Kitobni o'qish: «Инсайт. Книга 1», sahifa 4
– Какие запахи… – принюхался капитан, входя в гостиную.
– Да, – Ева указала на стол, – раскладываю травы на продажу.
Стром присвистнул и поспешил открыть окно, чтобы впустить свежий воздух.
– Да ты самая настоящая травница, – заметил он. – А ты не заболела? У тебя уставший вид.
– Нет, – отмахнулась Ева, – все хорошо. Как мои родители?
Капитан достал из-за пазухи конверт.
– Передали тебе письмо.
Из прихожей послышались сердитые голоса: Раснария о чем-то спорил с Шутом. Выглядело это так, словно он говорил сам с собой, но разными голосами, яростно при этом жестикулируя и переминаясь с ноги на ногу.
Ева взяла конверт из рук капитана и тут же открыла.
«Любимая наша дочь! Прежде всего: с днем рождения! Мы с отцом желаем тебе отметить день появления на свет радостно и беззаботно! Нам приятно видеть, что ты не одна в незнакомом городе: мы очень рады, что тебе удалось найти друзей, хотя их возраст и род деятельности стали для нас неожиданностью. Конечно, ты никогда не дружила со сверстниками, но мы, увидев на пороге дома двух бравых моряков, откровенно говоря, потеряли дар речи. И хоть они и показались нам людьми порядочными, не забывай о том, что могут подумать люди: молодой незамужней девушке не пристало приглашать в дом мужчин. Или, может, кто-то из них – твой жених? Дай знать в следующем письме.
Ева, мы сильно испугались, когда прочли письмо и узнали о том, что случилось с твоим лекарством. Я ходила к госпоже Мэв, но та сказала, что эти цветы она сеет летом. И силу свою они набирают к зиме. Когда умирают другие растения, эти наливаются целебной силой, цветут, а после формируют коробочки с семенами. Я купила у знахарки эти семена, они в конверте вместе с письмом. Цветы называются нондиверы. Их необходимо посадить на северной стороне, ночью. Зацветут они осенью, до первого снега, а когда появятся семена, будут готовы к сушке. Мороза они не боятся.
Госпожа Мэв сказала, что отдала тебе все свои запасы в прошлый раз, но она нарвала свежих, пока еще незрелых растений, их отдаст тебе твой друг. Высуши их сама. Мэв не уверена, что они подействуют, но надеется на это, и тогда до нового урожая нондиверов этого скромного запаса тебе хватит.
Пожалуйста, будь аккуратнее с лекарством, больше у нас его нет. И не забудь посеять их как можно быстрее.
Напоследок скажу, что мы с отцом до сих пор не смирились с твоим решением уехать из Гланбери. Дай нам знать, если будет слишком тяжело или если ты захочешь вернуться. Двери нашего дома для тебя всегда открыты.
Целуем, твои родители».
Ева задумчиво сложила письмо и посмотрела на капитана. Тот понял взгляд без слов и достал из сумки крупный сверток. В ткань были завернуты цветы, точнее, пока только длинные стебли, без бутонов.
– Надо же, – Ева взяла один из мясистых побегов пальцами, – они и в самом деле белые… Я думала, они становятся такими только после сушки.
Растения имели плотный стебель и крупные резные листья, напоминающие оленьи рога. Весь цветок покрывал белый, едва заметный пушок. Растение источало тонкий, чуть слышимый аромат. Аромат приятный и ни на что не похожий – Ева знала его с детства: он действовал на нее успокаивающе. Она вытащила один цветок и положила на стол, а остальные завернула в ткань, обхватив сверток руками.
– Кто пойдет со мной на чердак? Темнеет. Нужно, чтобы кто-то мне посветил.
– Я пойду! – в гостиную своей обычной, расслабленно-хулиганской походкой вошел Шут.
Неожиданно для себя Ева обрадовалась. Килан редко появлялся, и она, несмотря на противоречивые к нему чувства, все же скучала. Раснар тоже был ее другом, но являлся совсем другим человеком: серьезным, самоуверенным и упрямым. Ева даже допускала, что он мог быть жестоким, если потребуется. Сомбер – романтик до мозга костей, погруженный в мир внутри себя. Но Шут… загадочный, ехидный арлекин, скрывающий за своим ребячеством, вероятно, что-то очень личное. А может, и нет. Однозначно Ева поняла одно – дураком Шут точно не был.
Он зажег свечи и взял канделябр. Освещая ступеньки, они поднялись наверх.
– Ты давно не заходил, – Ева пыталась побороть неловкость, раскладывая цветы на сушилке.
– Были дела, – небрежно ответил Шут. Он поставил подсвечник рядом и тоже принялся раскладывать цветы.
Ева вспыхнула, вспомнив про похождения Шута в порту. Это их он называет делами?!
– Это ка… – Ева осеклась на полуслове: Шут опустил руку в сверток, чтобы взять цветок, но его пальцы вместо цветка ухватили ее руку.
Сердце Евы отбило барабанную дробь, она задержала дыхание и, ведомая чувством, чуть подалась вперед. Их взгляды встретились. Шут улыбнулся и легонько сжал ее ладонь.
– Окажи мне услугу, – сказал он, поднеся ее руку тыльной стороной к губам.
– Какую? – голос Евы предательски дрожал.
– Ты как-то говорила, что увлекалась древними рунами.
Что?! К чему он клонит?
– Разве нет? – Шут склонил голову набок и прищурился.
– Э-э… да.
– Понимаешь, – Шут отпустил руку Евы и принялся шагать по чердаку легкой танцующей походкой, – я, кажется, влюблен. Но та девушка, моя избранница… Я не пойму, взаимны ли мои чувства, – он повернулся. – Ты ведь можешь спросить это у камней?
«Вот дура! – подумала Ева. – Опять размечталась… и с чего вдруг?! Ведь это было очевидно! Дура!»
– Могу, – мрачно ответила она и, отвернувшись к сушилке, сделала вид, что поправляет цветы, чтобы Шут не увидел, как от стыда пылает ее лицо.
Разложив растения сушиться, Ева с Шутом спустились в гостиную, где капитан уже снимал с огня чайник. Он заварил чай для себя и для друга. Ева же срезала несколько листьев с нондивера, оставшегося на столе, положила в свою кружку и залила кипятком.
– Раскинешь камушки, именинница? – напомнил Шут.
Радость, охватившая Еву в момент, когда в гостиной появился Шут, теперь сменилась нервозностью и раздражением. Может, он только ради того и явился, чтобы узнать правду о чувствах другой девушки? Уж лучше бы с ними был сегодня Сомбер! Он, конечно, большую часть времени молчит, зато красиво играет на лютне.
Ева достала из серванта синий мешочек, развязала его и протянула Шуту.
– Подумай о ней, вытяни три камня и дай их мне, – сухо скомандовала она.
Солнце уже скрылось за горизонтом, и на город опускались сумерки. Ева поглядывала на портрет, ожидая появления Дария, надеясь, что он развеет своим присутствием возникшее в воздухе напряжение. Шут все еще ковырялся в мешке, перебирая камни пальцами. Камушки звонко стучали друг о друга. Наконец он вытащил один, через некоторое время второй и третий – гладкие сиреневые аметисты.
Ева взяла первый, оценивая символ, начертанный на нем.
– Первый камень расскажет о твоих чувствах. Этот знак, – Ева показала Шуту символ, – говорит о серьезных чувствах. Не о влюбленности, не о похоти, а об искренней любви.
Ева сглотнула. Шут действительно кого-то искренне любит. Кого-то другого. Но разве можно было упрекать его в том, что он полюбил не Еву? Грудь сдавило, а на глаза навернулись слезы. Нет! Она должна взять себя в руки! Слезы для слабаков!
– Это настоящие чувства, которые… – Ева запнулась, но сделав усилие, продолжила: – … которые нужно беречь. За такую любовь стоит бороться.
Послышался смешок.
– Шут влюбился? – изумился Стром. – Ни за что не поверю! Ха-ха-ха!.. Не привирают ли твои камни, девочка?
«Хотелось бы», – вздохнула про себя Ева, ведь камни обычно давали верные ответы.
– Ну, что там дальше? – поторопил Шут.
– Второй камень расскажет о ее чувствах к тебе.
Ева рассмотрела символ. Сомнений нет: чувства Килана взаимны. Что же делать? Сказать ему правду – значит, собственноручно подтолкнуть его в объятия той девицы и самой потерять надежду на взаимность. Соврать? Ревность подсказывала, что этот вариант более разумный с точки зрения ее личных интересов. Ева вспомнила недавний разговор с капитаном: «Неуемная жажда власти, денег и любви могут оправдать любое безумство». Что ж, соврать сейчас – значит, совершить безумство. Это претило ее собственным убеждениям относительно чести и достоинства. Ложь запятнает ее совесть, а Шута, возможно, сделает несчастным. Могла ли она так с ним поступить? Имела ли на это право? Очевидно, что в этой борьбе ей не победить при любом раскладе. Так к чему лгать?
– Она тоже любит тебя, – тихо сказала Ева, и тысячи кошек заскребли в ее душе от этих слов. – Твои чувства взаимны, не сомневайся.
Шут задумчиво уставился на огонь в камине. Он хмурился, а вся его поза выражала смятение, доселе ему несвойственное.
– Что-то еще? – уточнил он.
– Да, – Ева потянулась к последнему камню, – третий символ: он расскажет о возможности вашего союза. Проще говоря, будете ли вы вместе.
Шут резко повернулся и забрал камень у Евы, бросив его туда, откуда вытащил.
– Достаточно того, что мы уже узнали, – улыбнулся он и тут же ехидно добавил: – Да и врут они все, камушки твои. Или же ты не умеешь по ним читать, – он ухмыльнулся и привычно сощурился.
Ева сердито фыркнула. Шут начинал ее бесить.
– С чего это такой вывод?!
– Нет у меня никаких серьезных чувств, ни к кому. И любви никакой нет, – отрезал он.
– Зачем спрашивал тогда?! – прикрикнула Ева.
– Я думал, ты скажешь, как ее соблазнить поскорее, – Шут закатил глаза и засмеялся, – а ты про любовь начала!
– Узнаю Шута, – отозвался капитан, закуривая трубку. – Не обращай внимания, Ева, он всегда такой дурак. Шут же!
Какой же он мерзкий! И как она раньше его не разглядела?!
«Свинья он, а не Шут», – решила Ева, убрала камни в сервант и взялась резать пирог.
Краем глаза она увидела Дария, спрятавшегося за дверью. Похоже, он незаметно выскользнул из портрета во время перепалки. Ева кивнула ему и, закончив разрезать пирог, отложила нож и откашлялась:
– Я хочу вам кое-кого представить, – объявила она. – Пока вас не было, я познакомилась с одним человеком. Сначала я испугалась его, но потом поняла, что он совсем не опасен, – Ева обернулась и позвала музыканта: – Дарий, выходи.
Дарий бесшумно вошел в гостиную. Ева едва заметно улыбнулась: ведь он мог бы просто влететь, но она знала, что ему нравилось представлять, будто его тело такое же осязаемое, каким было раньше, и все так же подчиняется всемирному тяготению. Ева ободряюще кивнула ему и повернулась к друзьям.
– Это Дарий. Он тоже живет в этом доме. Помните, вы замечали на себе чей-то взгляд раньше? Это Дарий глядел с портрета. Но мы его не видели, зато теперь все изменилось!
Дарий кивнул и улыбнулся.
– Рад познакомиться с вами!
Капитан нахмурился. В воздухе повисло молчание. Стром и Шут переглянулись. Тут Шут схватил с подоконника шляпу и прижал ее к груди, а второй рукой яростно затряс в воздухе, словно пожимал чью-то невидимую руку.
– Очень рад! О-о-очень рад, господин как-вас-там? Хотя неважно! Присоединяйтесь к нам, будем друзьями! – Шут старательно рассыпался в любезностях перед пустотой. Дарий же обошел его сзади и наблюдал за его ужимками со стороны. – Сыграем в карты?
– Что происходит?! – рассердилась Ева.
Шут уже порядком достал ее своими выходками.
– Они не видят меня, – ответил Дарий, наблюдая за расшаркиваниями Шута.
Ева растерялась.
– Как это так? Почему?
– Шут, хватит, – одернул его Стром, – это не смешно. Ева, с кем ты говоришь? Что случилось? В комнате никого, кроме нас троих, нет.
Ева нервно прикусила губу.
– Нет, нас четверо. Дарий с нами, он у камина. Вы что, совсем ничего не видите? – недоверчиво спросила она.
– Может, его видят только чокнутые? – съерничал Шут.
Ева часто слышала это слово по отношению к себе, но не ожидала услышать его от друзей. Точнее, от того, к кому была неравнодушна. Этот поступок вполне можно было назвать ударом ниже пояса. Стоило ли уезжать из родных мест, чтобы и здесь прослыть сумасшедшей?
Она с укором взглянула на Шута, и в глазах ее блеснули слезы.
Стром, будучи капитаном, хорошо улавливал настроение окружающих, что часто помогало ему вовремя вмешаться в спор между матросами.
– Шут, перестань, – мягко попросил он и повернулся к Еве. – Это призрак?
Ева кивнула.
– Какой он?
– Почти такой же, – Ева указала на картину. – Он настоящий и живет в портрете, но может выходить только по ночам. Мы общались с ним две ночи подряд с того вечера, когда вы уехали.
– Это из-за него ты не спала? Потому что вы разговаривали?
– Да. Он был музыкантом. Он рассказал мне о себе и о том, как здесь оказался. Я так хотела, чтобы вы с ним познакомились!.. – Ева совсем расстроилась. – Не понимаю, почему вы не видите его.
– Где он сейчас?
– Рядом с тобой, – Ева сделала жест рукой.
Стром вытянул вперед руку. Дарий слабо замерцал и протянул руку в ответ: она прошла сквозь пальцы капитана.
– Он дотронулся до меня? – спросил капитан.
– Да! Ты чувствуешь?
– Я чувствую покалывание, – сказал он, сжав ладонь в кулак, – и холод. Не зря об этом доме ходят слухи. Но почему призрака видишь только ты?
Ева пожала плечами. Она и сама хотела бы узнать ответ на этот вопрос.
Остаток вечера они провели за беседой, в которую Шут не вмешивался. Он лишь слушал и наблюдал за происходящим, сидя на подоконнике. Капитан спрашивал о призраке, и тот отвечал, а Ева, словно переводчик, передавала сказанное. Ближе к часу ночи все устали, и капитан с Шутом засобирались.
– Ну, еще раз с днем рождения! – капитан приобнял Еву и, воспользовавшись моментом, прошептал ей на ухо: – Не знаю, стоит ли оставлять тебя тут одну. Не уверен, что призраку можно доверять.
– Все хорошо, – шепнула она в ответ.
С Шутом Ева обниматься не хотела, да и он, по-видимому, не горел желанием. Перед уходом он просто хлопнул ее по плечу, как старого друга, и удалился за дверь.
Шут стоял на палубе и, опершись локтями на бортик, потягивал вино из непрозрачной бутыли. Море в темноте казалось черным, вода мерно билась о корпус.
– Что думаешь о случившемся? – спросил его капитан.
– О чем именно? – не поворачиваясь, уточнил Шут.
– Ты действительно считаешь ее сумасшедшей?
Шут отрицательно мотнул головой.
– Тогда зачем так сказал?
– Пошутил.
– Килан, вот что ты к ней постоянно цепляешься? Я думаю, ты ей небезразличен. Не замечал?
Шут насмешливо хмыкнул.
– Что смешного?
– Если кто-то из нас ей и нравится, то это точно не я, – ответил Шут. – Это может быть Раснар или Сомбер, но не я. Скорее всего, Раснар, он же весь из себя рыцарь. И он нравится девушкам.
– Ты тоже, не прибедняйся.
Капитан убрал с лица растрепавшиеся волосы и закурил трубку.
– Будь с ней мягче. Не обижай ее.
– Постараюсь.
Какое-то время друзья молчали. Небо было ясным, легкий ветер приносил с берега запахи еды: жареного мяса и выпечки.
– Как думаешь, этот призрак опасен? – спросил Стром.
– Не знаю. Но… – Шут задумался, – само по себе общение с мертвецом… Ты слышал, чтобы такие истории хорошо заканчивались?
Капитан вздохнул и нахмурился.
– Вот и я не слышал, – заключил Шут. – Попрошу Раснара поискать что-нибудь. Этот книжный червь соберет досье на кого угодно. Даже на мертвеца.
Капитан одобрительно кивнул.
– Пойдешь сажать цветы со мной? – спросила Ева. – Мама написала, что это нужно сделать ночью.
– Я хочу, но не могу, – вздохнул Дарий. – Ты ведь помнишь, что мои перемещения ограничены стенами этого дома?
Огоньки на свечах всколыхнулись, словно от тяжелого вздоха призрака. Ева задумалась, как вдруг ее посетило странное чувство.
– Дай мне руку, – сказала Ева, повинуясь внезапному порыву.
Дарий вытянул руку вперед. Ева сделала то же самое и почувствовала холодное прикосновение. Она сжала руку Дария в своей. Ладонь призрака оказалась плотной, чем-то напоминающей пудинг: в руке удержать можно, но чуть сожмешь – продавишь насквозь. Дарий изумленно поднял взгляд на Еву.
– Как ты это сделала?
– Просто отчего-то подумала, что смогу, – взволнованно сказала она. – Попробуем выйти?
Они направились к выходу. На пороге Дарий замешкался, но Ева была настроена решительно. Она распахнула дверь и вышла на крыльцо, держа Дария за руку. Призрак последовал за ней. Через секунду он стоял за пределами дома, изумленно рассматривая ясное небо. Он уже и забыл, что летом оно пестрит не только звездами, но и кометами с длинными хвостами. Словно огненные птицы они возникали в синеве небес и, очертив дугу, пропадали.
– Как красиво!.. – ахнул призрак.
Некоторое время они сидели на крыльце, наблюдая за кометами и мотыльками, вьющимися вокруг лампы, которую Ева поставила рядом.
– Некоторые цветы ночью пахнут сильнее, чем днем, – сказала она, втягивая носом воздух. – Чувствуешь, какой сильный аромат исходит вон от тех кустов?
Ева указала на кустарники, усыпанные мелкими белоснежными цветами.
– К сожалению, я не могу разделить с тобой эту радость, ведь я больше не чувствую запахов, – грустно улыбнулся Дарий. – Смерть лишила меня почти всего, что придавало жизни вкус, оставив мне лишь зрение, слух да горькие воспоминания. Иногда я даже не понимаю, кто я теперь. А самое главное – не понимаю зачем…
Ева сочувственно покачала головой.
– Зачем же ты это сделал?
– Я видел в смерти избавление, успокоение. Если б я только знал, что физическая смерть – это еще не конец!
– То что бы ты сделал?
Призрак задумался и почти мечтательно возвел глаза к небу.
– Я бы уехал оттуда. Оставил бы обоих там. Я бы… я… я не знаю, – сдался он. – Я надеялся окончить свои мучения, отправиться к отцу и матери или же просто исчезнуть.
Ева охнула.
– Да! Иногда я думаю, что лучше было бы исчезнуть, чем стать вот таким! – Дарий посмотрел на свои руки. – Без тела, без голоса, без бьющегося в груди сердца, но все с той же болью, с тем же одиночеством и, в конечном итоге, с бессильной яростью!
Раздался щелчок. Ева огляделась и увидела, что пламя в керосиновой лампе до того разгорелось, что стекло, не выдержав жара, с треском лопнуло. Ева взялась за ручку лампы, чтобы поднести ближе и рассмотреть трещину, но тут же, вскрикнув, отдернула руку – раскаленный металл оставил на ладони красную полосу. Ожог! Ева машинально сжала руку в кулак, когда вдруг почувствовала холодное прикосновение. Дарий взял ее обожженную руку в свои, накрыв след ледяной ладонью.
Огонь в лампе тем временем вернулся в свое обычное состояние.
– Жжет, – пожаловалась Ева и, глядя на лампу, заметила: – Прежде такого не случалось.
– Если чувствуешь физическую боль, значит, ты жива, а это благо, – сказал Дарий, держа ее за руку. – Жизнь лучше смерти в любом случае.
– Даже если тебя все предали?
– Даже так.
– Но ведь и ты чувствуешь боль, только душевную. Разве нет? Получается, даже будучи мертвым, чувствовать не перестаешь? Тогда чем жизнь так сильно отличается от смерти?
– Ты права, я продолжаю чувствовать. Но вместе с этим я ощущаю полную безысходность, тогда как ты, имея тело, можешь что-то изменить. Можешь говорить, кричать, можешь уйти, уехать, убежать или не убежать. Ударить, в конце концов. Я же – безмолвный свидетель, томящийся в ловушке собственной глупости. Пленник портрета, не имеющий права узнать ответы на свои вопросы.
Ева вздохнула. Руку все еще жгло, но уже не так сильно: ледяное прикосновение Дария сняло боль.
– Уже совсем поздно, – Дарий ободряюще улыбнулся. – Пойдем сажать твои цветы.
Держа Дария за руку, Ева ушла за дом – к северной его стороне. Там она посеяла семена, тщательно полив их водой. Дарий же, глядя на спящий город и бухту, вид на которые хорошо открывался с северной стороны холма, наслаждался каждым мигом своей неожиданной свободы. Он вдруг ощутил давно забытую эмоцию, чувство, которое он ранее потерял. То была надежда. Что, если Ева согласится поехать в Серпент, взяв его с собой? Дарий решил, что позже, найдя подходящие слова, обязательно спросит ее об этом.
С той ночи Ева часто выходила во двор, держа Дария за руку. Они разговаривали и любовались ночным небом. Выйти из дома без ее помощи он не мог, но для того чтобы гулять рядом с ней, Дарию не обязательно было держать Еву за руку все время. Она являлась для него неким проводником, билетом во внешний мир. Со дня его похорон домом Дария стал портрет, но Ева каким-то образом могла разрывать эту связь, становясь для призрака средством передвижения. В ее лице он обрел не только друга, но и возможность узнать ответы на вопросы, которые невыносимо его терзали.
– Знаешь, – однажды сказала Ева, – я когда-то слышала о том, что умершие, имеющие неоконченные при жизни дела, могут оставаться среди живых призраками.
Они лежали на траве, любуясь звездами и пролетающими в небе кометами. Дарий повернулся к Еве, приподнявшись на локте.
– Думаешь, не все после смерти остаются такими, как я? – спросил он.
– Просто с тех пор как мы познакомились, я не видела других призраков, – задумалась Ева, – и мне кажется это странным. Ведь если я вижу и слышу тебя, то, возможно, могу увидеть и других.
– Может быть, они тоже не могут появляться днем, – предположил Дарий, – а ночами ты здесь: либо со мной, либо спишь.
Вдалеке послышались голоса: пьяные моряки горланили песни в таверне у причала. Оттуда же доносились звуки музыки и смех путан. Уж не Шут ли там весело отплясывает с ними сейчас? Ни его, ни капитана Ева не видела несколько дней: с тех самых пор, как они вернулись из Гланбери. Девушка вздохнула.
– Как думаешь, есть ли у тебя неоконченные дела? – спросила она.
Дарий почувствовал волнение. Он несколько дней ждал этого момента, и тот наконец настал!
– Я думаю, что есть, – осторожно начал он. – Все эти годы я сожалел о том, что сделал с собой. Но я не могу вернуться в прошлое и поступить иначе. Однако есть кое-что еще…
Дарий замялся.
– Что же? – мягко подтолкнула его Ева.
– Вопросы, не дающие мне покоя. Почему Электа так поступила со мной? Почему она не пришла на мои похороны? Я был уверен, что она любила меня так же сильно, как любил ее я, – голос Дария сорвался. – Готов поклясться, что видел это в ее глазах! До сих пор не могу поверить в то, что она просто хорошо изображала чувства!
Ева дотронулась до его запястья.
– Тебе все еще больно? – тихо спросила она.
– Да!
Дарий замерцал и сел на траве. Казалось, он даже как-то сжался.
– Эта боль похожа на твой ожог, – призрак развернул ладонь Евы, указав на заживающий рубец, оставленный лампой. – Я бы сказал, что такая вот рана находится у меня на сердце. Сказал бы, если бы оно у меня было. Она горит и саднит, не переставая, а с годами все сильней и сильней.
– Значит, время не лечит?
– Лечит. Но только лишь живых, потому что вы можете его чем-то или кем-то заполнить. Для мертвеца же время – злейший враг, ибо тянется оно бесконечно. И даже смерть не способна окончить эти страдания. Ничто и никогда не заполнит эту пустоту.
Ева сочувственно посмотрела на соседа.
– Что, если неоконченное дело можно завершить? – осторожно спросила она. – Вдруг твое состояние – это не конец? Только представь, если на самом деле ты застрял в нем на пути в другой мир? Вдруг врата, о которых ты слышал, существуют?
Призрак замерцал, как и всегда, когда волновался. И тут Еву осенило.
– А Дож? – встрепенулась она. – Ты видел его, когда он умер?
Дарий встал и сделал несколько шагов по траве, глядя себе под ноги. Похоже, что вспоминать о Доже ему было неприятно.
– Я видел, как его дух во время пожара отделился от тела. Но призраком, как я, Дож не остался. Через несколько мгновений он просто пропал, и куда исчез, я не знаю.
Ева выдохнула.
– Похоже, не все после смерти остаются! Сколько было лет Электе тогда?
– Она была на пару лет тебя старше, – ответил Дарий, не сводя глаз с веселого скрипача и людей, танцующих на берегу вдалеке.
– Если прошло около двадцати лет, – размышляла вслух Ева, – то сейчас ей чуть больше сорока, так?
Дарий занервничал и обернулся.
– Верно, – кивнул он и, набравшись смелости, добавил: – Она еще жива. И я думаю… думаю, что, если бы я смог поговорить с ней, посмотреть в ее глаза, узнать ответы – это прекратило бы мои терзания. И тогда, возможно, я увижу эти врата.
Дарий повернулся к подруге, крепко сжав ее ладони. Ночь была темной, но глаза призрака блестели, а сам он слабо фосфоресцировал.
– Ева, – взволнованно начал он, – ты мой единственный шанс! Мне просто необходимо попасть в Серпент, найти ее там или где-то в другом месте и поговорить. Это возможно только лишь с твоей помощью. Я прошу тебя, помоги мне!
Дарий встал на одно колено, умоляюще глядя Еве в глаза. Она растерялась. Никто и никогда не говорил с ней так. Никто до этого момента не просил ее о помощи. Все в Гланбери, кроме ее родителей, либо избегали ее, либо над ней смеялись. Глядя на отчаявшегося призрака, она одновременно испытывала сразу несколько чувств: смятение – неужели он всерьез считает, что она может помочь ему? – сочувствие, жалость, но вместе с тем благодарность за оказанное доверие. Едва сдерживая слезы от нахлынувших чувств, Ева ответила:
– Я отвезу тебя в Серпент! Чтобы добраться до Стеклянных островов, потребуется судно. Как только я увижу Строма, поговорю с ним об этом, и, думаю, он мне не откажет.
В ответ Дарий заключил Еву в ледяные объятия.
