Kitobni o'qish: «Конторщица»
Очень небольшое введение
– Как же я обожаю такие вот мгновения счастья! – подставляя лицо утреннему солнцу, я с удовольствием затянулась первой утренней сигаретой. – Море, солнце, пальмы и никакой работы!
– Держи, счастливая отпускница, – протянул мне чашку с кофейным ликером Жорка.
Вот уже пять лет был у нас особый «свой» ритуал – во время отпусков на всяких там Сейшелах, Гавайях, и прочих Доминиканах, каждое утро, только поднявшись с постели, выйти на балкон, выкурить первую, самую вкусную, «фэншуйную» сигаретку и, медленно-медленно потягивая кофейный ликер, смотреть на море…
– Спасибки, дружище… – отсалютовала я чашкой.
– Ирусь, мы сегодня на дайвинг, ты помнишь? – допив ликер, Жора затушил сигарету и зарылся в мои волосы. – Ты не против, если я первый в душ?
– Давай, – улыбнулась я. – А я пока докурю.
Да, мы с Жоркой любовники. Как-то так вот все получилось. Внезапно, непредвиденно и неправильно. Собственно, и он и я – взрослые, самодостаточные, давно состоявшиеся люди. Я работаю директором по управлению персоналом в корпорации брендовых аксессуаров, Жорка – профессор, неплохо так кормится с международных грантов. У каждого – своя семья, дети. Тут уж ничего не поделаешь. Но не рушить же жизнь своих близких, если в наших седых жопах вдруг заиграла любовь. Иногда так бывает – любовь догнала, настигла и причинила взаимность. И теперь мы, как семиклассники, держимся за ручки, млеем и краснеем, глядя друг на друга. И так уже пять лет подряд. Пять лет периодических встреч тайком, сердечной боли, и вот таких вот «украденных» у семей отпусков, когда только море, солнце и мы с Жоркой… вдвоем…
– Иришка, я всё!
Я взглянула на кусты магнолий на фоне ослепительно синего моря и встала с кресла… внезапно мир завертелся, завертелся и наступила темнота…
«Это расплата…» – только и успела подумать я…
Глава 1
– Лидия Степановна, вы слышите меня? – скрипучий монотонный голос назойливо бубнил где-то рядом.
Я с трудом разлепила глаза. Лучше бы я этого не делала. Боль жахнула где-то в затылке, перед глазами все плыло.
– Лидия Степановна, что с вами? Вам плохо? – голос продолжал нудно вгрызаться в мой мозг. С трудом сфокусировав расплывающийся взгляд, я присмотрелась: передо мной стоял невнятный мужичок в очечках с толстыми стеклами. Одной рукой он удерживал распухшую папку, а другой тряс меня за плечо.
– Лидия Степановна… – опять завелся неугомонный мужичок.
– Хмааа..? – прохрипела я.
– Ох, Лидия Степановна, напугали вы меня. – Обрадовался мужичок. – Я штатное принес, смотрю, а вы тут…
– Гыыыхм… – я схватилась за горло. – Чччто?
– Штатное, говорю, принес. На шестой вагоноремонтный участок. – Мужичок осторожно пристроил папку передо мной на столе и бочком начал пробираться к выходу, – до понедельника нужно. В трех экземплярах…
Хлопнула дверь, а я вместо номера пятизвездочного отеля вдруг обнаружила ободранную штукатурку узкого чулана. Но рассмотреть я не успела: дверь опять хлопнула и в нее просунулась женская голова в сером мохеровом берете:
– Горшкова, подпиши!
Передо мной опустился листок желтоватой писчей бумаги.
Я машинально всмотрелась – список фамилий и подписи, текста не было.
– Что это? – подписывать непонятные документы я никогда не буду.
– Ой, не выделывайся, – женщина ворвалась в комнату и нависла надо мной. – Подписывай, давай!
– Еще раз повторю, что это такое?
– Ты что, совсем, Горшкова? – от удивления густо намазанные тушью ресницы захлопали и несколько комочков отвалились. – Все подписывают, и ты это подпиши.
– Это – что? – ситуация начинала раздражать. – Сбор средств голодающим детям Африки? Поздравления с днем влюбленных? Что именно?
– Детям Африки мы еще на прошлом месяце средства отправили, – поджала губы женщина. – А этим влюбленным не поздравления, а порицание от коллектива собираем. Товарищеское собрание завтра в восемь. Ох, и пропесочим их!
Окончательно впав в ступор, я машинально черканула на листочке какую-то загогулину, и женщина облегченно упорхнула.
Это что же получается? Я осмотрела кабинет. Дичь какая-то. Да, все-таки это не чулан, а кабинет. Донельзя убогий, со вздутой побелкой кое-где под потолком и вековым массивным письменным столом. Два крашеных унылой темно-синей краской шкафа с бумагами занимали почти все пространство. Напротив – узкое оконце.
Как они меня называли? Горшкова… как там? Петровна? Нет – Степановна вроде. И имя-то какое – Лидия. Горшкова Лидия Степановна, стало быть. Почему-то стало весело. Я много читала о попаданцах, эта тема была модной, особенно среди молодежи. А в департаменте по управлению персоналом, который я возглавляю вот уже пятнадцать лет, молодежи было достаточно. Точнее возглавляла. Или как? Я ущипнула себя за ладонь – таки да, не бред и не галлюцинации. Я действительно попала в другую реальность.
Попаданка, блин.
Неожиданно стало так смешно, что я вся зашлась в хохоте. Аж слезы брызнули. Чтобы остановить истерику, резко вдохнула-выдохнула, встала и подошла к окну. Оно выходило во внутренний двор, где несколько голых ясеней, большая куча песка и грузовая машина давно устаревшей модели пейзаж не украшали. Взгляд сместился в сторону, и тут на стене я увидела зеркало.
Но лучше бы я его не видела!
На меня смотрело юное, донельзя щекастое и курносое лицо, с пуговичными глазками неопределенного цвета. Выщипанные бровки и по-бараньи мелкие пергидрольные кудряшки, сколотые пластмассовой заколкой в виде гипертрофированной лиловой рыбки, добили окончательно. Так что на невеликий рост и короткие толстые ножки почти не обратила внимания.
Вот так вот.
Я посмотрела на неизбалованные кремом и маникюром ручки и обнаружила кольцо. Обручальное.
Опа! Так мы, выходит, замужем. Интересненнько. Оказывается, в этом мире есть ценители и таких вот кудряшек. Блин, и что теперь делать? Мысли заметались в разные стороны. Спать с каким-то посторонним дядькой не буду. Хоть убей – не буду! Что же делать, блиин? Что делать, что делать – разводиться! Судя по всему, это не средневековье, и здесь люди, а не эльфы, или, не к ночи будь помянуты, котики.
Я несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться.
Так, теперь нужно разобраться, куда именно я попала, и где я живу. Беглый осмотр россыпи бумаг на столе показал, что я попала ни много ни мало – в 1980 год. А на дворе было 1 апреля. Обхохочешься, мать его!
Торопливое исследование содержимого дерматиновой сумочки с облезлыми ручками особой ясности не принесло: в кошельке нашлась трешка, советская, и немного мелочи. Тюбик с помадой, ради интереса раскрутила, помада светло-морковного цвета (кто бы удивлялся!) почти закончилась, и Горшкова Лидия Степановна выковыривала ее оттуда спичкой. Рачительная девица, чего уж там. Еще обнаружилась пластмассовая расческа с мелкими зубчиками (интересно, и как этим расчесывать кудри?), катушка черных ниток с иголкой (рукодельница?), носовой платок, скрученная авоська (капец!), упаковка ваты (вот нафига?), металлический значок с чебурашкой (родовой тотем? ха-ха), сморщенное яблоко, связка ключей, подтаявшая карамелька «Клубничная», и бинго! – я нашла две мятые погашенные квитанции (ура!), которые на мое счастье завалились в дырку в подкладке. Первая – об оплате за свет (аж целых 2 рубля и 35 копеек!), но главное – внизу был от руки написан адрес: улица Ворошилова, дом 14, квартира 21.
Супер! Я теперь знаю, где я живу!
Однако долго радоваться не вышло: на второй квитанции «за водоснабжение», где оплата была вообще фантастическая – 17 копеек (17 копеек, Карл!), стоял адрес: переулок Механизаторов, дом 8, квартира 2. И надпись была сделана той же рукой.
Ну вот, теперь я опять не знаю, где я живу…
Не, ну почему такая непруха? Ну, ладно я теперь попаданка, примем за данность, но, блин, не то, что всяких магических способностей нету, но даже памяти предыдущей владелицы этого толстозадого тела, и то не осталось. Не скрою, швыряться направо-налево фейерболами и испепелять одним взглядом было бы прикольно, но, блин, хотя бы некоторые фрагменты памяти можно же было оставить?!
И как вот теперь?
Даже если я сегодня заночую в этом унылом кабинете на столе, то все равно рано или поздно придется идти домой. А если я не приду ночевать, то доставшийся в виде бонуса супруг Лидии Степановны будет, мягко говоря, озадачен. Это в лучшем случае.
Остается два варианта: искать самой или брать такси и пусть меня привезут. Один из этих адресов однозначно должен быть моим.
Но самой искать нереально – города я не знаю, а навигаторов в это время еще не сочинили. А на такси хватит ли денег? И, опять же – мобилок еще нету, как вызвать такси?
Мдаааа…, засада… кругом одна засада…
Резкий протяжный гудок заставил подскочить. В коридоре послышались голоса, топот. По всей видимости это был конец рабочего дня и народ устремился домой.
– Лидочка, ты идешь? – в двери возникла кареглазая девушка с забавной челкой.
Я обрадовалась: вот мой личный Харон, который однозначно знает, где живет это тело и поможет мне пройти этот безумный квест.
– Да, конечно, – как можно дружелюбнее улыбнулась я. – Сейчас только…
Я торопливо открыла один шкаф, второй, но нигде верхней одежды Лидии Степановны не было.
– Лидусь, а что ты ищешь? – заинтересовалась девушка.
Блин, а я ведь даже имени ее не знаю. И что отвечать не знаю. От конфуза меня спасла защитница детей Африки:
– Тонечка, у тебя червонец занять можно? Мне до получки, – затараторила она, – В «Военторге» выбросили финские плащи, как раз моему подойдет. Я уже и отложила.
Пока Тонечка доставала деньги, я нашла нужный шкаф, где висело синтетическое пальтишко веселенькой дачной расцветки. В принципе, ожидаемо.
Мы вышли из здания с массивными аляповатыми колоннами. Шагнув в новый мир, я обернулась, чтобы запомнить, куда вернусь завтра. Вывеска на входе гласила: «депо «Монорельс» и ниже, более мелкими буквами: «Колесно-роликовый участок ВЧДР-4».
Замечательно!
После многолетней работы в огромной корпорации брендовых аксессуаров, с гигантской сетью фирменных и франчайзинговых магазинов в Риме, Венеции, Барселоне, Париже, да что там говорить, – даже в Сантьяго-де-Чили и в Плайя-дель-Кармен и то были наши представительства, и вот, после всего этого, теперь я – работник депо «Монорельс»!
Вот честно, я бы сейчас бахнула мартини. А лучше – коньяку.
Мы вышли на шумный проспект, оживленный, но какой-то бесцветный, что ли. Глаза напрягало отсутствие ярких красок и привычной какофонии рекламных щитов, бигбордов, арт-баттловских панно и ларьков с шаурмой. Фасады панельных зданий невыразительно серели или же были украшены панно в духе соцреализма (так называемое искусство повседневности или повседневность искусства). Я даже умилилась. Хотя, может, это потому, что было 1 апреля и деревья стояли голые. Тем временем Тонечка всё тараторила и тараторила, так что я поневоле стала вникать:
– …и можешь себе представить весь этот скандал – она тайно встречалась с этим Антоном. А он ее на 12 лет младше! Они даже хотели пожениться, но Тамара Семеновна говорит…
– А сколько ему лет? – я рассматривала людей, точнее советских граждан, в повседневной одежде кардинально немарких расцветок, и мне стало еще более грустно.
– Антону? – удивилась Тоня, – лет 22 где-то, он с армии как пришел, то на заводе два года отработал.
– А ей тогда получается 34? – взгляд скользнул по автобусной остановке и зацепился за фотографии ударников социалистического труда на двухметровой доске почета.
– Еще 33, в ноябре будет 34, но ты представляешь….
– И они оба свободны? – я смотрела, как из автобуса грузно вышла женщина с авоськами, из которых торчали упакованные в серую плотную бумагу свертки. Ее клетчатый платочек сбился и слипшиеся от пота волосы лезли в глаза, она их сдувала, так как руки были заняты. Сгорбившись, поправляя плечом съезжающий на щеку платок, она побрела к гастроному, переваливаясь, как утка.
– Да, но она….
– Тонь, а в чем фишка всей этой истории? Два свободных совершеннолетних человека полюбили друг друга и решили пожениться. Что здесь не так?
– Она же старше его!
– И что? Это – ее проблемы… – черт, кажется, я начинаю понимать, куда я попала, и что эльфы – более оптимальный вариант.
– Ты что, Лида, нельзя же так…
К счастью, дискуссию пришлось свернуть, так как на кирпичной стене я увидела вывеску «пер. Механизаторов, 8». Очевидно, мой дом.
– Тонь, всё, я пришла, давай, до завтра!
Тоня, которая уже набрала воздуху для очередного аргумента, так ничего и не ответила и, резко отвернувшись, целеустремленно зашагала дальше. Обиделась. Жаль, неплохой, вроде, человек.
Я шагнула в подъезд. Там, в квартире № 2, мне предстояло знакомство с супругом.
***
Квартира Лидочки Горшковой оказалась не совсем ее. Точнее, квартира была коммунальной, с высокими потолками, узкими комнатами и застарелым запахом убежавшего молока. В прихожей громоздилась инсталляция из санок, велосипеда и каких-то коробок.
Пока я пыталась угадать, какая именно из четырех комнат моя, дверь той, что слева, распахнулась, и на пороге возник печальный мужчинка с намечающимся животом, белобрысый и усатый. Было ему около 30-35 лет, хотя в это время люди старели быстрее, так что вполне могло быть и 25. Он исподлобья уставился на меня и многозначительно молчал.
Ну, я тоже рассматривала его и тоже молчала. Во-первых, я подозревала, что это и есть сам Горшков, супруг Лидии Степановны, но это было не точно. Во-вторых, я банально не знала ни имени этого супруга, ни темы для разговоров.
Пауза затягивалась.
Наконец, мужчинка не выдержал первым и мрачно сообщил:
– Суп прокис.
Я продолжала молчать. Потому что не понимала, какую реакцию он ожидал от супруги – просить прощения, бежать варить новый суп, рыдать, пойти повеситься, в конце концов. Но хоть одно радует – теперь стало понятно, что это и есть супруг Горшков, потому что по логике какое дело постороннему человеку до супа Горшковых?
Не дождавшись от меня ответа, Горшков расстроенно добавил:
– И рубашку ты плохо погладила, Лидия. На рукаве две складки, и у воротника.
А вот это уже серьезное обвинение, пойду, значит, повешусь. Что-то на ха-ха меня пробивает, поэтому, чтобы прекратить зарождающуюся истерику, я резко вдохнула и выдохнула. Очевидно, приняв мою реакцию за полное признание вины, Горшков нахмурился и продолжил:
– А вчера ты купила килограмм фарша по рубль восемьдесят пять копеек, а в центральном гастрономе можно было взять за рубль шестьдесят…
От неожиданности я икнула.
Горшков продолжал что-то еще зудеть, а у меня вдруг дико разболелась голова. Боль билась то в висках, то в затылке, казалось, в мозг вставили раскаленный гвоздь и медленно его там проворачивают. Перед глазами потемнело и во рту ощутимо почувствовался тошнотворный металлический привкус. Сквозь вязкую, как кисель, пелену до меня доносился голос, который монотонно бубнил, перечисляя грехи этого тела.
И тут вдруг такая злость меня накрыла, что я не выдержала:
– Слышь, козел, рот закрой.
Мужчинку аж перекосило: он выпучил глаза и, словно выброшенная на берег рыба, хватал ртом воздух. Мне даже стало его жаль, обычно я стараюсь быть вежливой, но тут все как-то сразу, вот нервы и сдали.
Я обошла статую супруга Лидии Степановны и вошла в комнату, где проживала чета Горшковых. Обстановка соответствовала стилю повседневной жизни простого советского гражданина: панцирная кровать с небольшой горкой подушек, светлый полированный шкаф, этажерка с проигрывателем, два стула, по центру комнаты – круглый стол под плюшевой скатертью с бахромой. На обклеенной полосатыми обоями стене – радио и вырезка с изображением березового леса. На узком окне – веселенькие занавески в цветочек. Телевизор у Горшковых был черно-белый.
Надеюсь, раскладушка здесь тоже должна быть, иначе придется Горшкову спать на полу. Что-то мне стало совсем грустно. Я люблю комфорт, в смысле любила… в той, прошлой жизни… Люблю милые повседневные ритуалы – к примеру, встать утром, когда еще все спят, прошлепать босиком по мягкому ковру на кухню, сварить кофе с корицей и черным перчиком, и потом сидеть в любимом кресле и пить обжигающий, чуть терпкий, кофе из любимой чашки и смотреть в окно на медленно падающий снег…
А в этой жизни и обстановочка так себе, и внешность Лидии Степановны более чем заурядная, и работает она не в Академии наук, зато в придачу усатый супруг с кучей проблем и затруднений. Зашибись стартовые условия для попаданки!
Додумать мысль мне не дал отмерший Гошков, который оправился от потрясения и желал взять реванш:
– Ты аферистка, Лидия! И хамка! Я весь день голодный! В холодильнике только прокисший суп и котлеты. Ты же знаешь, что я не ем котлеты без гарнира. Моя мама…
– Стоп! Горшков, ты с работы во сколько пришел?
– В два часа, ты же знаешь, у меня по вторникам три урока.
– А я – в шесть часов вечера. Ты что, не мог за четыре часа отварить себе картошку или сделать яичницу?
– Ты – моя жена и это ты должна заботиться о муже!
– А что должен мне ты, Горшков? – вот даже интересно стало.
– Я не собираюсь разговаривать с тобой в таком тоне! – взвизгнул супруг и заметался по комнате, судорожно впихивая в чемодан рубашки, брюки и прочий хлам. – Я ухожу пока к маме! А ты подумай! Подумай хорошо над своим поведением, Лидия!
Когда хлопнула дверь, я вздохнула свободно и рухнула прямо в одежде на кровать. Под немалым весом Лидочки кровать жалобно скрипнула, и панцирная сетка прогнулась чуть ли не до пола. Блин, как здесь можно спать? Это же смерть для позвоночника. Вспомнила любимую кровать с ортопедическим матрасом, на глаза набежали слезы. Интересно, как там мои? Бедный Жорка, сколько же ему предстоит всяких неприятностей из-за меня. Хоть бы не спалился перед женой и моими. Прости, милый… От всех этих мыслей слезы хлынули из глаз в три ручья. Захлебываясь в рыданиях, я размазывала тушь по щекам и тоненько подвывала.
Неожиданно дверь скрипнула, и я услышала:
– Что, Лида, плачешь? Правильно, пореви, пореви. Такого мужика потерять. Вот ты дура, прости господи. Я всегда говорила, что добром это не кончится…
Я вытаращилась на чудо, возникшее в дверном проеме, которое продолжало вещать:
– …ты на себя посмотри – ни рожи, ни кожи. Валерий женился на тебе, так имей совесть и уважение. Он все-таки с высшим образованием, пусть и неоконченным, из хорошей семьи, кандидат в члены партии. А ты кто? Выскочка, вот ты кто!
Наконец я смогла справиться с тушью и слезами, и нормально рассмотреть неожиданную гостью. Очевидно, это соседка Горшковых, иначе зачем ей разгуливать по дому в замызганном халате и накрученных на крашенные хной волосы бигуди. Соседка смачно затянулась сигаретой, от чего ее морщинистое лицо еще больше сморщилось, и медленно выдохнула струю дыма:
– И что теперь? Чего ты добилась этим, Лида? Не удержала мужа, сейчас на работе узнают, в партком вызовут. Останешься без премии и перед людьми стыдоба какая…
Мне вдруг остро захотелось закурить. Так-то я в той жизни не курила… почти не курила. В студенческие годы, в общаге курили все, а потом, когда повзрослела, занялась йогой, ЗОЖ, какое уж там курение… и только в редких отпусках мы с Жоркой курили… и пили по утрам кофейный ликер, а вечером – вино… видимо, чувствовали себя сбежавшими от всего мира подростками, хотелось чего-то такого… хулиганского…
– Извините, можете угостить сигареткой? – слова сами сорвались с языка еще до того, как я успела подумать.
– Лида? – Вытаращила глаза соседка. – Ты же не куришь.
– Да вот… сами видите.
– Ну да, ну да, – глубокомысленно кивая, она достала надорванную пачку «Полета». – Держи…
Я вытащила сигарету и прикурила. Горьковатый дым сразу наполнил легкие, я аж закашлялась. Вторая затяжка пошла легче – прочистила мозги и принесла успокоение.
– Ты смотри, не знала, что ты куришь, – удивилась соседка, наблюдая за кольцами дыма, который я выпускала, как когда-то учил Жорка.
– Жизнь такая… – со вздохом протянула я. – Поневоле закуришь.
– Эх, как тебя… – встревожилась соседка, – ты вот что, девонька, поесть бы тебе сейчас надо.
И правда. Я сразу почувствовала адский голод. В этом мире я еще ни разу не ела. А когда последний раз ела Лида – не знаю. Поэтому пошла за соседкой на общую кухню. Кроме того, нужно осмотреть ареал, где теперь предстоит обитать. И раз появился добровольный экскурсовод, глупо не воспользоваться такой возможностью.
Кухня любой коммунальной квартиры – это прежде всего арена боевых действий. Примерно, как территория Палестины в окружении противника: кругом враги, летят снаряды, да еще и жара адская. Чуть зазевался – и всё.
Наша кухня, как ничто, подходила под это определение: на здоровенной, срочно требующей капитального ремонта территории комнате было четыре кухонных стола, четыре плиты, три с половиной холодильника и большой пузатый буфет. Буфет принадлежал моей новой знакомой – Римме Марковне Миркиной, по праву первородства, тьфу, то есть по праву заселения – она была самой первой из жильцов квартиры. Причем изначально ей принадлежали целых две комнаты. Но потом где-то там наверху решили, что одинокая пожилая женщина в двух комнатах – это непозволительная роскошь для государства, поэтому ей оставили только одну, а во вторую, побольше, моментально заселилась многодетная семья крановщика пятого разряда Грубякина. Кроме четырех детей, воспитанием которых было явно некому заниматься, в семью входили супруга Зинка, домохозяйка и сплетница, а также теща Клавдия Брониславовна, интеллигентная женщина с нелегкой судьбой, схоронившая в свое время четырех мужей и сейчас находившаяся в активном поиске пятого. Все коллективно надеялись, что Грубякиным рано или поздно дадут отдельное жилье, но что-то там никак не складывалось, поэтому все семейство, которому было слишком тесно в одной комнате, периодически начинало интриговать то против Риммы Марковны, то против Петрова, четвертого нашего соседа. Федор Петров был тунеядец и алкаш. Из-за пристрастия к спиртным напиткам его за спиной называли Петров-Водкин. В Советском Союзе всем трудоспособным гражданам полагалось работать и за тунеядство даже была статья. Но у Петрова была оформлена инвалидность, что позволяло ему не ходить на работу и калдыбанить сутками. Когда у Петрова заканчивались деньги, он становился очень склочным и мог переплюнуть в многоходовых интригах даже Клавдию Брониславовну.
Против Горшковых, что удивительно, ни Грубякины, ни Петров особо не воевали, иногда только Римма Марковна на правах старшей по возрасту могла повоспитывать Лидочку, да и то – больше для профилактики, а так – ни-ни. Как выяснилось, супруг Лидочки, Валерий Анатольевич Горшков, трудился учителем пения в Ветеринарном профтехучилище, был кандидатом в члены партии и вообще происходил из хорошей семьи.
Все это я выяснила у Риммы Марковны, с которой мы с удовольствием съели злополучные котлеты, так легкомысленно отвергнутые Горшковым. Когда чайник вскипел, и мы уже перешли к чаю, на кухню величественно вплыла лично Клавдия Брониславовна с целью немедленно выяснить важный вопрос:
– Римма Марковна, вы вчера забыли выключить свет в туалете! – безапелляционно заявила она.
– Вранье! Я всегда выключаю! – моментально возмутилась та. – Это ваш Пашка никогда не выключает, я видела.
– Не тронь ребенка! – на кухню фурией влетела Зинка, запахивая на ходу халат. – Своих детей нет, так на чужих рот не разевай!
– Да кому он нужен…, – попыталась отбиться Римма Марковна, но была перебита лично Клавдией Брониславовной:
– А позавчера вы, дорогуша…
Что натворила Римма Марковна позавчера осталось неизвестно, так как все заглушил утробный детский рев.
– Лешка, гад такой.., – ахнула Зинка и метнулась обратно в комнату. За ней удалилась Клавдия Брониславовна, напоследок столь многозначительно взглянув на Римму Марковну, что всем стало ясно – разговор далеко еще не окончен.
– Вот так и живем…, – улыбнулась Римма Марковна, но губы ее дрожали. – Если ты одна, старая, то заклюют. Это еще их Грубякин со смены не вернулся. Втроем они тут такие концерты устраивают, хоть сразу стреляйся.
Я слушала ее и понимала – нужно отсюда сваливать. Я еще не поняла, со страны или только с квартиры, но то, что так жить нельзя – это однозначно.
Уже поздно ночью, ворочаясь в неудобной кровати, я думала о том, как теперь жить дальше. Женщина-попаданка – это не мужчина, здесь все гораздо сложнее: спеть песню Сталину, победить Ивана Грозного или сочинить пулемет женщина вряд ли сможет. Просто потому, что малореально. Это не зависит от ее интеллекта или кармы, просто в мире мужчин свои правила. И что тогда остается? Стать ударницей соцтруда? А зачем? Идти в боевые подруги к какому-нибудь ответственному товарищу с целью спасти СССР? Смешно. И неприятно. Уехать из СССР? Это уже более реально, но очень трудно. Нужно быть или олимпийским чемпионом, или известным артистом, чтобы появилась возможность ездить за границу. Да и то, если мне не изменяет память, ездили они, в основном, в страны социалистического лагеря.
Значит, остается единственный пока путь – попытаться устроиться здесь, максимально комфортно и безопасно. А дальше будет видно.
Но для того, чтобы хорошо жить, нужны деньги. На зарплату конторского служащего, кем была Лидочка, особо не пошикуешь. И с супругом что-то делать надо. Права Римма Марковна, в эти времена семья – это ячейка социалистического общества и вот так запросто разрушать ее никто не позволит. Грохнуть Горшкова? А что, стать вдовой и жить себе дальше спокойно. Как та же Клавдия Брониславовна. Четырежды вдова! Да ей орден давать надо, я уверена, что не все там так просто. Но это все шутки, а вот проблема под названием «Горшков» никуда не делась.
Дальше – у Лидочки нет высшего образования, только какой-то провинциальный техникум. Я отыскала диплом и посмотрела – Лидочка была хронической троечницей. То есть поступление в нормальный ВУЗ с таким дипломом ей не грозит. Да и возраст. Согласно найденному в шкафу паспорту, Лидочка была немолода – ей исполнилось 30 лет. Для нормальной карьеры в эти года – уже перестарок.
И внешность. Как известно, встречают по одежке (блин, с одежкой тоже что-то надо делать, причем срочно), и Лидочка даже в категорию «приятная взору» не вписывается. Что остается? Холить и лелеять. Я смотрела сегодня на женщин на улице. Молодые все – да, красивые, стройные. А вот после 30 – сплошь ужас ужасный. И чем дальше в категорию «им за…», тем все выглядит хуже. Молодость уходит, а следить за собой не умеют. Мало кто из женщин от природы стареет красиво. Поэтому будем считать, что здесь в плюс идут мои знания, экологически чистые продукты и всего лишь тридцатник Лидочки – в сумме должен быть положительный результат.
И последнее, что остается – жилье. В таких условиях жить невозможно. Нужна отдельная квартира. Большая и светлая. Какое-то время, пока не освоюсь, придется перекантоваться здесь, но нужно начинать думать о том, как обеспечить себя в старости. Так и не додумав до конца мысль, я уснула…
