Kitobni o'qish: «Колька, Сенька, Ермошка и Змей Горыныч»

Глава 1. Места славного обитания добряков

Осенью добряки называют время, когда на землю с дубов начинают осыпаться желуди. А до этого бывает лето, потому что еще можно бегать босиком, собирать грибы и даже купаться. Вся листва пока желтеет на ветках, а сильные ветра дремлют в горах и на море.

 Ядвига-Большая книга почему-то называет это время «бабье лето». Никто не понимает почему: последняя баба-яга по прозвищу Синий Огурец была изгнана из окрестностей Дубравы уже как два года тому назад. Других баб в округе никто не знал, потому что в этих местах дружно и весело проживали в домиках на деревьях только мальчишки и девчонки, которые и прозывались добряками.

Дубрава, где обитают ребята потому и называется Дубрава, а не какие-то Сосняки, Березняки или Осинники, что растет здесь множество огромных вековых дубов, а не вековых – маленьких и кудрявых – тоже сколько хочешь.

Когда солнышко по утрам пробивается через могучие кроны, его лучи отражаются от разноцветных стен и красных крыш домиков, прильнувшим к дубовым стволам высоко над землей. Если ты смотришь на это с крыльца одной из избушек, протирая кулачками глаза после сна, то тебе становится так радостно, весело и легко, что ты сразу начинаешь пританцовывать и петь песенку. Это такая зарядка. И поешь-щебечешь ты не один, чирикают голосистые пестрые птички с веток и озорные добряки с соседних домиков на деревьях. «Катится, катится – чирик-чирик – голубой вагон».

Воздух в Дубраве такой чистый, хрустящий и бодрый, голоса ребятни и птичек такие звонкие, резная листва так золотится, а небо так голубеет, травка внизу так зеленеет, что можно подумать: ты в сказке.

И «проколоться», как пишут во взрослых книгах про плохих дядек. То есть ошибиться, так как на самом деле сказки может где и есть, но только не в здешних местах. Посудите сами. Всё добряки делают сами – никаких чудес: и строят, и сажают-убирают картошечку, овес или рожь – кто что любит, – ловят-заготавливают рыбу, охотятся, собирают грибы, ягоды. И еду сами себе готовят. И всё-всё, что ни делается, делается почему-то не по-щучьему велению, чьему-то там хотению и не с помощью скатерти-самобранки. Ребята считают, что делать всё самому веселей, чем сидеть мягким местом на всем готовеньком и набивать круглые щечки мороженым и пирожными.

То, что кажется сказкой за пределами Дубравы и окрестных мест, дела, поверьте, обычные для добряков. И то сказать: ребята с веток любители поспорить и подшутить друг над другом, но не знают злобных слов (это им не интересно ), любят посоревноваться в чем угодно, но не завидуют победителю (это им не по нраву), а только радуются успехам друзей. Да что там говорить, сами убедитесь, когда познакомитесь с этой историей: что в других местах почитается за чудо, у добряков – дела житейские. Может воздух такой в дубовых рощах? Сходите, проверьте. Заодно грибков подсоберёте.

Ну вот, в этих славных местах и проживают всем хорошо известные Колька-Ой-Боюсь-Нисколько, Сенька-Покушаю-Маленько и Ермошка-Попрыгаю-Немножко.

Глава 2. Пришествие горюнов

Как-то поутру, когда солнышко уже выглянуло из-за деревьев, но еще не высушило росу, а многие добряки уже закончили зарядку и готовились позавтракать, на околице Дубравы раздались весёлые переливы гармошки. Время поздней унылой осени еще не пришло, и в безветренном, звонко-арбузном воздухе сентября задорная музыка, голосистая частушка и притопывание на въезде в ребячье поселение никого не оставили равнодушным. Кроме тех, кто еще крепко дрых, – это правда.

Гармонь зазывно пиликает все ближе к Центральной Поляне Дубравы и, наконец, у порога избы-читальни те, кто спустился из домиков на землю, смогли обнаружить виновников веселого переполоха. Это были три крепких парня, ростом и сложением с Юру-Ура-Ура. Они были в красных перепоясанных рубахах навыпуск, непонятных штанах с блеском, заправленных в глянцевые черные сапоги из добротной кожи. Никаких кроссовок. Вместо джинсов – бархатистая темно-серая ткань портков – плис. Все из себя в блондинистых кудрях, белозубые, они умудрялись втроем наяривать на одном инструменте. Музыкальный аккомпанемент и азартное пение были не то, чтоб сильно приятными для слуха, но дружными и очень бодрящими. В конце концов к клубу притопали, пришагали, примчались, почитай все добряки и добрячки.

перехожих, сирот бездомных, не обижайте мордобитием за раннее пробуждение! – дружно орала троица. – Просим мы приюта, пищи и уюта, – верещал ломким голосом со слезой средний гость.

Двое других не в тон словам почему-то приплясывали и весело вопили: «Эх-ма, тру-ля-ля, бейте в бубен короля!».

Добряки растерянно улыбались и озадаченно переглядывались: и слова, и поступки пришельцев были непонятны и загадочны. Проблеск понимания угадывался, может быть, лишь в глазах Ядвиги: где-то о подобном читала.

Троица между тем опустила гармонь на землю и дружно, в лад низко поклонилась обществу добряков. Их кудри при этом взметнули вверх пыль с вытоптанной лужайки.

Гармонистов, как оказалось, звали Горюн Уан, Горюн Ту и Горюн Трес, а забросило их, по их же словам, к добрякам неведомой силой великой. Темной и невиданной. Были они в прежнем миру коробейниками, купцами переметными, что по селам хаживали, добрый товар людям втюхивали, или, попросту говоря, – всучивали. На последнем слове Горюн Уан запнулся после незаметного пинка от горюна Трес, но быстро поправился: «предлагали товар добротный, импортный, но завистники коварные, конкурентами прозываемые, извели со светушка!». Тут каждый из троицы враз смахнул слезу рукавом с левого глаза.

– Ой, ни кола, ни двора, ой, третий день ни росинки маковой во рту не было, – убедительно причитал Горюн Ту. – Ой, приютите, люди добрые, поделитесь коркой хлеба черствого, дайте воды испить!». Гармонисты при этом зачем-то разом притопнули и пустились плясать вприсядку. Затем прервали пляску, встали, упершись кулаками в бока, и горюн Трес абсолютно спокойно заявил: – Просим накормить нас, выделить нам участок под строительство заимки и оказать всякую помощь и кредит. Мы беженцы, мы имеем право.

Горюн–3 многозначительно умолк, остальные Горюны встали по стойке «смирно» и почему-то как один уставились на Кольку-Ой-Боюсь-Нисколько.

Кольку с вечера искусали комары, и у него под шортами сзади нестерпимо зудело; он свирепо скрёб укушенное место и проклинал себя за то, что вовремя не натерся хвойной водой, тогда еще, накануне, до похода в избу-читальню. От увлекательного занятия он вынужден был отвлечься, когда понял, что все смотрят на него. Колька перестал чесаться и вопросительно взглянул на Ядвигу. Затем перевел взгляд на Ермолая. Тот с укором покачал головой:

«Предупреждал вчера, однако. Люди просят убежища, хватит чухаться. Айда в избу, будем говорить!» – Ермак обратился ко всем и махнул рукой в сторону читальни.

Добряки, они на то и добряки, чтобы жалеть всех, кто в беде, – и Ядвига, после того, как Коля подвел итоги общего обсуждения, объявила пришельцам: «Друзья Горюны, добряки принимают вас в общество и помогут обустроиться. А пока поживете в избе-читальне».

Добряки сердечно приветствовали пополнение Дубравы, предложили всяческую помощь, побежали за едой. Барбоска радостно лаял, вилял хвостом и радовался новым соседям. И только Котыч кружил вокруг братьев-горюнов – шерсть дыбом, хвост трубой. Не нравилось ему это чужое диво. Ох не нравилось! Стойкий запах древесной смолы-скипидара, идущий от сапог гостей, забил ему не только ноздри, но и все нутро. Он отскочил, чтоб не задохнуться. Отдышался и тут же унюхал сладкий дух черничного варенья: «Сенька, ясно дело. Грудь очистилась от чуждого смрада. Тут же Кот понял, что пробивалось через густой дух скипидара. Запах серы!

Горюны оказались не только мастаками попеть и поплясать, но и искусными строителями. С единодушного согласия добряков и благодаря их дружной помощи, братья активно взялись за стройку. Участок для дома они получили на Центральной Поляне, недалеко от избы-читальни и поодаль от избушки Кольки, Сеньки и Ермошки. Не прошло и недели, а участок уже был расчищен, подвезены бревна, заложен фундамент. Дом было решено строить на земле, а не на ветках, как у добряков.

Не дожидаясь окончания строительства дома, пришельцы сколотили из досок будку, куда и переселились со всем своим скарбом, то есть с гармошкой.

Бедствовали гармонисты, однако, не долго, и вскоре Коля по-соседски обнаружил появление нового имущества на растущей усадьбе. Сменился и облик: куда делись рубахи-расписухи, сапоги и штаны из допотопного плиса. Молодцы уже на третий день облачились в синие крепкие джинсы, кожаные черные кроссовки, стильные безрукавки. На голове у них красовались бейсболки. Добряки подарили новым поселенцам топоры, пилу, Юра-бондарь снабдил их разнообразным столярным инструментом, но наблюдательный Колька заметил и кое-что еще. Дело в том, что пришельцы вскоре, шумно поблагодарив добряков, от их помощи отказались, сославшись на нежелание нагружать «людей добрых» своими заботами. Не прошло и пару дней после этого, как на стройке обнаружился новенький движок с генератором, чтоб давать строителям свет. Это, конечно, не прошло мимо острого колькиного глаза. И не только его: за новыми поселенцами неотрывно следил Котыч. Вместо обычной двуручной пилы хлопцы включали невиданную в Дубраве прежде бензопилу. Гвозди, доски, жесть для крыши возникали в ящиках, штабелях и добротной упаковке из ниоткуда. Дом рос, как на дрожжах.

Добряки, освободившись от дел, захаживали на стройку подивиться и порадоваться за искусных работников. Доброе умение красиво трудиться высоко ценилось у поселян, и они, очарованные, никаких странностей не замечали. Да, правду сказать, обитатели Дубравы и сами необычны – что им до чужих странностей. Но только не Коле.

Дело в том, что Котыч поделился своими сомнениями с Водилкиным – другое колькино прозвание – и тот следил за всем происходящим с повышенным вниманием.

Ну, да как говорится в сказках: быстро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Или наоборот, забыл. Дел у добряков всегда невпроворот, хоть и картошка уже давно убрана, в погребах урожай овса, ржи спрятан под навес, рыба, икра засолены – на леднике. Да грибную пору пропустить нельзя, рыбаки в море на краба, креветку выходят. Дровишек, опять же, на зиму следует загодя напилить, да наколоть. Деревенские обо всем этом знают, что тут говорить!

Как-то вечерком наши герои отправились в избу-читальню: Кольке Ядвига намекнула на новую книгу: он сгорал от любопытства. Сенька сговорилась с Софьей и Викой на распевку, а Ермак наметился встретить Юру-бондаря и рыбаков насчет отправки соленой рыбы баржами к Волшебнику. В обмен рассчитывали получить нужные добрякам товары.

Ермак, хоть и сразу заметил долговязую фигуру Юры в большом зале читальни, однако не смог пройти мимо жаркой схватки в настольный теннис между Кайданом-Держи-Кардан и Матюшей-Солены-Уши. Зрители бурно приветствовали каждый удачный удар, и Ермоша, постояв немного за их спинами, прикинул, что скоро Матюша станет ему грозным соперником. Пока Ермолай пробирался к своему другу-бондарю, он успевал поздороваться, улыбнуться, похлопать по плечу, получить дружеский тычок в бок, с радостью встретить другие знаки дружеского внимания. И ответить с удовольствием. Взрывы смеха, споры, доброжелательный гул, родные лица друзей. Что может быть лучше для души? Ничего, согласитесь.

Едва Ермак поздоровался с Юрой, как с порога избы-читальни раздались переливы гармони, топот и пронзительные вскрики залихватской песни. «Ехал на ярмарку молод купец, молод купец, удалой молодец …». Горюны снова были в своих ярких рубахах и хромовых блестящих сапогах. На этот раз лишь Горюн-Уан наяривал на гармошке, а братаны выплясывали знойный танец, пускаясь вприсядку. Ребятня радостно встретила гостей приветствиями, улыбками и хлопаньем в ладоши, то есть аплодисментами. Все расступились, и, не прекращая пляса и игры на веселом инструменте, троица проследовала к сцене. На сцене возвышался большой стол, за которым несколько пар добряков играли в шахматы. Точнее, они уже не играли, так как с растерянными улыбками дивились на новых гостей, оставив на досках патовые ситуации.

Едва молодцы в красных рубашонках достигли края помоста с шахматистами, они разом прекратили вокально-инструментальный номер, и горюн Уан призывно завопил: «Добро здравствовать, хозяева и хозяюшки. Примите в общество гостей хоть не званных, но душевных. Отведайте за здравие наше угощение!».

Не успел горюн закончить предложение, а два оставшихся притопнуть сапогами, как в дверь читальни на тележке въехал объемный бочонок. Тележку катил Матюша-Солены-Уш, но его поначалу за пузатой емкостью не было видно. Только когда колеса застучали по деревянному полу главного зала, все узнали конопатое задорное лицо и услышали звонкий Матюшин призыв:

«А вот мороженое, подарок купеческий, сказочный! Налетай, ребята! Подноси посуду!».

Добряки было умолкли, но затем восторженно загомонили. Как иначе: мороженое было лакомством, доступным ребятам лишь пару раз в году. Именно поэтому теннисисты вскоре перестали играть в теннис, шахматисты в шахматы, стихла песня, смолкли ораторы: в зале раздавались лишь трели гармошки, перестук чашек, плошек да деревянных ложек. Мороженое было клубничным.

Ермак с Юрой из одного угла читальни, Коля с Ядвигой из другого изумленно взирали на своих добрых друзей и не узнавали их. Родные лица изменились до неузнаваемости. Волшебные сияющие глаза Есении потухли, на их месте темнели два огромных черных пятна, втягивающих в себя свет. Расписная ложка в её смуглых, тонких ручках ритмично мелькала над огромной студеной тарелкой с розовым дымящимся сугробом в ней. Кейдан-Держи-Кардан застенчиво отвернулся к стенке и, склонив голову над тарелкой, уписывал за обе щеки клубничную снедь. Оливка, Софья и Вика-Бибика лопали из одной огромной, похожей на лохань, миски. Марк-Клюшкой-Бряк растерянно держал в одной руке плошку, полную розового добра, и искал куда пристроить клюшку, что он сжимал другой рукой – не ей же черпать. Все, кто отыскал посуду, азартно потребляли мороженое, остальные торопливо перемещались по залу и вокруг бочки в поисках инструмента. Над всем висели звуки пронзительно пиликающей гармошки, дробный топот каблуков с подковками и не совсем стройное, но добротное, призывное пение со множеством «ух! эх-ма! давай, наяривай!».

При виде такого Ядвига окаменела, Коля щурил глаз и чесал за ухом, Юра хмурил брови, Ермолай сжимал кулаки и не знал что делать, Барбоска лежал под столом, на котором высился бочонок, и искал левым открытым глазом Кота.

Кот Котыч, тем временем, занял господствующую над залом позицию, что характерно вообще-то для кошачьих. Позиция эта располагалась на деревянной балке, идущей под потолком поперек зала и прямо над бочкой с мороженым. Глаза Котыча метали желтые молнии, их целью были тройка исполнителей в красных рубахах, гармонь и излучающая холодный розовый свет бочка.

Барбоска учуял запах друга, идущий откуда-то сверху, и высунул голову из-под стола, повернув ее затем влево и вверх. При этом левое ухо закрыло ему левый глаз, а правым смотреть вверх было неудобно. Это, тем не менее, не помешало ему что-то увидеть, унюхать и понять. Немного поразмыслив, он пришел к выводу: Котыч настроен решительно. Мысль об этом и прыжок его рыжего приятеля состоялись одновременно. Если точнее: Кот Котыч спрыгнул с потолка прямо в бочку с мороженым.

Никто, кроме Кольки и пса, этого не заметил, поэтому то, что случилось следом, стало шоком, то есть неожиданностью, испугавшей всех. Вот как все происходило: сначала в мороженое упал лимонного цвета шар, затем из бочки повалил желтый едкий дым, после раздался треск: бочка разлетелась на мелкие части. Что-то завизжало, дым разметало по всему залу, и в воздухе ужасно завоняло. Чем бы вы думали? А кошачьими писюлями. Ужасней запаха в мире не бывает! Тот, кто вздохнул пропитанный зловонием воздух, мгновенно выплюнул мороженое, которое приобрело запах не клубники, а наоборот. Что такое наоборот никто не успел понять, потому что изумленно обнаружил себя там, где себя и потерял, то есть в читальне, окруженным как бы пробудившимися от дурного сна друзьями .

последний раз и упала на пол, Колька обдумывал увиденное и услышанное. Кот Котыч почему-то снова оказался на балке под потолком. Он, похоже, дремал, так как пребывал в позе калачика.

Глава 3. Необитаемый остров

Похолодало. Время близилось к началу осенних штормов, и Ермолай решил, что до прихода ненастья надо еще раз выйти в море, чтобы снять ловушки на креветок и краба. Так было решено ко времени, когда полностью созрели желуди и дубы начали ронять листву на пожухлую траву. В окрестностях появились дикие кабаны; уже и охотничий сезон не за горами.

История с мороженым, хотя нет-нет и вспоминалась в ребячьих беседах, быстро растворялась в повседневных делах и заботах. Вопросы остались, однако Добряки не досаждали ими горюнов, надеясь, что все как-то разъяснится со временем.

Горюны, меж тем, закончили стройку, удивив всех огромной, почти с клуб, двухэтажной избой с непонятной вывеской «лабаз» над большой входной дверью. На первом этаже лабаза был склад, заставленный разным полезным для добряков товаром: от рыболовных крючков и сетей до соли, сахара, муки и, что характерно, карамелек и мороженого. Все это выдавалось в обмен на соленую рыбу, икру, сушеные белые грибы, поделки из дуба и не только. Получив товар, вместо оплаты можно было отработать на огороде, складе и по хозяйству у горюнов. Ермак сам накануне приобрел две свечи зажигания для лодочного мотора в обмен на десяток знатных туесов-корзинок из бересты, сделанных умелыми руками Сеньки. Бересту к ним готовил Колька. Туеса – семейное дело, ермаковцы этим сильно славились.

В день выхода в море Ермак поднялся с рассветом, вышел на крыльцо, потянулся, зевнул. Тихо, на востоке засветилось, зазолотилось. Наскоро сделав зарядку, Ермолай прикинул, что встающее солнце не отсвечивает красным – стало быть шторма скорее всего не будет. Брат с сестрой вскоре оказались рядом со старшим и усердно принялись размахивать руками и делать наклоны.

«Погода подходящая, да вот вода намедни в лужах пузырилась: к непогоде, всяко может в осень случится. Надо бы поспешить», – рассуждал Колька, не переставая приседать, поэтому получилось: «на-до-бы-пос-пе-шить». Ермак все равно разобрал Колькину речь и поспешил к двери, успев толкнуть брата в лоб, когда тот вставал из приседа. Колька шлепнулся на пол, но быстро вскочил и попытался пнуть в ответ старшего брата. Тот, однако, уже прошмыгнул в дверь. Дело было на десятом приседании, оставалось еще двадцать, и Коля невозмутимо продолжил зарядку. Сенька хихикнула, не переставая молотить кулачками воздух.

На берегу свежий ветерок дул в сторону моря. Волны тихо шлепали по песку. Лодка, небольшой рыбацкий кунгасик с мотором, подвешенным на корме, мягко колыхалась на воде у берега. К кунгасу привязана веревка, другой конец которой крепился к хитрому рыбацкому якорю, больше похожему на стального паука. Якорь был зарыт в береговой песок и надежно привален бревном. Ермак за веревку подтащил кунгас к берегу. Вычерпали из лодки ковшиком воду, проверили мотор, загрузили мешки под улов, весла. Коля с Сенькой запрыгнули на борт, а Ермоша отвалил на берегу с якоря бревно и, расшатав, выдернул его из песка. Запрыгнул в лодку, оттолкнулся веслом от дна, брат сделал то же самое другим веслом. Ермак перешел на корму и завел мотор. Направление, а точнее, курс, взяли на буи, к которым крепились ловушки на краба и креветку, десяток которых покоился на дне в паре миль от берега на зюйд – юг, то есть.

Пока шли к ловушкам, что заняло менее получаса, – начал подниматься ветер. Особого беспокойства у ребят это не вызвало: работы в море на час, не больше: случись усиление ветра, успеют от шторма удрать.

Улов был на славу: в ловушках было два десятка крупных крабов и почти полмешка креветок набралось после проверки снастей, поднятых со дна в кунгас. Освобожденное от улова рыбацкое хозяйство уложили на носу лодки, краб, креветка – в мешках, пора и домой.

Ермак встал коленями на кормовую банку-сиденье, повернувшись спиной к ребятам, а лицом к мотору, и начал резко дергать веревку-стартер. Так лодочный мотор заводится: дерг-дерг и – бр-р-р – мотор заработал. Но не в этот раз.

Мотор не заводился. Ермака сменил Колька. Проверили бензин: в баке еще болталась добрая половина горючего. Да канистра в запасе. Ветер меж тем усиливался, начинался отлив. Ермак вытер пот со лба и продолжил дергать. Сенька с Колькой сели на весла грести и, пыхтя, старались держать лодку носом к берегу. Выгребать против ветра и поднимающейся волны становилось все трудней. Кунгас, как ребята ни старались, сносило в открытое море.

– Проверь свечи зажигания, – пропыхтел Коля, с трудом выгребая веслом, упираясь в дно лодки и отклоняясь всем телом назад.

Свечи зажигания, кто не знает, – важная часть двигателя. Именно они поджигают бензин внутри, заставляя крутиться мотор.

– Только намедни новые поставил, – дернул двумя руками стартерную веревку Ермолай, – сам знаешь!

Присел обессиленный на банку, рукавом вытер мокрое лицо. Обтер ладони о брюки, подул на них и полез под сиденье за инструментом. В мешочке из непромокаемой ткани хранились гаечный ключ, щипцы-плоскогубцы, складной нож со множеством лезвий и, обычно, запасная свечка, завернутая в мягкую тряпицу.

Ермак снял крышку двигателя, привычно быстро выкрутил свечу, подул на нее и, прищурившись, начал рассматривать на свет. На том месте, где должна быть проволочка-электрод, чернел обуглившийся пенек: свеча была, образно говоря, огарком, не годным к работе. Вторая свеча оказалось копией первой. Ни запасных, ни даже старых использованных в мешочке не было. Ермолай мог и не смотреть: он это точно знал, так как сам посчитал лишним при новых свечках возить с собой запас. Тем не менее он судорожно рылся в мешочке, надеясь на чудо. Чуда не произошло. Когда и Коля понял, что случилось, мальчишкам стало страшно. Ермак сел на весла и начал со всех сил грести против ветра и течения назад к берегу. Выходило плохо, а ветер становился все сильней: дело шло к шторму. Сенька с Колькой сидели на кормовой банке, прижавшись друг к другу. Коля пытался использовать подвесной мотор как руль, не давая волнам развернуть кунгас бортом к волне. А Сеньке было весело: ветер свистит, волны бьют в нос кунгаса, задорные лучи солнца пробиваются сквозь облака, по поверхности моря побежали веселые белые барашки. Приключение! Что может быть лучше!? Если кто забыл, напомним то, о чем все знают: Есения начисто лишена чувства страха. Такая вот особенность характера.

Ермак скоро понял, что грести в таком темпе, чтоб противостоять волне и ветру, он долго не сможет. Он уже выдыхался, а ветер только начал разгоняться. Волны били в нос кунгаса чаще и сильней, подбрасывая лодку вверх и опуская с размаху обратно в синие провалы соленой морской воды. На ребят уже садилась не только соленая водяная пыль, но сваливались ушаты холоднющей воды. Одежда быстро промокла, в лодку начала набираться вода. Сенька схватила черпак и начала вычерпывать гуляющую по дну судна воду. Она работала ловко и сноровисто – так, что не только успевала осушать прибывающую воду, но и согреться немного. Коля держал обеими руками рукоять руль-мотора, смотрел с тревогой на старшего брата, мерз и думал.

«Братик, разворачивайся, пойдем по волне, – приложив ладошки ковшиком ко рту, Колька кричал против ветра, стараясь привлечь внимание старшего брата. – Гребем к острову!».

Ермак услышал и понял: похоже эта мысль пришла и к нему самому.

Остров Еловый находился в десятке миль от берега и был хорошо знаком добрякам. В ясную погоду он хорошо был виден с побережья, что вблизи от Дубравы. Виделся остров как зеленое в желтом

ожерелье возвышение над водой. На самом деле это был скалистый кусок суши, ступенями выходящий из воды. Поросший на средней ступени елями, с севера, то есть с норда, опоясанный снизу пляжем, вперемежку с черными зубами замытых песком камней и зарослями шиповника повыше. С юга – зюйда – уходящий резко в море вместе с отвесными скалами. Еловый был островом крошечным, всего шагов триста в длину, двести в ширину. В тихую погоду летом добряки захаживали сюда поудить крупного окуня, понырять со скальных уступов в море. А вообще остров был необитаемый: ни коз, ни робинзонов, ни папуасов, одни вороны и белки с севера, чайки на скалах с юга.

Вот в сторону Елового по воле волн, ветра и течения теперь и несло кунгас с ребятами. Ермолай развернул посудину носом к острову, и волна поддавала теперь сзади, с кормы. Брызг и ледяных струй воды за шиворот стало заметно меньше, но появилась другая неприятность – опасная: лодку поднимала попутная волна и норовила развернуть бортом, перевернуть. Колька безуспешно выворачивал рукоять мотора, пытаясь управлять, но помогало это мало. Все теперь зависело от усилий Ермоши на веслах: ему надо было удержать лодку от разворота и править ее на остров. Нельзя было течению дать пронести себя мимо суши. А оно старалось.

Управление судном забирало много сил и внимания – бояться стало некогда. Между тем остров приближался: даже сквозь ветер и шум волн был хорошо слышен грохот прибоя. Не только опытный рыбак Ермак, но и знакомые с морем Коля и Есения понимали, что главное – не дать развернуть и перевернуть лодку вздыбленной у берега накатной волне. Ермоша изредка оглядывался, но больше полагался на брата: Коля, привстав, напряженно вглядывался в буруны у берега и кричал сквозь ветер: «правым греби, правым! левое суши».

«Как бы не налететь на камни», – тревожились братья. И не зря: за пеной и грохочущими волнами разглядеть, где гладкий песчаный пляж, а где выступы скал было тяжело. Только когда вода скатывалась с пологого берега. Зато оставалась пена. Оставалось надеется на удачу. А она подвела.

Когда высокая прибойная волна подняла кунгас и понесла его на берег, ничего поделать уже было нельзя: оставалось только надеяться. Братья надеялись, а Сенька визжала от восторга. Когда, уже к счастью на спаде, волна шмякнула лодку об острый выступ торчащей из песка скалы, Сеня продолжила весело пищать, летя при этом кувырком в сторону откоса с шиповником на возвышении. Рядом в том же направлении молча летели братья. С ними улов и лодочный скарб. Приземлились в мокрый морской песок. Ермак вскочил первым и кинулся сначала к сестре– она сидела цела-невредима, восторженно улыбалась, – затем к брату. Колька, вставая с колен, вытирал рукавом соленый песок с лица.

Лодка засела на скалистом зубе, почти скрытом песчаными наносами. Пока ребята приходили в себя, волна побольше сняла кунгас с камня и забросил дальше на пляж, к их ногам. Ермак с Колей бросились к лодке, чтоб оттащить ее подальше от воды, Есения заприметила лежащие невдалеке мешки с уловом и, пыхтя, потащила их по песку к обрыву, подальше от прибоя. Мальчишки, дождавшись очередной волны, с разгона потащили суденышко подальше от воды.

Перебрались на невысокий склон с густыми зарослями шиповника, нашли поросший пожухлой травой прогал среди колючек. Место было сухое, и, главное, густой кустарник прикрывал от пронизывающего ветра. Можно было перевести дух. Лодку с пробитым дном надежно закрепили с помощью якорного каната и якоря, вбитого между корней. Все добро с посудины перенесли повыше, на сухое место не доступное волнам. Мокрая одежда и пронизывающий ветер не располагали, однако, к покою, и Ермоша, вооружившись ножом для разделки рыбы, начал подрезать стебли сухо травы густеющей вдоль колючей стены шиповника. Коля с сестрой, еще не поняв в чем дело, стали собирать срезанную траву в охапки. Когда сена набралось вдоволь, Ермак не разрешил младшим зарыться в копну, а показал, что надо делать. Вот что: он начал заталкивать сено за пазуху и велел младшим делать тоже самое. Когда все стали похожи на трех толстяков, Ермак напихал обоим травы еще и сзади – под рубаху Кольке и платьишко Сеньке. Сенька подпоясалась веревкой, а Коля помог старшему брату.

Ворох с душистой травой хоть и уменьшился, но оставался приличным, чтоб ребята могли рухнуть в него, прижаться друг к другу, слегла обогреться и начать обдумывать во что они вляпались. Съели по несколько сырых креветок, передохнули, согрелись. Начало клонить ко сну: все здорово устали.

– Не спать! – затряс головой, прогоняя дремоту Ермолай, – надо подниматься выше, под ели. Дождь собирается, будем делать шалаш.

– Вставай, засоня, – взъерошил сенькины кудряшки Коля и подул ей в лицо.

Вздремнувшая было Есения захлопала своими густыми ресницами, глянула на братьев и неожиданно быстро вскочила на ноги.

– Куда бежим?

– На кудыкину гору, курс – зюйд, Ермак, потянув за край платья, усадил сестру на место.

– Давайте прикинем, что у нас есть и составим план. До дождя надо сделать шалаш, просушиться. Еда есть, вчера был дождь, в скалах есть наверняка выемки с водой. Шторм разгуливается, будет дня два-три. Раньше добряки выйти на поиск не смогут.

– Ночью будет холодно, ветер северный, хоть для морозов еще рановато, – рассудительно заговорил Колька, укрытие – главное. Помнишь, тут тропинки были наверх, вон за ту скалу, – Коля указал пальцем в сторону отдельно растущей вековой ели и темнеющего рядом скального уступа.

Ермолай хорошо помнил это место: ночевал там у костра пару раз, дожидаясь утреннего клева с друзьями-рыбаками. Откуда про это место знал младший брат он мог только догадываться, но спрашивать не стал: Колька знал множество неожиданных вещей.

– Коля, ты забрал с лодки мешочек с инструментами? Там ножик складной, помнишь?

Колька кивнул утвердительно и, зачем-то по-старчески кряхтя, начал подниматься. Получилось забавно: Сенька рассмеялась, Ермак улыбнулся.

Коля помог Ермаку взвалить на плечи мешок с крабами, сам подобрал другой – с креветками. Есения взяла моток веревок, алюминиевый ковшик, что она не выронила, даже выпадая из лодки, разделочный нож-тесак. Тронулись.

Тропинку Ермолай нашел сразу, как только продрались сквозь шиповник наверх. Едва заметная, но твердая, удобная тропа петляла круто вверх между елками разной толщины, высоты и густоты. Идти было не далеко, хоть и не просто – с грузом-то. Скоро, Ермак запыхавшись, Коля, внимательно оценивая место, Сенька – вприпрыжку, – вышли на небольшую скальную площадку, скрытую до этого каменным выступом и огромной густой елью. Сразу стало теплей, спокойней: ветер сюда не доставал. Неподалеку со скального козырька капала вода, скапливаясь в небольшой округлой выбоине глубиной в пару ладоней, прежде, чем стекать по крутой стенке вниз, на береговую гальку. У старого кострища валялись несколько бурых поленьев. Две добротные рогатины и обгоревшая палка над серым пеплом были вполне пригодны для использования по назначению.