Kitobni o'qish: «Оzеро»

Жизнь стоит того, чтобы умереть,

Любовь стоит того, чтобы ждать.

(из где-то прочитанного)

…Тех людей, которые поверили в идеалы – ждёт разочарование. Потому что, не бывает таких святых, как князь Мышкин, и таких порядочных, как Татьяна Ларина…

(из где-то услышанного)

Часть первая

ВСЁ ВАСИЛЬКИ, ВАСИЛЬКИ…

Глава 1

Любовные истории должны начинаться, пожалуй, примерно так: лишь только она вошла в комнату и он увидел её грациозный стан, внутри него ярким, жгучим пламенем вспыхнул страстный огнь, и вся его дальнейшая судьба была предрешена…

А что, начало неплохое, особенно про стан и огонь, – огнь, хорошо сказано. Но самое невероятное в истории, которую автор попытается вам рассказать, именно так и случилось на самом деле. Или почти так.… А может и совсем не так… Давайте посмотрим…

Прошло часа полтора, как начались очередные курсовые занятия в институте усовершенствования учителей. Куратор Лариса Ивановна, молодая, красивая и, похоже, умная женщина, сыграла с новой группой в игру по знакомству друг с другом, и теперь пыталась объяснить разновозрастным дядям и тётям про системы воспитания: от спартанцев и афинян до «современных технологий».

Георгий Субботин не то чтобы скучал, но особого интереса к обучению не испытывал. Он был сорокапятилетним мужчиной, среднего роста, худощавый и стройный, как большинство мужчин такой комплекции. На его волосатых руках с длинными пальцами чётко видны были вены: про таких мужчин говорят – жилистый. Тёмные волосы его всегда были коротко пострижены, а подбородок постоянно украшала пятидневная щетина. Длиннее бороду он не отпускал, так как сразу становилась заметна седина. На голове же ни одного седого волоса не было. Большие карие глаза его смотрели из-за не по-мужски длинных ресниц всегда внимательно и по-доброму. Он и по характеру был вполне добрым человеком. Однако доброта эта иногда сменялась твёрдостью и даже – жёсткостью. К людям он относился всегда так, как они относились к нему: доброму человеку мог оказать любую услугу, ну а если кто его рассердит или оскорбит – ответная реакция будет такой же, помноженной многократно.

«Не хотел ведь идти на эти курсы, – размышлял он втихомолку. – Ну что тут может быть интересного? Взгляд не на ком остановить» – оценивал он окружающих дам.

Утверждение, конечно, был спорным, так как, чтобы составить мнение, надо хоть немного узнать людей, рассмотреть их внимательнее. В аудитории же собрались те, кто впервые увидел друг друга. Но первого беглого взгляда Георгию хватило, чтобы понять – его счастья здесь нет. Разве что, думал он, можно познакомиться с Инной Изумительной, как она себя назвала во время игры-знакомства. Они стояли рядом, и когда Георгий назвал себя Георгий Гуляка, она засмеялась и слегка подтолкнула его плечом, что он сразу же отметил, как знак, что с этой дамой можно общаться по-приятельски.

В этом он вскоре убедился, когда сел за стол впереди неё. Инна Валерьевна работала в школе небольшого города заместителем директора по воспитательной работе, а потому язык её был подвешен и словоохотлив. Невысокого роста, не худая, но и не полная, можно сказать – крепенько сбитая, – она производила впечатление вполне адекватной молодой женщины в красном пиджаке. Тёмно-карие глаза её, как показалось Георгию, смотрели слегка в разные стороны, или что-то такое, какой-то огрех в них был, но это не портило её ничуть.

Перебрасываясь короткими ознакомительными фразами, Георгий всё же увлёкся обсуждаемой темой и стал встревать в общий разговор с умными, как ему казалось, многозначительными репликами. Аудитория, между тем, наполнялась всё новыми и новыми коллегами, только что, видимо, приехавшими со своих территорий. Зашёл молодой парень, обритый наголо, две нестарых девы, одна из которых была с хорошей фигурой, но скучным правильным лицом, а вторая была скучна вся, как забытая сопревшая копна сена в логу.

Боковым зрением Георгий заметил, как вошла ещё одна молодая женщина, высокая, стройная, в накинутом на плечи красном палантине. Георгий повернулся в её сторону и стал внимательно её рассматривать. Таких женщин замечают сразу, в любой компании и при любом освещении, потому что вокруг неё вмиг всё становится блеклым и малопривлекательным. При своём, выше среднего, росте она не сутулилась, держалась прямо, но не вызывающе. Спокойно, без приседания, как некоторые скромницы, она прошла в аудиторию и подсела к Инне Валерьевне. Георгий с некоторым сожалением отметил, что рост её превышает предел его возможностей – он не представлял себя рядом с женщиной, выше его, а потому и не обратил бы больше на неё внимания, не окажись она у него за спиной.

– Привет, – сказала Инна и спросила: – Как устроилась? Или только приехала?

– Ну конечно, с корабля на бал, – ответила женщина низким и, как показалось Георгию, даже таинственным, а, может быть, уставшим голосом. – А что, что-нибудь интересное пропустила? Ну вот, как всегда, – спросила и ответила сама себе она.

Георгий сел в пол-оборота, чтобы видеть аудиторию и женщин за спиной.

– Интересное здесь только начинается, – вдруг, ни с того, ни с сего, сказал он. Субботин имел привычку начинать разговор с незнакомой женщиной так, будто продолжал давно начатую беседу, и это не единожды приводило к положительному результату, – знакомству. – Вот, к примеру, как вас теперь называть? – обратился он к новенькой, пытаясь разглядеть её лицо. «Ничего не скажешь, она достойна внимания…», – подумал он с лёгким сожалением. – Все выказали свои лучшие качества, Инна, например, «изумительная», а вы?

– А что я? – спросила новенькая, как ни в чём не бывало. – Я мальчиш-плохиш, – сказала она, доставая из сумки общую тетрадь. – Пойдёт так?

Инна улыбнулась и сказала:

– Нет, Люба, тут с нами игру провели по знакомству, надо слово на первую букву имени придумать. Вот Георгий назвался «гуляка», а ты придумай на Л.

Женщина на секунду призадумалась, по-мальчишечьи поджав губы, сказала:

– Ну, тогда Любовь любвеобильная, так нормально?

Георгий вскинул на неё глаза, не поняв, шутит она, или говорит серьёзно, и, с некоторым, внезапно возникшим огорчением, предложил:

– А давайте лучше – Любовь любимая?

Люба, мило улыбнувшись, сразу поразив Егора восхитительными ямочками на щеках, ответила:

– Ну, это кому как. А, в общем, мне нравится. А вы почему «гуляка»?

– А бог его знает, – серьёзно ответил Георгий, пожимая плечами. – Каждому, как говорится, своё, – двусмысленно договорил он.

Любовь мельком чиркнула по нему взглядом и открыла тетрадь.

– Что сегодня изучаем? Тему кто-нибудь подскажет мне?

– Имя этой теме – любовь, – иронично произнёс Георгий и, стараясь блеснуть эрудицией, добавил: – У Маяковского там что-то написано про «лбов – любовь»… А у нас, пока – воспитательные системы. Вы знакомы с воспитательными системами?

– А то, – ответила Любовь. – Я сама ходячая система, – сказала она, и Георгий отметил, что она не лишена не только привлекательности, но и чувства юмора.

Первый день занятий, оказался утомительным, долгим и скучным. Едва Людмила Ивановна разрешила всем покинуть аудиторию, Георгий, «по-английски» – не прощаясь, вышел, оделся, сел в машину и уехал домой.

Жил он в пригороде, в своём доме. Хозяйства не держал, так как усидеть долгое время на одном месте ему не удавалось. Его всё время куда-то тянуло, манило и влекло. Кто ещё жил с ним в доме, так это «рыжий котяра», как иногда называл своего, огромных размеров, кота по кличке Буревестник, хозяин. Кличку он дал коту за его характер: кот не боялся ни собак, ни высоты, ни самого хозяина: где бы он ни появлялся – всегда что-то падало, разбивалось, слетало и обрывалось. И хотя к кошкам Егор был равнодушен, но своего Бурьку он любил и позволял ему многое.

Кроме кота Егор не имел не только хозяйства, но и семьи, и жены, да и любовницы тоже не имел. Не то, чтобы совсем – раз-два в месяц он навещал такую же одинокую продавщицу из магазина туристского снаряжения, но эта связь, длившаяся чуть более полугода, давно себя изжила, и он искал только повода разорвать её.

Вечером, сидя у небольшого, сваренного из металлических листов, камина, на втором этаже своего дома, доставшегося ему по наследству от родителей, Георгий просматривал тетрадь с первой лекцией. Бурька, накрывшись пушистым хвостом, лежал у его ног, сладострастно мурлыкая, будто видел лёгкий эротический сон.

«Так-так-так…, наша новая школа…, минимальный объём социальных услуг…, воспитатель – третейский судья… А Люба очень даже ничего, – вдруг переключился его мозг. – Жаль только, что я недомерок для неё. И что мне бог росту не дал? Эх, опять не то, – размышлял с сожалением он. – Да… А, собственно, чего я губу раскатал? Может, она и так бы на меня не взглянула, будь я хоть двухметровый? Да и вообще, может, она замужняя?.. Фу ты, чёрт, работай давай, размечтался!» – ругнул он себя и снова уткнулся в тетрадь. В камине вдруг щёлкнуло полено и прямо на тетрадь выскочила большая искра. «Вот те раз, – ухмыльнулся Георгий, скинув искру обратно в камин. – И что бы это значило? Дрова, вроде, берёзовые… Так ведь и сгореть недолго» – подумал он и про дом, и, почему-то, про себя.

Блямкнул телефон, оповещая, что пришло смс-сообщение, Георгий нехотя нажал кнопку, прочёл: «Ты меня забыл совсем? Может, подвезёшь сегодня до дома?» Он глянул на часы – время было без пятнадцати минут восемь. «Мне завтра на курсы рано, ничего не получится, в следующий раз» – ответил он и, прикрыв топку камина, спустился вниз, на кухню. Кот последовал за ним.

Включив чайник, Егор прошёл в зал и посмотрел в окно. Вечер был в разгаре, но ещё было видно находившееся в нескольких сотнях метров от дома озеро, покрытое льдом, и сосново-кедровый лес вдоль берега. Он любил сидеть в кресле и смотреть в окно, особенно осенью, когда и красота природы, и грусть какая-то смешивались в один коктейль и дарили ему особые, волнующие и покусывающие душу ощущения.

В такие минуты он чувствовал себя особенно одиноким, но чем сильнее ощущалось это одиночество, тем сильнее укреплялась в нём надежда, что жизнь ещё одарит его любовью. Не такой, от которой сходят с ума, а той, которая наполняет жизнь всеми красками радости и счастья. Хотя… есть ли такая любовь – ему ведомо не было. Но он верил, что когда-нибудь это случится, а потому одиночество не могло заставить его уйти в запой или залезть в петлю. Он жил и терпеливо ждал. Когда грусть всё-таки брала верх над надеждой, Георгий доставал тетрадь и сочинял песню, или просто стих. Но песен было больше, лирических, философских, переживательных.

И сегодня, думая о новых знакомых, ему захотелось излить печаль свою на тетрадный листок.

Когда-нибудь погаснет свет,

Когда-нибудь зажгу я свечи,

И я пойду искать твой след,

Тебя я встречу, тебя я встречу… – обращался он к той, пока ещё неведомой ему.

Чайник давно вскипел и даже остыл, а Георгий сидел в кресле возле окна и писал. Строки как-то легко, сами собой, складывались в его голове, и это подняло ему настроение.

Когда-нибудь пройдёт сто лет,

Возьму я трость, расправлю плечи,

И вновь пойду искать твой след,

Тебя я встречу, тебя я встречу… – с некоторой иронией продолжал он стих.

Глава 2

На следующий день на занятия Любовь Николаевна пришла, когда аудитория была уже полна «студентов» и лекция началась. Инна, её приятельница, с которой они, как оказалось, жили в одном городе, сидела с мужчиной, который представился вчера Георгием. Усевшись за свободную парту в конце аудитории, Любовь Николаевна заметила, что Георгий посмотрел на неё и кивнул головой. Она помахала ему и Инне рукой, и тоже покачала головой, показывая, как ей стыдно за опоздание. Достав тетрадь для конспектов, она стала делать короткие пометки, время от времени замечая, что Георгий то и дело посматривал на неё.

– А сейчас мы рассмотрим методы обобщения передового педагогического опыта, – вещала дама солидного возраста, но выглядевшая достаточно молодо и вполне привлекательно.

– Ирина Владимировна, давайте коротенький перерывчик сделаем, – предложил староста группы, воспитатель кадетского корпуса, – а то с непривычки тяжело так долго сидеть.

– Ну, хорошо, пять минут перерыв, – согласилась дама и вышла из аудитории.

– Так, ребята, – громко произнёс староста, – никто никуда не расходится! Есть предложение отметить восьмое марта! Какие будут пожелания?

– Давайте!

– А где? – послышались голоса.

– Да где-где, здесь и отметим, чисто символически, – ответил Эдуард, крупный мужчина с глазами навыкат, лет сорока.

– А по сколько скидываться? – спросил лысый, совсем ещё молодой парень, первый год работавший воспитателем.

– Мужики, давайте, подходите ко мне, обсудим, – сказал староста.

– А что женщины, не участвуют? – спросил кто-то из женщин.

– Конечно, участвуют, – шутливо произнёс Эдуард. – Праздник-то женский, так что ожидайте, сюрпрайз будет.

Обсудив суммы вложений, варианты алкоголя и способы приобретения, мужчины разошлись по своим местам, а в аудиторию снова вошла преподаватель.

– А вы чего сегодня не весёлый? – вдруг поинтересовалась у Георгия Инна. – Вчера, вроде, веселее были.

– Да? – переспросил Георгий. – Я, честно говоря, и не заметил. Да так, – продолжил он, – жаль, не удастся мне с вами праздник отметить.

– Почему?

– Так за рулём я, мне не положено.

– Ну, тогда понятно, а я подумала, с женой поругался – сказала Инна, незаметно перейдя на «ты».

«Так, разведка боем» – улыбнулся про себя Георгий, но отнекиваться не стал:

– Да так, как-то вот так получилось, – путанно ответил он и исподтишка снова глянул в сторону, где сидела Люба.

Она была одета в сиреневый костюм, в котором выглядела ещё привлекательнее, чем в первый день. Красный палантин так же, как и вчера, был накинут на её плечи и прикрывал шею, хотя в аудитории было достаточно тепло. «Красивая женщина, ничего не скажешь, – думал Георгий. – Но, как говорится, не по Сеньке шапка. Инну, что ли охмурить? Что-то же надо делать на этих курсах? – улыбнулся он, но почему-то спросил:

– А вы с Любовью…, как её по отчеству?

– Любовь Николаевна, – ответила Инна.

– Понятно. Так вы с ней с одной школы?

– Нет, с разных, – ответила Инна, выдавая тоном некоторое недовольство, что интересуются не ей, а другой женщиной. – Но она тоже зам по воспитательной работе. – И, немного помолчав, откровенно спросила: – Что, понравилась?

Георгий, не ожидая такого наскока, слегка опешил:

– Кто, мне? Да нет, при чём тут это, – забормотал он, несколько смутившись. – Просто, что-то она выглядит такой усталой, наверно издалека ездите?

– Ну, вообще-то, я живу у снохи здесь, а Люба в общежитии институтском. А то, что уставшая… – Инна как-то неприятно улыбнулась, – так в общаге-то все молодость вспоминают, на свободу вырвались, вот и веселятся.

Георгия почему-то задели эти слова: он на миг вспомнил, как они, студенты-заочники, веселились на сессиях, когда он учился в институте – все были «холостыми» и «незамужними». Его настроение от таких сравнений заметно подпортилось…

«Да мне-то какая разница, что они там делают в общаге? – подумал он. – А то я не так жил… А что, Егорка, твою дивизию, завидно стало, да? – подзудил он себя. – Где твои семнадцать лет?.. Может, пригласить их к себе в гости? А что, неплохая идея, надо обмозговать», – решил он и, попытавшись отвлечься, стал слушать, чему же их сегодня обучают.

Во время большого перерыва Субботин, не задерживаясь в аудитории, вышел в коридор, остановился у стены, на которой в два ряда висели фотографии заслуженных учителей. Он медленно прошёлся вдоль стены, разглядывая их, но, как только увидел краем глаза красный цвет справа, повернулся, и увидел Любовь Николаевну. «Лет тридцать пять, – подумал Георгий. – Мой любимый возраст».

– Привет, – как можно непринуждённее сказал он, подойдя к ней. – Куда вы сейчас? Может, сходим, кофе попьём, там, на первом этаже буфет есть?

Любовь Николаевна, кутаясь в палантин, осмотрела его с ног до головы, негромким баритональным голосом произнесла:

– Да, кофе мне не помешал бы. Хотя, больше я люблю чай, с молоком, – подумав, добавила она.

– Так в чём же дело? – спросил Георгий. – Здесь-то это удовольствие вряд ли сыщется, а вот у меня дома точно есть, и чай, и молоко. Приглашаю.

Георгий даже несколько удивился своей неожиданной храбрости и похвалил себя: «Молодец, Жорж, давай, где наша не пропадала!» Любовь Николаевна снова внимательно посмотрела на Георгия, но не как на нашкодившего школьника, а вполне дружелюбно, и ответила:

– Что, так сразу прямо и на чай? Меня?

Георгий чуть сконфузился, но в следующую секунду поправился:

– И вас тоже, Любовь Николаевна.

– Ну-у-у, – шутливым тоном произнесла Любовь Николаевна, – а я-то уже понадеялась…– И снова спросила, глядя ему в глаза: – Вы всех приглашаете в гости, или как?

Субботина задели её слова, и он, подумав про себя: «Вот, говорил же, что нечего и кадриться», – с некоторым раздражением сказал:

– Конечно, всех, Любовь Николаевна. Я ж «гуляка», если вы помните.

Она усмехнулась, поправила палантин, и почему-то сказала:

– Да не вы один такой… Так что, на счёт кофе, идёмте?

– Да, конечно идёмте, – ответил Георгий, всё ещё досадуя на себя за форсирование событий, и они пошли на первый этаж.

Он обратил внимание, что идти рядом с ней ему доставило удовольствие, несмотря на то, что Любовь Николаевна, казалось, на четверть головы была выше его. Он не считал себя красавцем, однако знал, что производит вполне приятное впечатление. Но рядом с Любовью Николаевной он вдруг ощутил себя мужчиной, очень даже ничего, ведь ему не отказала в компании такая привлекательная дама.

– А где Инна Валерьевна? – спросила Любовь Николаевна, когда они подошли к кофейному автомату. – Мы что-то её не дождались, ушли…

«Мы?! – резануло слух Георгия. – Что ж, совсем неплохо звучит!» – почему-то обрадовался он.

– Так она вроде вышла впереди вас, я что-то не заметил, – ответил он. – Вам какой кофе? Капучино? Или горячий шоколад?

– А что, у вас тут все такие галантные кавалеры? – спросила Любовь Николаевна, продолжая издеваться над Георгием. Ей сразу понравилось, как он смущается и опускает глаза. – Мне чёрный, без сахара, если можно.

– За всех не ручаюсь, Любовь Николаевна, но…, рядом с вами невозможно не быть галантным, – доставая из автомата кофе, ответил Георгий.

– Да-а-а? – протяжно спросила она, беря длинными, женственными, как успел заметить Георгий, пальцами, на одном из которых было надето серебряное колечко, пластмассовый стаканчик. – И почему же?

Он снова засмущался, сунул в щель автомата купюру, нажал кнопку, и, переведя дух, отважно произнёс: – Вы меня простите за такой прямой, а, может, вы скажите, и наглый комплимент, но, не часто встречаются женщины, как вы…

Георгий старался говорить чётко, но не громко, потому что вокруг ходили, стояли и сидели люди. И всё же, уже знакомый голос за спиной Субботина произнёс:

– Люба, не успели познакомиться, а одна победа уже есть? – несколько обескураживающим тоном произнесла Инна.

Георгий резко обернулся и из его стаканчика горячий кофе выплеснулся прямо на блузку Любови Николаевны.

– Ой, мамочки! – вскрикнула она, оттягивая блузку.

Георгий в одно мгновение бросил взгляд на её небольшую, но эффектную, правильной формы грудь, сверкнувшую в длинном вырезе, и почувствовал, что обожгло будто его, а не её.

– Люба, да что ж такое?! – быстро произнёс он, упустив отчество. – Простите меня, пожалуйста!

– Ну, вот и славненько, – неожиданно вдруг с настроением сказала Любовь Николаевна. – Теперь можно с лёгкостью идти домой, отсыпаться… – произнесла она весело.

Субботин услышал это слово, но постарался пропустить его мимо ушей.

– Возьмите мой платок, Любовь Николаевна! – суетился он. – Давайте, я вас отвезу домой, у меня машина на улице.

Инна Валерьевна молча и невозмутимо наблюдавшая эту картину, достала деньги и тоже заказала автомату стаканчик кофе.

– Георгий Петрович, что же вы такой пугливый-то? – наконец улыбнувшись, спросила она. – Чуть весь народ одним стаканчиком не напоили.

– Инна, ну зачем так-то, – вступилась за него Любовь Николаевна. – Я и сама не ожидала тебя, ты откуда появилась-то?

– Здрассьте, оттуда, откуда и вы – с лестницы спустилась.

– А мы тут заговорились, – сказала Любовь Николаевна, продолжая гладить себя платком Георгия по облитой груди, – тебя и не заметили.

– Так что, Любовь Николаевна, подвезти вас? – снова предложил Субботин, слегка обалдевающий от такой картины.

– Георгий, можно вас попросить называть меня просто по имени? – предложила Любовь Николаевна. – А то на работе так надоедает, хочется просто побыть Любой.

– Конечно, Люба, – согласился он. – У меня такие же проблемы, не люблю, когда среди своих по отчеству называются. Так что: Люба – Егор, идёт?

– Ой, я не могу! Тогда и меня тоже можно по имени называть – сказала Инна Валерьевна, слушая их диалог.

– Ну конечно, это ж здорово! – воскликнул Егор. – Ну что, Любаша, по коням?

Люба ещё раз посмотрела на него и озорно ответила:

– По коням! Инна, скажи, пожалуйста, старосте, что мы потерпели аварию и на сегодня позиции сдаём. Впрочем, может, ещё вернёмся, как вы считаете, Егор?

– Считаешь, – поправил он Любу. – Думаю, на сегодня знаний достаточно. Если хочешь, могу тебе город показать.

– Ладно, там посмотрим. Пойдёмте одеваться, – предложила она.

Инна посмотрела на них, и, демонстративно выказывая полное равнодушие, прошла за круглый стол, стоявший у автомата, села.

– Пойдём, – вновь поправил Егор, и двинулся к гардеробу.

На дворе хозяйничал месяц март. Хотя, хозяйничал – громко сказано, по-прежнему было холодно и снежно, весна пришла только на календаре. Однако, люди, уставшие от тяжёлой зимней одежды, старались быстрее с ней расстаться и надеть что-то лёгенькое, светлое и яркое.

Люба вышла из института в длинном, светло-голубом демисезонном пальто и, в тон ему, берете. Субботин, одетый в чёрную дублёнку, снова как-то неловко почувствовал себя, и, вместе с тем, что-то такое приятное и нежное шевельнулось у него внутри от взгляда на Любу. Большие сероголубые глаза её показались такими близкими, знакомыми и даже родными. Правильной формы, чувственные губы, вздрагивающие при разговоре, слегка вздёрнутый нос и ямочки на щеках, возникающие при улыбке на её узком лице – весь её женственный облик и обрадовали Егора, и вызвали в его душе оттенок грусти. Егор, внимательно всмотревшись в её лицо, даже испугался за себя, за то, что эта женщина вдруг разбудит в нём какие-то забытые чувства, вскоре уедет, и его одиночество станет ещё невыносимее.

– Надеюсь, у вас белый «Мерседес»? – шутливо спросила Люба, подходя к нему.

– Почти, – в тон ей ответил Егор. – Знаешь, к нам сюда принцы не доскакивают, только кони, – пошутил он. – Белая «семёрка» устроит вас?

– Ну-у-у, не знаю даже. На «Мерседесе» было бы интереснее, – снова шутила она.

Егор промолчал, быстренько сбежал по лестнице, завёл машину, вышел и открыл дверь. Люба села.

– Сейчас, прогреется немного, – сказал он, включив печку. – Так вы…, то есть, ты, Люба, где живёшь?

– А ты не знаешь? – тоже перейдя на ты, спросила она. – Где общежитие институтское, в курсе?

– Около цирка, кажись, да? Тогда знаю, – сказал Егор, садясь в своё кресло и ощутив волну тепла в груди, оттого, что в его скромной машине сидит такая красавица. – Или на чай? С молоком, – предложил Егор.

Люба одёрнула пальто, прикрыв красивые, длинные ноги в капроновых колготках, сказала:

– Нет, Егор, давайте до дома. Во-первых, куда я в таком костюме, а во-вторых, вы же не знаете меня, а может я замужем, а вы приглашаете замужнюю женщину к себе домой.

Субботин, услышав это, несколько нервно пристегнул ремень и молча тронулся с места. В его груди вдруг возникли какие-то давным-давно забытые ощущения: то ли оттого, что уже несколько лет он не ухаживал за такой приятной женщиной, то ли весна наполняла кровь особой силой, но он ехал, и не мог сказать ничего. Мысли в голове путались и перемешивались.

– Что же вы замолчали, Георгий? Развлекайте даму, – сказала Люба. – Или я что-то не так сказала?

– Ну что вы, – снова перейдя на вы, ответил он. – Просто я уже отвык, наверное, от общения с противоположным полом, разучился.

– Вы? Что-то я не заметила, – удивлённым тоном произнесла Люба. – Мы с вами едва знакомы, а уже едем в одной машине, и неизвестно куда, – пошутила она.

– Да что ж неизвестного, – так и не успокоив своих чувств, сказал Егор. – Отвезу вас в общежитие, отоспитесь, пока никого нет.

Внезапно поняв, что полез не в своё дело, он вмиг постарался перевести разговор на другую тему:

– Как вам наш город? Вы знаете его? – снова выкнул он.

– Да, как вам сказать, бываю иногда, но знать…, нет, не знаю. Дочь у меня здесь учится в колледже, к ней приезжаю и всё, – будто оправдываясь, сказала Люба.

«Дочь студентка? – подумал Егор. – Та-ак, если дочери лет восемнадцать, родила пусть в двадцать, значит ей сейчас около сорока? Ничего не скажешь, выглядит она, конечно, на все сто. В смысле, не на сто лет, а на сто процентов, – пытался шутить он сам с собой. – Чёрт побери, надо бы познакомиться поближе»

Они выехали на проспект Ленина и через пару минут подъехали к цирку.

– Вот и всё, – стараясь выглядеть весёлым, произнёс Егор. – Как-нибудь, если захотите, прокатимся, я вам покажу город. Если захотите, конечно, – ещё раз добавил он. – Люба, вы уж извините, пожалуйста, мне мою неловкость, я что-то такой неуклюжий стал, самому стыдно…

– Ну что ты, Егор, какая мелочь, – перешла она на дружеский тон. – Это ты меня извини, я что-то наговорила лишнего, не знаю, что со мной, – сказала Люба, глядя на него открытыми глазами, такими выразительными, что он не смог выдержать её взгляда и наклонил голову, что-то выискивая на полу. – Ну, я пошла? Пока-пока?

Он выскочил из машины, не глянув в зеркало заднего вида, и едва не попал под колёса маршрутки, вовремя успевшей отвернуть. Автобус громко матюгнул его сигналом, но Егор, не обратив на него внимания, обошёл машину и открыл дверь. Люба вышла, оправила пальто и сказала:

– Георгий, да вы точно сегодня неуклюжий. Или не выспался? Семья, дети не дают спать?

– Ну а куда ж от них денешься, – зачем-то соврал он.

– Вот тебе и чай с молоком…, – почему-то произнесла Люба. – До свидания, – сказала она и хотела уже идти, но Егор спросил её:

– Люба, а вы восьмого марта будете в институте?

Она остановилась и мягким, таким теплым, бархатным голосом, ответила:

– Увы и ах. Нет, конечно. Домой уеду, что ж я праздник в общежитии встречать буду?

– А…, ну да, конечно, муж-то скучает, небось… – почему-то огорчился Егор.

– Ну, это вряд ли, – как-то неопределённо сказала Люба и пошла в сторону общежития.

Егор помахал ей рукой и, чувствуя, что настроение совсем ни к чёрту, сел в машину.

Глава 3

Восьмое марта, что и говорить, праздник красивый. Если не вдаваться в историю и суть, что де революционерка придумала, что каждый день должен быть таким, то этот праздник вполне в духе отношений между мужчинами и женщинами. Да и то, что каждый день дарить цветы и подарки – такое могут желать только нимфетки, едва вышедшие на тропу чувственных наслаждений, и дамы, которым сроду никто не дарил ни подарков, ни цветов. Такие, что тут поделаешь, тоже, пожалуй, есть.

И те, и другие не понимают, что и сладкое приедается, и яркое начинает резать глаз, да и каждый день – праздник, это извините, и не праздник вовсе, а будни чистой воды. Но вот именно в этот, женский день, конечно же, всё лучшее – женщинам. Своим, или другим – у кого из мужчин кто имеется, тут уж как получилось.

Мужчины группы воспитателей постарались в этот день быть на высоте. Едва закончилась лекция, а закончилась она скоренько – праздник всё же – староста Эдуард попросил всех задержаться.

– Ребята, в особенности дамы, остановитесь на мгновение! Мы, офицеры, сержанты и солдаты запаса, приглашаем вас отметить вместе с нами ваш праздник!

– Да вы что?! А как? – спросила вечно улыбающаяся женщина лет тридцати восьми, которую уже прозвали Шумахером: она была автолюбительницей.

– Сдвигаем столы, мужики открывают коньяк, женщины режут фрукты, – командовал староста. – Извините, мужиков и здесь не хватает, – пошутил он.

Несколько женщин поблагодарили мужчин и ушли: свои мужики имеются и ждут. Субботин участие в сервировке стола принимал, но не притронулся ни к коньяку, ни к фруктам. Настроение у него было совсем не праздничное, и причина была для него ясна – он втайне надеялся, что Любовь Николаевна придёт сегодня, но, увы, она отсутствовала, и вокруг были совсем не те, и, в особенности, не та, для которой он написал поздравительное стихотворение.

– Офицеры пьют стоя! – продолжая солдафонские шутки, произнёс Эдуард и поднял пластмассовый стаканчик. – За дам-с!

– Ой, мужички, ну какие вы молодцы, прямо расцеловала бы всех! – воскликнула Ирина Викторовна, довольно крупная дама сверхбальзаковского возраста. – Я свою молодость студенческую вспомнила! Георгий Петрович, а вы почему без стопки? – заметила она.

– Да я ж кавалерист, – улыбнулся Субботин, – и опять на коне. Так что, с вами только мысленно, – закончил он, ругая себя за то, что вообще остался здесь: захотелось, видите ли, впечатление произвести.

После третьего подхода к столу, когда праздник проявился на щеках и языках присутствующих, Егор всё же решился прочесть своё стихотворение, в котором он постарался описать массу всевозможных качеств женщин.

…Есть девочки, есть женщины, есть матери, -

Все для мужчин вы очень привлекательны!

Ваших достоинств мне не перечесть,

Но, слава богу, что у нас вы есть!

– Вот, уважаемые коллеги, – официальным тоном завершил он поздравление, – примите наш скромный подарок.

Женщины, не избалованные персональными стихотворными поздравлениями, захлопали в ладоши, широко заулыбались.

– Георгий Петрович, ждём стихотворение в электронном виде! – затребовала Шумахер.

– Обязательно, – ответил Субботин. – Ну а теперь, с вашего позволения, я убываю, – произнёс он с облегчением. – Меня ждут.

Но никто уже не обращал внимания на присутствующих – отсутствующих, коньяк делал своё хмельное дело…

Субботин сел в машину с ощущением полной пустоты и абсолютного безразличия. Домой ехать хотелось меньше всего и, как бы там ни было уютно – а он умел создать уют даже в палатке – в праздники одиночество было совершенно невыносимым. Застав хозяина в такие дни дома, оно вгрызалось в сердце, и в душу, и во все другие чувственные органы со всей беспощадной силой. Алкоголь как-то ослаблял силу этой тяжести, но его требовалось очень много, иначе становилось ещё невыносимее. А много он никогда не пил. Потому и страшился праздничного одиночества больше всего на свете.