Kitobni o'qish: «Прах херувимов»

Глава первая. Глубина Лагуз

– Нет, нет, нет. Нельзя фрукты после четырёх часов, нельзя! Если совсем уже невтерпёж, то только зелёное яблоко. Одну штуку. Только одно зелёное яблоко. Маленькое. Вы меня поняли?

Перед глазами Валентина поплыла большая шаурма. Она одуряюще пахла лёгким дымком и огуречной свежестью. Овощи с кусочками поджаренного мяса, завёрнутые в податливый, но ещё не размокший лаваш. Снаружи его пергамент чуть хрустит, а изнутри смазан прекрасным острым соусом. Лепёшка идеально сложена: в шаурме очень важно правильно завернуть начинку. Иначе всё содержимое внутри лаваша будет распределяться неравномерно и вываливаться. На свежую рубашку или недавно надетые брюки. Валентин никак не мог допустить этого в своих мечтах.

Толстенькая и плотная. Такова его идеальная шаурма.

На зубах застенчиво затрепетал пряный хруст огурчиков.

– А если клубнику? Клубнику, несколько ягодок, доктор? Я не люблю яблоки…

Пришлось включиться в реальность. Желудок, не получивший сегодня положенного ему завтрака, отчаянно посылал мозгу сигналы. Упоминание о кислом зелёном яблоке раздражало. Шаурма так и стояла перед глазами. Настолько большая, что заслонила собой корпулентную даму, которую Валентин в данный момент увещевал питаться исключительно правильно и рационально.

– Ягоды способствуют выработке желудочного сока, который стимулирует аппетит. Вместо того чтобы отбить желание съесть больше, он его усилит. Вы можете употреблять клубнику, но с утра и до полудня…

Дама пришла к нему на приём по той же самой причине, по которой к Валентину приходили все остальные клиентки. Она хотела похудеть. Желательно за две недели отпуска. Вернуться такой, чтобы все обзавидовались.

Диетолог посмотрел на даму снисходительно, пациентка потупилась. Все эти женщины, недовольные собой, испытывали комплексы перед Валентином. Высоким и поджарым, как волк ранней весной.

Когда-то, очень давно, мальчик Валя трепетал перед особями женского пола. Они казались ему созданиями неземными, воздушными. Потом всё изменилось. Мединститут и студенческая жизнь не то чтобы превратили Валентина в законченного циника, но избавили от необходимости видеть в каждой девушке неземную фею.

Теперь он точно знал – они, женщины, едят! И отнюдь не нектар с цветов. Тонны колбас, печёного теста, жареного картофеля и шашлыков, исходящих жиром, литры борщей и килограммы расплавленного сыра, коварно маскирующегося под красивым названием фондю…

Диетолог вздохнул и продолжил втолковывать очередной рассекреченной фее:

– Ваш ужин отныне – овощи. Сырые, тушенные или варёные. Кусок мяса…

Перед глазами опять поплыла шаурма.

– На пару? – совсем грустно, но со знанием предмета уточнила пациентка.

– Любого. Мясо можно даже жареное, но на одной чайной ложке оливкового масла. Я составил индивидуальную диету, буду наблюдать за вашими стараниями по снижению веса и следить за состоянием общего тонуса. Дома вам придётся продолжать следовать рекомендациям уже самостоятельно. Если вы серьёзно решили заняться собой, можем проводить он-лайн консультации.

Валентин поставил заключительную точку в своём монологе.

– Самое важное в программе, чтобы вы теряли вес не за счёт уменьшения мышечной массы и воды, а за счёт сокращения жировой ткани.

Клиентка печально оглядела свою жировую ткань, несомненно, требующую сокращения. Она много раз преисполнялась решимости начать новую жизнь, наполненную стремительностью и лёгкостью, но все надежды разбивались о непреодолимое препятствие: работу в глубоко и широко женском коллективе. Тесно собранные в офисе дамы постоянно поглощали всевозможные тортики, пироги и пирожные. Это называлось «пить чай».

«Питие чая», к которому неизменно прилагалось все вышеперечисленное кулинарное изобилие, укрепляло корпоративный дух, но препятствовало сохранению девичьей стати. Дама понимала, что, отвоёвывая свои позиции в бухгалтерии архитектурного бюро, она теряет всяческую надежду на тонкую талию и прозрачный силуэт. Но так хотелось – и того, и другого…

Валентин проводил клиентку взглядом до двери, затем поднялся и зашёл за ширму. Наконец-то расстегнул хрустящую белизной манжету халата, поддёрнул рукав. Свежая татуировка покраснела по контуру и неприятно ныла, внося свою лепту в и без того паршивое настроение.

И черт его дёрнул вчера осуществить эту идею – бредовую и на первый взгляд, и на второй. Глупо было всё, начиная с момента, когда Валентин соблазнился выгодным предложением: подработать в высокий сезон «на югах».

Санаторий находился у самого моря, сияющего сразу со всех сторон и во все окна. Море, раскинувшись до беспредела, голубело бирюзой и сверкало в отблесках солнца, заполняя собой все мысли и проникая в подсознание. Вызывало одновременно восторг, покой и счастье. У всех, кроме Валентина.

Он боялся воды. Всегда, сколько себя помнил. Панически, за пределами разума и способности логически сопротивляться страху. Валентин жил и работал вот уже несколько дней в кабинете с плотно задёрнутыми шторами, за которыми разливалась необъятная жуткая масса. И сколько бы не уговаривал себя просто пройтись по пляжу, так и не смог.

Специалисты объясняли, что аквафобия особенно распространена среди тех, кто хоть раз в жизни тонул. Но Валентин – сколько себя помнил – никогда не подходил ни к одной луже больше и глубже, чем могло вынести его сознание. А довольно известный психотерапевт, к которому Валентин с трудом попал на приём, предположил, что он мог, к примеру, в далёком младенчестве просто поперхнуться водой, купаясь в ванной. И этот момент отложился в подсознании.

Как бы то ни было, здесь, на берегу моря, страх запирал Валентина в душной комнате. Оставлял наедине с казённой прохладой кондиционера, вжимал в кровать и позволял только прислушиваться к весёлым и не всегда трезвым голосам. Они доносились с иного края мира, границу которого Валентин не мог перешагнуть.

Так обидно! Первый раз в жизни он решился приехать на побережье. И не мог уговорить себя даже спуститься к полосе прибрежных кафешек и забегаловок, откуда веяло неприлично замечательной вредной едой.

Жир, капающий с румяных кусков мяса в огонь, подгорая, клубился над многочисленными пляжами, внося свою лепту в ту самую расслабленную атмосферу, за которой и ехали сюда измотанные урбанизацией жители мегаполисов. Запах мяса на дымке перебивался ароматами печёной ванили и корицы: пышных булочек, пропитанных расплавленным маслом с сахаром. Увесистые куски красной рыбы плотно дозревали на решётке над раскалёнными углями. Форель, сёмга, горбуша, кета отдавали в симфонию ароматов таинственную ноту глубины. Где-то там же, в недрах этого кулинарного прибрежного рая, остроглазые, высушенные солнцем торговцы заворачивали тонкие пластинки мяса с овощами в нежные, но прочные пергаменты лавашей.

Уже несколько дней Валентин грезил. Вот он спускается по белоснежной лестнице от санатория прямо к прибрежной гальке, а свежий морской бриз тут же ласково окутывает его. Вот подходит к небольшому ларьку с надписью «Шаурма» и, не торопясь внешне, но сгорая от нетерпения внутри себя, диктует продавцу, что положить на распластанный с готовностью лаваш. Вот он ждёт, пока вожделенная им шаурма доходит до идеальной вкусовой кондиции в специальном приспособлении, напоминающим электровафельницу. И вот она у него в руках вместе с заботливо приложенными к пакету салфетками. А дальше…

Рот наполнялся слюной, и диетолог Валентин совершенно терял голову от ярких мечтаний. Он жуёт шаурму, глядя на бескрайние морские просторы, и чайки, парящие в тронутом закатом небе, завидуют ему. Чайки тоже жаждут совершенно недиетической еды.

Так могло бы быть. Если бы не… Если бы не этот страх.

Как там сказала эта странная женщина в поезде?

«Избавиться от фобии символом-оберегом»

Запечатать свои страхи в тату.

На третий день состояние стало уже невыносимым. Валентин набрал номер, который дала ему старуха, и договорился о встрече. Видимо, он находился в состоянии изменённого сознания, когда слушал и верил тому, что эта странная женщина говорила о запечатывании фобии в тату. И когда машинально взял у неё визитку татуировщика, и когда целый вечер выбирал в интернете подходящий знак. А особенно когда пошёл и набил этот символ.

Руна Лагуз. Совсем небольшая закорючка чуть выше локтя. Как она поможет преодолеть страх воды?

Он прислушался к незнакомым ощущениям и уловил поток. Ветер в течении воды. Движение, несущее субстанцию, и он, Валентин, как часть её, сам – вода.

Вспомнил комнату татуировщика, оклеенную фотографиями. Валентин был далёк и от искусства вообще, а уж тем более от такого сомнительного, как татуаж. Но сила, которую источали стены, покрытые снимками, определённо питалась от творчества. В изображениях знаков, фигур и символов ощущалась тайна. Они казались воротами в иные измерения, приглашающими зайти и увидеть что-то доселе невиданное, испытать ещё никогда неиспытанное.

Хотя сам мастер с необычным, но вполне земным именем Илларион производил впечатление существа несколько рассеянного, но совершенно не инфернального. Длинный, будто принудительно вытянутый неодолимой силой, нескладный, с большой бесцветной головой, которая казалась особенно нелепой на долгом теле. Глаза под белобрысыми ресницами словно полузакрыты, и даже когда мастер, словно гоголевский Вий, с трудом поднимал-таки веки, на его лице оставалось ощущение пустоты. Настолько выцветшими, никакими, были и его глаза.

Говорил Илларион неохотно и отстранённо, постоянно прислушиваясь к чему-то в себе. Как будто каждую минуту в нём, мастере, происходили процессы очень важные, а всё общение с внешним миром только отвлекало его от грандиозных событий в мире глубинном.

Когда Валентин искал салон на узкой улочке, сплошь обвитой неизвестными ему вьющимися растениями, он представлял себе огромного, заросшего черными волосами байкера, в клёпках, коже и с татухами по всему телу, не исключая огромные волосатые руки.

Тело Иллариона, судя по бледным, хотя и тронутым постоянным южным солнцем запястьям, оставалось совершенно безволосо и невинно в плане татуажа.

– Лагуз? – впервые он поднял на Валентина бесцветные глаза.

Диетолог кивнул и, немного волнуясь, протянул татуировщику гаджет, на экране которого светилась выбранная им руна.

– Угу, – кивнул мастер, – знаю.

Он отошёл к навесному, древнему, кажется, деревянному шкафу, открыл его, и Валентин увидел столпотворение разноцветных баночек с красами. Это зрелище сразу успокоило его, уж очень напоминало что-то яркое, детское, даже детсадовское. Казалось, что татуировщик сейчас вытащит ещё кисточки и плотные листы для рисования и предложит Валентину изобразить солнышко. Или домик. На выбор.

Ничего этого Илларион, конечно же, делать не стал. Он постоял некоторое время задумчиво перед открытыми дверцами шкафа, выбрал пару баночек. Посмотрел на просвет, хмыкнул. Затем обернулся к Валентину:

– Интуиция?

– Что – интуиция? – не понял Валентин, не отрывающий взгляда от подготовительных действий.

– Руна Лагуз – интуиция в чистом виде.

– Вообще-то я прочитал, что её значение – это вода. Поток воды. А вы хорошо разбираетесь в значении рун?

Илларион, не торопясь, ответил:

– Ровно настолько, насколько нужно для моего дела. Честно сказать, достаточно поверхностно. Но вода, её поток, это и есть внешний символ интуиции. Сонные чувства, фантазии, сны… Алкоголь или какие-нибудь лекарства накануне не принимали?

Валентин отрицательно покачал головой и сел по указанию мастера на стул. Протянул руку.

– Это как-то не очень согласуется с потоком, – растерянно произнёс он.

Илларион уже натягивал перчатки на бледные руки.

– Вода может принимать различные формы, – он говорил всё так же медленно и как бы нехотя. – Смысл руны в том, чтобы согласиться с силой, которая несёт тебя. Готовность принять форму, определённую потоком, а не ту, какую выбираешь сам. То, что кажется подходящим тебе, может идти вразрез с планами мироздания. Глубины интуиции – единственное, на что стоит положиться. Вот об этом говорит руна Лагуз.

Мастер уже наносил перевёрнутую задом наперёд единичку на обработанное антисептиком предплечье Валентина.

– Здесь работы немного, – сказал он. – Предварительная подготовка не нужна. Посмотрите, это то, что вы хотели?

Мастер указал клиенту на большое зеркало, Валентин подошёл к нему, посмотрел на рисунок, утвердительно хмыкнул. На самом деле, ему изначально было всё равно, как будет выглядеть руна. Он никому не собирался её показывать. Главное, чтобы работала.

– Справлюсь «фри хенд», если только вы не захотите набить ещё руны, чтобы получилась вязь. Но предупреждаю: это на вашу ответственность. Я не посвящён в глубинное значение вязи. А сочетания рун – штука опасная. Можно очень промахнуться.

Валентин, вслушиваясь в жужжание машинки, которая оказалась в руках Иллариона, быстро уведомил мастера, что больше ему рун не нужно. Достаточно одной.

Сейчас руна всё больше ныла и беспокоила. Валентин понимал, что должно пройти время, прежде чем неприятное ощущение утихнет. Но из-за этой глупости раздражало абсолютно всё. Хотелось есть, но в санаторной столовой, на виду у всех, он не мог брать блюда, провозглашённые неполезными. Как отреагируют нынешние и потенциальные клиенты, если диетолог начнёт лопать жирную котлету с большой порцией картофельного пюре, щедро сдобренного сливочным маслом?

А Валентину, находившемуся в состоянии некоторой раздражительности и капризности, хотелось именно побаловать себя. И даже сама мысль о пережёвывании полезного зелёного салата, которым он питался под многочисленными взглядами, была ему сейчас невыносима.

Голова раскалывалась. То ли от голода, то ли от воспалившейся тату, то ли от безрадостных мыслей.

Валентин взял бластер цитрамона, подцепил таблетку и налил себе воды в одноразовый стакан. Он положил пилюлю на язык. Подумал о том, что всё-таки решится и спустится вечером к морю: проверить, начала ли действовать руна. Сделал глоток.

Горло внезапно передёрнуло судорогой. Валентин, пытаясь преодолеть панику, со всхлипом вдохнул носом. Ничего не получилось. Из открывшегося рта вырвался хрип, тут же превратившийся в рёв. Звук вылетел из диетолога, наглухо захлопнув за собой вход.

Стакан выпал из рук, которыми Валентин схватился за внезапно закрывшееся горло. Вода вылилась на белоснежный халат, промочив его насквозь, до тела. Но диетолог этого даже не заметил. В глазах поплыли зелёные пятна, Валентин согнулся пополам, затем рухнул на пол.

«Ларингоспазм, сейчас пройдёт», – попытался успокоить сам себя.

Но казалось, что вода заполонила его всего, воздух не мог протиснуться в лёгкие. Все кругом стало – вода, и Валентин тоже растворялся в ней и становился жидкостью. Это было ещё ужаснее, чем представлять себя тонущим.

«А ведь ничто не предвещало», – раздался у него в голове издевательский голос.

А другой, не менее странный и не менее чужой, ласково прошептал:

– Не сопротивляйся. Зачем тебе? Откройся потоку, освободи сознание. Не держись за твердь…

Руна опрокинулась на Валентина, цепляя острым краем – загнутым, как у вязального крючка, и потащила за собой в водную бездну. Последнее, что увидел перед тем, как глубина поглотила его: широко раскрытые глаза девчонки, вдруг возникшей откуда-то на пороге кабинета. Вокруг перепуганного лица сияло облако голубых волос.

***

Яська сидела в коридоре прямо на полу, поджав к груди острые коленки, обхватила их руками. Она с немым вопросом оглядывала снующих мимо деловых мужчин, явно занятых чем-то ужасно важным.

Ей хотелось, чтобы кто-нибудь проявил к ней сочувствие. Всё-таки только что на её глазах умер человек. Смерть она видела впервые в жизни и находилась в состоянии шока. Но сочувствия никто так и не проявил. Её только вежливо, но настойчиво попросили пока не уходить.

Яська рассказывала то одному рассеянному человеку, то другому, как вошла в кабинет и увидела врача, схватившегося за горло. Он хрипел, хрип этот перешёл в рёв. Затем человек в белом халате упал на пол и забился в судорогах. Всё длилось буквально долю секунды, после чего он затих. Яська не знала, что делать в таких случаях, и просто начала громко кричать. Набежали люди. Всё.

Она рассказывала это прилежно снова и снова. Пока около неё вдруг не возникла пухлая, странно-обаятельная в своей некрасивости девица с ярко накрашенным ртом.

– Ты свидетель? – требовательно сказала девица, и, кажется, включила на телефоне диктофон. – Имя. Фамилия!

Люди редко с первого взгляда определяли Яськин возраст. Она казалась старшей школьницей, едва входящей в пору своего рассвета. Но несостоявшейся выпускнице экономического факультета перевалило за двадцать. Такая она была вытянутая и тощая, как подросток-переросток, с торчащими локтями и острыми, почему-то всегда поцарапанными коленками. К этому несколько диковатому облику прилагались волосы в форме вечно растрёпанного «каре», которые после неудачной покраски приобрели голубое сияние. Поэтому она привыкла к вечному «тыканью» от посторонних людей. Но сейчас в Яське взыграло упрямство. От усталости, голода, пережитого ужаса и необходимости рассказывать одно и то же разным людям.

– А вы кто? – она поднялась и, всё ещё опираясь о стенку, нагло взглянула в прозрачно-светлые глаза девушки. Подчеркнула вежливое «вы».

Кто-то крикнул:

– Алина, ты скоро? Посмотри, у него на руке татуировка совсем свежая. Закорючка какая-то интересная, кажется, не простая. Может, из секты? Заканчивай уже со свидетелем, она ничего существенного не скажет.

Яська обиделась прямому намёку на свою бестолковость и уставилась, уже противно ухмыляясь, куда-то поверх людей, заполонивших обычно тихий в это время коридор санаторной поликлиники.

– Сейчас, – крикнула Алина и посмотрела на синеволосую девушку с неожиданным пониманием. – Я судмедэкспорт. Первый раз смерть так близко видишь?

– Человек умер, – констатировала Яська, обрадовавшись, что кто-то наконец услышал тихий голос её души. – Зачем это всё?

Она вскинула руку в сторону суетящихся людей.

– Вижу, – кивнула Алина, – что ты устала и переживаешь, но работа у нас такая. Не ожидаешь, что все тут начнут оплакивать умершего, вместе того, чтобы выяснить, что с ним на самом деле произошло?

– А что всё-таки произошло? – Яське показалось, её голос стал хрипеть, как совсем недавно у умирающего врача. Она непроизвольно схватилась за горло.

– Случай довольно редкий, – доверительно шепнула Алина. – Можно сказать, что буквально утонул в стакане воды. Ларингоспазм. Если говорить профессионально, то синкопальная абтурационная асфиксия. Вот видишь, я тебе все рассказала, что знаю. А теперь ты мне.

Она подмигнула. Как старой и довольно близкой знакомой. И Яська вдруг увидела, что медэксперт – её ровесница. Ну, может, чуть-чуть старше. Совсем немного. Тут же захотелось сплетничать с Алиной об общих знакомых, выбирать джинсовый комбинезон в H&M, пить холодный молочный коктейль на террасе небольшого кафе. Непременно увитого виноградной лозой или пахучими цветами–граммофончиками.

– Ипомея, – зачем-то вслух сказала Яська. – Я вспомнила. Они называются ипомея.

– Что?! – удивилась гипотетическая подруга Алина.

– Простите… Цветы, которые обвивают беседки, называются ипомеей. Я сейчас вспомнила. Это глупо, да? Просто всё утро голову ломала, как они называются, измучилась, а сейчас вдруг – раз! Словно озарение пришло.

– Бывает… А теперь от цветов перейдём к покойникам. Уж извини…

– Я уже…

– Ещё раз, – терпеливо сказала эксперт… – Итак, имя, фамилия…

– Ясмина. Девятова. Я вообще-то не здесь живу. В гости на лето приехала к маминой подруге. Каждые каникулы у неё провожу. С самого детства.

– Интересное имя, – произнесла эксперт. – Редкое. Никогда не слышала.

– Мама в молодости восточными танцами увлекалась, – тоже непонятно зачем сообщила Яська. – Ясмина – это Жасмин. Восточное имя.

Алина кивнула понимающе.

– Род занятий?

– Я студентка. Только сейчас в академе. По семейным обстоятельствам, – зачем-то добавила она, и Алина опять понимающе кивнула.

– А почему к диетологу пришла? – поинтересовалась она. – Какие проблемы? Лишнего веса у тебя точно нет.

С некоторой завистью пухлая девушка оглядела острые лопатки Яськи, обтянутые белой футболкой.

– Дверью ошиблась. Аида обещала договориться, что меня пустят в тренажёрный зал, когда будет сончас. В это время народа немного.

– А Аида у нас кто?

– Я ж говорю: мамина старинная подруга. К которой каждый год приезжаю. Аида тут работает и всех знает. Она же и договорилась, чтобы мне позаниматься на тренажёрах.

– Хорошо. Вот ты зашла… И?

И Яська в который раз повторила, как она зашла и что увидела.