Моя тайна, или Книга бесед о презрении к миру

Но какое безумие объявлять войну и ненависть себе самому из желания быть кому-нибудь другом!

Я постараюсь изо всех сил остаться при себе, соберу разбросанные обломки моей души и усиленно сосредоточусь в себе. Правда, теперь, пока мы говорим, меня ждут многие важные, хотя все еще земные дела.

ты называешь свое желание невозможностью. Но да будет так, раз не может быть иначе.

Ребяческий возраст проходит, но ребячество, как говорит Сенека, остается;

и ты не замечаешь, что то же самое можно сказать любому дряхлому старцу, ибо кто не был ребенком еще вчера, вернее – кто и сейчас не ребенок? Мы на каждом шагу видим девяностолетних мальчиков, ссорящихся из-за пустяков и все еще погруженных в изучение ребяческих наук.

Вероятно, тебе кажется очень заманчивым умереть на ложе, покрытом пурпурными тканями, лежать в мраморной гробнице и завещать твоим преемникам спор о богатом наследстве;

что, по известному выражению Цицерона, ценность человека определяется у нас скорее «слабостью других», нежели его «собственной силою».

Каким образом, скажи? Мне очень понятны твои слова. Августин Ибо из всех ваших дел, о смертные

Да и я, говоря это, не обвинял тебя ни в лени, ни в скудости памяти; но я ставил тебе в упрек, что ты запоминал наиболее яркие места из читанного тобою, чтобы развлекать ими своих приятелей, и отбирал как бы из огромной груды наиболее изящные выражения, чтобы потчевать ими друзей, а все это – лишь средства для уловления пустой славы.

тебя поддержит десница непобедимого освободителя.