Kitobni o'qish: «История несостоявшегося диссидента», sahifa 4

Тем не менее, у меня назрела необходимость вступить в комсомол, так как военкомат требовал у меня комсомольскую характеристику. Весной 1969 года я подал заявление в комсомольскую организацию, с просьбой принять меня. Собрав рекомендации, я был вызван на комсомольское бюро школы. Секретарём бюро в то время, состояла молодая завуч школы, еврейка, по фамилии Бочарова, всегда очень броско одевавшаяся. Все её пальцы были в кольцах, в ушах серьги, на шее ожерелье.

Я же, по случаю у нас в тот день урока физкультуры, был одет в простецкие брюки и спортивную майку, чтобы не переодеваться. К слову замечу: одевался я обычно не по моде, но аккуратно. Брюки я не покупал в магазине, а всегда заказывал себе в ателье мод, начиная ещё с 7-го класса и гладил их сам, а рубашку носил обычно офицерскую, которую покупал в Ташкенте, в магазине Военторга. А туфли у меня и вовсе были английские, каких не было ни у кого, с британскими львами на подошвах, купленными за 45 рублей, что составляло тогда немыслимую сумму. Многие мои сверстники носили самодельные брезентовые тапочки, покупая их на базаре за 1 рубль. Особенно были распространены китайские кеды по 4 рубля. И вот я стою на ковре, а передо мной сидят члены бюро. Я ответил на все вопросы и было уже подано предложение, о приёме меня в ряды ВЛКСМ. Но тут, с возражением выступила Бочарова. Несомненно, она была в курсе об аресте моей матери, хотя я никому об этом не говорил. К тому же, в то время, имелись неоднозначные указания КПСС об отношениях к родственникам лиц, выступающих против политики партии и правительства, которые пресекали всякие возможности последних, сделать хоть какую-то карьеру. По этому поводу существовал даже особый пункт в любых формулярах, заполнения которых, требовалось при всяком изменении общественного или социального статуса, приёма на работу, переезда и т.п.

Безусловно, эти указания носили секретный характер, поскольку существовал широко рекламируемый постулат о том, что при социализме «сын за отца не ответчик». И напротив, всегда подчёркивалось, что в странах капитализма, на родственников «политических» устраиваются гонения, существует запрет на профессию и т.д.

Вот и в этом случае, Бочаровой необходимо было не допустить моего приёма в ВЛКСМ, для чего ей приходилось найти какую-то причину, не связанную с политикой. Единственно, к чему ей удалось придраться, так это к моей одежде. Она высказалась в том духе, что я явился на такое торжественное мероприятие в затрапезном виде, то есть проявил неуважение к членам бюро, а в их лице и к самому ВЛКСМ. Я вспылил и наговорил грубостей, в результате чего моя кандидатура, не прошла. Я вышел оттуда глубоко обиженный и решил, что уж как-нибудь переживу без комсомола.

Приближалось лето 1969 года, а с ним и выпускные экзамены. Ещё один раз довелось мне провести день с Н.С. Собрались три пары, братья Мерцаловы, дети главного инженера шахты 9 и я, все с подругами пошли в горы. Прошли километров 15 и разбрелись вдоль реки Ангрен. Я даже не мог найти общей темы для разговора с Н.С. и мы в общем, только бесцельно просидели с ней у реки. Вернулись вечером и по домам.

Я даже был раздражён тем, что потерял день впустую. И вот закончились уроки и пришло время сдавать выпускные экзамены. Первым экзаменом было сочинение. Уж этого я не боялся. Написал сочинение на вольную тему, сейчас и не припомню про что и одним из первых сдал. Позже узнал, что отметки самые высокие. Больше сдавать не пришлось, так как срочно выехали на соревнования в Чирчик. Занял второе место в республике по метанию диска, а вот с ядром вышла неудача – все три попытки не засчитали. Соревнования закончились и все уехали по домам. А я и ещё кто-то, остались. Не хотелось ехать, потому что мы, могли успеть на экзамены, а этого хотелось избежать. Тут подвернулся знакомый тренер из Ангрена. Оказывается, здесь же, параллельно нам, проводились республиканские соревнования между профтехучилищами, так называемые «Трудовые резервы». Как выяснилось, в команде недоставало спортсменов по некоторым видам, а именно: по тройному прыжку, прыжкам в высоту и бегунов на эстафету 4 по 100. Мы согласились выступить за них, правда под чужими фамилиями. Вечером слегка потренировались, так как тройным прыжком никогда не доводилось прыгать, ну а в высоту и 100 метров у меня получалось не плохо. Ещё три дня протянули. Надо сказать, что выступили очень даже хорошо. По прыжкам, тройному и в высоту, я занял два вторых места в республике, хоть и под чужой фамилией, но приятно. Тренер обещал устроить мне выезд на всесоюзные соревнования в Ереван, осенью этого года, если я никуда не уеду.

Больше тянуть было невозможно, и мы вернулись в Ангрен. Все экзамены уже закончились, но меня всё-таки заставили сдавать физику, персонально. Всю ночь я готовился, прочитал три тома учебника физики под редакцией Пёрышкина Чтобы не заснуть, пил кофе и чифир. Утром пришел на экзамен и передо мной разложили билеты. Мне конечно попался плохой билет и я, кое-как, вытянул на тройку.

По всем предметам, от сдачи которых меня освободили, мне поставили тройки, что меня несколько разочаровало, так как я заслуживал гораздо большего, но в целом аттестат был немного выше среднего. Это меня вполне устраивало, поскольку в те времена ещё не учитывали средний балл аттестата при поступлении в ВУЗы. На этом заканчивалось моё детство. Через несколько дней состоялся выпускной вечер.

Сначала нас поздравили с окончанием школы и вручили аттестаты зрелости. А потом все сели за столы и отметили это мероприятие. По такому случаю, нам разрешили выпить немного шампанского. Конечно, некоторые не ограничились этим. Выпили ещё и водки, принесённой втайне от учителей. Далее следовали танцы. Веселились до утра, а рассвет вышли встречать на улицу, как это было принято по традиции. Проводили девчонок по домам и, конечно, клялись не забывать друг друга, встречаться по возможности в будущем. Наконец я добрался до дома и завалился спать. Впереди меня ожидала поездка в Ташкентское Высшее Танковое Командное Училище им. П.С. Рыбалко, куда я собирался поступать.

Характеристика периода моего детства.

      Итак, я родился в 1952 году, ещё при жизни Сталина, который умер в марте 1953 года. Далее следовал период правления Хрущёва, сменённого в 1964 году Брежневым. Что мне показалось важным в этом отрезке времени? Со своей позиции я бы охарактеризовал это следующим образом: Со смертью Сталина обстановка в стране изменилась коренным образом. После некоторого затишья и какой-то растерянности, когда весь народ вполне искренне оплакивал своего великого вождя, последовал период острой борьбы за власть между членами политбюро. В результате был расстрелян Берия, на которого свалили многие просчёты в предыдущие годы, а также немалую часть вины за массовые репрессии. Победу одержал Хрущёв, назначенный генеральным секретарём КПСС, что означало высшую власть в государстве. После массового террора наступила так называемая «оттепель». На очередном съезде КПСС, Хрущёв выступил с критикой методов руководства страной в период Сталинизма. Сам Сталин также подвергся критике, но Хрущёв не смог решительно обвинить его в совершённых им преступлениях, поскольку сам участвовал в них. Сгладив острые углы, Хрущёв всё же оставил за Сталиным место в одном ряду с главными идеологами марксизма-ленинизма. И ещё довольно долго профиль Сталина тиражировался вкупе с лицами Маркса, Энгельса и Ленина. Но исподволь проводилась линия постепенного вытеснения его имени из памяти народной. Незаметно сошли на нет упоминания о Сталине в литературе и средствах массовой информации. Куда-то исчезали памятники, переименовывались улицы и города. К моменту выноса тела Сталина из мавзолея, его уже начали забывать. Последовали процессы по реабилитации многих невинно осужденных. Стало даже как-то легче дышать. Страна стала более демократичной. Наблюдался рост производства, шло массовое строительство жилья и промышленных предприятий. Усиленно пропагандировались трудовые достижения. Шло соревнование с капиталистическими державами. СССР достиг крупных успехов во многих отраслях промышленности. Было почти ликвидировано отставание в ядерном вооружении от США. Запущен первый спутник, первый космонавт. Страна с гордостью следила за своими успехами. Повышение зарплаты, снижение цен на товары. Успехи советского спорта, искусства, всё это, притом поданное в нужном ракурсе, вызывало чувство гордости перед своей Родиной. Уровень патриотизма достиг весьма высокой отметки. Люди старались хорошо учиться, работать, служить. Воспевались героические профессии, ставились фильмы о трудовых подвигах. Молодёжь шла учиться в институты. На самые престижные позиции выходили профессии геологов, строителей и т.д. Сотни тысяч людей по комсомольским путёвкам ехали осваивать целину и Сибирь, строить промышленные гиганты и ГЭС. Подъём был невиданный. Я помню общую

атмосферу доброжелательности и всеобщего братства, которая, начала затухать к концу 60-х годов. Были конечно и ошибки, вызванные малограмотностью Генсека, но умело затушёванные общими усилиями, приходящему к власти, новому классу номенклатуры. Пожалуй, именно при Хрущёве возникла и начала набирать силу, а при Брежневе взявшая в свои руки и бразды правления эта самая номенклатура. Чем это характеризовалось? А тем, что попавший на руководящий пост человек, уже практически никогда не мог потерять руководящего места. Его могли теперь только переместить, или по горизонтали, или по вертикали. Попав в номенклатуру, любой, даже на первых порах, честный и добросовестный человек, начинал возносить себя перед другими. Начинал злоупотреблять своим положением, стремиться на более высокий пост, который обещал ему ещё больше привилегий и материальных благ.

А попав повыше, тянуть в своё окружение своих близких и преданных людей, очень часто не отвечающим требованиям занимаемого ими поста. Это влекло за собой такие низменные пороки, как взяточничество, кумовство, воровство и т.п. Всё это расцвело пышным цветом к середине эпохи Брежнева, что в конечном итоге и послужило развалом СССР. Но тогда, в начале 60-х, настрой был иным. Я пошёл в военное училище из патриотических соображений. Служить в Армии считалось тогда почётным долгом. Профессия военного котировалась особенно высоко. Не было места и позорной дедовщине, которая правит бал в настоящее время. Тем временем, Хрущёв был свергнут, притом очень тихо и мирно. Его не расстреляли и даже не посадили, оставив писать мемуары. Такая мягкосердечность была в общем результатом его же политики, демократизации общества, о чём он сам в последствии и признавался. Проводилась чёткая национальная политика преследовавшая национализм и культивирующая идею братства всех народов, что положительно сказывалась на отношениях между республиками и народами, в них проживающими. Действительно, мы не обращали внимания на свою национальность и эта тема практически не обостряла отношений между гражданами СССР. Среди моих друзей были узбеки, евреи, башкиры и другие, чему я вообще не придавал никакого значения. Любой гражданин чувствовал себя свободно в любой из республик, за исключением, пожалуй, республик Прибалтики, но не в той мере, что сейчас. С приходом к власти Брежнева, общая атмосфера на первых порах оставалась без изменений. Страна катилась по инерции, только начинавшая набирать силу номенклатура, начинала давать о себе знать. Но пока ещё, в ВУЗ можно было поступить без взятки. Это уродливое явление ещё только давало

Военная служба.

Итак, заканчивался июнь 1969 года. В день перед моим отъездом в военное училище, мы с отцом устроили мои проводы, распив на двоих бутылку водки. Утром я явился в военкомат с небольшой сумкой, в которой лежали несколько учебников и немного белья, так я обычно уезжал на соревнования. Нас было 5 человек прошедших процедуру проверки на годность поступления в военные училища. Четверо из нас ехали в Ташкентское Танковое Училище, я буду его называть коротко ТВТКУ и один в Ташкентское Общевойсковое (пехотное) Училище, коротко ТВОКУ. Сопровождал нас Старшина сверхсрочной службы, работник военкомата, забыл его фамилию, ещё молодой парень лет 25. Я расскажу вкратце о ТВТКУ. Это училище в годы войны было передислоцировано из России в город Чирчик, расположенный в 30 км от Ташкента и так и оставшееся там. В нём готовили офицеров танкистов. Кроме того, там же обучались и десантники, в количестве всего одной роты, т.е, по взводу на курс. Во всём СССР имелось только одно Десантное Училище, в Рязани, поэтому наше ТВТКУ имело особую значимость и один из нас четверых собирался поступать именно в десантники. Считалось, что наше училище организационно входит в 3-ю танковую армию, возглавляемую во время войны П.С. Рыбалко и поэтому носящее его имя.

Нас проинструктировали и посадив в автобус, отправили в дорогу. В Ташкенте мы высадили своего товарища у ворот ТВОКУ и последовали дальше. Часам к 12 дня мы прибыли на место и во главе со своим старшиной, пошли сдавать документы и определяться с местом жительства. Как оказалось, мы приехали поздно, в чём виноват был наш военкомат. Все абитуриенты уже прибыли, оформились и были распределены по подразделениям. На территории училища меня поразило громадное количество праздношатающихся ребят моего возраста, одетых почему-то в рваньё и создающих впечатление хулиганов. В этом году наплыв был впечатляющим. Прибыло не менее полутора тысяч абитуриентов, при норме в 300 человек, т.е по 5 человек на место.

Уже по этой причине от нас хотели отказаться, но старшина развил невероятную активность и всучил всё-таки документы трёх моих товарищей в приёмную комиссию. А меня, как не комсомольца, забраковали и велели возвращаться домой. И опять, дело случая. Старшина не опустил руки, а пошёл со мной по инстанциям, доказывая мою исключительность и призвание к военной службе. К вечеру нам удалось добиться приёма у начальника политотдела, где старшина, не смущаясь, нагло врал, что мой отец офицер, а я отличник и знаменитый спортсмен, желающий продолжить семейную традицию, чем убедил комиссара и тот распорядился принять меня в абитуриенты.

Как назло, я ещё забыл какие-то документы и мне пришлось спешно, на такси, смотаться в Ангрен и вернуться уже глубокой ночью, истратив почти все свои деньги.

Но вот я уже и в казарме! Меня распределили в последнюю 8-ю, кандидатскую роту, вместе с моими земляками. Все мы жили в палатках повзводно. В каждой роте состояло по 120-150 человек, а в 6-й роте было и вовсе 600. Это было вызвано тем, что в эту роту записывали аборигенов (узбеков), прибывших, из чёрт его знает каких мест, и почти не понимавших русского языка. В соответствии с существующей национальной политикой, руководство республики осуществляло идею обучения и укомплектования армии национальными кадрами, в данном случае узбекскими, по месту расположения училища. По регламенту и процентному соотношению числа коренного населения к другим нациям, необходимо было иметь не менее половины состава училища, чистокровными узбеками. Что и проводилось, довольно безуспешно в жизнь.

Почему безуспешно? Да потому, что узбеки, как ни странно, не горели желанием служить в армии. Их вполне устраивала привычная жизнь в кишлаках, работа в поле. А уезжать куда-то, за тысячи километров, чего требовала суровая армейская жизнь, им совершенно не улыбалось. Вот и местные военкоматы проявляли чудеса, выполняя план набора. Как мы потом узнали из разговоров с этими «национальными кадрами», их обманывали, обещая после окончания училища назначить председателями колхозов, или директорами совхозов, или ферм. Уже через пару недель хождения в строю и кормления солдатской пищей, эта рота растаяла бесследно, несмотря на все ухищрения командования, готового пойти на всё и даже, отменившего вступительные экзамены для аборигенов. Им было достаточно простого желания для поступления.

Из всех 600 человек уговорили не более десятка, в том числе Халимова Гафура, который позже, стал моим другом. Кроме прочего, нас, с первого дня, заставили работать. Сразу же, на следующий день, после подъёма, нас строем повели в столовую, где накормили не вкусной, рисовой кашей в которой кусками лежало свиное сало. Я не мог есть варёное сало, брезговал, а что говорить о мусульманах – аборигенах из 6-й роты? Я лично нисколько не наелся. Самым главным продуктом на завтрак было сливочное масло.И постоянно, во время всей службы, у многих была одна мысль- приехать домой и наесться масла вдоволь! После завтрака нас построили и распределили на работы. В основном это была изнурительная уборка территории. Она должна была блестеть. Ни одного листика, бумажечки, не должно было валяться на земле. Притом задача на уборку давалась, а инструмент мы должны были выискивать сами. Качество уборки проверял лично, старшина роты – старший сержант Голубович, молдаванин по национальности. Кроме гражданских лиц, поступать в училище прибыло довольно много солдат и сержантов срочной службы, а также выпускников суворовских училищ, которые называли себя по старинке «кадеты». При формировании абитуриентских подразделений, командирами отделений, заместителями командиров взводов и старшинами рот назначали в первую очередь военнослужащих или, при их нехватке, кадетов. Все они, особенно военнослужащие, издевались над нами гражданскими в полную меру. После уборки территории нас отправляли на другие работы. А работы было хоть отбавляй. Копали какие-то траншеи под кабель, что-то ломали, что-то строили. Не удивительно, что уже ко второму дню у меня, на моих нежных руках, почти не знавших физического труда, появились и лопнули 13 мозолей!!! Конечно, очень многим не понравилась подобная жизнь. Ходьба строем, вечерняя прогулка, с оранием песен, многие знали разве только «катюшу», утренняя зарядка, подъём в 7 часов утра, издевательства сержантов, невкусная пища и т.п. Не дождавшись первого экзамена, училище стали покидать недовольные, а особенно «аборигены» из 6-й роты. Только после ужина можно было заниматься подготовкой к экзаменам. Но очень немногие пытались учить предметы. Хотя нас запугивали немедленным отчислением за выход в город, многие после ужина уходили в самоволку, возвращаясь к вечерней перекличке, а потом опять чуть не до утра. Но, тем не менее, подошло время экзаменов. Сначала сдавали кросс 3 км. Я пробежал средне.

Хотя я и не подготавливался к экзаменам, сдал я их очень хорошо. Сдавали математику (алгебру и геометрию), сочинение и физику. У меня вышло из четырёх предметов две пятёрки и две четвёрки, то есть 18 баллов. Я не помню сколько надо было для поступления, но хватило с избытком. После экзаменов тех, кто провалился, отчислили, оставив только тех, кто получил положительные отметки. Осталось, наверное, человек 500. Нас перегруппировали, но жили мы ещё в палатках. Ждали заключение приёмной комиссии. Нам выдали форму, правда бывшую в употреблении, солдатскую, без погон, с брезентовыми ремнями и кирзовые сапоги. До решения комиссии, ещё почти месяц продолжали работать на стройках училища. Но уже все приноровились к военной жизни и переносить её тяготы стало несколько легче. В эти дни нам довелось участвовать в съёмках фильмов «На встречу солнцу», «Чрезвычайный комиссар» и ещё каких-то. Съёмки проводились киностудией «Узбекфильм», мы же принимали участие в массовках. То мы снимались в эпизоде строительства Большого Ферганского Канала, изображая дехкан с кетменями, то в эпизоде нападения бандитов на ж.д. станцию, где мы были спекулянтами с мешками, солдатами, шедшими в атаку, под прикрытием броневиков. Мне было интересно видеть муляжи броневиков, изготовленных из фанеры, которые толкали сзади. В фильме же они смотрелись, как настоящие. Особенно нравилось сниматься в боевых эпизодах, когда нам выдавалась форма красноармейцев и винтовки. Довелось увидеть многих известных узбекских актёров. Запомнилась актриса Сарымсакова, которая обычно играла серьёзные и трагические роли. Нам устроили с ней беседу. В жизни она оказалась очень весёлой и остроумной женщиной. Особенно запомнился такой случай: нас повезли в Ташкент на съёмки эпизода из фильма «Чрезвычайный комиссар». Снималась сцена сдачи отряда Мадамин бека красным. Место сдачи было рядом с крепостью в старом городе. Кто-то играл красных, кто-то басмачей. Мне выпала роль басмача. Я одел узбекский халат, на голову накрутил чалму, вооружился бельгийским карабином образца 1923 года. После пары дублей, нам позволили часок отдохнуть. Я, с кем-то, в басмаческих нарядах, с винтовками, прошли на находящийся неподалёку от места съёмок, Октябрьский рынок.

Мы прошлись по торговым рядам, купив несколько горячих лепёшек и виноград. Тут же с удовольствием начали это есть. Вы бы видели выражение лиц продавцов, в основном узбеков. Что они подумали можно только догадываться. Но в их взорах я явно заметил огонёк какой-то надежды. Может быть даже, на возможность, изменения существующего строя. Басмачество было уничтожено, по официальным данным, только в начале 30-х годов. Фактически же оно просуществовало почти до самого

начала войны. В 60-е годы ещё очень многие прекрасно помнили то время, а сочувствовали этому движению, почти все местные жители. Вернувшись назад, мы застали такую картину: на штабеле дров сидел знаменитый узбекский актёр, игравший главную роль в этом фильме, перед ним крутились гримёры, а наши стояли неподалёку вокруг старшины роты Голубовича. Оказывается, он где-то раздобыл патрон от автомата Калашникова и примеривал его, к выданной ему, 3-х линейной винтовке Мосина. Патрон подошёл впору и Голубович не подумав нажал на курок. Вообще-то, мы думали, что выдаваемые нам винтовки, не являются действующими образцами. Да и должно было быть именно так. Но мы ошиблись. Произошёл выстрел. Слава Богу, что пуля никого не задела, а попала в штабель дров. Самое смешное, что главный герой, с перепуга, свалился со штабеля вверх ногами. А в фильме он изображал крутого комиссара. Тут конечно подбежали офицеры, началась разборка. Этот выстрел стоил Голубовичу дорого. Его исключили из Училища. Но вот, наконец, состоялось заседание приёмной комиссии, и я оказался в числе зачисленных в Училище. Все мои земляки тоже прошли все испытания. Всех, не прошедших комиссию, отослали по домам, а из оставшихся сформировали 4-й курсантский батальон, взамен выпустившихся в этом

Фото. На съёмках фильма.

году. Таким образом, четвёртым курсом, стал 3-й батальон, 2-й батальон -3курс, 1-й батальон -2 курс, а 4-й – 1курс. Каждый батальон состоял из трёх рот, причём именно в нашем батальоне состояла единственная десантная рота и две роты танковые. К моменту выпуска, в составе рот числилось обычно не более 90 человек, многие за 4 года учёбы по разным причинам выбывали, поэтому на первый курс всегда набирали с запасом, по 120 человек вместо штатных 100. Но такого запаса, как в нашей 10-й роте никто ещё не видывал. Наш батальон, как и другие, состоял из 3-х рот, 10-й, в которой я служил, 11-й и десантной, 12-й роты. Наша рота имела в своём составе 6 взводов вместо обычных 4-х. В каждом взводе было не менее 30 человек, итого, рота состояла из 180 человек, за что её прозвали «китайской». Командиром батальона был полковник Умаров, начальником политотдела подполковник Шацкий, командиром нашей роты капитан Макуха, командиром моего взвода, лейтенант Судейкин. Мои ангренские друзья, попали в другой взвод.

Немного отступая, я должен сообщить, что офицеры военного училища, по своей должности, стояли на порядок выше, чем общеармейские. Поэтому начальником Училища, обычно был генерал, комбатами полковники, хотя в армии, эту должность занимали капитаны или майоры. Старшиной роты назначили старшего сержанта Бабабекова, который выпил у нас впоследствии немало крови. Замкомвзвода стал сержант Марков, а командиром моего отделения мл.сержант Виноградов. Всех нас разместили в казарме, по роте на этаж. Койки были двух ярусными и все, почему то, стремились занять верхнюю полку, хотя, как я позже уяснил, в армии вторая полка, предназначалась только для «молодых». Все быстро перезнакомились и началась наша трудная армейская жизнь. Каждый день начинался в 7 часов утра с команды, «рота

Фото. Первый курс военного училища.

подъём!». Все вскакивали, моментально надевали брюки, наматывали портянки на ноги и всовывали их в сапоги, а потом, надевая на ходу гимнастёрки, мчались на улицу, где выстраивались повзводно. На всё это отводилось 30 секунд. Первое время мы не успевали и из-за этого, роту опять укладывали спать и вновь поднимали и так по несколько раз. Неуспевающих ещё и наказывали. Поэтому многие, просыпаясь перед подъёмом, потихоньку одевались под одеялом, чтобы никто не видел, а потом только обув сапоги, при команде «подъём», мчались на построение. И я проделывал эту процедуру, неоднократно.После построения, сержанты проверяли, не остался ли кто спать, а затем следовала команда «бегом марш!» и мы, ещё не проснувшись, бежали до туалета, быстро облегчались и далее уже следовал бег в течении 20-30 минут. Потом занятия на турниках и брусьях и вновь в казарму. Ещё полчаса отводилось на заправку кроватей и умывание. Заправка кроватей была одним из самых тяжких трудов. Одеяло должно было быть натянуто на постель таким образом, чтобы не оставалось морщин.

Притом постели и подушке придавалась форма кирпича. Грани должны быть ровными и острыми. Этому искусству мы долго не могли научиться. В случае, если заправка постели не нравилась сержантам, они её просто сбрасывали на пол и её приходилось вновь заправлять, жертвуя на это временем для умывания. Ровно в 8 часов рота выстраивалась в коридоре для прослушивания последних известий по радио. Затем вновь следовало построение на улице для утренней проверки. Сержанты, проходя

Фото. 1 курс ТВТКУ. !969 год.

вдоль строя, зорко высматривали недостатки в форме курсантов. Это обычно были плохо начищенные сапоги, грязный подворотничок, незатянутый ремень, щетина на подбородке некоторых, причёска, порванная одежда, отсутствие стрелок на галифе и т.д и т.п. Выявив нарушителя, сержант приказывал ему немедленно устранить нарушение и доложить. Притом время на исправление давалось очень мало. К примеру, часто можно было услышать: «курсант такой-то, пришить новый подворотничок, почистить сапоги и через 3 минуты встать в строй!». И курсант, сломя голову, кидался выполнять приказ. После проверки нас вели на завтрак. Старшина шёл впереди и очень cтрого, высматривал, чтобы никто не высовывался из строя. В колонне он должен был видеть только впереди идущего. В столовую заходили по команде и садились по команде. Кушать тоже начинали по команде. В курсантской столовой, столы накрывались на четверых, посуда была фарфоровая. Вот еды давали маловато. Только через год мы привыкли к этой дозе и даже всегда оставляли недоеденное. А в первое время, жестоко голодали и ждали, хоть небольшого перерыва, чтобы сбегать в «Чипок», так назывался буфет, где можно было купить какие-нибудь пирожки или коржики с лимонадом. После завтрака нас разводили на занятия, которые начинались с 9 часов. Обычно было 6 уроков, с перерывами, как в обычном институте. Только преподаватели были военные. Надо сказать, что учили нас хорошо. Преподавательский

состав был на высшем уровне. Но особое ударение делалось на военных дисциплинах.

После уроков мы шли в казарму, где оставляли свои сумки и, вновь строем, шли на обед. После обеда следовала уборка территории или другие работы в течении часа, а затем начиналась самоподготовка. Мы учили уроки под надзором командира взвода, а около 19 часов, возвращались в казарму. Вновь построение и на ужин. После ужина давалось, так называемое, свободное время, когда в течении часа, каждый мог заняться чем угодно, но обязательно подготовиться к завтрашнему дню, то есть подшить новый подворотничок, почистить сапоги, погладить форму, приготовить учебники, а затем доложить о готовности командиру отделения, который, в свою очередь, докладывал о готовности своего отделения, заместителю командира взвода, а тот старшине.

Около 22 часов, нас выводили на «вечернюю прогулку», где все курсанты, поротно, вышагивали под строевую песню. У каждой роты была своя строевая песня, но как я уже говорил, у нас не было в роте певцов, и мы просто орали, кто во что горазд. Обычно это была песня про Катюшу, других просто не знали. Петь должны были все.

Сержанты внимательно наблюдали за этим. После прогулки снова строились, уже в казарме, и начиналась вечерняя поверка. Старшина роты выкликивал фамилии, а мы должны были отвечать «я». Старшина ещё немного держал речь о событиях дня и, наконец, в 23 часа следовала команда «отбой!». Все кидались к своим кроватям, мгновенно раздевались и впрыгивали в койки. На это давалось 45 секунд. Вот такой распорядок дня выдерживался в Училище постоянно. По субботам нас водили в баню, которая находилась в городе. Вечером показывали кино. В воскресенье, организованно отдыхали. Часто устраивались танцы, на которые приходили местные девушки.

Вообще, закадрить курсанта и выйти за него замуж, считалось очень перспективно для девушки. Будущие офицеры слыли завидными женихами и немногим курсантам. удавалось выпуститься из училища холостыми, за ними устраивалась настоящая охота.

Весь сентябрь и октябрь с нами проводился курс молодого бойца. Нас учили маршировать строем,тянуть носок, чётко разворачиваться, выходить из строя, рапортовать и т.п. Много времени занимало изучение уставов, которые надлежало знать безукоризненно. Ко всему, нам выдали автоматы Калашникова. Они были в масле, и мы отмывали их целый час. Каждый запомнил номер своего автомата и его расположение в пирамидах оружейной комнаты, чтобы без задержек схватить его во время тревоги. В то же время сержанты запугивали нас предстоящей процедурой принятия присяги, после которой уже ни у кого не останется возможности просто уйти из училища, а придётся в полной мере потянуть солдатскую лямку. Немало людей поддались этой провокации и подали рапорта на отчисление.

Хлопковая кампания 1969 года

В конце октября училище получило команду отправить личный состав на сбор хлопка. В тот год, республика никак не могла выполнить план, из-за низкой урожайности и плохих погодных условий. Хлопок являлся, наряду с нефтью и газом, одной из самых главных экспортных статей СССР и соответственно, давал немалую долю валютных поступлений, в которых остро нуждалось государство.