Kitobni o'qish: «Инженер. Часть 7. Вторая итерация»
Часть 7. Вторая итерация
1
Проснулся в сильнейшем беспокойстве. Что-то противно ворочалось и ныло в груди, силясь дотянуться до горла. Из головы медленно испарялся, улетучиваясь, образ маленькой светловолосой девочки с парой веселых бантиков на крохотных косичках. Она уже, должно быть, совсем взрослая, растит детей и редко вспоминает исчезнувшего в далеком прошлом отца. Мне от этого не легче. Что бы ни говорил я сам себе, какие бы доводы, основанные на строгой логике, ни изобретал, случившееся все еще оставалось слишком близким. Затерявшаяся в пустыне космоса девочка так и жила во мне непоседливым любопытным сорванцом, обожавшим без спроса шарить в ящиках с моим инструментом и немедленно материализовывавшимся под боком, стоило достать паяльник или загреметь ящиком с дрелью.
Я рывком сел в постели. Остатки сна еще морщили кожу на лице, но знакомое окружение мастерской властно выметало нахлынувшие воспоминания прочь. На верстаке у стены громоздился недоделанный каркас проектора – новой, захватившей меня идеи. Обычно, едва проснувшись, еще не позавтракав, я бросался к нему, и часто лишь сильный голод напоминал мне о временно забытой рутине жизни. Но сейчас даже он казался нелепым куском хобби одинокого человека. Я заозирался, словно только что очутился на этой планете, словно воздух Земли еще не покинул мои легкие: обширное помещение с невысоким потолком и отсутствующей стеной, в широком просвете клубился туман далеких облаков; анфилада столбов, подпиравших светлое деревянное перекрытие; развешанные по стенам инструменты, длинные верстаки, самодельный токарный и сверлильный станки, пресс, жерла нескольких печей, украсивших дальнюю стену, являющуюся не чем иным, как натуральной скалой; лестница наверх, прижавшаяся к стене справа, и длинный ряд полок на стене слева, забитый разнокалиберными устройствами и приспособлениями. Все довольно грубое, на мой вкус, как будто самодельное, во всем изобилие бронзы, непривычное глазу землянина.
Встал. Голова очистилась. Я дома – в Гнилом Зубе, как я прозвал этот утес. Настоящее логово – убежище таинственного волшебника, пришельца из другого мира. Таким это место с полным основанием считали местные. И, кстати, да – это я. Ну, в смысле могущественный инопланетянин, волшебник, эль, затворник и отшельник, от которого лучше держаться подальше.
Тоска не уходила. Маленькая девочка отчаянно боролась за место в памяти. Не спеша, как был в белье, подошел к дышащему теплым влажным воздухом проему. Высокие грубые перила отделяли шелковистый на ощупь пол от захватывающего дух обрыва, нависавшего над бесконечным серо-буро-черным морем инопланетного леса. Свес крыши, поблескивающий повисшими капельками дождя, отчасти скрывал такую же бесконечную, как и лес, невысокую пелену облаков над головой. Легкие порывисто рванулись, втягивая воздух и пространство. Помогло. Я немного расслабился и даже покосился на незаконченную работу, но что-то этим утром шло не так – беспокойные мысли тут же заняли отвоеванную у памяти территорию.
Хмыкнул. Отсюда, с этого утеса на краю Облачного края, казалось, что одиночества на Земле не существовало вовсе. Всепроникающая связь, спутниковые, мобильные, кабельные и прочие сети опутывали жизнь людей, подчас заставляя их мечтать о редких моментах уединения. Те, кто мог позволить, тратили немалые средства, просто чтобы на недолгие дни оказаться вдали от цивилизации – на рыбалке, охоте или в путешествии по желательно малообжитым, а лучше вообще необитаемым местам. Я там вырос, мне казалось, что это нормально. И, как выяснилось, это совсем не так здесь – на Мау. Начинаю привыкать к тому, что встреча с дорогими тебе людьми – это редкий праздник, и даже добравшаяся с оказией весточка, порой несущая на себе следы далекого путешествия, – радость.
После возвращения я видел Ану всего несколько раз. Последний – когда она забирала сына в какой-то аналог интерната на далеком севере. Процедура была неотъемлемой частью жизни местной знати, и я не протестовал, хотя и немного удивился, когда узнал, что никаких каникул не предполагалось еще как минимум лет пять, до тех пор пока он не подрастет настолько, чтобы путешествовать хотя бы без сопровождения пары нянек. Тот факт, что ребенок фактически будет расти вне семьи, похоже, никого не волновал. И ладно еще Ана – она скелле, но и Сам считал это абсолютно нормальным. Он, едва ли не с гордостью, поведал мне о годах, проведенных в похожем заведении, и, кажется, не только не разделял моего беспокойства, а даже остался в некотором недоумении, сообразив, что же меня насторожило. К слову, его я видел один-единственный раз – именно он и должен был доставить внука в интернат.
Ана целиком погрузилась в интриги. Главой Ордена могла быть лишь скелле, принявшая обет, – монахиня, как я переводил на русский местное слово. Но с тех пор, как Старшая сестра фактически самоустранилась, воцарилось своеобразное двоевластие – делами управляли в основном выходцы из университета в Арракисе, в большинстве примкнувшие к моей супруге, но при этом юридически Орден по-прежнему подчинялся Старшей сестре. К хаосу и неразберихе добавился еще и монарх, вздумавший переоформить свои отношения с Орденом и, к моему удивлению, затеявший какую-то интригу в отношении меня. Все это я узнавал во время кратких визитов Аны в поместье, где провел ужасно унылые и скучные несколько декад. Окончательно одуревший от одиночества, после очередного визита супруги, к слову монополизировавшей самолет, я, едва ли не силой, заставил ее убить, как она выразилась, несколько дней и забросить меня на приметную скалу – мое старое убежище.
Руки не давали обмануться – слегка шершавая и как будто пористая древесина широких перил привычно легла под ладони. Время и труд сделали свое дело – мое, теперь уже совсем не тайное, убежище худо-бедно восстановлено. Умело использующий мой новый статус старый приятель Сардух платил регулярными караванами носильщиков. Последние появлялись на краю плато как рейсовый автобус – каждые пять дней, доставляя запрошенные мною материалы и продукты без единой задержки, если только не принимать во внимание тот факт, что от заказа до поставки порой проходили три-четыре декады. Впрочем, до поры до времени я не жаловался. Восстановление мастерской и начатые проекты позволили на время сделать осмысленным свое существование. Кто связывался со стройкой, знает – она не даст вам времени на тоску и уныние, жадно глотая каждый крохотный кусочек свободного времени.
Вернувшись назад, в сумрак у дальней стены – более привычной к пламени печей, чем дневному свету, – я поставил большой медный чайник с водой на магический нагреватель, подтянул гирьку и толкнул упрямый лепесток балансира, запуская равномерное вращение кристалла. Бронзовая болванка под чайником, как заправский хамелеон, мгновенно обернулась темным оттенком, чтобы пару секунд спустя налиться пунцовым жаром. Мокрый чайник недовольно зашипел и зафыркал, но быстро утих, впитывая поток тепла, родившийся в окрестностях Источника. Так или иначе, воды в нем было много, и пока она закипит – можно было, пожалуй, прогуляться.
Лестница выныривала под нешироким навесом на краю обширной крыши. Когда-то на ней запросто помещалась пара самолетов – не земных, конечно, а моих летучих самоделок. Теперь же посреди единственного на планете аэродрома одиноко торчало сляпанное на скорую руку недоразумение, которое я про себя называл ступой Бабы-яги. Небо над головой, привычно для здешних мест затянутое облаками, медленно ползло к скальной стене, замыкавшей пространство с востока, скрывающей близкое, заросшее высоченным лесом, плато Облачного края.
Ступа смотрелась жалко. Корзину воздушного шара без последнего – вот что, на самом деле, это напоминало. Только вместо тепловой пушки – блестящий влажной потемневшей бронзой магический привод, увенчанный таким же бронзовым шаром с креплениями – чебурашкой. Тем не менее, его было более чем достаточно, для того чтобы подняться на скалу, да и тяги у этого чуда инопланетной техники хватало, чтобы нести на внешнем подвесе почти тонну металла. В принципе, для путешествия по окрестностям большего и не требовалось – этакий грузовой лифт с возможностью небыстрого полета.
Второй раз за утро вздохнул. Пора было признаваться самому себе в том, что уже, на самом деле, давно было ясно. Все эти попытки найти дом обречены изначально. Даже с точки зрения аборигенов, семья и скелле – вещи несовместимые. Нет, конечно, женская природа неизбежно прорывалась сквозь бронированную маску невозмутимости, но нужно быть поистине большим оригиналом, чтобы назвать домом хижину, балансирующую на краю вулканического кратера. Кратер, для тех, кто не понял, – скелле. А хижина – это я. Красиво, слов нет. Но это не дом – это какое-то бесконечное приключение. С другой стороны – Гнилой Зуб. Тихо, спокойно, безопасно – твори, выдумывай, пробуй. Тоска! Каким бы влюбленным в технику анахоретом вы ни были, она не самоцель. Мне безумно не хватает человечества! Того, земного, которое с жадностью впитает все, что бы я ни сделал, и потребует еще, награждая кипящим потоком идей и творений других.
И, наконец, подарок настоящих инопланетян – Храм. Та еще заноза!
Я потер лицо руками, прошелся по уже начавшим белеть доскам к самому краю пропасти – мое любимое место. Давно стали привычными длинные сутки, меньшая сила тяжести, ровный теплый климат, но именно здесь, вглядываясь в щель между серым небом и черно-серой массой, заполнившей долину далеко внизу, я всегда ощущал, что не дома – не на Земле. Что-то не так в этих облаках, что-то не так в этом лесу, что-то не так с этим горизонтом и этим дождем.
Под ногами тихо звякнул колокольчик – это гирька привода, своим весом вращавшая кристалл в нагревателе, отмерила десяток сантиметров пройденного пути. По опыту знаю, что еще парочка, и чайник заревет разбуженным гейзером – надо спускаться. Легко сбежал вниз, успел метнуться к нагревателю, до того как тот превратил утреннюю порцию орешка в стендовые испытания реактивного двигателя. Привычная суета отвлекла – погреть лепешки, натолкать в них сыра и вяленой козлятины, развести пастилы и дать раствору немного остыть. Побросал готовый завтрак на разделочную доску и потащил к столу неподалеку от проема. Взгляд споткнулся о проектор, но запах еды и голод оказались сильнее.
Помесь кружки с бокалом изготовил сам из прозрачной смолы, благо последняя от температуры кипящей воды почему-то становилась прозрачнее и прочнее. Случайно открыл, когда испытывал первый образец. Приделать ручку не удалось – смолу надо было отливать одной заготовкой – приклеенная деталь неожиданно и не вовремя отваливалась. Поэтому полулитровый бокал покоился в неаккуратно сваренном бронзовом подстаканнике – привет, РЖД. Чудовищная конструкция вместе с напитком весила не меньше килограмма, но я ее не променял бы ни на какую местную стеклянную емкость. Сардух, побывавший на скале дней десять назад, увидев ее, хмыкнул, с сомнением повертел в руках, но ничего не сказал, хотя и был явно озадачен.
Мысли толкались и копошились. Способности, возникшие у меня при смешении местной материи и земной, продолжали деградировать. Еще год, и я уже не смогу быть с Аной. Однажды близость закончится моей смертью. Я об этом никому не говорил, но давно заметил, что звон в ушах, который всегда выдавал близкое присутствие скелле, как-то утих, да так, что я временами просто не замечал его. Раньше я умудрялся сваривать бронзу, просто вращая шарик с кристаллом в руке, теперь даже и не пытался. Что-то еще оставалось, но затраты не стоили усилий – проще было установить нужный кристалл, сфокусировать линзы и запустить привод, вращавшийся примитивной часовой гирькой, – вари сколько хочешь, не напрягаясь и не боясь потерять в нужный момент направление на Источник.
Дар Храма от этого не зависел, но и толку от него было немного. Если честно, я старался избегать его. Чуть сконцентрируешься, и вот она – сияет звездой будущего черная дыра, привычные вещи и окружение уплывают, улетают в закоулки памяти минувшим, а настоящего-то и нет. Что бы ты ни сделал – все безвозвратно, даже стакан поставить на то же место невозможно. Стоит посидеть в таком состоянии подольше, и возникает ощущение, что ты несешься один-одинешенек в темной бездне, а привычный мир – лишь тени потока случайных встречных. В голове начинают ворочаться какие-то образы – вероятно, символы базового языка хозяев Храма, но я не в силах дождаться их осознания. Сильнейшее ощущение, что я сам распадаюсь на кусочки, что я сам – лишь тень, лишь проекция мимолетных событий. Чувство было настолько подавляющим, что я терял контроль над собственным разумом и, естественно, тут же выныривал, отгораживался от неприятных видений, пытаясь сохранить себя, свою целостность. Вероятно, надо было бы не сопротивляться, дождаться фиксации хотя бы одного понятия, но это было слишком – добровольно потерять личность, даже если тебе обещали ее вернуть с премией! Да, собственно, никаких мыслей или страхов и не было – я не выбирал, терпеть или нет. Честно, много раз пытался с одним и тем же результатом. Стоило лишь потерять себя, как я судорожно, рефлекторно, как это делает утопающий, выдергивал свое существо на поверхность к привычному сладкому воздуху и синему небу. Это здесь, на краю бездны, я мог бояться и преодолевать – там срабатывал какой-то древний участок мозга, который не интересовался моими стремлениями. Он тупо спасал тело и разум так, как считал нужным.
Болтая ногами на высоком табурете, осторожно прикоснулся к кружке – еще горячая. Ну, да, и я никуда не спешу. Выцепил из лепешки кусок вяленого мяса, бросил в рот и вздрогнул – подчинявшаяся до того только мне и ветру тишина лопнула, впуская далекий звон. Это у меня такой дверной звонок – в крохотной беседке на краю обрыва висит небольшой медный колокол, лупить в который полагается караванщикам, извещая мое инопланетное величие о прибытии. Однако сегодня я никого не ждал, как, впрочем, и в ближайшую пару дней.
С сожалением покосился на стынущий завтрак, уже понимая, что любопытство побеждает голод – кого там черти принесли? Метнулся за штанами, накинул подобающую статусу короткую безрукавку, исчерканную цветными узорами Уров, торопливо куснул лепешку и выбрался на крышу, жалея, что мой импровизированный аналог кофе еще не остыл – жевать всухомятку еще то удовольствие. Летательный аппарат никуда не делся. Перекинул ноги через глубокий вырез в стенке корзины, окинул взглядом внутренности – забытые мешки, намокшие от прошедшего дождя, тубус с подзорной трубой, висящий на крючке, слабый аромат парфюмерии – так пахла мокрая древесина одного из местных растений, – и сдвинул привод. Последний делала Ана, сдержанно возбужденная и радостная оттого, что я не особенно сопротивлялся требованию отдать ключи от машины, фигурально выражаясь, так что никаких механических вертушек – иначе пришлось бы переименовывать ступу Бабы-яги в пепелац из-за очевидной схожести.
Корзина вздрогнула, пол наклонился – я повис на приводе, как на поручне вагона метро в далеком прошлом, слегка чиркнуло днище по доскам, и ступа наклонно устремилась в сторону пропасти, слегка набирая высоту. Обернувшись, я разглядывал знакомые черты монументального утеса, давшего приют моему убежищу. По мере того, как он удалялся, справа и слева распахивался вид на протяженный обрыв Облачного края, поросший высоким лесом, нависающий широкой светло-желтой полосой над темным подножием долины. Показалось, что облачный потолок слегка приблизился, дуновением ветра шевельнуло одежды, когда из-за края скалы стала заметна светлая беседка на самом изломе кромки плато. Наученный опытом, я предпочитал начинать знакомство с гостями издалека. На этот раз вроде никаких неожиданностей – заметна одинокая фигурка рядом и какое-то копошение вдали под еще не рассеявшейся тенью деревьев. Все по протоколу – можно приблизиться, пожалуй. Я поправил привод и начал медленный спуск по широкой дуге, одновременно извлекая подзорную трубу. Никаких пятнышек, никакого мельтешения отблесков искусства – значит, никаких скелле или магических сюрпризов. Беседка понемногу приближалась. Под деревьями удалось рассмотреть пару палаток, которые, похоже, прямо сейчас сворачивали несколько человек. Выходит, кто бы там ни был, они пришли еще вчера и терпеливо дожидались утра, не решаясь тревожить мой отдых, – хороший знак. Еще минута неспешного полета, и я узнал фигуру рядом с беседкой – Домдрусвал, по-простому – Дом, один из штатных караванщиков, которому доверил эту почетную роль сам Сардух. Чего это он раньше срока?
Медленно и неспешно опустился. Дом приветливо улыбался, не торопясь подходить, – правила поведения были намертво заучены всеми караванщиками. Одна небрежность, и ты мгновенно потеряешь и непыльную работу, и почетное положение посредника между простыми коммерсантами и таинственным элем, легко конвертируемое, как я подозревал, в изрядный доход – во всяком случае, я ни разу не слышал, чтобы бывший староста платил караванщикам. Ну, ладно – меня все устраивает. Выбираемся.
– Дом, что случилось? Я не ждал вас сегодня.
Караванщик расслабился и зашагал навстречу:
– Я с гостями. А их никогда не ждешь – они сами приходят.
– Ну, если незваные, то да – сами.
Молодой высокий парень, с традиционным хвостом волос обитателей фронтира, улыбчивым хитрым лицом индейца и очень темными глазами, остановился напротив:
– У них письмо от Сардуха. Пришлось вести. Ждать не захотели. – Он кивнул за спину.
Я всмотрелся – от леса неторопливо приближалась троица незнакомцев. Хотя почему незнакомцев – одного я точно знаю! Хотя в походной одежде просто так и не угадать столичную штучку, человека, которому доверены многие тайны двора, – архивариуса. Как там его? Сомтанар – с трудом протиснулось в память забытое имя. Лысый, невысокий, но живой и деятельный мужчина в возрасте, с умными глазами.
Присмотрелся к сопровождающим, и по телу медленно прокатилась неприятная волна, пальцы нащупали шарик с кристаллом в кармане жилета. Двое. Разные люди, разные волосы, одежда, обувь, но при этом неуловимо одинаковые – поджарые мужчины, бесстрастные лица, цепкие быстрые глаза. До боли, в буквальном смысле, знакомый типаж – именно тот, который я меньше всего желал видеть поблизости от моей драгоценной тушки. Пусть даже они уверены, что перед ними могущественный эль, способный стереть в пыль целую улицу, что мне делать, если им придет в голову это проверить? Ведь я-то знаю, что теперь моих способностей едва ли хватит на пару незамысловатых фокусов.
Вздохнув, потащил шарик наружу. Ослабевшие чувства не дали бы определить направление на источник, но дар Храма, по счастью, жил своей жизнью – стоило едва заметно напрячься, и будущее вырастало за спиной. А чтобы не отключиться в тошнотворном водовороте, много не надо – только сориентировался, и снова в привычный мир, где рука уже накрывает тень звезды суррогатом конвертера – смоляным шариком с наглухо вмурованным кристаллом какой-то соли. Караванщик догадался, что происходит, перестал улыбаться и, почти пригибаясь, отступил на пару шагов. Знакомого касания магии едва хватило, чтобы слегка подогреть мозг, неумолимо теряющий материю родины, – хватит, пожалуй, на сильный ожог или слабый испуг. Оставалось надеяться, что до этого не дойдет.
Я поднял руку.
– Сомтанар, здравствуйте! Будьте любезны, оставьте ваших людей, где стоите! – громко поприветствовал архивариуса, который нерешительно замялся довольно далеко от меня.
– Хорошо! – Он почему-то остановился и сам обернулся к сопровождающим, что-то сказал, те молча покивали и слегка разошлись в стороны.
– Идите сюда! – пришлось звать.
Одетый в прочные брюки, длинную рубаху по местной моде и такую же длинную безрукавку почти до колен с многочисленными карманами, мимолетный знакомый приблизился.
Как ни мала была порция энергии, зацепившаяся за сознание, меня потряхивало, и, когда подошедший архивариус вздрогнул, что-то рассмотрев в моем лице, я решил избавиться от нее – сопровождающие не делали попыток двигаться, и я немного успокоился. Дом повел носом, сморщился, когда зашипел мокрый песок невдалеке, и поторопился отодвинуться:
– Э-э, я, может, пойду? – Он бросил быстрый взгляд на застывшего архивариуса и заозирался на далекий лагерь, стараясь не смотреть в мою сторону.
– Иди. Отведи вон тех обратно, – немного напряженно, захваченный почти гигиенической процедурой, я отстраненно мотнул головой в сторону приятелей архивариуса, и караванщик, что-то коротко буркнув, рванул прочь с изрядным облегчением.
Сомтанар растерянно проводил его взглядом и замер, рассматривая меня.
– Что привело вас, любезный, в такую глушь? – наконец улыбнулся я слегка напряженному визитеру. Было похоже, что мое внезапное напряжение не ушло бесследно в мокрый песок, теперь клубившийся паром, а частично перекинулось на моего гостя.
– Вы напрасно так… – замялся он. – Реагируете, – наконец-то нашел слова. – Я с самыми добрыми намерениями. – Он замолчал, нахмурился чему-то, посмотрел мне прямо в глаза, было заметно, как напряжение медленно оставляло моего гостя. – Честно признаться, я воспользовался поручением его величества, но ни в какой мере не хотел доставить вам каких-либо неудобств. – Он повертел в воздухе кистью, как бы указывая на удалявшихся вместе с караванщиком сопровождающих, и продолжил: – Эти господа – не мои слуги. Это, если можно так выразиться, охрана, навязанная мне заботой его величества. Прошу меня простить. Этот любезный человек, – продолжил он, очевидно, имея в виду караванщика, – нас подробно проинструктировал. Но я не вполне могу распоряжаться людьми монарха. – Он скорчил кислую физиономию, украшенную, впрочем, вполне разумным, твердым взглядом.
Я постарался изобразить самую приветливую улыбку, которую только мог:
– Оставьте извинения, Сомтанар. Я рад видеть вас! Не могу, правда, сказать этого о тех господах. Надеюсь, от меня не требуется общаться с ними. – Я закончил фразу скорее утверждением, чем вопросом. – Но вы не ответили.
– Э-э, вынужден все же вновь просить прощения. – В его речи чувствовалось остаточное напряжение. – Собственно, нам не довелось поговорить в тот раз. – Взмах руки. – А я человек крайне любопытный. – Сомтанар неожиданно искренне улыбнулся. – В некотором роде, это моя профессия. Я очень много читаю, и, как вы можете догадаться, из не вполне доступных источников. Вот я и надеялся, что интерес к общению у нас мог бы быть взаимным.
Он смотрел с плохо скрываемой надеждой. Если учесть, что перед моим носом только что помахали морковкой поистине космических масштабов, то его опасения выглядели неуместными и даже трогательными.
– Правильно надеетесь. Я тоже любопытен. И не только потому, что это моя профессия. – Я всмотрелся в шевеление в далеком лагере. – Но все же, что хочет его величество?
Сомнатар посмотрел на меня как будто с некоторым удивлением:
– Ну, если вы настаиваете. – Он зачем-то оглянулся, повертел головой, посмотрел на беседку, наконец продолжил, сложив на животе руки: – Собственно, меня инструктировал Ас. Его величество я не видел. Но инструкции были весьма обширны. – Он замолчал, рассматривая меня взглядом, характерным для исследователей, – взглядом отстраненного наблюдателя.
До меня медленно доходило. Мне ведь уже сказано – направлен с поручением. Очевидно, речь идет о каком-то разговоре, о сообщении информации – требовать немедленно выложить ее все равно что при дипломатическом визите затевать переговоры с посланцем на трапе самолета, не позволив ему даже спуститься на вашу территорию. Нехорошо получается.
– На этот раз я попрошу прощения. Извините, какое-то сумбурное утро – я даже не позавтракал. Прошу вас, составьте мне компанию, если не возражаете.
– Возражаю? Помилуйте. Весьма признателен за доверие.
– Доверие. – Я продолжал тупить. – А, ну да! Прошу вас, – пробормотал я, жестом указывая на застывший неподалеку пепелац.
Ступа, несмотря на внушительную грузоподъемность, была маленькой и, пожалуй, могла бы вместить не более четверых – и то при условии, что они готовы терпеть такую близость в мире, где не знали метро. Сомтанар застыл, вцепившись в борт, отчего мне пришлось, в свою очередь, отодвинуться к противоположному, в попытке сохранить равновесие. Его спина ничего не выражала, пока мы по широкой дуге облетали утес, и лишь когда я на мгновение завис, готовясь заходить на посадку, он обернулся. Архивариус выглядел взбудораженным – этакая смесь разных чувств: страха, восторга и любопытства. Он мельком глянул на меня, за мое плечо – на бесконечный лес долины, на привод, которым я управлял парой длинных, блестящих латунью рычагов с деревянными шариками на концах, счастливо улыбнулся, сохраняя каким-то образом следы испуга в лице, и вновь отвернулся. Наверху чувствовался слабый освежающий ветерок, я повисел пару секунд, ловя его нежные касания, и направил летательный аппарат на широкую крышу моего логова.
Попытка усадить архивариуса за стол провалилась – он хаотично исчезал, чтобы тут же материализоваться в самых разных местах моего дома. Его воспитание зримо проявлялось в виноватом выражении восторженного лица, когда я обнаруживал его то наклонившимся, внимательно разглядывающим часовой механизм, вращавший привод нагревателя, то задумчиво водящим пальцем по шпинделю токарного станка, то почти с головой нырнувшим в печь отжига, то с полуоткрытым ртом уставившимся на хитросплетения сварочного агрегата. После нескольких попыток упорядочить эти хаотичные перемещения, я сдался. Спокойно приготовил второй завтрак, залил кипятком свежие порции орешка и уселся наблюдать за неугомонным гостем на любимый табурет. Он что-то почувствовал, прекратил дергать сверлильный станок, отличавшийся, к слову, от местных версий лишь приводом, оглянулся на меня – из полутьмы мастерской я, должно быть, смотрелся неподвижным силуэтом – и, с сожалением оглядев на длинные полки, заставленные всевозможным инструментом и приспособлениями, поспешил к столу.
– Присаживайтесь, уважаемый. Я, извините, еще не завтракал, так что позволил себе вас не дожидаться.
Сомтанар замер рядом со столом, разглядывая нехитрую снедь, поднял бровь, демонстрируя удивление:
– Орешек? С утра? Да еще и горячий?!
Я развел руками:
– Меня он не пьянит. А вам я просто не могу предложить ничего иного. Где-то, правда, должна была оставаться от супруги банка с сушеными водорослями, но – найти не смог. Может, воды?
Он махнул рукой, забираясь на высокий табурет:
– Не стоит. Орешек так орешек. Буду приучать себя к хорошему. – Он поднял кружку, понюхал парящее содержимое, посмотрел на меня. – Знаете, сколько такое варево будет стоить в долине?
Я пожал плечами – какая разница?
– Заваренный кипятком, орешек надо выпить немедленно – остыв, он потеряет все свои свойства. – Увидев мое лицо, добавил: – О! Похоже, вы этого не знали?
– Не знал. Но что это меняет?
– Как что?! Представляете, сколько стоит этот объем напитка такого качества?! Горячий напиток готовят из пастилы. И то только тогда, когда уверены, что смогут столько выпить.
– Помилуйте, Сомтанар! Мы не в Арракисе, и я не богатый алкоголик. Но если для вас это перебор – давайте разведу пастилу. Сделать?
