Kitobni o'qish: «Нефертум. Запретная кровь»

Евгения Гвендолин

Shrift:

* * *

Плейлист

Temen Oblak – «Dark Clouds»– Christopher Tin

Viasna, dzie buvata – Hvarna

An Hini A Garan – Denez Prigent

Ready For The Storm – Deanta

Forna Kväden – Hindarfjäll

Í Tokuni – Eivør

Awoken – Peyton Parrish

Trøllabundin – Eivør

La Source – Dernière Volonté

Villeman Og Magnhild – Spiritual Seasons

Naranča – Мирина

Media Vita – Anúna, Michael McGlynn

Ríu Ríu – Anúna, Michael McGlynn, Andrew Redmond

Aghni Parthene/ – Divna Ljubojevic Агни Парфене

Stendur æva – Sigur Rós

Bóstwa – Żywiołak

Loki – Gealdýr

Le Renard Et La Belette – Laïs

Before the Storm – Eldrvak, Munknörr

Bonden Og Kraka – Spiritual Seasons

Пролог

Десять лет назад

Несмотря на шестилетний возраст, одно Людвиг знал наверняка: чудесное исцеление бывает лишь в сказках. В жизни единственное избавление от мучений – смерть.

Зачем мама их сюда затащила? Хотела спасти? Никто не спасает калек. Калек сажают в Дома отверженных, где до конца своей жалкой жизни они молятся и ходят под себя. Такая судьба ждала его и Люцика, если верить словам Лилиан. И, хотя старший братец часто любил пугать близнецов дурацкими выдумками, в такое мрачное будущее Людвиг почему-то верил и сразу расплакался – уж слишком серьезен был Лил.

В тот день их скромное убежище, спрятанное в глубине гор Син-Син, наполняло странное волнение. Впервые за несколько дней, что они находились в обители червопоклонников, этих любителей кормить землю людской плотью, Людвиг видел так много послушников в оранжевых робах, толпящихся в узком дворе общины. Мама, казалось, тоже была сама не своя: то сидела на узкой койке и сосредоточенно думала о чем-то, то принималась причесывать и умывать их с Люциком, как будто готовила к какому-то важному приему. Лилиан, замерший у окна, взирал на это с тревогой.

Все то время, что их семья, – вернее, ее большая часть, – находилась в общине, Людвиг ощущал себя голодным. В замке он привык к мясу и птице каждый день, к сладким булочкам на полдник, к абрикосовому варенью, тонким слоем намазанному на хрустящую гренку. А здесь приходилось питаться только черствым хлебом и молоком, как какие-нибудь бедняки. И зачем мама привела их сюда, ничего не сказав отцу? Неужели дело было в их с Люциком болезни? Но ни Лилиан, ни мама не хотели отвечать на этот, казалось бы, безобидный вопрос.

Старший брат недолюбливал их с Люциком и часто глумился над близнецами: мог ткнуть кулаком или подсунуть в постель жука-кусальщика. Люцик сразу начинал горестно плакать и звать Йоханну, Людвиг же пытался отомстить Лилиану тем же. Правда, когда ты искалечен и у тебя нет рук, сделать это сложновато.

Лилу недавно исполнилось двенадцать, и он считал себя старшим мужчиной после отца, поэтому ему позволялось больше, чем остальным. Парень просто встал с места и направился к низкой деревянной двери.

– Ты куда? – Мама удивленно захлопала ресницами, но не стала его останавливать. – За нами скоро должны прийти!

– Достало! – просто ответил Лил, и Людвиг позавидовал его решимости. Вот бы и он был таким бесстрашным. – Мы сидим в четырех стенах уже несколько дней. Я больше и часу не выдержу с этими плаксами.

– Я не плакса! – захныкал Люцик. – Сам ты плакса! Вигги, скажи ему!

– Пусть идет, – вмешался Людвиг, подражая нагловатой манере брата. – Хотя бы дерьмом пахнуть перестанет.

– Повтори, что сказал, мелкий! – Зеленые глаза Лилиана опасно блеснули.

– Ты слышал, что я сказал, придурок! – Вигги ухмыльнулся, показывая, что вовсе не боится гнева старшего. При матери тот вряд ли что-то ему сделает, правда? – Или у тебя в ушах тоже застряли какашки?

– Хватит, вы оба! – взвизгнула мама, и задиры поморщились. Этот визг был самым страшным ее оружием. – Лилиан и Людвиг де Гродийяр! Что за манеры?! Вы будущие графы или уличные бандиты?! Еще раз я услышу подобное из ваших уст, заставлю рот мыть со щелоком, поняли меня?!

Лилиан бросил на Людвига злобный взгляд под названием «Ты пожалеешь, мелкий», после чего тот показал ему язык. И вообще, он ведь первым начал обзываться. Лил всегда начинает первым, а потом злится, как получает ответ. Он что, вправду думает, что Вигги с Люциком будут спокойно терпеть все оскорбления? Нет уж, дудки! Когда Людвиг вырастет, он обязательно ему все припомнит. Каждую шишку, каждого жука, каждый чертов испуг! Припомнит и заставит расплатиться!

Если болезнь не заберет его прежде…

* * *

Лилиан вышел, громко хлопнув дверью. Мама лишь горестно вздохнула и принялась в очередной раз поглаживать Люцику голову. Он не сопротивлялся, скромно сидел в своем катальном кресле и сжимал в руке деревянную лошадку. В это мгновение Вигги ощутил укол зависти: «Ну что за несправедливость?! Почему у Люцика онемели ноги, а у Людвига – руки, почему не наоборот?!» Он все бы отдал, чтобы еще раз – хотя бы на мгновение! – ощутить все выщерблины этой деревяшки, вновь самому держать ложку или дать Лилиану кулаком в живот!

– Он нарочно вас дразнит, – процедила мать, расстилая на ладони светлые волосы Люцика, чтобы привести в порядок кончики. Несмотря на то, что брату не нравилось очередное расчесывание, он покорно терпел: не хотел сильнее расстраивать маму. Он слыл ее любимчиком и казался самым добродушным из всех де Гродийяров. Отец почти все свободное время проводил с Лорианной, готовя старшую дочь на должность главы Королевской Канцелярии, так что трое братцев остались не у дел. Были ли стычки Лилиана и Людвига следствием обиды на свою судьбу – об этом юный виконт задумался гораздо позже.

– Людвиг, дорогой, сколько раз я тебе говорила: хватит отвечать грубостью на грубость! Если ты в шесть лет уже такой вспыльчивый, что с тобой будет дальше? Ты должен научиться смирению! Только благодаря ему голова остается холодной, а сердце – храбрым.

– Я не хочу ни холодную голову, ни храброе сердце, – прошипел Вигги и уселся на койку, забившись в угол и спрятав лицо, чтобы мама не видела накативших на глаза слез. – Я руки хочу!..

– Сынок, именно поэтому мы здесь, – серьезно отозвалась мама и перестала трепать Люцика за волосы. – Эти люди поклоняются другому богу и помогут вас излечить. Ваш отец был против, но я не могла больше смотреть на мучения моих любимых мальчиков! Руки вернутся к тебе, Людвиг, если ты будешь делать все, что тебе говорит достопочтенный Ур-Кха.

– И мои ноги тоже? – с надеждой спросил брат и недоверчиво посмотрел на свои тощие безжизненные ноги.

У него в голове, как и у Людвига, не укладывалось, как этот странный бритый мужчина в оранжевом капюшоне может им помочь.

– Конечно, Люциан, – с болью в голосе отозвалась мама. – Сегодня день церемонии, они обещали, что возьмут вас…

– А когда можно будет покушать? – не унимался Людвиг, в животе у которого поднималось голодное урчание.

– Ур-Кха запретил принимать пищу до церемонии, – пояснила мама, однако было заметно, что ее терпение уже на исходе. – После я вас накормлю, обещаю.

– Мама, я хочу в уборную! – попросился Люцик.

– Альхор Всемогущий, ну где же Лилиан?!

Пока они были здесь без слуг, старший брат помогал близнецам со всеми «мужскими» делами, а сейчас его не было, и эти обязанности легли на мать.

– Еще немного, и я сойду с ума!

– Мама, мне очень надо!

– Мама, и мне надо! – поддержал брата Людвиг, у которого тоже вдруг загудело внизу живота. – Мама, можно я первый?!

– Где Лилиан, когда он так нужен?! – вскричала мама, потеряв терпение. Помочь обоим сразу не представлялось возможным: отхожее ведро было только одно. – Ну что мне с вами, обалдуями, делать?!

Разумеется, первым на горшок она посадила Люцика. От обиды Людвиг написал в штаны, из-за чего в крохотной келье, в которой единственным источником свежего воздуха служило маленькое окошко под потолком, гадко запахло теплой мочой. Мама в гневе завизжала и принялась лупить Людвига по голой заднице, прекрасно зная, что тот обмочился нарочно.

Именно в таком виде их и застали: Люцик без штанов – на отхожем ведре, растопырив бесчувственные ноги, а Вигги – на руках у матери. Лицо Ур-Кха не дрогнуло, он даже не поморщился. Таков он был, главный жрец крешников, единственный, кто мог их исцелить.

* * *

Всю дорогу до церемониального зала они молчали, понурив головы. Мама то ли не успела, то ли не захотела переодевать Людвига, из-за чего на самое главное событие в своей жизни он шел в насквозь мокрых штанах.

Коридор, вырезанный в скалах, был таким узким, что двоим в нем не разойтись. Колесное кресло Люцика сразу же застряло между стенами из желтоватого известняка. Тогда мама взяла немощное тело сына и понесла на руках. Люциан, крайне довольный таким поворотом, обнял шею матери и заулыбался.

Людвигу же приходилось семенить позади. Он очень злился на брата и даже подумывал в голос расплакаться, чтобы и его понесли. В такие мгновения он особенно остро чувствовал себя никому не нужным.

Коридор все тянулся и тянулся, извиваясь, будто змея. Вигги порядком устал, да и мокрая ткань штанов неприятно липла к телу. Его бесчувственные руки мама сложила на груди и обвязала платком, чтобы не болтались, а сверху накинула кожаную куртку. Она всегда так его одевала, когда не хотела, чтобы окружающие видели немощь сына, ведь теперь он казался обычным ребенком, наказанным за любознательность: по хашмирским обычаям таким узлом заворачивали руки излишне шаловливым детям.

Когда они достигли медных ворот, украшенных резьбой, Людвиг уже порядком выдохся и едва волочил ноги. Интересно, куда подевался Лилиан? Неужели он не будет присутствовать на их ритуале? С одной стороны, даже хорошо: его проклятая рожа – последнее, что он хотел бы видеть. У братца будет меньше поводов поглумиться.

– Перед тем как войти, вы должны кое-что узнать, – повернулся к ним Ур-Кха. Его глаза со зрачками, отливающими странной космической голубизной, не моргали. – Великая не любит, когда на нее пялятся. Поклонитесь ей и не поднимайте голов.

– Людвиг, Люциан, вам все ясно? – строго спросила мама.

Близнецы кивнули.

– О господин! – воскликнула она. – Мы так вам благодарны, мы…

Жрец поднял руку, заставляя мать замолчать.

– Когда Великая говорит, нельзя перебивать ее, – продолжил он. – Если она что-то просит, нужно выполнять это немедленно.

– Разумеется, господин, мы все поняли. – Мама почтительно поклонилась, хотя с Люциком на руках это было не так-то просто, они уже большие мальчики. – Мы сделаем все, что она скажет.

– И пусть младший снимет штаны, от него дурно пахнет. – Жрец указал взглядом на Людвига.

– Я старший, – буркнул тот. – И штаны я снимать не буду. Раз Великая каждый день терпит вашу вонь, потерпит и мою.

– Людвиг! – Мать посмотрела на него испепеляющим взглядом. – Еще одно слово, и…

– …И ты отправишь меня к Йоханне. Да, мама, – ухмыльнулся Вигги, обрадованный тем, что смог задеть ее. – Только вот Йоханны тут нет. Она осталась в Аэноре, помнишь?

– Простите моего нерадивого сына! – Мама снова склонилась перед жрецом, чем еще больше разозлила Людвига.

Их отец – Лорд-Канцлер! Какого черта она раскланивается перед простолюдином?! Тем более крешником!

– Его язык длиннее, чем река Фолке, а нрав круче отвесных скал Айзен!..

Жрец скупо улыбнулся и повернул свою бритую голову к Людвигу. На его безбородом лице застыло снисходительное выражение, будто он умилялся жуку, ползущему по ремешку его сандалии. Людвиг хотел съязвить, да не смог придумать слов.

– Жизнь научит тебя быть послушным, малыш, – наконец молвил жрец и отвернулся, чтобы открыть ворота.

От его взгляда по спине пробежали мурашки.

* * *

Ворота распахнулись, и на Людвига пахнуло ароматами свечного воска и благовоний. Высокая зала, представшая перед ними, освещалась сотнями свечей, расставленных в выемках стен. Каменный пол, отполированный сотнями подошв, тускло отражал оранжевые огоньки и оранжевые робы червопоклонников, сидящих на коленях и прильнувших к нему в глубоком поклоне. Вздымались лишь острые капюшоны, укрывающие лица этих странных молчаливых людей, превозносивших древнего бога.

Сперва Людвиг подумал, что они склонились перед ним, и даже выпятил грудь от удовольствия. Лишь когда они вошли, он увидел женщину. Что это с ней? Как будто кожу содрали и осталось лишь мясо!.. Нет, это всего лишь красная краска или… или кровь. Брр, как же мерзко!

– О Великая, я привел к тебе смиренных! – торжественно произнес Ур-Кха.

Старуха, вальяжно восседающая на сотне золотых подушек, поднялась. Она была совершенно голой, и ее большие отвисшие груди напоминали бурдюки. От их вида Людвига прошиб пот.

На голове Великой был надет немес – платок, завязанный особым узлом позади, с длинными фалдами, которые лежали на плечах. Платок от падения удерживал серебряный обруч. Людвиг уже видел такой немес раньше – в книжках с мифами Нефера. Именно такой платок когда-то носил Альхор под своей тиарой. Почему на женщине такой же? Что, возомнила себя древним богом?

Словно прочитав его мысли, женщина улыбнулась и сняла повязку. Бледные, будто ослепшие глаза, не мигая, смотрели на Людвига и его мать, держащую на руках Люцика. Братья переглянулись:

«Вигги, что тут происходит? Зачем мама привела нас сюда?»

«Не знаю, Люцик. Мне это не нравится».

«Мне тоже. Когда можно будет вернуться к папе?»

«Я не знаю. Но папе это тоже не понравится».

Люциан лишь покачал головой. Он не смог бы убежать, даже если бы очень захотел.

Тем временем странное действо продолжалось.

– О Великая!

Мама опустилась на колени. С сыном на руках сделать это было сложновато, но ей очень хотелось выказать уважение этой уродине. Она сердито взглянула на Вигги, потому что он не склонился вместе с ней. Тогда Людвиг тоже поспешно опустился на колени: снова маму злить не хотелось.

– Я пришла к тебе, чтобы молить об исцелении моих сыновей… Я…

– Мама, мне больно. – Люцик заерзал у нее на руках. – Мама, когда уже можно будет покушать?

В ответ мать лишь прижала его к себе покрепче, чтобы не мешал разговорами.

– Болезнь делает их слабее с каждым днем. У Люциана отнялись ноги… У Людвига – руки. Скоро оба они угаснут. Я прошу тебя… Нет, умоляю! – Казалось, мама вот-вот заплачет. – Я жена Лорда-Канцлера и взамен сделаю все, что пожелаешь! Все сделаю, только скажи!

– Лорд-Канцлер не верит, что я спасение Королевства. Он убивает моих детей. Я исцелю их в обмен на его жизнь, – торжественно произнесла старуха глубоким, почти мужским голосом.

Людвиг невольно отпрянул. Он был ребенком, но не дураком! Все понимал. Мама никогда на такое не согласится, правда? Это ужасно!

– Как вам будет угодно, – отозвалась та смиренно и опустила голову.

Что?! Людвиг не верил собственным ушам! Нет, мама! Нет!

Праматерь кивнула. Ур-Кха поднес ей кубок, куда она сцедила содержимое сперва правой груди, затем левой. Людвиг успел разглядеть, что у молока был странный розовый цвет, и это не вызывало ничего, кроме тошноты. Жрец забрал чашу и подошел к маме:

– Пей, – велел он.

* * *

Ну и гадость! Неужели они должны это проглотить?..

Вигги до последнего надеялся, что мама откажется и заберет их из ужасной комнаты. Происходящее вселяло в него первобытный ужас: эта странная старуха, эти крешники, жмущиеся к полу… Внутри него снова рождалось странное чувство, что община не то место, где они должны сейчас быть. И что отец будет в ярости, если узнает.

Он накажет их. И маму тоже накажет. Ну почему они не уходят?.. Людвиг с надеждой посмотрел на нее и прошептал: «Пойдем, а?» Однако она сделала вид, что не услышала, посадила испуганного Люцика на пол, взяла чашу и поднесла к его губам.

– Мама, я не хочу, – захныкал тот. – Мама, оно странно пахнет!..

– Пей, Люциан. Это поможет тебе! – отозвалась она и другой рукой схватила его за затылок, чтобы склонить голову к напитку. – Ну же, мой мальчик! Давай!

Брат с надеждой посмотрел на Вигги, рассчитывая, что тот его, как всегда, защитит. Но Людвиг вдруг вновь почувствовал себя обиженным: брат и так сидел у мамы на руках всю дорогу, а Людвигу пришлось идти пешком. Нет уж, Люцик, разбирайся со своими бедами сам, мамин любимчик! Размазня!

– Мама… – Люциан почти плакал. Сильная материнская рука настойчиво клонила его к чаше. – Мама, не надо!..

– Пей! Живо! – зашипела мать и посмотрела на него с такой злобой, что даже Людвигу стало страшно. Наконец ей удалось влить содержимое чаши ему в рот. – Вот так! Молодец! Вот так, мой мальчик!

Мама оттаяла так же внезапно, как и рассердилась. Она чмокнула Люцика в макушку, потрепала его светлые волосы и отдала чашу Ур-Кха.

Люциан же с трудом проглотил содержимое, скривился и наконец расплакался. А Людвиг не будет плакать, он же не такой слабак, правда?

Жидкость вновь наполнила кубок. Людвиг вздрогнул – теперь его очередь.

– Я не буду, – проговорил Людвиг прежде, чем мама снова взяла чашу у Ур-Кха. – Ни за что.

– Дорогой, это исцелит тебя, разве ты не понимаешь? – Мама слабо улыбнулась. – Ты ведь хочешь, чтобы твои ручки снова шевелились?

Вигги невольно посмотрел на свои руки, бессильно сложенные на груди, как обуза. Конечно, он бы хотел, но в голове не укладывалось, как странная жидкость может помочь. Зачем мама вообще притащила их сюда?! Он хотел домой! К папе!..

– Нет! – проговорил он и замотал головой. А затем сказал так, как сказал бы Лилиан: – Засунь это себе в зад! Я не буду это пить!

Некоторое время мама с возмущенным удивлением смотрела на Людвига. Затем ее лицо исказилось от гнева: она сейчас просто придушит его! Однако Людвиг, несмотря на свою немощь, быстро бегал. Он успел рвануть в сторону, но ловкие руки матери все равно поймали его. Тогда мальчик дернулся, замотал головой, чтобы не дать маме влить в него кисельную гадость, и…

Да! Да, удача на его стороне! Он выбил чашу из маминых рук!

Кубок с грохотом упал на пол, содержимое выплеснулось и принялось быстро растекаться по каменным плитам. Людвиг почувствовал странный, тухловатый запах, исходящий от жидкости.

Праматерь, до этого безмолвно наблюдающая за действом, издала низкий рев, от которого потухли свечи. Глаза засветились пронзительным голубым светом, словно она собиралась испепелить нерадивого мальчишку.

– Что ты наделал?! – прошептала мама в ужасе и закрыла лицо руками.

Ответить он не успел: Люцик закричал и забился в припадке, извиваясь на полу, как змея. Тогда-то Людвиг не выдержал и завизжал.

* * *

Людвиг не помнил, как оказался снова в келье. Люцика же принес на руках непонятно откуда взявшийся Лилиан и положил на узкую койку. Лицо братца позеленело, некоторое время он извивался, как уж, да так сильно, что Лилиану даже пришлось схватить его за руки, чтобы тот себя не поранил.

– Что с ним? – спросил очнувшийся Людвиг и хотел подойти поближе, однако ноги его не слушались. – Лил, что с ним?!

– Не кричи ты, – рыкнул Лил и продолжил сжимать Люцика. – Плохо ему, не видишь?

Ноги Люциана, обычно бесчувственные, вдруг дернулись. Снова. И снова. Неужели…

«Он исцелился!» – хотел крикнуть Вигги, но тут голова Люцика запрокинулась, глаза закатились, оставляя лишь белочную слизь. Рот брата приоткрылся, и из него потекла слюна, смешанная с кровью.

– Язык прикусил… Дай ему что-нибудь в рот! Живо! – зычно велел Лил, позабыв, что рук-то у Людвига нет. – Чего стоишь?!

С маминой койки Вигги взял в зубы одеяло и потащил к Лилу. На вкус одеяло было горькое, да еще и путалось под ногами.

Ну давай же! Тащись быстрее!

– Еще медленнее не можешь? – Лил не выдержал, вырвал одеяло у Людвига и сунул его в рот Люцику. – Держи, мелкий!.. Черт, Люцик!..

Брат тем временем продолжал вздрагивать. Ртом, перепачканным кровью, будто нехотя, он сжал край одеяла. Наконец Люцик утих, отвернулся к стене и бессильно распластался на кровати.

На лицо Лила упала странная тень. Он коснулся лба Люциана, а затем накрыл его одеялом и бессильно рухнул на пол, рядом с его койкой.

– Лил, что с ним? – вновь дрожащим от слез голосом спросил Вигги. – Лил, не молчи!..

– Он уснул. – Лилиан выдавил из себя улыбку, хотя Людвиг видел мокрый блеск его глаз. Слабость старшего брата длилась всего мгновение, затем он снова вернул себе ожесточенное выражение лица и злобно прошипел: – Люцик уснул, придурок, не видишь?

Людвиг проглотил вставший в горле ком и сел рядом с Лилом, тоже обессиленный после произошедшего. Люцик уснул! Ему было жалко брата, не заслужившего таких мучений. На мгновение Вигги испугался, что потеряет его. Это мгновение было самым страшным в его детской жизни, впервые он ощутил дыхание раскрывшейся над головой ледяной бездны и понял, что такое настоящий, взрослый страх.

– А ты молодец, – вдруг сказал Лилиан и потрепал Вигги по волосам.

Людвиг так и не понял, с чего бы ему быть «молодцом». Неужели брат решил проявить к нему хоть какие-то теплые чувства?

– Лил, что это за место? Кто эти крешники? И почему они поклоняются этой ведьме?..

Лилиан вздохнул и покачал головой:

– Я и сам не знаю наверняка… Но знаю, что они очень странные. И действительно умеют исцелять. Я слышал, как они вылечили дочь одного графа, родившуюся без ног… Мама очень долго искала это место, чтобы привезти нас сюда.

– Значит, Люцик снова будет ходить? – Вигги тут же вспомнил ноги брата, дергавшиеся в судороге. Может быть, он зря боялся? Вдруг серки действительно хотели им помочь?.. Так много вопросов для его шести лет, ответы на которые он никогда не получит!

– Не знаю… Посмотрим, – буркнул Лилиан. – Пусть пока отдыхает…

– Я не выпил эту дрянь, – признался Людвиг. – Мама очень разозлилась! Я думал, она убьет меня!

– Может быть, и правильно сделал, что не выпил, – отозвался брат и вдруг совсем по-девчачьи разрыдался.

Да что с ним такое?.. Он плачет?.. Людвиг пораженно уставился на Лилиана. Его сильный, умный, дерзкий старший брат плачет?

– Вигги… – наконец произнес Лил и вытер слезы рукавом. – Люцик не исцелился… Люцик… он… мертв.