В то время как ягодный отвар кипел на огне, Хайке вытащила шерсть из мешка, прогладила ее пальцами, а потом поднесла к лицу и вдохнула запах. Шерстью, ягодными красителями и костяными иглами пахла матушка. Она никогда не жаловалась на недостаток заказов или холодное отношение соседей по деревне. Хайке уткнулась лбом в край верстака и уставилась на грязные носы своих башмаков. Ее мать умела делать обувь, которая служит по двадцать лет, но так и не смогла добиться того, чтобы деревня их приняла.

Ягоды варились уже целую вечность. Хайке как раз заканчивала процеживать темно-красный отвар, когда через окно до нее долетели крики из деревни. Она замочила шерсть в котле с красителем, оставила котел на огне и побежала обратно в таверну.

1.Перевод Г. Петникова. – Здесь и далее примеч. перев.

Bepul matn qismi tugad.