Kitobni o'qish: «Смертный бой. Триколор против свастики»
Предисловие
«Война окончена, забудьте…»
Сколько раз нам приходилось слышать и читать эти простые слова, сказанные и написанные неглупыми людьми. Призывающими к следованию «общечеловеческому взгляду на историю», «гуманистическим ценностям», говорящими и пишущими об «обманутых диктаторскими режимами простых людях», подменяющими смысл великого подвига и трагедии всего советского народа рассуждениями о «бессмысленных жертвах» и «маршалах-мясниках».
Ревизия взглядов на Великую войну – лучший способ заставить народ забыть ее. Превратить героизм солдат в «оболваненность сталинской пропагандой», подвиг тружеников тыла – в «страх перед неотвратимыми репрессиями». Какому народу понравится осознать себя жертвой злой воли тирана, а не творцом Победы?
Разрушая память народа в угоду чужим интересам, подменяя жестокую логику борьбы с нацизмом обывательскими представлениями, ревизионисты тем самым готовят благодатную почву для возрождения человеконенавистнической идеологии и практики, побежденной в середине двадцатого века усилиями наших дедов и прадедов.
И вот уже на стенах русских домов появляются свастики, а по улицам русских городов маршируют люди с нацистскими приветствиями. А это означает, что война не окончена, если духовные наследники Третьего рейха поднимают голову в стране, вынесшей всю тяжесть борьбы с коричневой чумой. И победившей ее.
Своей книгой мы хотим ответить всем фальсификаторам истории Великой Отечественной войны:
«Нет, война не окончена. Пока живы те, кто помнит ее. Пока не похоронены погибшие солдаты Великой Отечественной, лежащие в земле почти семь десятков лет. Пока есть опасность возрождения нацизма».
Пусть для того, чтобы показать без преувеличения всенародный характер борьбы, нам потребовалось фантастическое допущение. Пусть наша книга ориентирована в первую очередь на подрастающее поколение. Главное – в том, что мы постарались ответить на вопрос: «Не утрачен ли нами, потомками поколения победителей, тот внутренний стержень, что стал главным залогом победы советских людей над жестоким и сильным врагом?»
Авторский коллектив – постоянные участники литературного форума «В Вихре Времен» (http://forum.amahrov.ru), выступающие под общим псевдонимом Федор Вихрев:
Ивакин Алексей
Логинов Анатолий
Акимов Сергей
Артюхин Сергей
Калганов Андрей
Конев Александр
Шеховцов Алекс
Сергеев Виталий
Судьбин Андрей
Тупицын Андрей
Туробов Андрей
Шкаев Александр
Рольщиков Виталий —
выражает надежду, что поставленные, непростые по нынешним временам, задачи оказались нам по силам.
И наша книга сможет изменить хоть что-то в лучшую сторону. По крайней мере, заставит задуматься, а куда же мы придем, если забудем о Войне и о Победе?
Нашей общей Войне и нашей общей Победе…
С уважением, редакторы-составители
Алексей Ивакин,
Андрей Туробов
Пролог
Музыка, музыка, музыка… Вечная музыка, музыка, музыка…
Сапогами по асфальту – шершавая музыка, музыка, музыка дорог.
Мальчики идут на смерть.
Отцы, мужья, сыновья идут по улице к вокзалу.
Где-то там, впереди, стоит под парами эшелон. Музыка играет духовым оркестром на обочине. Мальчики идут на войну.
Там, впереди, будут окопные вши, трехлинейки, минометные обстрелы. Но об этом еще никто не знает. Они просто идут под музыку, музыку, музыку…
Колонна мальчиков, ощетинившись сталью штыков, бряцает консервами в вещмещках. Метр за метром – они уходят от дома в неизвестность.
Вот они подходят к вагонам. Вот они уже в самих вагонах. Они оглядываются на своих девочек, зная, что оглядываться нельзя. Они знают, но смотрят. И взгляды ищут друг друга. Безмолвный крик над заплаканными перронами. Мальчики стоят в вагонах. Девочки молчат вдоль эшелона. Жизнь разорвана. Лишь тонкие ниточки взглядов между ними. Нельзя смотреть, нельзя не смотреть.
Нервы стянуты. Сердца разломлены горбушкой хлеба. И музыка, музыка, музыка…
Мальчики… Девочки…
Крик взлетает к небесам, когда поезд трогается.
И девочки нестройной толпой бредут по домам, стараясь ступать на невидимые следы своих мальчиков.
Музыка стихла вдали. Недоплакавшие окна рыдают по ночам.
Но от танков слезы не спасают.
Кому-то повезет. Кого-то привезут.
Мальчики лежат в школьных классах. Девочки выносят заскорузлые бинты.
На рваной линии разреза, между миром и войной – бинты, мальчики, пули и девочки. И музыка, музыка, музыка… Прощай, славянка, прощай. Прощай меня за то, что я не смог. Вечно меня прощай.
Когда посадишь березку рядом с моей могилой – прощай меня.
Когда повесишь мемориальную доску на бывший госпиталь – прощай меня.
Когда принесешь мне цветы – прощай меня. До смерти меня прощай и после нее тоже.
Прости, что вместо тебя дорога под меня ложилась. Прости, что я сам пророс в земле, а не в тебе.
Давай поверим, что это не нас убили. Я еще жив, и ты еще ждешь. И звездочки не на погонах, а на небе. И пыль не от взрывов, а от пашни. Давай?
Увы… Не обмануть судьбу. Музыку не обмануть.
Я помню тебя на том перроне.
Помнишь ли ты меня?
День четвертый
29.10.2011/ 25.06.1941. Дмитрий Медведев. Президент. Москва
– Вячеслав Юрьевич, и что мне делать с этими письмами? Проигнорировать? Или поручить вам поблагодарить за проявленную активную гражданскую позицию и тех и других? В процессе личной встречи?
Голос президента буквально сочился ядом. Еще бы! С утра пораньше заместитель главы администрации принес «в клювике» два письма от «представителей творческой интеллигенции и деятелей культуры». Одно в поддержку идеи отмены моратория на применение смертной казни как средства наказания, а второе – конечно же, против! Чума на оба их дома… Бубонная…
– Я могу устроить вам такой праздник. Сами принесли – сами и расхлебывайте с подписантами. И вообще – вы чем думали, когда эти коллективные доносы мне на стол клали? И о чем?
– В своих действиях я руководствовался, в первую очередь, высшими соображениями. Сейчас, как никогда, важно обозначить единство общества. – Голос главного, согласно неофициальной «табели о рангах», идеолога государственного курса был как обычно ровен. Человек, ославленный на весь мир «серым кардиналом Кремля», мог позволить себе многое, но только не страстность. «Если ты волнуешься, значит, ты уже проиграл» – следование этому принципу, усвоенному им еще в студенческие годы, никогда не подводило.
– Если нам до сих пор не удавалось нащупать точки соприкосновения для разных по идеологическим предпочтениям групп, то сейчас, как мне представляется, настал именно такой момент.
– Какой момент? Вы что, так и не поняли ничего? Идет война, и как всегда не та, к которой мы худо-бедно готовились. Нынешний наш противник многими поколениями воспринимался как абсолютное зло. Даже последние десятилетия не смогли стереть из народной памяти старый образ врага. – Глава государства резко отмахнулся от попытки собеседника что-то объяснить или возразить… Уже неважно. – И не пытайтесь мне доказать, что уже произошло и закрепилось какое-то смещение акцентов или изменение в восприятии. Все равно у вас адекватных аргументов не найдется. Подумайте лучше о том, что в современном массовом сознании чертами того самого «абсолютного врага», каким для нашего народа были нацисты, наделяется любой, даже мало-мальски заметный противник. Для наших людей фашизм очень долго был, пожалуй, самым значимым мерилом добра и зла. И не надо мне приводить в пример несколько сотен, да пусть даже и две-три тысячи зигующих недоумков! Они находятся в пределах статистической погрешности.
– Простите, Дмитрий Анатольевич, но я вас не понимаю. Мы вроде бы говорили об отношении к смертной казни? – Недоумение заместителя главы президентской администрации было столь убедительным, что ему хотелось верить. Здесь и сейчас. Но президент прекрасно знал своих ближайших помощников, чтобы испытывать в отношении их хоть какие-то иллюзии.
– Хоть передо мной-то ваньку не валяйте, Вячеслав Юрьевич! И не надо обиженное удивление изображать, все вы прекрасно поняли. В общем, жду ваших соображений по формированию смешанных групп из числа подписавших обе эти – президент брезгливо приподнял титульные листы двух писем за уголки – бумажки. Согласуете с министерствами обороны, внутренних дел, чекистами технические вопросы пребывания представителей «общественности» в районах, освобожденных от гитлеровцев. Дня через три-четыре их будет достаточно. И запомните – Бог ли, Судьба ли предоставили нам уникальный шанс – сохранить образ «абсолютного врага» в массовом сознании практически нетронутым еще лет на пятьдесят, как минимум. Грех этим не воспользоваться. Тем более что большую часть работы за нас сделают сами немцы, да еще и «деятели российской культуры» поспособствуют. А то кандидатов на место нацистов в последние двадцать лет развелось – отбоя нет!
Из мемуаров гауптмана Хельмута Пабста, в июне 1941 года – командира дополнительной группы 77-й эскадры пикирующих бомбардировщиков (Ergӓnzungsgruppe Sturzkampfgeschwader 77)
«Вечером 24 июня погода, наконец-то, наладилась, и наша эскадра в полном составе перелетела на аэродром Бяла Подляска. Я зарулил свой самолет на стоянку и, пока его готовили к вылету и подвешивали бомбы, вместе со своим заместителем, гауптманом Александером Глэзером, сел в машину и направился в штаб, чтобы обсудить план бомбовых ударов по частям русских в районе Белостока и Бреста. Высоко в небе пели моторы „стодевятых“ 51-й истребительной эскадры Вернера Мельдерса, у края летного поля уставили в небо тонкие стволы 37-сантиметровые зенитки, и мы чувствовали себя в полной безопасности. Неожиданно я услышал странный, на грани восприятия, шелестящий звук. Он быстро нарастал, делаясь все ближе и ближе, я приказал остановить машину и вышел, чтобы увидеть его источник. Он не заставил себя ждать: шелест превратился в оглушительный грохот, заставивший все мое существо сжаться в комочек. Из-за деревьев, на высоте в несколько сот метров, выскочил летательный аппарат со скошенными, прижатыми к корпусу крыльями, с хищным острым носом, похожий на наконечник огромной стрелы. С невероятной скоростью он промелькнул над моей головой и прошел вдоль взлетной полосы в сторону позиций зенитчиков. Я увидел, как от него один за другим отделилось несколько продолговатых предметов, которые лопнули в воздухе, разбрасывая множество темных точек. Еще секунда – и не успевшие сделать ни одного выстрела зенитные орудия исчезли в облаках сотен разрывов, а в атаку уже заходила следующая адская стрела. Сброшенные ею бомбы с нечеловеческой точностью легли в склад боеприпасов, и земля подо мной начала содрогаться. Я стоял как парализованный, не в силах сдвинуться с места и не понимая, что буквально в ухо кричит мне мой заместитель. Потом выяснилось, что он пытался заставить меня лечь на землю… Шелестящий гром накатился еще дважды. На этот раз удар пришелся на стоянки самолетов, превратившиеся в море огня и дыма. Между тем стреловидные самолеты невиданно быстро набрали высоту, превратившись в еле видные точки, описали дугу и в пологом пикировании пошли на второй заход. Отважные „ягеры“ воздушного патруля попытались сблизиться с ними, но куда там… Разница в скорости была просто чудовищной. Один из пилотов Bf.109 отчаянно бросил свою машину в пикирование, надеясь перехватить атакующий самолет противника. На мгновение мне показалось, что ему это удастся…
Но пилот следующей „стрелы“ чуть довернул острый нос своего дьявольского аппарата, я услышал пульсирующий звук, и струя огня уткнулась в нашу машину. Bf.109 сложился в воздухе, как комок бумаги, затем вспыхнул и бесформенным клубком огня упал на окраину деревни. Такая же судьба постигла и его ведомого. Почему-то в этот момент перед моими глазами на секунду встала совершенно другая картина: шесть двухмоторных самолетов с красными звездами один за другим падают на землю. Я моргнул и вновь увидел то, что происходит на самом деле: адские стрелы по очереди прошлись над тем, что еще недавно было аэродромом, поливая его огненными трассами. Затем две „стрелы“ улетели, а две сделали еще один заход. Первая сбросила еще несколько бомб, которые лопнули в воздухе, но новых разрывов на земле не последовало. А затем произошло то, что окончательно повергло меня в ступор: я увидел, как прижатые к фюзеляжу крылья прямо в воздухе повернулись, и невероятная машина стала похожа на обычный самолет, только без винта. Он с громом пролетел над сотворенным им адом – видимо, вражеские пилоты фотографировали результаты своего удара, и прошел от меня совсем близко. Я отчетливо увидел скошенный назад киль, нанесенные на него красные звезды с бело-синей окантовкой, синие цифры „38“ на фюзеляже и крохотную голову пилота в белом шлеме за стеклом кабины. Только тут я понял, что этот аппарат, только что совершавший маневры, которые не сможет повторить не только „Штука“, но и ни один, даже самый совершенный, истребитель, на самом деле размерами не уступает четырехмоторному бомбардировщику FW.200 „Кондор“!
Настало время подсчитывать потери… Большая часть наших Ju.87, наших великолепных „Штука“, которые мне так нравились и которыми мы все так гордились, превратились в груду догорающих на земле бесформенных обломков. Под бомбами погибло множество отличных пилотов, заработавших славу и ордена в небе Британии и Балкан, таких, как оберст-лейтенант Хельмут Брук, гауптман Альфонс Ортхофер и гауптман Хельмут Боде. Но это был еще не конец трагедии… Как оказалось, русские (а теперь уже никто не сомневался, что чудовищные машины, всего за два захода уничтожившие нашу эскадру, были именно русскими) буквально засеяли всю территорию аэродрома мелкими, размером с мячик для лаун-тенниса, минами, от каждой из которых тянулось несколько тонких нитей, образующих смертельную паутину. Стоило коснуться хотя бы одной такой, совершенно незаметной в траве ниточки, как мина взрывалась, буквально нашпиговывая несчастную жертву сотней мелких осколков. На одной из таких мин и подорвался командир эскадры граф Клеменс фон Шенборн-Визентхайд, который попытался организовать тушение пожаров, вынос раненых и спасение того, что еще можно спасти. Какая печальная ирония: выжить в небе над Англией и Ла-Маншем, заслужить Рыцарский крест и погибнуть на земле от противопехотной мины… Хуже того: оказалось, что эти чертовы шарики совершенно невозможно обезвредить, и во время попыток разминирования погибло несколько саперов из дислоцированного неподалеку инженерного батальона. Солдаты из аэродромного обслуживания попытались просто обозначить вешками опасные предметы, но буквально через час мины сами начали взрываться, иногда поодиночке, иногда – целыми группами, причем в совершенно непредсказуемом порядке, так что окончательно приступить к спасательным работам мы смогли только через двое суток. Естественно, за это время большинство раненых, сумевших выжить непосредственно во время налета, умерли. В общем, 77-я эскадра прекратила свое существование как боевая единица. Я с ужасом смотрел на разрушения, которые нанесли аэродрому всего лишь четыре вражеских самолета за два захода, и все яснее понимал, что, начиная эту войну, мы совершили смертельную ошибку, которая будет иметь для Германии самые роковые последствия».
Вечером того же дня, на аэродроме в Белоруссии начальник оперативного отдела 455-го бомбардировочного с удовольствием просматривал аэрофотоснимки, запечатлевшие результаты дневной работы летчиков его полка. На снимках из Бяла Подляска он задержался особенно надолго… Затем вытащил из-под стопки рапортов потертую книжку, на обложке которой значилось «Хазанов Д. Б. 1941. Горькие уроки: Война в воздухе», открыл заложенную полоской бумаги страницу и негромко произнес: «Интересно, этот Пабст выжил? А то так уж он вкусно расписывал, как „мессеры“ пачками СБ валили… Если выжил – теперь другое писать будет!»
Максим Андреев. Выживальщик. Нижегородская область
Несмотря на ударную дозу алкоголя, Макс так и не смог сразу уснуть.
Еще бы. Вот она – «мародерочка» во всей красе. Все оказалось не так, как они рисовали на форуме.
Автолавка должна была пройти по той самой «кэмэлтрофитрассе», на которой застряла их «газелька».
Они успели соорудить засаду буквально в паре километров от деревни. Принесли сваленную старостью сухостоину, положили ее поперек дороги и улеглись в кустах. Ольга – с левой стороны, Макс – с правой. Рустэм, время от времени, переползал с одной стороны дороги на другую. Лишь около четырех часов дня они услышали натужный рев мотора. К тому времени Макс уже замучился бить комаров, радостно оживших под солнцем. Рустэм же вышел на саму дорогу. Камуфляж, болотники, «Сайга» за спиной, рюкзачок за спиной – типичный охотник, коих немало ползает осенью по просторам России.
Автолавкой оказался типичный лупоглазый «газик-фургон». Полсотни третий, который.
Рустэм махнул рукой. Машина остановилась, фыркая двигателем. Из кабины высунулся пожилой водитель. Потом они пошли к бревну. Макс старательно держал мужика на мушке своего «Наганыча». Когда мужик нагнулся к бревну…
Рустэм резко ударил прикладом по затылку. Мужик кулем свалился в подсыхающую грязь. Из кабины выскочила какая-то жирная баба и заорала на весь лес. Внезапно, сам для себя Макс выстрелил. Выстрел оглушил его, и он зажмурил глаза, продолжая жать и жать на спусковой крючок. Поэтому он не увидел, как Рустэм плюхнулся в ту же дорожную грязь, по которой маслянисто расплывались ручейки крови из проломленного черепа водителя. Не увидел и того, как Ольга спокойно вышла из своих кустов. Подошла к визжавшей бабе-продавщице и всадила в упор две пули из своего травматического пистолета.
Потом Рустэм долго орал на Макса. И когда подгоняли «Ниву», чтобы перегрузить продукты в нее. И когда отгоняли «газик» в лес. И когда закапывали трупы водителя и продавщицы.
Правда, к вечеру Рус помягчел. Выдал бутылку водки из новоприобретенного ящика, «полторашку» ядовито-желтого лимонада и отправил вон из бункера. Продышаться, пропиться и проблеваться.
Макс все это как-то не так представлял.
Нет, ну понятно – бой есть бой. Напали – отвечай. А этих за что? Когда они отыгрывали варианты выживания – такого не было. Однако случилось. Ольга вообще с презрением смотрела, когда он, отворачиваясь, тащил тело водителя к наспех вырытой яме.
Когда уже стало светать, к Максу, сидевшему на небольшом пригорке, подошел Рустэм.
– Переживаешь все? – дружелюбно спросил командир.
Макс промолчал в ответ, уставившись тупым взором в горизонт.
– Дай-ка… – отобрал он из рук Макса полупустую бутылку и сделал большой глоток. Потом шумно выдохнул.
– Слушай меня, хлюпик. Время – пришло. Если мы не выживем, то кто? Цены больше нет. Стоять за нее – не надо. И переживать бесполезно. Цена сегодня – не жизнь, а патроны и водка. Понял? У тебя, кстати, сколько патронов осталось?
Макс молча пожал плечами.
– Сегодня на настоящее дело пойдем. Так что много не пей. Мне нужны твердые руки.
– Рус… – выдавил Макс.
– Что?
– А бабу Дусю сможешь?
– Надо будет – смогу! Ради тебя, ради всех нас. Понимаешь? А так… да на хрен она нужна? Пусть свой век дошпиливает как может.
– А если менты приедут?
– Мы с тобой уже это обсуждали. Помнишь? – ухмыльнулся Рустэм.
Макс кивнул. И опять молча.
Да. Они это уже обсуждали. Примерно на третий-четвертый день после Большого Песца власть должна рухнуть. Менты, эфэсбэшники, армия должны озаботиться выживанием своих родных, а не своей Родины. И сбежать с постов. Вместе с оружием. Уиновцы – те вообще всегда отморозками были. Должны организовать банды вместе с зэками.
– Так что, милый мой, сейчас всем не до нас и не до автолавки убогой. Понял?
Макс понял. Умом-то он понимал, а вот на душе было погано. Но об этом он не решился сказать. Просто снова кивнул. И снова молча.
– Вот и молодец. На. Глотни еще!
Макс послушно глотнул.
– А теперь – спать. Скоро на дело.
«А все-таки Рустэм молодец. Настоящий командир… – вяло думал Макс, забираясь в свой спальник. – Настоящий, да…»
И уснул, так и не обратив внимания, что Ольги рядом не было…
Понял, только когда они выбирались, вчетвером, на шоссе. Девки остались, как обычно, на Базе. Кроме Ольги. Та сидела рядом с Рустэмом, отчаянно крутившим баранку на скользкой лесной дороге.
Рядом с Максом сидел Пашка. И, как обычно, играл в «Сталкера». Впрочем, нет. Иногда он пытался поискать мобильный Интернет. Но связи так и не было… Рустэм удивился в первый раз, когда они вышли на трассу. Та была просто забита транспортом. Фуры, грузопассажирки, фургоны, просто легковушки и даже бэтээры неслись сплошным потоком в сторону Нижнего.
– Рус, ты говорил… – начала было Ольга.
Паша индифферентно оглядел шоссе и снова уткнулся в ноут.
А Макс тихонько прислонился лбом к стеклу и молча смотрел в… Горизонт? Вместо горизонта была темно-зеленая стена елей.
– Сам знаю, что и когда я говорил! – зло огрызнулся Рустэм, вертя головой и пытаясь вклиниться в поток машин. – Видишь? Паника это! Паника! Снуют туда-сюда без дела…
Наконец какой-то большегруз тормознул, мигнув фарами и выпуская на асфальт грязную «Ниву», вынырнувшую из леса.
Рустэм махнул водиле рукой и лихо вывернул на асфальт. Впереди шел тентованный «Урал», в котором рядком сидели солдатики с автоматами в руках, пялившиеся от скуки на ребят.
– Странно все это… – сказал Макс. – Как-то все не по плану идет.
Рустэм промолчал, только сильнее сжал руль. Так, что даже костяшки побелели.
– Странно, – снова сказал Макс. – А встречка пуста…
– Заткнись, – ответил Рус и зло посмотрел в зеркало заднего вида. – Паша, что со связью?
– А? – встрепенулся тот, как обычно, погруженный в свои программистские мысли.
– Со связью, говорю, что?
– Да тут и до БП связи никогда не было. Ближе к городу подойдем – будем посмотреть.
И снова уткнулся в ноут.
Внезапно машины начали притормаживать, потом и вовсе остановились. Стояли минут пять. Потом Рустэм не выдержал и вышел из машины. Сначала он выглянул на встречку. Потом подошел к «Уралу». Что-то спросил у солдатиков. Те только ржали в ответ. Макс не выдержал и тоже вышел.
Только он подошел к Рустэму, как за спиной раздался громкий голос:
– Кто такие? Отошли от машины, быстро!
Макс оглянулся – перед ним стоял какой-то офицер. По три маленькие звездочки на погонах – капитан или старший лейтенант? – Макс все время путался в званиях.
– Командир, да мы спросить хотели, что происходит-то? – широко улыбнулся обаятельный Рустэм.
– Кто такие, я спрашиваю? – офицер смотрел на них… Нехорошо смотрел. Словно сквозь прицел.
– Да туристы мы, товарищ старший лейтенант, – сделал шаг назад Рустэм. – Вот, в Нижний возвращаемся, а тут такая фигня нездоровая!
– Что, и про войну не слышали? – удивился старлей.
– Да я ж говорю, мы десять дней по лесам бродили!
– Документы есть?
– А как же… – Макс и Рустэм вытащили свои паспорта и протянули офицеру. Тот быстро пролистал их, потом вернул обратно.
– А с кем война-то? – не выдержал Макс.
– В город вернетесь – узнаете. Все в военкомате расскажут. Всеобщая мобилизация и военное положение в стране. Так что сели обратно в тачку и сидите там как мыши.
– Опа! – удивился Рустэм. Или сделал вид, что удивился. – А что тогда стоим?
– Блокпост впереди. Все. Брысь отсюда.
Когда они сели, громко хлопнув дверьми, Рустэм нервно забарабанил пальцами по рулю.
– Рус, что делать-то будем? Нас же загребут на блокпосте!
– Макс, заткнись!
Ольга же, сухо и бесстрастно, сказала:
– Разворачивайся, и уходим обратно.
– Мля! Оль! Нас же эти вон… – Рустэм кивнул на «Урал». – В момент положат.
– Я лучше сдамся! – просипел Макс, в горле которого мгновенно пересохло, и попытался было открыть дверь.
– Сидеть! – рявкнул Рустэм. – Вышак захотел? Тебя по законам военного времени прямо тут шлепнут, а потом за ноги подвесят вон на той березе.
– Это осина, – флегматично поправил Паша.
– Тем более!
– И они не будут стрелять, – добавил программист. – У них приказа нет – это раз. Два – может быть, мы решили колонну обойти по проселкам. Наконец…
Договорить он не успел. Стоящий «Урал» медленно двинулся вперед. Рус моментально завел свой «вездеезд» и, резко вывернув руль, выскочил на встречку и втопил педаль в пол.
«Нива» взвизгнула покрышками, взметнула грязь с обочины и понеслась по пустой полосе. Мимо мелькали фургоны, фуры, «опели» и прочие «девятки». Люди стремились в город. А Макс, Паша и Ольга, обернувшись, смотрели в заднее окно. Вояки не отреагировали на побег «Нивы».
– Номера, млять. Номера! Они нас по номерам пробьют! – вдруг крикнул Макс.
– Не пробьют! – заорал Рустэм. – У нас вторая машина не засвечена!
Колонна застывших машин мелькала вереницей красок. Лес слился в сплошную коричневую стену. На восток, на восток!
Когда они проскочили поворот к Базе, Рустэм прибавил еще.
Рано или поздно – заканчивается все. Закончилась и пробка. Они проскочили через холм, спустились с него. Потом пронеслись через мостик какой-то речки, снова вынеслись на вершину холма и снова спустились с него…
И только там Рустэм затормозил, лихо перегородив машиной трассу.
– Паш! Что ты там говорил про «наконец»?
– Эм… За двойную сплошную еще никого не расстреливали!
Рустэм нервно кивнул и схватился за рычаг переключения скоростей. Немного не успел…
Интерлюдия
– Ник, я уже устала, ну сколько можно?
– Маш, помолчи, а?
– Коть, я не понимаю – мы что, не могли хотя бы поездом уехать?
– Мля… Маша! Я сейчас за твою тупизну выпиздну тебя на хер и буду прав!
– Ник! Я не понимаю!
– Я тебе третий раз объясняю! Это – война! Любые полеты – запрещены. Железка – забита напрочь войсками.
– Ну, у тебя же связи… Мог бы договориться с… Нам бы вагон дали до Москвы. Вообще, что нам там делать?
– Манюня! Ты – дура! Это шанс. Как ты не понимаешь? Это тебе не с плакатиками на Петровке стоять!
– Ну, Кит! Я, между прочим, отгул брала… Ты мне сам его подписал!
– Ты можешь помолчать?
– Объясни мне – что происходит?
– Шанс, Маша! Шанс происходит. Один – на всю жизнь. В Москве сейчас все решается. А не в этой убогой Вятке. Будем в Москве – все решим. Главное – быть первым.
– А зачем ты меня потащил? Я кофе хочу! Тут даже «Старбакса» нет!
– Зачем? Да у тебя рот закрываться не умеет! Поэтому и потащил.
– НИКИТААААААААААААААА!
Конец интерлюдии. И не только ее
Черный «Гелендваген» завизжал тормозами. Водитель «Геленда» в последний момент попытался уйти от столкновения, но, зацепив «Ниву-Шевроле» своим правым крылом, не смог удержать машину в руках. Подушки безопасности сработали быстро и эффективно. Водителя оглушило их ударом, и «Геленд» выкинуло в кювет, где он нелепо воткнулся широкой мордой в землю. «Нива» же подпрыгнула от удара, ее нелепо приподняло правым боком, крутануло тяжелым волчком… Потом она замерла на мгновение и рухнула на левую сторону.
Лес слегка шумел полуголыми ветвями. Что-то где-то шипело. Первым вышел из ступора Макс. Именно по его стороне пришелся удар. Хорошо, что не в дверь, а в заднее крыло, иначе мог бы и не очнуться. Лежал он на чем-то твердом и почему-то трясущемся.
– Пашка, ты как?
Пашка молчал.
– Что это было? – пробормотал Макс и попытался открыть дверь, внезапно ставшую верхней. Увы. Дверь заклинило.
– Стволы доставай! – одновременно заорали вдруг Рустэм и Ольга.
Стволы были упрятаны под заднее сиденье, поэтому Макс, хотя и задергался, но не смог достать оружие. Он попытался упереться рукой, но попал ею во что-то липкое за спиной и машинально отдернул.
Ольга и Рустэм тем временем выбрались через окно, со стороны водительской двери. Затем, обежав машину, крикнули в разбитое заднее окно:
– Здесь! Вылазь! Бегом!
Рус схватил Макса за воротник куртки и стал вытягивать на дорогу.
– Цел?
Макс с недоумением посмотрел на окровавленную ладонь и пожал плечами.
Ольга тем временем обошла машину.
– Рус, он еще живой!
Макс двинулся за Командиром.
После удара Пашку выкинуло через открытое окно. Но не полностью. Рухнувшая на бок «Нива» буквально передавила его пополам. Ноги в салоне. Все, что выше живота, – на асфальте. Он был еще жив – руки царапали асфальт, губы дрожали, а глаза были полны мутной болью.
– Макс! Помоги ему! – Рустэм протянул Максу нож. Хороший такой. С пилой и кровостоком. Рус его когда-то сам сделал.
– К-как… – не понял парень, с ужасом смотря на расплющенное тело Пашки.
– Мизерикорд1, дурак! – прошипел Рус. – Оля! За мной!
Они метнулись к багажнику перевернутой машины.
А Макс на ватных ногах подошел к Пашке. Рядом валялся разбитый ноутбук.
Пашка вдруг чуть повернул голову. И протянул скрюченную руку. Губы что-то шептали. Макс сглотнул склизкий ком, взявшийся откуда-то во рту, отчего резко затошнило, и сделал шаг назад. Споткнулся и упал.
– Да что же ты, размазня какая! Бегом! – Рустэм пнул ему между спиной и ногами, когда Макс встал на четвереньки. После этого раздался выстрел. Макс не видел, в кого стрелял Рус. Но понял. Стараясь не смотреть в сторону погибшего товарища, он, пошатываясь, пошел за Командиром.
Тот уже стоял около «Гелендвагена» вместе с Ольгой.
Здоровущий джип, непристойно задрав задницу, торчавшую из кювета, парил пробитым радиатором. Из полуоткрытого тонированного окна слышались женские стоны. На крыше продолжала сверкать синяя мигалка.
Ольга рывком распахнула переднюю дверь и заглянула внутрь.
– Тут мужик какой-то, – сказала она, целясь стволом «Сайги» в трясущееся окровавленное тело.
– Вали его на хер!
– Харя у него знакомая!
– Тем более – вали!
– Может, помочь как-то? – хрипло спросил Макс.
– Не, – ответила Ольга. – Он – толстый. Хрен вытащишь.
– Сильно толстый? – поинтересовался Рустэм и заглянул в разбитое окно машины. – О! Я его знаю! Вали его! Это же…
Последние слова заглушил звук выстрела «Сайги».
– Там еще девка на заднем сиденье, – спокойно сказала Ольга, когда эхо выстрела прокатилось по лесу. – Тоже без сознания.
– Вали и ее, – жестко сказал Рустэм, роясь в бардачке.
Ольга прицелилась, но тут Рус остановил ее.
– Погоди, Оль. Дай ствол Максу. Пусть, наконец, почует кровь.
Макс оторопело взял из рук девушки карабин.
– Чего мнешься? Стреляй!
Макс замотал головой и, бросив оружие на землю, сделал шаг назад:
– Я… Я не могу! Я не буду! Я не хочу!
Рустэм мягко шагнул в его сторону. Поднял «Сайгу». Нехорошо ощерился…
И мир внезапно исчез.
Алексей Шкодин. Финансист. Ташкент
Ташкент… В нем мы против плана застряли на пару дней. Дорога до столицы солнечного Узбекистана была спокойной. Казахстан, казалось, замер. Но впечатление это было обманчивым – проезжая мимо Байконура, мы видели активность, которой этот край не знал, наверное, с первых космических запусков. Степная ночь светилась от множества огней, и шум техники разносился на десятки километров. Видели мы это великолепие, правда, издалека, и слава Богу – встречи с украинскими гаишниками мне хватит надолго. А потом был Ташкент.
