Kitobni o'qish: «Диалоги с маленьким мыслителем»

Что значит мыслить? Предисловие

Нередко бывает так, что в разговоре с ребенком мы чувствуем необходимость выйти за пределы обыденности и поговорить с ним на «серьезные» темы, задать какие-то «умные» вопросы, одинаково интересные как для ребенка 5-9 лет, так и для нас, взрослых. Вот только часто такие вопросы как-то не приходят на ум, а если и приходят, то кажутся искусственными, взятыми «с потолка». В поисках подсказки мы обращаемся к научным книгам о детях, но их написано так много, что мы не знаем, с какой начать. Например, знаменитый швейцарский психолог Жан Пиаже задавал дошкольникам и школьникам разные вопросы о мире (Почему светят звезды? Откуда приходит ветер? Почему на небе движутся тучи и небесные тела?) и человеке (откуда приходят сны?) и получал от них разные ответы. Но в основном это были «вопросы на знание» об устройстве мира и законах науки. Такие вопросы побуждают ребенка обращаться к своему опыту, к памяти, но не обязательно учат мыслить. У большинства таких вопросов есть ясные однозначные ответы, хотя ребенок может эти ответы и не знать.

 Мыслить – это значит думать о таких вопросах, на которые нет однозначных ответов. «Что есть истина, а что – ложь? Чем мысль о яблоке отличается от самого яблока? Есть ли жизнь после смерти? Что такое добро и зло? Есть ли в мире бог, а если есть, то почему мы его не видим?» На такие вопросы нельзя дать бесспорный ответ. Например, если мы скажем «Истина – это то, что есть, а ложь – то, чего нет», то многие с этим согласятся. Однако кто-нибудь возразит «истина – это то, чего нет, то – что человек ищет, а ложь – это то, что перед глазами» и тоже будет прав. Карандаш, опущенный под углом в воду, кажется сломанным, эта иллюзия несомненно есть, но она – не истина. Вспомним, как трудно бывает найти настоящую, истинную любовь или дружбу среди массы подделок, имитирующих любовь и дружбу. Такие вопросы, на которые можно дать два и больше разных ответа, и все они будут по-своему правильными, называют метафизическими, то есть выходящими за пределы физики. А это значит, что ответы на эти вопросы нельзя получить так, как мы получаем ответы на физические вопросы, то есть путем опыта, эксперимента. Их можно получить лишь с помощью мышления. Вот такие вопросы и учат нас мыслить. Они ставят нас в ситуацию, когда опыт и память не могут помочь – нужно включить творческое мышление.

 Но где же взять такие вопросы? И будут ли они понятны детям 4-5 лет? Я думал над этим давно, но ответ пришел случайно. Однажды я отдыхал с 4-х летним сыном в Крыму. Отдых подошел к концу, погода испортилась, каждый день шел дождь, а время отъезда еще не пришло. Вопреки своему обычаю не заниматься интеллектуальным трудом на отдыхе, я стал перечитывать книгу моего любимого философа Рене Декарта «Метафизические размышления». Внезапно меня поразила простота размышлений Декарта. Мне показалось, что вопросы, которые он задает в своей книге, понятны даже ребенку. Поскольку сын играл в той же комнате, проверить эту мысль не составляло труда. «Послушай, Алеша – начал я наш разговор – ты существуешь, ты есть, или тебя нет?» «Конечно я есть – ответил он». «А сны ты иногда видишь?» «Вижу». «А видишь ли ты во сне иногда существо или вещь которых на свете нет?» – спросил я. «Да, однажды мне приснилось чудовище». «А может быть такое, что вот сейчас ты не играешь а спишь, и тебе снится, что ты есть на свете, играешь тут в комнате, а на самом деле тебя нет, как того чудовища, что тебе однажды приснилось?» Сын с удивлением посмотрел на меня, как бы в поисках ответа, и сказал: «Ну нет, я знаю, что я не сплю»

 Ответ сына не был очень глубоким, но это было начало. Я понял, что такие вопросы можно задавать детям, и дети могут осмысленно на них отвечать. Не нужно ждать от детей правильных ответов, потому что единственно правильных ответов на такие вопросы, как я упомянул выше, нет. Все, что нам нужно – чтобы ребенок давал осмысленные ответы, а это и есть тренировка мышления. Как только я вернулся в Москву, я составил восемь диалогов для детей, в которых в доступной ребенку форме поставил те же вопросы, которые ставил в своих «Метафизических размышлениях» Декарт. Это были вопросы о соотношении между душой и телом, между умственными образами вещей и самими вещами, о природе истины, о существовании бога и человека, и другие. Я пошел в детские сады и школы и стал эти вопросы задавать. К моему удивлению, большинство детей 4-13 лет отвечали на вопросы, как если бы они и раньше размышляли над ними, хотя я и знал, что это не так. В чем же дело?

 А дело в том, что над метафизическими вопросами дети начинают размышлять с младенчества, хоть и на подсознательном уровне. Вот только спрашивать их о результатах их размышлений можно только тогда, когда они научаться говорить и последовательно выражать свои мысли, то есть примерно лет с 4-х. И ответы на эти вопросы у детей разного возраста тоже разные. Но ведь нас с вами интересуют не ответы, а сам факт размышления. Цель этих вопросов – не научить ребенка чему-то, а побудить его к размышлению. Когда-нибудь умение размышлять пригодится ребенку в его практической жизни, в решении жизненных вопросов, на которые нет легких и однозначных ответов: быть честным или обманывать и ловчить в отношениях с близкими, верить или не верить в бога, надеяться или нет на жизнь после смерти, что красиво и что уродливо в жизни или искусстве. Это умение поможет ребенку отличать истину от лжи в самой трудной области – в области морали и человеческих отношений. Да и при изучении наук, таких как математика, физика или психология умение мыслить самостоятельно тоже окажется полезным.

 Проведя с детьми диалоги о мире, построенные на основе размышлений Декарта, я составил, уже самостоятельно, диалоги о метафизических аспектах человека: о строении психики, о свободе человека, о противоречии между бесконечностью желаний и невозможностью их полного удовлетворения, о бессознательном, о стремлении людей к вечной жизни, и другие.

 Короче, в этой книге я расскажу, как задавать детям метафизические вопросы, и каких примерно ответов от детей можно ожидать. При этом повторю: не страшно, если ваш ребенок даст совсем другие ответы, или вообще не даст никаких. Важно лишь то, чтобы он «услышал» вопрос и задумался над ним.

Часть 1. Диалоги о мире

Истина – в сомнении: Введение

Самый первый «метафизический вопрос», который задает себе родившийся ребенок, это вопрос об истине и существовании, о том, что «есть», а чего «нет». Вот мама кормит младенца. Младенец – на верху блаженства от всех ощущений, которые дает ему мать. Но вот мама вышла из комнаты, и ребенок заплакал. Почему? Возможно, потому, что он не знает, не уверен, появится ли мама опять. В его опыте еще не отпечаталась истина о том, что объекты, выходящие из поля восприятия, не обязательно исчезают из мира. Он еще не уверен, что мама, которая только что была здесь – не исчезла, не растворилась в воздухе как облако дыма, что она ушла, но вернется. Иными словами, ребенок еще не понял, что вещи могут существовать, не будучи видимыми. Он не может отличить реальную (то есть постоянно существующую) вещь от мимолетной иллюзии.

 На этот же метафизический вопрос о существовании мучительно ищет ответ и человек в последние минуты своей сознательной жизни: А что там, за чертой? Останется ли моя душа после того, как тело перестанет функционировать, или смерть – это конец личного существования? Что есть душа – реальность или иллюзия?

 Да и в расцвете жизни мы нередко впадаем в глубокие сомнения относительно многих вещей. Люди, сформировавшиеся в Советском Союзе, верили, что капитализм – это плохо, что религия – заблуждение, что материя первична, а сознание – ее вторичный продукт. И что же? Капитализм всюду вокруг нас, президент и министры посещают церковь и молятся, а современная философия доказала, что любой материальный предмет, от компьютера, на котором я печатаю эту книгу – до галактики и вселенной – дан нам только в нашем сознании, как совокупность зрительных, слуховых и других ощущений. Но если даже истины, ранее казавшиеся незыблемыми, оказались иллюзиями, то чему тогда вообще можно верить?

 Впервые со всей остротой проблему о связи между истиной и существованием поставил уже упомянутый мною французский философ ХVII столетия Рене Декарт. Если заниматься чем-нибудь, а тем более наукой серьезно, рассуждал Декарт, надо строить здание на прочных и незыблемых основаниях. На знании, которое истинно и несомненно. В противном случае мы рискуем потерять время и силы зря: красивое здание, построенное на песке, рухнет. Но где найти такое знание, в котором нельзя было бы усомниться?

 Может быть, это те знания, которым нас учат в школе? Но ведь они противоречивы. Разные теории соперничают друг с другом – какая из них верна? Конечно, каждая содержит долю истины, но в каждой можно и сомневаться. А как быть с теми знаниями, которые мы приобрели и многократно проверили на практике? Например, можно ли сомневаться, что два плюс два – четыре? Что у человека две руки и две ноги? Что солнце круглое, а деревянный стол твердый? Казалось бы нет, и все же…Возможно ведь и иное восприятие. Ложка, погруженная в стакан с водой, кажется сломанной. Твердый кусок воска, расплавленный в огне, превращается в жидкость. В сновидении два плюс два могут дать пять, а наше тело может приобрести иную форму. Где же истина?

 Значит, можно усомниться и в очевидном – в том, что вещи именно таковы, какими мы их видим. Ведь глаза могут обмануть. Но в том, что эти вещи по крайней мере есть, существуют, наверное сомневаться нельзя? И это не так. Мираж в пустыне кажется настоящим озером. А что, если и весь мир, который мы видим, не более чем мираж? Странная мысль? Не спорю, но все же это возможно.

 Итак, под сомнение поставлено все: полученные знания, правильность восприятия нами мира, само существование мира…. Что же остается? Остаемся мы! Мы, которые сомневаемся. А может и нас нет? Но это уж действительно невозможно. Если мы сомневаемся (мыслим, чувствуем, делаем), значит мы есть, мы существуем. Само сомнение есть неопровержимое доказательство того, что мы есть. «В то время, – пишет Декарт, – как я готов мыслить, что все ложно, необходимо, чтобы я, который это мыслит, был чем-нибудь…» Задача решена, истинное и несомненное знание найдено. Мыслю – следовательно существую! Это знание и есть то прочное основание, на котором можно строить другие знания.

 Но что же можно на нем построить? Немало. Если есть я – значит есть и внешний мир – где-то же я должен быть? Если я в чем-то сомневаюсь, значит это что-то существует. Я могу сомневаться в том, что Солнце круглое, но то, что оно существует – несомненно. Ведь я, существующий, вижу его. Продолжая свои рассуждения, Декарт приходит к выводу о неизбежности существования мира, окружающих нас предметов, других людей. Весь наш мир, пройдя через «горнило сомнения», восстанавливается. Но уже на новой основе – на основе истинного знания.

 И последний вывод – о критерии истины. Что же в суждении «мыслю – следовательно, существую» есть такого, что делает его абсолютно истинным? Да ничего, кроме того, что оно ясно и отчетливо. Не нужно никаких доказательств – мы видим, знаем, что это так. Отсюда Декарт выводит критерий истины – истинно то знание, которое ясно и отчетливо, предмет которого реально существует. Ложно то, что есть иллюзия и грезы, чего в реальной жизни нет. Посередине между истинным и ложным – проблематичное знание. Гипотезы, догадки, образы фантазии – все это может оказаться истиной, а может – ложью. Отсюда и различие между реальностью и сновидением: образы реальности ясны и отчетливы, связаны между собой во времени и пространстве, образы сновидения туманны и бессвязны. Поэтому предметы таковы, какими мы видим их в состоянии бодрствования. Если же в сновидении мы видим их другими, это неистинное, проблематичное знание, порождение фантазии.

 В философском плане работы Декарта стали лишь одной из ступенек к зданию современной научной мысли. Но есть и другой план – психологический. План развития индивидуального человеческого сознания. И тут Декарт во многом прав. По сути он лишь выразил словами то, чем сознательно или неосознанно овладевает каждый человек в ходе своего психического развития. Ведь мы же не сомневаемся, что мы существуем, что существует реальный мир? Что мы правильно видим этот мир? А если так, значит, весь цикл рассуждений Декарта в «свернутом», «упакованном» виде уже лежит в глубинах нашего сознания. Мы несем его в себе, хотя можем и не знать этого.

 Вот мы и подошли к самому главному. К вопросу, в каком возрасте и как ребенок способен осознать этот цикл. Понять и обосновать несомненность своего бытия, несомненность бытия внешнего мира. Сформулировать критерий истины. Научиться отличать истинное знание от ложного и проблематичного. Как мы сможем это установить? Способ один – задать ребенку те же вопросы, которые задал себе (и нам с вами) Декарт. Конечно, в доступной малышу форме. И не будем бояться, что вопросы эти покажутся ребенку непонятными: ведь для себя он уже ответил на них. Наша задача лишь помочь ему извлечь готовый опыт из тайников сознания.

 Повторю, что цель этой книжки – не рассказать о том, как развивается метафизическое сознание детей в дошкольном и школьном возрасте, а подсказать родителям, какие вопросы можно задать ребенку, чтобы «включить» процесс самостоятельного мышления ребенка. Но чтобы подсказать грамотно, мне пришлось вначале самому задать эти вопросы детям и посмотреть, что получится. Как я упоминал в предисловии, я опросил около ста детей в возрасте от 4 до 13 лет. И я решил поделиться с читателем тем, что я получил. Не для того, чтобы родители сравнивали ответы своего ребенка с ответами детей, которые получил я. Не надо рассматривать эту книжку как своего рода «тест» на сформированность у детей умения мыслить. Я поделюсь своими результатами для того, чтобы показать, как сильно различаются ответы детей разных возрастов, и даже детей одного возраста, на одни и те же метафизические вопросы. И такое разнообразие не удивительно. Ведь «вопросы на умение мыслить» и в самом деле не имеют однозначных, «правильных», ответов. Пусть мой рассказ об ответах моих собеседников послужит подтверждением моего тезиса о том, что умение мыслить – это и умение «расцентрироваться», умение посмотреть на вопрос с разных точек зрения. И даже там, где большинство детей давали на вопрос сходные ответы, они все-равно обосновывали свои ответы по-разному.

Итак, приступим. Но сначала подведем ребенка к теме нашей беседы.

Диалог 1. Что значит «существовать»

Скажи, ты уже многое знаешь. Ты знаешь, например, как называются все предметы, которые тебя окружают? Ты знаешь, что такое мир? Что такое человек?

А откуда ты все это узнал? От взрослых? А ты всегда согласен с тем, что тебе говорят, или не всегда? Когда ты бываешь не согласен?

Ты согласен с тем, что этот стол существует, или ты думаешь, что его нет? Почему ты так думаешь?

А слон существует? А гиппопотам существует?

А слонопотам существует? А это создание (показывают рисунок кентавра) существует?

А ты существуешь или нет? Почему ты считаешь, что ты есть?

 Цель этих вопросов – ввести ребенка в круг мыслей об истине и существовании. Заодно подсказать ему, что можно сомневаться в знаниях, полученных от взрослых. Выяснить, понимает ли он слово «существование», правильно ли соотносит его с разными объектами (одни объекты прямо перед ним, другие существуют реально, но в поле зрения не находятся, третьи реально не существуют). И последняя цель – обратить внимание ребенка на факт его собственного существования.

 Оказалось, что дошкольники 4-6 лет почти всегда согласны со взрослыми (Вопрос 2). Большинство школьников 7-13 лет, наоборот, допускают возможность сомнения. Причина несогласий – противоречия в утверждениях взрослых («Я что-нибудь в книжке прочитал, а мне говорят – это не так»; «В одной книжке пишут одно, а в другой – другое») или несоответствие этих утверждений опыту самого ребенка («Не согласен, когда говорят все уже известное, а мои сомнения не слушают»).

 Теперь – о существовании объектов. Тут сомнений не было ни у кого: стол, слон, гиппопотам существуют. Слонопотам и кентавр – нет. Доказательство, что стол существует – ясность и несомненность восприятий: зрительных («Я же его вижу»; «Вот он стоит»; «На нем магнитофон») и тактильных («Я его потрогать могу»; «Если по нему ударить кулаком, он трещать будет»). Многие все же старались удостовериться окончательно: стучали по столу, трясли, трогали на ощупь. На вопрос «Почему не существует кентавр?» малыши (4-5 лет) отвечали просто, что «таких не бывает». Старшие уточняли: не бывает в жизни, но существуют в легендах, мифах, сказках, мультфильмах, на рисунках и т. п. («Это все греки выдумали, у них мифы, они верили во все это»; «Это выдумано людьми – титаны называется»). Наконец, часть детей утверждали, что сейчас таких существ нет, но когда-то давно – «в других веках», «в древние времена» – они были.

 Разумеется, никто из наших собеседников не сомневался в собственном существовании. Одни объясняли лаконично: «Есть я, существую». Другие пытались обосновать ответ, ссылаясь на ясность и очевидность своего восприятия: «Я есть, потому что я вот он» («Потому что я сам себя ощущаю, трогаю»). Третьи ссылались на других людей: «Все меня видят, а если бы я не существовал, никто бы меня не видел и не слышал»; «Я с мамой всегда разговариваю»; «Меня называют, ко мне обращаются»). Интересно, что подавляющее большинство школьников в качестве доказательства своего бытия ссылались не на других людей, а на свой собственный опыт. Они есть не потому, что им так сказали, а потому, что они двигаются, прыгают, бегают, разговаривают, ходят, учатся, делают дела, трогают себя, видят себя, чувствуют себя, слышат себя и т. д. Запомним это.

__________________________________

 Подведем итоги. Дошкольники, судя по их утверждениям, во всем полагаются на взрослых. Они не сомневаются в полученных знаниях. Почти всегда согласны со взрослыми (исключая капризы). Дети уверены в собственном существовании, но не знают, как это аргументировать. Разительный контраст с первой группой детей представляют школьники. В школьном возрасте у ребенка возникает критическое отношение к знаниям, полученным от взрослых. Появляется собственное мнение, отличное от мнения старших, растет доверие к своему опыту. Настало время «очистить» этот опыт сомнением. Продолжим нашу беседу.

Диалог 2. Существует ли внешний мир?

Ты видишь сны? А себя ты видишь во сне?

Значит, бывает так, что во сне ты одет, куда-то идешь, что-то делаешь, а на самом деле лежишь в кровати и спишь?

А бывает так, что во сне ты видишь какое-то существо, тебе кажется, что оно есть, а проснешься – ничего этого нет?

А сейчас ты не спишь?

А может быть, тебе только кажется, что у тебя есть руки, ноги, голова, что ты сейчас сидишь тут передо мной, а на самом деле ты спишь и все это тебе снится, в действительности же твое тело устроено иначе? Может быть, например, оно похоже на осьминога и ты живешь на другой планете? (Для младших дошкольников: «Может быть, ты рыба и плаваешь в океане?»)

Этот стол существует? Он твердый или мягкий?

А может быть, тебе только снится, что предметы такие, какими ты их видишь, а когда ты проснешься, в том, настоящем мире, они окажутся совсем другими: столы будут мягкие, как пух, солнце – квадратное, а комнаты – как стеклянные шары?

А бывает так, что ты во сне видишь предмет, а на самом деле его нет? Например, тебе приснился дракон или чудище, а его ведь на самом деле не существует.

А может быть, и все предметы – и этот стол, и солнце, и весь мир – тебе только снятся, как тот дракон, а на самом деле их нет?

Знаешь, я придумал одну интересную игру. Называется «Необычный сон». Договоримся, что мы якобы спим и все это – солнце, стол и весь мир видим во сне, а на самом деле ничего этого нет, не существует. Можно сыграть в такую игру?

Цель этих вопросов очевидна – попытаться поколебать уверенность ребенка в ряде незыблемых и очевидных фактов. Точнее, в том, что предметы (в том числе его тело) именно таковы, какими он их видит; в том, что мир существует. Для этого мы использовали прием «сдвига» сфер психической реальности: раз в сновидении все может быть иным, значит, возможен и другой мир и даже отсутствие мира. Ведь возможно то, что мы видим и делаем сейчас, нам просто снится.

 Теперь – о результатах. Все дети – от 4 до 13 лет – признали, что они видят сны. Видят во сне себя, а также существа, которых в реальной жизни нет. В момент опроса все признали себя бодрствующими. Услышав Вопрос 5 (о том, что их тело, возможно, имеет другую форму), дети были озадачены. Подумав, большинство дошкольников и первоклассников отвергли эту возможность. Одни дети этим и ограничились («Такого не может быть, потому что я сейчас не сплю»). Другие утверждали, что иному существу (рыбе, инопланетянину) не может присниться человек, поскольку оно ничего о нем знать не может («Рыбе только рыба может присниться»; «Инопланетяне на нашей Земле не могут жить, откуда бы они знали, что здесь такие же другие существа?»). Третьи обосновывали свое отрицание тем, что таких необычных и длинных снов не бывает («Такого не может быть, я бы давно уже проснулся»; «Нельзя же, чтобы вся моя жизнь во сне проходила»). Наконец, четвертые апеллировали к ясности и очевидности своих восприятий («Во сне я бы так четко ничего не видела»; «Во сне боль не чувствуется»).

Но вот что удивительно: треть испытуемых возраста 6-7 лет, а также большинство школьников 9-14 лет признали, что на самом деле форма их тела может быть иной. Конечно, признали не сразу. Сначала и они отвечали «нет». Но стоило мне опровергнуть аргументы ребенка, и тот соглашался. Послушаем, как это было:

Никита (9 лет)

«Нет, я не инопланетянин, потому что так долго – 9 лет – они не могут спать». – «А может быть, они по 100000 лет живут, а сны у них – по 60 лет?» – «Ну… не знаю, вообще-то может, но я с этим немножко не согласен. Потому что если бы я был инопланетянин, тогда почему бы мне снилась эта планета, а не другая?» – «Ну, мало ли почему человеку снится то, а не другое. Так может такое быть или нет?» – «Может, конечно».

Андрей (11 лет)

«Нет, не может такого быть, инопланетяне еще пока ученым нашей планеты неизвестны, что они есть, так что я инопланетянином быть не могу». – «Но есть же вероятность, что они существуют?» – «Есть». – «Значит, может быть такое, что какой-то инопланетянин уснул и ему снится, что он – это ты?» – «Такое может быть. Только я не инопланетянин». – «Значит, никакой вероятности того, что у тебя на самом деле другая форма тела, нет?» – «Есть вероятность».

Очень похожи ответы детей на Вопрос 7. Большинство дошкольников и школьников 7-9 лет решительно отрицали, что предметы могут иметь другую форму («Стол не может быть мягким, потому что он твердый»; «Из пушинок стол не бывает»). Почему? Ну, во-первых, потому, что сейчас не сон («Я не могу чувствовать и все слышать во сне именно так сильно, все это настоящее»). Во-вторых, потому, что предметы имеют свое назначение и это определяет их форму («Такого не может быть, мы бы тогда не могли есть на столе, если бы он был из пуха сделан»). Наконец, выдвигалось и традиционное обоснование – так долго спать невозможно («Не может такого быть, потому что это так долго, так долго, что это проходят года, сон не бывает таким долгим»). И все же часть детей 9 лет и большинство 10-13-летних после небольшой дискуссии согласились, что предметы могут иметь и другую форму. Послушаем некоторых из них:

Саша (9 лет)

«Я думаю, что не может быть такого. Что это за столы из пуха? Они мягкие, на них невозможно писать, вот магнитофон не может стоять на пуху». – «А может быть, в том, настоящем, мире и писать не надо, и магнитофонов там нет?» – «А зачем же тогда там столы?» – «Не знаю. Так может такое быть или нет такой , вероятности?» – «Есть, но очень маленькая». – «Но все же может такое быть или, нет?» – «Да, может».

Дима (11 лет)

«Не может такого быть, потому что если бы столы были из пуха, на них нельзя было бы ничего положить, они бы развалились, разлетелись». – «Но ведь в том, настоящем мире там, может быть, и тяжести нет, и ничего не разлетится?» – «Ну, капельку может… немного может такое быть».

 Да, наш прием удался. Подумать только! Дети начинают сомневаться в таких вещах, в которых, казалось бы, усомниться невозможно, допускать возможность почти невероятного (и форма тела может быть иной, и форма окружающих предметов). Так, может быть, они усомнятся и в существовании мира?

Но нет. Тут мы словно натолкнулись на невидимую стену. Почти все дети решительно отказывались допустить такую возможность. Мир есть, потому что он ясно воспринимаем («Мир есть, потому что я чувствую по-настоящему это»; «Тут же и машины ездят, и птицы летают, все же не может сниться так именно»). Мир есть, потому что не может быть такого длинного сна. Мир есть, потому что должны же мы где-то находиться («Если бы не было никаких галактик, не было бы никакой планеты и я бы не существовал сам»; «Такого не может быть, а где же я тогда буду?»). Никакие дискуссии, никакие «опровержения» взрослого не смогли поколебать уверенность наших собеседников. По мнению многих детей, даже в воображении, даже в игре невозможно сомневаться в том, что мир есть.

 __________________________

 Итак, кое-чего мы добились. Выяснилось, что большинство дошкольников и первоклассников невосприимчивы к нашему приему «сдвига сфер» психической реальности. Не в силах подвергнуть сомнению очевидные в своей реальности факты. Старшие дети более критичны. Не только к взрослым, как мы видели раньше, но и к самим себе. Как ни трудно, от аргументов не уйдешь. Приходится признать, что тело человека и предметы могут выглядеть по-другому, иметь иную форму. Но сомневаться в существовании мира – это уж слишком! Тут мы встречаем барьер, дальше которого сомнение не идет. И все же двинемся дальше. Посмотрим, как обоснуют дети несомненность своего собственного существования. Предложим им ответить на вопросы.

Диалог 3. Существую ли Я?

Значит, ты существуешь?

А может быть, тебе только кажется, что ты существуешь, что ты есть, а на самом деле тебя нет?

Но ведь, может быть, сейчас ты спишь и во сне тебе снится, что ты есть, а на самом деле тебя нет?

А может тебе во сне присниться, что тебя нет? Почему?

А когда ты спишь и не видишь снов, ты существуешь или нет? Почему?

Знаешь, я придумал ещё одну интересную игру: мы договариваемся, что будто бы спим и нам кажется, что мы существуем, а на самом деле, если проснуться, нас нет. Можно сыграть в такую игру? Почему?

 Первый вопрос – на констатацию очевидного. Второй и третий – на возможность сомнения в нем. Сомнения в собственном существовании «здесь и теперь» – в сфере настоящего, в сфере обыденной реальности. Остальные три вопроса – варианты: можно ли представить, что тебя нет в другой сфере психической реальности – сновидении, игре и даже при отсутствии психических субъективных явлений (сон без сновидений).

 На первый вопрос дети единодушно ответили «да». На второй и третий – единодушно «нет» («Не может быть, я существую – и все!»). Главный аргумент – тот же, что у Декарта: невозможно осознавать что-нибудь (видеть сон) – и не существовать. Мыслю (воспринимаю, чувствую, вижу сны) – значит, существую. Подобные обоснования появляются у детей в 5 лет. Правда, они еще примитивны («На свете-то я есть. Когда меня нет, то нет. Когда я был у мамы в животе, мне ничего не снилось»; «Если меня нет, то и сна нет, то и сон не снится, а если я есть, то сон снится»).

 Старшие дошкольники и школьники мыслят и выражаются точнее: «Нет, я есть, а как же я тогда себя ощущаю?» («Если бы меня не было, мне бы и казаться тогда не могло»; «Если бы я не существовал, я бы и не думал и не спал тогда»; «Если я не существую, как же мне может присниться, что я существую?»). Подобные доводы привели большинство 6-летних и почти все школьники. Остальные дети доказывали свою точку зрения по-другому: одни ссылались на личный опыт: «Я есть, потому что я тут сижу» («Я вот трогаю себя, знаю, что это я»), другие – на опыт взрослых: «Мама сказала, что если человек есть на свете, то на всю жизнь».

 «Может ли тебе присниться, что тебя нет?» – казалось бы, ответ на этот вопрос ясен – присниться может все. Но и тут значительная часть наших собеседников возражают, и притом с той же аргументацией: «Такого не может присниться, потому что если бы меня не было, то мир был бы пустой, людей бы не было» («А что же это за сон? Это значит, нет сна вообще, если меня нет»).

 А игра? Тут уже больше половины детей решительно говорят «нет» («Как же мы можем играть в эту игру, если нас нету?»; «Когда люди договариваются – все, тогда эти люди уже есть на свете!»; «Если бы меня не было, я бы не мог вообще ни в какие игры играть»).

 Ну, а если ты спишь и не видишь снов, существуешь ты или нет? Непростой вопрос. Аргумент Декарта тут не проходит – ведь никакого «мышления», «сознания» в этот момент у человека нет. И все же большинство детей утверждало: да, существую! Но как это доказать? Тут наши собеседники допустили ошибку – вновь обратились к аргументу Декарта: «Я же сплю – значит, существую» («Если я могу лежать в кровати, значит, я есть»). Но как раз этого-то делать было нельзя, ведь сон без сновидений не есть активное состояние. Он не осознается и доказательством быть не может. Те, кто это понял, попытались «выкрутиться»: «Существую, я же сплю, я же не пропадаю никуда» («Существую, лежу на кровати, не вижу снов, но ведь потом-то я просыпаюсь, что-то вижу, правильно?»). Но ведь и это не спасает. Единственный разумный выход – признать, что «для себя» человек, спящий без сновидений, не существует. Но для этого надо стать на его позицию. Представить себя спящим, и притом – без снов. Большинство наших собеседников оказались на это неспособны.

 И все же большинство детей признали, что в состоянии сновидения и игры они могут и «не существовать». Неужели мы близки к цели? Неужели удалось вызвать у ребенка сомнение в факте его собственного существования? Ничуть не бывало! Да, в игре, в сновидении меня может и не быть, рассуждает ребенок, но ведь это понарошку, не по-настоящему («Во сне-то все может быть, как и в игре понарошку»; «Может быть, у меня такое бывало, я смотрю – а оно там без меня все происходит, а меня я не вижу»).