Kitobni o'qish: «Мистический капкан на Коша Мару»

Глава первая. Зомби-апокалипсис в отдельно взятом сарае

Девушка лежала в луже крови. Её бесконечные ноги казались особенно бледными в чёрной густой жиже. Блики солнечного света, с трудом проникавшие в глухое заброшенное помещение, плясали на прекрасном лице, искажённом гримасой ужаса. Побелевшие губы, бездонные огромные глаза, распахнутые в нечеловеческом отчаянье, руки, прижатые к груди в немой мольбе.

Но молиться некому, всё пропало, и время на исходе. К прекрасной девушке уже приближался, припадая на вывернутую ногу, высокий, землистого цвета монстр. Из вырванной наполовину руки свисали сухожилия. Пальцы на уцелевшей конечности трепетали от близости наживы. За первым зомби ковыляли ещё один труп, щёлкая челюстями и щеря чёрные зубы.

Скрюченные ошмётки разлагающейся плоти вот-вот настигнут прекрасную жертву…

– Стоп! – заорал Клим Азаров.

Зомби испуганно обернулись и замерли.

– Какого хрена, Наташа?!

Тот труп, что поменьше, опустил глаза и мелко затрясся.

– Пальцы вытяни, а не держи на раскоряку. Ты зомби, а не кикимора болотная…

Зомби Наташа поспешно закивала.

– И ты, Эри, – Клим оторвался от видоискателя и быстрыми шагами направился к потенциальной жертве ходячих трупов. – Я как сказал повернуть правое бедро?

Эрика выдохнула, с удовольствием поджала затёкшие ноги, но тут же под свирепым взглядом фотографа вытянулась обратно.

– Три часа один кадр снимаем, – попробовала огрызнуться она. – Я уже ни бедро, ни голень – ничего не чувствую.

– И?! – Клим прищурился. – Я виноват, что мы мусолим эту сцену три часа?

– Нет, нет, – торопливо сказала Эрика. – Конечно, не ты…

С Климом на площадке спорить бесполезно. Легче отдаться, чем объяснить, почему не хочешь этого делать.

Тем более он знал, что виноват сам. Не смог выстроить картинку. Нужный свет уходил, а бедро Эрики совершенно не вписывалось в общий план зомби-апокалипсиса. Оно жизнерадостно притягивало к себе рассеянные лучи, сочившиеся сквозь ветхую крышу развалившегося сарая. Рушило всю гармонию, выглядело даже не аппетитным, а вызывающе-сексуальным, пробуждая голод иного рода, коего не должно случаться у ходячих мертвецов. Или – должно, но тогда картина получалась совершенно иная. А заказчику нужен был абсолютный хоррор без примеси эротики, и это обговаривалось с самого начала.

Он несколько раз двигал ногу Эрики туда-сюда, грубо и уже бесцеремонно выворачивал её в поиске нужного положения. Изредка казалось, что наконец-то нашёл, и тогда командовал уставшим и голодным зомби: «В кадр!», подскакивал к закреплённому на штативе аппарату.

Но, увидев выстроенную сцену через видоискатель, ругался, проклиная и этот неудачный сарай, и летнее развесёлое солнце, и замученную, но всё равно безумно привлекательную Эрику, и вспотевшую под тяжёлым гримом супружескую пару зомби – Наташку и Славку.

Они все не были профессиональными моделями, просто приятелями, но зомби молча терпели приступы его гнева, так как Клим щедро делился гонораром.

– Клим, – сказала Эрика, которая единственная имела право голоса на съёмках. – Ты же сам видишь, свет ушёл…

– Собираемся! – зло крикнул Клим, понимая, что она права. – Отбой.

Зомби возликовали.

– Ну и что тебе не нравилось на этот раз? – Эрика с трудом встала, разминая бесконечные ноги.

Наташка рванула к раскрытому чемоданчику с гримом, где призывно мерцала бутыль с мицеллярным гелем, смывающим даже самые стойкие краски. Больше всего на свете ей, конечно же, хотелось освободиться от тонны макияжа, который Клим собственноручно накладывал на неё в течение целого часа.

– Атмосфера не та, – с досадой буркнул он, уже успокаиваясь. – Этот сарай…

Эрика пожала плечами:

– Ты просил найти что-то мрачное и разрушенное. Это всё, что я успела в короткие сроки.

Съёмка закончилась, и теперь главная роль в их маленькой фирме опять перешла к ней. Эрика была секретаршей, помощницей, компаньоном и моделью одновременно. Как конкретно называлась её должность, ни Клим, ни она сама не могли бы определить точно. Но Азаров всегда знал: без Эрики пропадёт.

– Ты – молодец, – он кивнул, возвращаясь в реальность.

Мир, пропущенный через видоискатель, очень отличался от того, что Клим видел сейчас. Исчезли таинственные тени, ирреальные существа превратились в привычных приятелей. Он всегда испытывал непонятное разочарование, когда съёмка заканчивалась. Ему становилось… Скучно?

– Ты прекрасно справилась, – повторил Клим, – только… Это немного не то… Как я ни стараюсь, не вижу в этом сарае ничего такого… Ну, знаешь, супер трагическое разрушение, от которого веет чем-то ужасным и великим. Как я ни выкручиваю, он остаётся старым сараем, рассыпающимся от дряхлости и немощи. И твоё бедро…

Он поморщился:

– Оно не вызывает желания тебя защитить от неминуемой катастрофы… ты прекрасна, Эрика, невероятно очаровательна даже в луже этого кетчупа, но… Блин, мне трагедии не хватает…

Во время его тирады Эрика подошла к Наташке, перехватила большую бутыль с гелем, щедро опрокинула его на сразу три ватных диска.

– Эрика хорошо играет, – откликнулась Наташка, частично принявшая человеческий облик. – Я прямо верю, что она перед лицом ужасной смерти. Нормально у неё с трагедией.

Молчаливый Славик просто кивнул. Подтвердил наличие прекрасных актёрских данных.

Клим глубоко вздохнул. Сейчас Наташка и Славик и в самом деле казались ему безмозглыми зомби.

Хотя Наташа, наскоро оттерев гниющие струпья с лица, опять стала миловидной. Даже хорошенькой, если бы не грязные лохмотья, всё ещё остающиеся на её хрупком, почти детском тельце. Слишком маленьком, чтобы внушать страх. Всё сегодня было слишком. Сексуальность Эрики, детская фигурка Наташки, задумчивость Славки, дряхлость сарая.

– Славыч, – сказал Клим. – Ну а ты…

– Что?! – Славка вскинул жуткие глаза, обведённые чёрными мерцающими тенями.

– Ну, ты о чём думаешь?

– Ну, думаю о… – добросовестно начал занудный Славка.

– Ты вообще ни о чём не должен думать, понятно? Только о свежем мясе. А в твоих глазах – мысли о великом, а не о том, чтобы сожрать чьи-нибудь мозги. Такое чувство, что тебе и своих вполне хватает, а так не должно быть.

– И как мне – не думать? – удивился Славка. – Мы проект на днях запускает, я даже во сне сметы и чертежи вижу.

– Он видит, – подтвердила Наташка, – по ночам с криками вскакивает. Как Архимед. «Эврика!» – вопит, и меня будит. А сам – весь мокрый.

– Потею я, – пояснил Славка, – жарко…

Клим только махнул рукой, призывая этих попугаев-неразлучников к молчанию.

– На сегодня хватит… Когда сможете прийти? Завтра? Послезавтра?

Наташка печально уставилась на гору измазанных в гриме ватных дисков.

– Заказ горит, – быстро перебил её сомнения Клим. – Пожалуйста…

Он преображался в мгновение ока. Во время съёмки был требовательным и безжалостным, иногда доводил девчонок до слёз, а тут стал печальным и умилительно просящим.

– Хорошо, – сказала бывшая зомби, переглянувшись с мужем. – В это же время?

Эрика подобрала рассыпавшиеся волосы в тугой хвост. Она смыла грим, и мертвенная бледность лица уступила место золотистому загару. Большие глаза блеснули на Клима задорным ореховым взглядом.

– Знаешь, – сказала она. – Я слышала, в городе недавно открылось очередное праздничное агентство. Говорят, они прекрасно подыскивают помещения и ландшафты для мероприятий. Большая база данных.

– И что? – спросил недовольно Клим. – Им нужны презентабельные фото?

Она покачала головой.

– Не знаю, хотя можно спросить. Я имею в виду, что они могут предложить что-то лучше этого сарая для нашей хоррор-сессии.

– Эри, – вздохнул Клим, собирая аппаратуру. – Ну неужели ты не знаешь, что мы не можем оплачивать услуги агентства? Если бы появилось лишнее бабло, я бы лучше гримёра по договору взял.

– Но что мешает просто поговорить? – Эрика, нисколько не стесняясь, сняла через голову платье, заляпанное глицерино-кетчупной кровью.

Славка отвёл взгляд, а Клим полюбовался аккуратными круглыми грудками в серебристом кружеве белья. Впрочем, Эрика тут же натянула длинную просторную футболку, скрывшую и ажурный лифчик, и тоненькую полоску трусиков. Комплексов у неё не было, просто вечерело и становилось прохладно.

Но она и в растянутой майке выглядела дорого и шикарно. Такая у Эрики была особенность: «королева и в рубище – королева».

– Ну, если ты так советуешь, – пробормотал Клим.

Он почему-то недолюбливал праздничные агентства. Хотя его часто приглашали для съёмки всевозможных дней рождений, корпоративов, свадеб и юбилеев.

Клим считал себя художником, а такая работа напоминала, что основные доходы его фотостудии – именно с подобной халтуры.

Они завезли Славку и Наташу домой, на сонную улицу спального района.

– До завтра, – со значением сказал Клим.

– Ага, – кивнул Славка, хлопая дверцей небольшого фургончика. – Созвонимся.

Старенький минивэн как раз вмещал их четверых, оборудование и необходимый реквизит.

– Мы их замучили совсем, – покачала головой Эрика, провожая взглядом удаляющиеся спины.

С мостовой розовой тенью стекал закат, уступая сцену серым сумеркам. Район затих, коробки многоэтажек поглотили вернувшихся с работы людей. По пустынному шоссе Клим определил, что уже довольно поздно. Усталость, упавшая вместе с темнотой, была не из тех, приятных от хорошо и тщательно проделанной работы. Клим не справился сегодня, они отставали от графика, и это тянуло плечи и сорванную аппаратурой спину неприятной тяжестью.

– Слушай, – разозлился он, – у нас, в конце-то концов, договор. Это после съёмки они – друзья, и я им даже сочувствую, а так-то, как работодатель, оплачиваю все страдания.

Эрика пробежалась массажными движениями по его правому предплечью – тому, что было под рукой.

– Не заводись. Они же не жалуются. Хотя две недели назад ты почти вынудил их страстно трахаться прямо в кадре, а неделю назад в искусственных шкурах они махали топорами, изображая первобытных людей.

Её проворные пальцы двинулись, пощипывая, вверх, посильнее смяли плечи, разогревая вставшие колом мышцы, и так же быстро вернулись к локтю.

– Это была реклама стиральных машин, – рассеянно сказал Клим.

Он уже почти мурлыкал под разгоняющими кровь мягкими поколачиваниями Эрики.

– Концепт – как нам повезло жить в современном мире. Где есть главное – стиральные машины.

– Ладно… – улыбнулась Эрика. – Тут намечается сессия в сети домашних отелей. Если выгорит, заказчик оплатит расходы, будем снимать на выезде – в уютных номерах, бассейнах и на шезлонгах. Заодно ребята пару дней отдохнут на цивилизованной природе. Всё, как мы любим.

– Да? – обрадовался Клим. – Хорошая новость. Почему мне ничего неизвестно?

– Потому что всё на предварительной стадии. И Трусовский…

Вот же чёрт! Клима перекосило от упоминания о Вадиме Трусовском – конкуренте, который спал и видел, как бы перебежать дорогу выгодному и необременительному заказу.

– Не кривись, команда Трусовского тоже кушать хочет, – сказала Эрика. – Нам просто нужно предложить что-то лучшее, чем есть у него.

В первых стадиях переговоров Клим никогда не сомневался. Ни у одной компании-конкурента не было Эрики – его главного преимущества. Большеглазая красавица, не подавляющая своим совершенством. Умница, рядом с которой чувствуешь себя равным собеседником. Душа компании с отменным тактом и чувством юмора.

Конечно, такая целеустремлённая и хваткая девушка, как Эрика, никогда бы не стала надрываться в пяти ипостасях на службе у маленькой фотостудии, если бы…

Если бы не давняя дружба.

Клим и Эрика знали друг друга чуть ли не с младенчества, по крайней мере, ни один, ни другая не помнили, при каких знаменательных обстоятельствах произошло их знакомство. Просто знали всю жизнь. И всё.

Переживали вместе – и первый выпавший зуб, и вызов родителей в школу, и ту драку, где Климу сломали ногу, а Эрике разбили нос. Собственно говоря, никто не заставлял её лезть в свару, она сама ринулась отбивать Клима у местных хулиганов, когда он не стал отдавать им деньги, предназначенные для похода в только что открывшийся 3Д-симулятор.

Азаров с тех пор так и прихрамывал на одну ногу, а с Эрикой всё обошлось, хотя родители боялись, что на тогда уже безупречно красивом лице девочки появится горбатый нос. Когда опухоль сошла, выдохнули с облегченьем – нос останется прямым, и тонкому профилю ничего не угрожает.

– Зачем ты полезла? – спросил чуть позже Клим, ожидая услышать, как она испугалась за него, но Эрика фыркнула:

– Боялась, что ты отдашь им наши деньги.

Ну, конечно… Подруга отчаянно сражалась не за него, а за их общие финансы. Что она и продолжала делать всю жизнь.

Когда Клим увлёкся фотографией, Эри была первой, кто поверил в него. Она даже умудрилась продать детские работы Азарова: фото дворовой собаки Бимки на фоне исцарапанных коленок случайно приблудившегося к ним в тот день чужого мальчика. «Жуткая трагедия: зверь напал на ребёнка» – так назвала Эрика фото, где простодушная и весёлая Бимка и в самом деле выглядела неведомым, но страшным зверем с диким оскалом, а пара уже почти заживших царапин – рваными ранами.

Какой-то правозащитный сайт сразу же купил эти фото, а несовершеннолетняя Эрика даже как-то получила деньги, минуя разрешение родителей, и они с Климом купили на них недорогой штатив. Её и тогда уже не очень волновала моральная сторона вопроса. «Люди верят в то, во что хотят верить, и видят то, что хотят видеть», – сказала она, когда Клим заикнулся о том, что снимки, по сути, не отражали правды.

– Это просто иная точка зрения, – сказала она тогда. – Ты видишь то, что недоступно другим. Как волшебная подзорная труба. Твой талант принесёт нам успех и богатство.

– Но Бимка…

– Это её другая сторона, которую ты сумел разглядеть. Наверное, внутри себя она готова была это сделать. По крайней мере, задумывалась о том, что неплохо бы кого-нибудь покусать.

Когда боевая подруга детства в одно лето вдруг превратилась в прекрасную волнующую незнакомку, Клим попробовал влюбиться, но получил мощный отпор. Вернее, ему и пробовать не пришлось, влюбилось само собой, но Эрика на его признание дала смачный подзатыльник и сказала:

– Не вздумай больше, идиот…

В то лето она вдруг оказалась выше Клима, и подзатыльник получился внезапным и запоминающимся. С тех пор Азаров на полторы головы перерос Эрику, но всякий раз, когда внезапно при виде подруги начинали трепыхаться бабочки в животе, тут же раздавался медный звон в затылке. Бабочки звона пугались и исчезали.

Порой он, внимательно разглядывая себя в зеркале, не мог понять. Высокий, отлично сложенный, темноволосый и светлоглазый… Почему?

Клим бы мог предположить, что у Эрики есть какая-то личная, неизвестная ему жизнь, но они находились так близко все дни напролёт, что времени у неё на другого мужчину точно не хватало. И сил, кстати, тоже.

Как-то он шутливо поинтересовался, что она думает о любви, и Эрика покачала головой. Климу казалось, подруга промолчит или отшутится, но ответ поразил.

– Знаешь, Азаров, – совершенно серьёзно и даже как-то печально сказала Эрика. – Моя бабушка говорила, что в любви нет «надёги». То есть самая ненадёжная вещь на свете – это любовь. Я не хочу тратить своё время на столь призрачную вещь. Которая сегодня есть, а завтра – нет.

– Но все…

– Какое мне дело до всех? – она тогда вдруг рассмеялась. – Я ни разу не видела в твоих снимках этой любви. Уж если ты не смог её разглядеть через видоискатель, значит, это точно – самый ненадёжный призрак. И вообще в твоих чувствах есть что-то… неправильное.

– Что?

– Не могу объяснить. Будто ты ищешь во мне другого человека.

– Но…

– Хватит, Азаров. Я всё сказала.

Больше они к этому разговору не возвращались. И чего он вдруг сейчас вспомнил?

– Ты – моё сокровище, – невпопад произнёс Клим.

Она с пониманием улыбнулась и легко хлопнула ладонью: дала понять, что сеанс расслабляющего массажа закончился.

– Я точно добьюсь твоей встречи с заказчиком. Кстати, рулит всем там сам хозяин отельной сети. Наверное, не доверяет помощникам. Так что, Клим, прошу…

– Никаких закидонов, – Клим помрачнел. – Не спорить, поддакивать и подливать.

– Умница, – Эри чмокнула его в щёку. – Поехали уже. У меня всё тело зудит от пота и остатков грима. В душ хочется.

– К тебе? – Клим повернул ключ зажигания. – На кофе? Заедем за коньяком?

– Сестра двоюродная собирается подкинуть своего младенца на вечер, – сказала Эрика, натягивая ремень – Я бы сама куда-нибудь с удовольствием смылась.

– Ну кто из приличных людей подкидывает своих младенцев? – недовольно пробурчал Клим.

Срывалась традиция: после съёмок заезжать к Эрике. Азарову нравилась её небольшая уютная квартира. Наверное, это было единственное место в городе, где он мог расслабиться и просто ни о чём не думать. Погрузиться в небольшой диванчик на просторной лоджии, слушать какую-то японскую инструменталку, смотреть на засыпающий город и чувствовать: в жизни есть что-то хорошее. Умиротворяющая тишина, которой ему так не хватало по вечерам в коммуналке с проблемными соседями.

– Анна, – кивнула Эрика. – Младенцев подкидывает моя Анна.

И без того паршивое настроение скатилось к полному нулю. Клим резко тронулся с места, Эрика дёрнулась, чуть не приложившись о панель.

– Ты чего? – удивлённо спросила она.

Быстро глянула в зеркало перед собой, удостоверяясь, что шишки не будет. Эрика была главной моделью их крошечной компании, и любое «повреждение фактуры» влекло за собой, если не простои в работе и сорванные сроки, то лишние полчаса грима – точно.

– Расстроился, – честно признался Клим, выворачивая на главное шоссе. – Тогда хотя бы – в кафе?

Эрика с сожалением покачала головой:

– Я уже обещала Анне. У неё какая-то важная встреча. А с младенцами, Климушка, на важные встречи не ходят. Понятно?

В сфере – куда ходят с младенцами – Клим был абсолютным профаном. Поэтому прекратил эту бессмысленную беседу. Вечер безнадёжно сдувался. Всё, что оставалось: завезти Эри на Спортивную и отправиться в свой опостылевший дом.

В той части города, где жил Клим, было как будто даже холоднее и противнее, чем во всех других районах. Словно по карте проходила невидимая черта, отделяющая её от остальных кварталов. Азаров понимал, что пересёк её, когда начинали происходить какие-то неприятности. Вот и сейчас: на лобовое стекло минивэна вдруг упала капля. А потом ещё две, а следом – три. Клим включил дворники, потому что знал: пусть эти капли пока стыдливы и редки, но дождь случится неминуемо. И в самом деле, почти сразу полило уже весомо.

Хорошо, что в машине вместе с реквизитом (а часто – заменяя его) валялась одежда на все случаи жизни. В том числе пара ветровок и несколько прозрачных дождевиков. В дождевиках недавно снимали Эри с Наташкой, сквозь прозрачную плёнку шикарно и волнующе подчёркивалась линия ног.

Кажется, это была реклама открытия обувного салона. Из бедных, но гордых – денег у владельцев пока не водилось, но воровать картинки в интернете они считали ниже своего достоинства. За принципиальную позицию Клим, несмотря на протесты Эри, сделал им очень хорошую скидку. Честно сказать, отработал почти даром.

В нарастающем ливне сверкали отражения неоновых огней. Но даже чисто вымытые они казались здесь не праздничными, а зловещими. Темноту прорезала молния, и Клим вздрогнул, когда в окне на секунду высветился образ вихрастого парня. Через мгновение он понял: это его собственное отражение, и с досадой ругнулся. Но не мог не признать: что-то странное и незнакомое подсветилось в этом отблеске. Сероглазый шатен Клим увидел себя каким-то тёмным, с глазами, словно подведённым тушью, вместо модно-выбритого фейда на голове в беспорядке сбились смоляные небрежные кудри, а сами черты лица показались хищно вытянутыми и заострившимися. В общем, это было какое-то странное преломление света, в котором черты Клима стали несколько иными.

Выруливая с главного шоссе к родному, но ненавистному дому, Клим усмехнулся. Он известен в профессиональных кругах как мастер фото-мистификации. Не было равных Азарову в искусстве вывернуть действительность наизнанку, показать иную сторону любого предмета или попавшего в кадр лица. Так что даже какая-то мистическая справедливость была в том, что сама природа решила отразить таящуюся глубоко в душе сущность.

Глава вторая. Бывший Херувим получает удар по голове и заговаривается

Клим не успел заморочиться своим жутким двойником-отражением, как раз показался знакомый до боли, огромный тополь – одинокая «растительность» на много миль асфальтовых джунглей. Дерево раскорячилось прямо у подъезда, но по странному капризу судьбы, единственным местом на земле, куда оно бросало тень, застившую белый свет, была комната Клима.

Где-то там, в нормальных районах, существовали тенистые аллеи и ухоженные парки, по которым прогуливались мамы с колясками, бегали суматошные школьники, а в укромных уголках зажимались влюблённые парочки. Здесь же, взламывая асфальтовую корку, маячил только одинокий тополь.

Клим свернул минивэн с дороги на тротуар, тяжело заваливаясь блестящим от дождя боком, перевалил через бордюр. Он считал, что имеет право ставить машину под тополь, который отнимал у его жилища добрую часть солнечных лучей.

Два «климовских» окна на первом этаже, конечно, были темны и мертвы. Все соседские комнаты выходили во двор, на другую сторону, и сейчас Клим их не мог видеть. Но вот на кухне горел яркий свет, из распахнутого окна на всю округу несло жареной рыбой. Судя по запаху, готовила ужин Милочка, большая и рыхлая студентка последнего курса юрфака, приехавшая покорять областной центр откуда-то с периферии.

Милочка была вполне терпимой соседкой, пока не загуляет. Накануне её принесли с какой-то вечеринки глубоко ночью: незнакомые мужики бродили по общему коридору и громко переговаривались. Клим слышал всё это из-за плотно закрытой двери, на которую давно навесил несколько разнообразных замков, и уже собирался встать и разогнать эту подозрительную компанию, но мужики быстро ушли.

Соседку он с тех пор ещё не видел и не высказал, что думает по поводу ночного происшествия, но хозяину комнаты, которую она снимала, решил непременно позвонить. Кажется, у семейной пары из комнаты напротив была с ним какая-то связь, нужно взять у них номер телефона, если те сейчас дома.

Честно сказать, Клим несколько побаивался бронебойной деревенской девахи, которая к тому же основательно вооружилась юридическим щитом, укрепляя его от семестра к семестру. В кругах, где он по необходимости общался, люди были совершенно иные. Не лучше и не хуже – просто иные.

Дождь уже не хлестал, как несколько минут назад, а нудно моросил, только выходить всё равно не хотелось. Но пришлось. Клим, вжав голову в воротник, ещё раз проверил надёжность замков на дверях минивэна. Аппаратуру, в которую была вложена стоимость половины его возможного отдельного жилья, он никогда не оставлял дома. Почему-то казалось безопаснее хранить её в автомобиле, да и таскать туда-сюда было лень – не без этого. Конечно, машину теоретически могли угнать, но практически она стояла у самого окна Клима, а выезд из-под корявого тополя для незнакомого с местностью угонщика представлял собой долгий и запутанный квест.

Дождавшись пиканья домофона, Клим шагнул в пасть подъезда, отряхивая капли с дождевика. Тусклый свет лампочки скрывал ободранное убожество лестничного пролёта. Но даже это приглушённое свечение не вносило загадочности. Просто старый подъезд, который давно нуждался в ремонте. Ни чистоты новостройки, ни мистики исторических зданий. Убогое нечто, в котором никогда не получится найти ни единого кадра.

В отличие от новенькой и безмятежной квартиры Эри, напоминавшей Климу бестолкового и весёлого щенка, бросающегося под ноги хозяину, собственное жилище, когда он переступал порог, едва приподнимало плешивую голову старой собаки.

Кроме Клима, в этом пространстве, объединённым общим, заставленным всякой рухлядью коридором, обитали уже известная комнатосъёмщица Милочка, семейная пара хорошо за сорок и бывшая модель неопределённого возраста.

Вернее – бывший «модель», так как сквозь вуаль потрёпанности, которую наложили на Херувима сложно прожитые годы и страсть к запретным ощущениям, всё-таки проглядывало существо мужского пола.

Когда-то этот облезлый, с скукоженной обезьяньей мордочкой человек и в самом деле был известным в городе натурщиком, в начале «двухтысячных» без него не обходился ни один громкий показ и ни один такой же громкий скандал в мире моды.

С детства в память Клима врезалась огромная реклама на здании торгового центра: белокурый стройный юноша с белозубой улыбкой на ангельском лице протягивает к снующей где-то далеко внизу публике трепетно сомкнутые ладони. Что было в тех ладонях, Клим уже, конечно, не помнил (то ли флакон с дорогим одеколоном, то ли баночка йогурта). Но мягкие кудри, трепещущие на ветру, и огромные, невероятной синевы глаза запали в память – реклама висела долго. Год, если не больше.

Никто не знал тогда его настоящего имени, а называли красноречиво: Херувим. Так говорили даже в местных телевизионных новостях, когда оповещали жаждущую зрелищ публику о его очередном «заскоке». Срыв модного показа неожиданным прыжком с языка подиума в зал, полный зрителей, пятнадцать суток в кутузке за пьяные танцы на пороге храма, пробежка абсолютно голым по центральной улице города среди белого дня. Всё это не могло закончиться хорошо.

Так оно и вышло – модель, как шептались, «сторчался», а от имени Херувима остался только Хер. Так его и звали соседи. А больше, кажется, никому и дела нет до бывшей звезды, так что и называть было некому. Да никто уже и не помнил.

Вёл себя Хер удивительно тихо, с тех пор, как Клим переехал в этот дом, разменяв родительскую квартиру, видел он соседа не так уж часто. А когда тот попадался на глаза, был бесшумен и даже как-то по-особенному задумчив, проскальзывая из комнаты в туалет в неизменном халате – длинном, ободранно-шёлковом, когда-то ярко-изумрудном и почему-то женском.

Клим и голоса-то его, кажется, ни разу не слышал, но почему-то сразу понял, что из кухни следом за едким чадом пережаренной рыбы летят ругательства именно соседа – странный визгливый крик.

– Ты таскаешь в дом каких-то левых мужиков, – звенело с истеричным присвистом. – И эта постоянная вонь!

А следом прокуренный басок Милочки:

– Вам-то какая забота… бабушка? На вас-то разве кто польстится?

Клим собирался пройти в свою комнату и поплотнее закрыться, но, кажется, дело принимало очень нехороший оборот.

Несколько мгновений царила упругая тишина, в которой увесистым громом раздавался стук дождя по оконному стеклу, а затем…

– Бабушка?!!! – заорал Хер.

И тут Клим понял: сейчас точно что-то случится.

Он метнулся на кухню, лавируя между старых шкафов, санок и лыж, наваленных в коридоре ещё, кажется, с начала времён. Семейная пара не помощники ему. Хоть они и дома, ни за что не выйдут из комнаты, даже если в общем коридоре высадится десант шахидов. Разгребать всё равно придётся Климу, так что лучше скандал предотвратить.

Милочка с Хером последнее время часто затевали перепалки, которые заканчивал участковый, вызванный уставшими от шума соседями по лестничной клетке. Но до сих пор Клим возвращался домой поздно, так что сталкивался только с последствиями разборок в виде берущего показания молодого полицейского, которого их квартира тоже уже порядком заколебала. В очередной раз давать показания очень не хотелось.

– Я уважаю старость, – Милочка не чувствовала угрозы, так как была в изрядном подпитии. – Но всему есть предел…

Степень градуса Клим сразу понял, только вошёл на кухню: по раскрасневшемуся лицу соседки, по мутной пелене её взгляда, по ломаному движению, с которым она опиралась на одну из посудных тумб.

– Деревня вонючая! Да я же, знаешь, кем…

– А чего тогда на отдельную квартиру не хватило в шикарной жизни, живёте в срани мира? – утверждение Милочки звучало резонно, но обидно и для Клима тоже. – В таком-то почтенном возрасте… Коммунальная бабушка…

Она повторила с удовольствием.

– Бабушка!!! – опять взвизгнул Хер и резко бросил вперёд своё невероятно длинное и тощее тело, обтянутое потрёпанным шёлком.

Халат тут же распахнулся, и все – и нарывающаяся Милочка, и подоспевший Клим – ясно увидели, что Хер вовсе никакая не бабушка. Довольно выразительно, нужно признать, так как под халатом ничего, кроме собственно тела не оказалось.

Соседка, словно мгновенно протрезвев, вдруг схватила тяжёлую пепельницу с ещё дымящейся сигаретой и точным движением опустила её на голову бывшей модели.

Честное слово, Климу показалось, что он слышит хруст проломленного черепа. Дико и испуганно завыл Хер, хватаясь руками за голову. Сквозь пальцы и застрявшие в жидких спутанных волосах бычки потекла кровь.

– Дрянь, ты меня убила! – он смог выкрикнуть что-то членораздельное спустя минуту. – Я вызову полицию!

Окровавленными пальцами Хер теперь пытался дотянуться до волос Милочки, которая остолбенело сжимала так и не разбившуюся пепельницу.

– О, нет, – Клим попытался встать между ними. – Никто не умер, дай рану посмотрю, кажется, не глубокая…

Сосед вполне себе держался на ногах, значит, жить точно будет. Хотя так же хреново, как и раньше.

– Я сама вызову, – подбоченилась Милочка. – Клим, пойдёте свидетелем, что он собирался меня изнасиловать?

Клим одной рукой хватался за судорожно мелькающие конечности Хера, второй же пытался запахнуть открытые полы халата. Последнее заставляло его внутренне и внешне содрогаться.

– Стоп! – заорал он.

Парочка драчунов от неожиданности затихла.

– Никакой полиции, – твёрдо сказал он. – Никто никого не собирался насиловать, и рана пустяковая. Просто царапина.

Он потянул Хера из кухни, пытаясь вспомнить, как же того зовут. Но он не знал. Вот с самого начала не знал.

– Вы… У вас есть перекись водорода, бинт? – спросил он, оставив эти попытки.

Тот помотал головой:

– Кажется, ничего такого нет.

– У меня есть водка, – неожиданно миролюбиво сказала Милочка.

Боевой огонь в её глазах потух.

– Не нужно водки, – ответил Клим. – Пойдёмте ко мне. Кажется, у меня что-то такое было – обработать рану.

Последнее, чем бы он хотел заниматься в этот вечер: тащить в свою комнату окровавленного торчка и обрабатывать ему рану. Но выбора не было. Если оставить всё как есть – эти двое поубивают друг друга. Если позвонить в скорую, то врачи непременно вызовут всё ту же полицию. Закончить миром, пусть и в ущерб собственным намерениям, было в интересах Клима. А вовсе не потому, что он из породы добрых самаритян.

Они оставили на поле боя торжествующую Милочку. Одной рукой Клим придерживал неустойчивого соседа, а другой пытался достать ключ от двери из кармана джинсов.