Kitobni o'qish: «Плод Сущности»

Shrift:

--

Когда мама уходила, она сказала, что Мирэн позор семьи. Что ж, может она была не так уж неправа. Только последнее позорище не сможет поступить к Кхара-Тау.

Все в это утро смазалось. Обычно Мирэн чувствовала, как по утрам мачеха топчет полы, сестра ерзает на кровати, отец собирается на работу, как птицы чирикают под окном, как снег проминается под их маленькими тонкими лапками; чувствовала взмах крыла и дуновение ветра, каждую снежинку, спускающуюся с неба и навечно теряющуюся в старом сугробе. Сегодня не было ничего. Она лежала в постели, накрывшись с головой одеялом, и была полностью погружена в свои переживания.

Она позор семьи.

Арте – древний род ведьм и колдуний, в котором знания передаются от матери к дочери и с каждым поколением все накапливаются и накапливаются – по капельке. Рано или поздно упадет последняя капля, которая изменит для этой семьи все. Этой каплей стала Мирэн. Мирэн поднялась с постели, села, свесив ноги. Уродливые коленки стали первым, что она увидела после часов, проведенных в одеяле.

Когда она расчесывала волосы, вошел дядя. Вошел тихо, снял обувь, как было написано на бумажке у двери, оглядел комнату и остановил взгляд на ней. А она посмотрела на него.

Арнас всем телом вздрогнул, едва заметно, и Мирэн знала, из-за чего. Он боится ее. Она очень похожа на мать – на Эмилию Арте, убившую больше восьмидесяти человек щелчком пальца и бесследно исчезнувшую, и он боится, что она похожа на нее. Особенно сейчас – злая, насупившаяся, с растрепанными рыжими волосами, которые не припомнит, чтобы хотя бы раз стригла. Мирэн отвернулась к зеркалу. Дядя Арнас был не их типажа, будто не родной – лицо не такое заостренное, слишком высокий, волосы черные, а глаза красные. У всех в роду янтарные, а у него…

– Доброе утро, – сухо сказал он.

– Доброе, – ответила она.

– Собирайся, – снова сказал Арнас. Он не отличался словоохотливостью, а, может, был таким только рядом с Мирэн. Виделись нечасто, общались еще реже, и оба больше привыкли к переписке. Перед приездом он ей не написал.

Мирэн указала на край кровати.

– Садись.

Арнас сел.

– Куда?

– Тебя зачислили в Кхара-Тау.

– Каким образом?

– Я попросил ректора. – А кто тебя просил просить? – зашипела Мирэн, показав зубы. Больше беспомощности она не любила, когда все делают за нее. Арнас тяжело вздохнул.

– Никто. Я поручился за тебя.

Мирэн замолчала. Горло запершило от непроизвольного недовольного рычания. Выбора у нее было немного. Да и, если быть честной, учеба в Кхара-Тау – это то, о чем она мечтала с самого детства, и теперь это у нее есть. Только по ее мнению это было немного нечестно. Ей хотелось быть… достойной.

***

До сельской станции было рукой подать по хрустящему снегу, пахнущему хвоей и усеянному сосновыми шишками. Солнце золотило горизонт, Арнас молчал. И хорошо. Говорил он мало, но Мирэн так не любила эти моменты. Нужно было прислушиваться к звенящей черноте, которая слепила и глушила, надвигалась все сильнее, становилась все страшнее и непрогляднее.

На перроне они стояли одни. Ветер подгонял не прилипшие к сугробу снежинки, сдувал их с крыши, гонял по воздуху. Одинокий фонарь устало моргнул и погас; стало тихо. Но не для Мирэн.

Белка прыгает с ветки на ветку: прыг-скок, прыг-скок… Снежное облако падает – вниз, опускается с едва слышным глухим хлопком в сугроб – бух, ветка качается вверх-вниз-вверх-вниз, замирает… Белка летит. Хватается за ветку, снег соскальзывает, белка – вверх, снег – вниз. Вдали гудит приближающийся поезд. Ветка качается.

Сосны далеко, но она все чувствует; все видит будто своими глазами. Она выросла в этих местах, она знает их как свои пять пальцев. Ветка колышется вверх-вниз-вверх-вниз, замирает. Естественный порядок вещей был таким обыденным и правильным; даже необыкновенно, что в мире, сотканном из хаоса, находится место порядку.

– Бихар там тоже будет, – услышала она и подняла глаза на Арнаса. Он смотрел снисходительно: пытался изображать любящего дядю. Получалось плохо. Присматривать за кем-то и жить жизнью близких родственников – не одно и то же.

Мирэн поджала губы и глубже сунула руки в карманы шубы, прячась от холода и взгляда Арнаса. Он видел ее насквозь. Воспоминания о Бихаре были очевидно не самыми приятными.

– Я не удивлена.

– Правда?

Правда. Она не была удивлена. Она знала Бихара с детства, и он, как и она, грезил Кхара-Тау. И она была в нем уверена, знала, что он поступит. И он был в ней уверен. Кто же из них оказался прав, а кто виноват?

– Бихар достоин лучшего из всего, что может предоставить ему магическое сообщество.

– Да? – снова попытался спровоцировать ее Арнас, но Мирэн молчала. Он неловко кашлянул. – Вы, кажется, дружили?

Мирэн неохотно покивала.

– Дружили, – повторила она, будто пробуя слово на вкус. Оно показалось ей незнакомым и неприятным. Болезненным. Ужасным. С запахом крови и горелого мяса. Дружили. Дру-жи-ли. Как будто что-то смутно знакомое отрывают и рвут на кусочки перед глазами. Странное слово. Болезненное. Неправильное. – В детстве.

Мирэн устало выдохнула, выбирая, что сказать, чтобы Арнас не пристал с расспросами снова. Она шмыгнула носом уже сама не зная, то ли от холода, то ли от сдерживаемых слез. Дружили. Дру-жи-ли.

– Детство было давно, – успокоила она себя. Пыталась склеиться, не расстраиваться, выбросить это слово из головы. А может – даже сделать вид, что этого и вовсе не было. Так будет проще пережить потери и ссоры.

– Не давнее, чем погиб его отец?

Мирэн опустила глаза. Дружили. Погиб. Незнакомые слова, неправильные.

– Погиб, – повторила она. Погиб. Гибнут в авариях и несчастных случаях. Гибель случайна и оттого скоро забывается, прощается, примиряется. Но то, что случилось с его отцом, забыть нельзя. – Его убили. Моя мать.

– Боюсь, ты не должна использовать формулировку “моя мать”, когда речь заходит об убийствах. Да и не его одного.

– Остальные – не мои лучшие друзья, – огрызнулась Мирэн. – Я хочу побыть одна.

Она шагнула в сторону, слушая, как снег под ногами пронзительно хрустит. Ветер гоняет снежинки, одинокий фонарь стоит, белка прыгает, снег падает, ветка качается.

Пока летела белка, Мирэн поняла, что они похожи. Обе рыжие, обе делают то, что на роду написано. Поверхностно, зато правда. Белка уцепилась за ветку, но лапки соскользнули по замерзшей ветке, и белка вместе со снегом полетела вниз. Вниз. Мирэн не смогла отвести взгляд. Белка ухнула в глубокий сугроб, и Мирэн подумала, что это же рано или поздно ждет и ее.

Кхара-Тау. Известнейшая в мире академия чернокнижия и теургии, единственное место, которое примет тебя таким, какой ты есть. И перелопатит тебя полностью, выпустив на пике развития. Кхара-Тау стала пристанищем для многих поколений колдунов и ведьм, родным домом для магов-сирот и выпустила из своих стен огромное количество великих чернокнижников. Среди них бывший руководитель королевской охраны Далмат Сартсэги, ныне отбывающий наказание в Баспане, заместитель ректора Кхара-Тау Арнас Соргин, автор Пути Черного Дракона Гарцин Берри-Бидет, а также – разумеется – Эмилия Арте. Теперь и Мирэн попадет в этот список, это неизбежно. Неизбежно, как ход времени, неизбежно, как смерть, неизбежно, как последний вздох крохотной белочки, умершей от ее рук. Неизбежно, как смотреть в глаза Бихару спустя столько лет.

Белка вынырнула из сугроба и стала взбираться по скользкому стволу. Главное, чтобы Мирэн нашла в себе силы так же подняться.

Гудок поезда отвлек ее от чувственного созерцания естественного порядка. Она проследила за рыжим хвостом, прячущимся в ветвях сосны, еще недолго понаблюдала за белкой, которая умывалась теперь, спрятавшись за стволом, и отвела взгляд.

Главное, чтобы она нашла в себе силы подняться. Когда мама уходила, она сказала, что Мирэн позор семьи. Что ж, может она была не так уж неправа. Только последнее позорище не сможет поступить к Кхара-Тау.

Она позор семьи.

– Доброе утро, – сухо сказал он.

– Доброе, – ответила она.

Мирэн указала на край кровати.

– Садись.

Арнас сел.

– Куда?

– Тебя зачислили в Кхара-Тау.

– Каким образом?

– Я попросил ректора.

– А кто тебя просил просить? – зашипела Мирэн, показав зубы. Больше беспомощности она не любила, когда все делают за нее. Арнас тяжело вздохнул.

– Никто. Я поручился за тебя.

***

– Я не удивлена.

– Правда?

– Бихар достоин лучшего из всего, что может предоставить ему магическое сообщество.

Мирэн неохотно покивала.

– Не давнее, чем погиб его отец?

Мирэн опустила глаза. Дружили. Погиб. Незнакомые слова, неправильные.

– Остальные – не мои лучшие друзья, – огрызнулась Мирэн. – Я хочу побыть одна.

Главное, чтобы она нашла в себе силы подняться.

00 Дура

Индаррцы всегда представлялись ей большими, страшными, с огромными клыками и рогами, способными проткнуть ее как шампур. Папа говорил, они демоны, вылезшие прямиком из преисподней. Проклятые сектанты, жаждущие крови эльдийцев. Он говорил, их ярость пылает запретным огнем, армии стелятся за горизонт, а рога их так огромны, что закрывают небо; и когда на город движутся индаррцы, не видно ничего, кроме кровавого марева, знаменующего лишь конец светлой эпохи Эльда.

И сегодня она встретится с ними лицом к лицу. Нахия Чориэта Сагасти складывала вещи в чемодан, тщательно и осторожно прижимала их, чтобы влезло больше, и что-то неустанно бубнила себе под нос. Она знала, чем обернется ее поступление в Кхара-Тау, но не могла себе отказать в желании поступить в лучшую академию мира, которая выпускает на самом деле сильных магов. Кхара-Тау в горах Ипарольдина, а это значит, что там полным-полно индаррцев. Индаррцев, этих жестоких демонов, которые стремятся пожрать все, что видят, а ко всему прочему еще и ненавидят эльдийцев, что ставит Нахию в дважды ужасное положение.

Но она поступила. Она смогла. Она, конечно, оказалась в конце списка, но это не важно. Важно, что она прошла. И она едет в Ипарольдин, к этим ужасным жадным до крови эльдицев созданиям, которые разорвут ее на части, стоит ей только ступить на их территорию.

– Ты не переживаешь, милая? – папа, как всегда, появился с коротким стуком и тут же заглянул.

– Нет, – легко соврала Нахия, подавляя дрожь в голосе и руках. Ему совсем незачем знать, что она трясется как осиновый лист в страхе перед встречей даже с одним индаррцем.

Папа прошел по комнате, измеряя ее шагами. Тринадцать в одну сторону, семь между кроватью и столом – Нахия уже все почитала. Отмерив тринадцать шагов, папа развернулся и пошел тринадцать шагов в другую сторону.

– Не переживай, – фальшиво подбодрила его Нахия, и ей показалось, голос сорвался. Ей показалось, он догадается, что она волнуется. – Все нормально будет.

– Нахия, девочка моя, там же опасно.

– Я знаю, пап, – тут же сдалась она и скуксилась.

– Ну так зачем тогда ты туда едешь? – спросил папа, развел руками и ответил сам: – Нахия, Кхара-Тау выпускает потенциальных убийц и солдат без чувства жалости.

– Но я же не стану убийцей, – пролепетала Нахия, взяв его за руку. – Ты же мне веришь?

У него задрожала губа. Так его и подмывало сказать – все они так говорят, а потом убивают людей десятками и сотнями, даже глазом не моргнув, – но это означало признать, что его дочь тоже может стать убийцей. В методах воздействия Кхара-Тау сомневаться не приходилось, они могли из кого угодно вылепить кого им будет удобно – в основном это убийцы. Жестокие. Безжалостные. Бьющие без промаха. Желательно по толпе, а не по единицам. В тот год, когда родилась Нахия, Далмат Сартсэги был таким. Очередным, не первым и не последним. Больше двухсот человек погибло от его руки в одно лишь мгновение. Еще сотни скончались после. Сартсэги был перспективным служащим, был главой охраны самого императора. Сказать это – значило поставить свою дочь, свою плоть и кровь в один ряд с такими отбросами, как он. Сказать это значило назвать свою дочь невероятно сильной и перспективной террористкой. А промолчать – значило согласиться сделать из нее террористку.

– Конечно, я тебе верю, – скрепя сердце, процедил папа, и Нахия улыбнулась.

Если она станет убийцей из-за его слабости и желания вечно ей потакать, он никогда себе этого не простит. Сейчас был тот момент, когда стоило отказать. Но как загорались ее глаза, когда она говорила о Кхара-Тау. Единственная, вероятно, эльдийка, питающая нездоровую слабость к истории и личностям другого государства. Ее восхищению ректором Акрамом У. Цунигаэги не было предела. Это восхищение ее погубит – он это точно знал.

– Но я все равно не хочу, чтобы ты ехала, – выдавил он из себя наконец. Нахия застыла в нерешительности над почти уже полным чемоданом и сощурилась.

– Мы же договаривались, – заныла она, и он обессилел. Она всегда получала, что хотела. И в этот раз она как будто хочет стать убийцей.

– Сама подумай, а если с тобой что-то случится? Вдруг ты… – он замялся, выбирая что-нибудь безобидное. – Заболеешь?

– Там есть медпункт.

– А вдруг ты серьезно заболеешь?

– Там есть медпункт, – уже более твердо повторила Нахия. Неожиданно твердо. Тут же скуксилась и снова стала вести себя на двенадцать, а не на шестнадцать. Она надула губки и сцепила пальцы. – Все будет хорошо. Правда-правда.

Папа выдохнул, обнял вечно ребячущуюся дочь и погладил по голове, прекрасно понимая, что внутри она ликует, что ее отпускают. Да и не мог он запретить ей ехать, когда все уже обговорено сотню раз, куплены билеты и почти собран чемодан. Даже если в конце она станет ужасным человеком. Даже если в конце она станет террористкой. Даже если в конце она убьет их. Он будет любить ее такой, какая она есть, даже если она выгрызет ему глотку.

***

Народу на вокзале было достаточно. Нахия не ожидала, что столько эльдийцев едут учиться в Кхара-Тау, в Ипарольдин, которым их запугивают чуть ли не с самого рождения. И только сейчас Нахия подумала – а может, вполне справедливо запугивают? Ее отец намного старше и умнее, к тому же работает в правительстве, он наверняка знает, о чем говорит. Наверняка он имел дело с индаррцами и даже видел их, вероятнее всего, не раз. Нахия прижалась к его боку, уже жалея о своем решении, но обратного пути не было.

Осенний дождь хлестал в окна вокзала. Еще восемь семей провожали детей, и Нахия боялась представить, что с ними со всеми сделают, если слухи окажутся правдой. Она еще крепче прижалась к отцу, и он погладил ее по голове. Тяжело, должно быть, отпускать единственную дочь на родину жестоких демонов, которые встречают эльдийцев как подношения для кровавых ритуалов. А что, если они и есть подношения?

– Я боюсь, – тихо буркнула Нахия.

– Я уверен, ты справишься, – утешил ее отец. – Раз уж решила, нужно довести начатое до конца.

– Но ты говорил, что нужно уметь вовремя остановиться.

– Хочешь, уйдем?

Нахия задумалась. Серьезно задумалась. Если она действительно боится, неплохим решением было бы никуда не ехать, однако… Если она не взглянет на индаррцев хотя бы одним глазком, она никогда не узнает, правдивы ли слухи. Если она не взглянет на них, она никогда не сможет перестать их бояться. А учиться в Кхара-Тау было ее мечтой детства. Как же она будет учиться в Ипарольдине, если боится встретиться с индаррцами лицом к лицу?

– Нет, – сказала Нахия, и отец тяжело вздохнул. Наверное, был недоволен, и сам бы с радостью ушел. – Я просто переживаю.

Когда она садилась в автобус, у нее тряслись руки и подкашивались ноги. Она едва сдерживалась, чтобы не закричать от страха, хотя до ближайшего индаррца еще ехать и ехать. Она живо представила, как они будут ехать в небольшом душном автобусе с индаррцами, и ей стало плохо. Она быстро сверилась с билетом и села на указанное в нем место. Нахия приоткрыла окошко и стала обмахиваться от обступившей ее внезапно со всех сторон жары. Немногочисленные будущие студенты заходили в тесный автобус, от чего Нахии становилось еще душнее и волнительнее.

Автобус закрыл двери и уехал, а рядом с Нахией так и осталось свободное место.

***

Чем ближе они подъезжали к границе, тем сильнее у Нахии тряслись руки. Когда они въехали в Ипарольдин, она чуть не расплакалась, потому что знала, что рядом с ней будет сидеть индаррец. Знала и очень боялась, потому что еще никто не смог разуверить ее в том, что они жаждут ее крови. Никто и не пытался.

Когда автобус остановился в городе, Нахия напряглась. Дверь автобуса тихо скользнула в сторону и из темноты улицы шагнули несколько индаррцев. Нахия спряталась за креслом впереди, боясь на них взглянуть. Любопытство взяло верх над страхом, и она подняла глаза. На сидение рядом с ней тяжело опустился рюкзак; она вздрогнула и перевела взгляд.

– Здесь свободно?

Перед ней стоял парень с рыжими волосами, смотрел на нее свысока, склонив голову и приподняв брови.

– Да, – тихо пискнула Нахия.

– Спасибо, – громче сказал он, отчего она испуганно вздрогнула и, чтобы скрыть волнение, заерзала в кресле, подвигаясь ближе к окну, чтобы одновременно и быть подальше о него и рассмотреть его получше. Он сел, переставив рюкзак на пол, и вперил взгляд серых глаз в спинку сидения перед ним. Весь ссутулился, расслабился, стал меньше.

И он был совсем не похож на то, как ей описывали индаррцев. Не может быть, чтобы в Ипарольдине рядом с ней сел какой-то эльдиец. Она присмотрелась внимательнее, но ни рогов, ни ярости во взгляде, ни желания разорвать ее на куски и съесть она не заметила. Так, быть может, ей повезло, и это все же эльдиец? Удивление и страх никак не оставляли ее, потому что загадочный спутник молчал, а угадывать по нему что-то было тяжело.

– Извини, – буркнула Нахия, тронув его за плечо. – А ты..?

Парень поднял на нее глаза.

– М? – он оглядел ее с ног до головы и, заметив, что она его тронула, протянул к ней руку. – Игон. Ты?

– Меня зовут Нахия, – неловко представилась она и пожала предложенную руку. – Скажи, а ты… Индаррец, да?

– Да. А что такое?

– Ничего, – Нахия виновато опустила глаза и залепетала. – Просто я из Эльда, и мне всю жизнь говорили, что вы страшные кракозябры с рогами и огромными зубами, и что вы убиваете все, что видите.

Игон помолчал, поиграл бровями, скривил рот и выдал:

– Ну да. Я просто еще не вырос.

Нахия вжалась в стекло; она старалась сделать это незаметно, но от цепкого глаза Игона не ушло ее короткое движение, и он посмеялся, его явно развеселило это действо.

– Шутка, – он лучезарно улыбнулся, и в полутемном автобусе стало будто бы чуть светлее.

– Ну вот, – игриво обиделась Нахия. – Теперь я чувствую себя дурой.

Игон рассмеялся и легонько толкнул ее в плечо, неуверенный, что вообще может касаться ее. Нахия считала – может. Они еще немного помолчали, и Нахия снова повернулась к Игону.

– А ты первогодка?

Игон кивнул.

– Ты тоже? – удивленно спросил он. В темноте автобуса было почти не видно его лица, но по голосу она смогла определить, что он улыбается. Нахия покивала, и Игон заулыбался еще шире. – Прикольно. Мы, наверное, можем попасть в одну группу.

– Ты знаешь что-нибудь про учебу?

– Ты не читала никакие документы?

– Ну, там… – Нахия замялась и сцепила пальцы. – Расписание, может. Или список предметов.

– Не, этого я не знаю. Скорее всего какая-то магическая теория и магическая практика. А сейчас я бы немного вздремнул.

– Нам еще долго ехать? – тут же спросила Нахия.

– Не очень, – Игон зазевался и тряхнул головой. – Часа два, наверное.

***

Через два часа автобус накренился и стал резко подниматься в гору. Игон вздрогнул и проснулся, вцепившись глазами в стекло за плечом Нахии. Возбужденные студенты льнули к окнам, высматривая ночную темень. Автобус вильнул чуть вправо, и слева ненадолго открылся вид на мириады звезд и две луны – Кун и Тун – вечные спутники ночного неба. Вид быстро скрылся за горой, и студенты стали с придыханием ждать, когда автобус сделает по крутой извилистой дорожке круг, и они снова смогут наблюдать, как звезды освещают ночное небо. Нахия и Игон прилипли к окну, глядя в непроглядную темень и пытаясь высмотреть горные склоны и торчащие камни, освещенные хотя бы бледным светом из окон. Автобус снова чуть вильнул, и студенты снова смогли разглядеть чистое небо, усыпанное звездными брызгами. Нахия и Игон наконец разглядели каменистый рельеф горы и остались довольны. Следующие просветления оказались уже не так интересны, и тихие восхищенные вздохи скоро смолкли.

Они въехали в городок, скудно освещенный дорожными фонарями и окнами тех, кто еще не спит. Вдали возвышалась гора Онай, а между скалами едва-едва было видно черный замок, царапающий своими шипами темное небо. Окошки призывно светились, а на самой высокой башне мигал красный фонарь. Автобус остановился, и Нахия прижалась к плечу Игона, выглядывая вперед и стараясь разглядеть небо за лобовым стеклом.

– Где мы? – тихо спросила она.

– Ждем фуникулер, наверное, – ответил Игон, тоже выглядывая вперед.

– Можно пойти с тобой? Я просто боюсь потеряться.

Игон поймал ее взгляд и ядовито усмехнулся. Она успела пожалеть, что попросила его, потому что он начнет издеваться над ней, а потом все будут смеяться. Говорил папа, не надо связываться с индаррцами. Но попросить ей было некого.

– Хорошо, я тебя провожу.

Двери автобуса открылись, и Нахия еще сильнее прижалась к плечу. Игон тронул ее ладонь, сжал и потянул за собой на улицу, пробиваясь вперед всех студентов. Он вытянул Нахию на улицу и поднял воротник, прячась от промозглого ветра. Нахия тоже натянула воротник и вся сжалась в легкой курточке.

– Ночью тут всегда холодно, – сказал Игон и снова потащил ее за собой.

– Ты часто тут бываешь?

– Был пару раз. Один раз на экскурсии, а второй раз сам ездил.

Игон придержал ее, приобнял, удерживая рядом с собой, и помог забраться в опасно раскачивающийся фуникулер. Он усадил ее в уголке и встал рядом. Небо вдалеке порозовело, солнце восходило легко и быстро, не путаясь в кронах деревьев и не прячась за горами, – перед взглядом открывались мелкие горы, они совсем не могли скрыть за собой восходящего гиганта, особенно если смотреть с такой высоты. А Кхалем был высокой горой; на его вершине шапкой покоился городок, строениями тоже похожий на горы. Онай была еще выше – туда уже так просто не забраться. Фуникулер дернулся, противно заскрежетал и поплыл, чуть ухая вниз, пугая тех, кто едет впервые. Игон тронул Нахию за плечо и кивнул на восходящее солнце. Она уперлась локтями в стекло, продолжая придерживать воротник на уровне носа, и благоговейно выдохнула. Стекло запотело от теплого дыхания, и Нахия вытерла его рукавом.

Небо медленно розовело, пряча россыпи звезд и луны, осторожно освещая стены и башни академии Кхара-Тау. Она умело маскировалась под гору, и только моргающий красный фонарь на башне помогал ее опознать, но и он вскоре погас. Фуникулер медленно тащил их вверх, позвякивая и потряхиваясь, солнце наполовину выплыло из-за горизонта, и, наконец, можно было сказать, что наступило утро. И только сейчас Нахия поняла, что со своими волнениями она совсем забыла о сне. Тут же она зевнула, сладко потянулась, и ее поклонило в сон. Разберет вещи, и тогда чуть-чуть вздремнет.

Еще через некоторое время, когда Нахия уже устала ехать, а солнце полностью поднялось над Жаналыкхтаром, фуникулер въехал в лесок с высокими темными хвойными деревьями, вошел в поворот и вскоре остановился. Игон взял Нахию под руку, помог выйти из фуникулера, снова прижал к себе и потянул вслед за толпой. Шли в горку. Внизу шумела сильная река, деревья лениво пропускали свет, где-то кричали птицы. Пахло влажной землей и хвоей. И лавандой – от Игона. От Нахии не пахло ничем, только чистотой и готовностью впитывать запахи волшебства и леса.

Шли недолго. Нахия увидела приближающиеся стены Кхара-Тау, черные как скалы и исцарапанные как птичий насест, и идти сразу же стало легче и быстрее. Она хотела скорее оказаться в постели. Игон удержал ее возле себя.