Kitobni o'qish: «Чекист. Секретная командировка»

Shrift:

* * *

Автор выражает признательность-за неоценимую помощь в написании книги Дмитрию Дашко, Борису Сагадееву, Михаилу Ункафову, Александру Логачеву, Владимиру Смирнову, Александру Уварову, Елене Наумовой и Евгению из Группы переводчиков «Исторический роман» https:// vk.com/translators_historicalnovel.

Пролог

Я портил уже второй лист бумаги. Ну, что поделать, если раньше не приходилось писать рапортов об увольнении. Как правильно: «Прошу уволить меня по собственному желанию» или «по достижению выслуги лет»? И писать на чьё имя? Не то на непосредственного начальника, не то на начальника управления. Плюнув, пошел в секретариат, где за пару минут под руководством девочки-секретарши изладил рапорт, проследил, чтобы его зарегистрировали, а еще для чего-то записал себе дату и входящий номер. Пошел в кабинет, надеясь, что тягомотина с увольнением не затянется слишком надолго. Впрочем, на скорый уход я не рассчитывал. Пока пройду медкомиссию, пока то-сё, пятое-десятое, это дело может затянуться и на месяц-другой. Впрочем, у военных процедура ухода на заслуженный отдых длится еще дольше.

Я еще только открывал дверь, когда услышал треньканье телефона внутренней связи. Вроде при наличие современных гаджетов сие есть лютый анахронизм, но везде свои правила.

Ага, как я и думал, трезвонил именно тот аппарат, что связывает меня с начальником Управления. Оперативно! А я думал, что в начале будет звонить начальник отдела.

– Олег Васильевич, зайдите ко мне.

Голос был строг и без малейших оттенков фамильярности. Значит, точно из-за рапорта. И чего это генерал нервничает? На мою должность желающих много, тем более после того прокола, что был допущен не так давно, меня так и так бы заменили на какого-нибудь молодого и ретивого майора, мечтающего о второй звезде. Ну, а меня… «Задвинули» бы на консервный завод, если такие существует в природе.

– Олег, а это как понимать?

Мой начальник пришлепнул ладонью мой рапорт. Ишь ты, уже и по имени, и на «ты». Не спрашивая разрешения, я сел напротив шефа, сделал грустный вид и посмотрел в его карие глаза.

– Не слышу ответа! – повысил голос генерал. – Это что такое?

– Рапорт, – кивнул я.

– Я вижу, что рапорт. Но вот – какого хрена ты его написал?

На самом деле генерал употребил другое слово, но из цензурных соображений я его не стал вставлять в текст.

– Выслуга позволяет, возраст тоже, – пожал я плечами.

– И что ты на гражданке будешь делать? – ехидно поинтересовался генерал. – В охрану пойдешь работать?

– Ну, пенсия у меня приличная будет, – хмыкнул я. – Моя пенсия, да и жена пока работает – нам на двоих хватит. Квартира у меня есть, дача тоже. И дочь давно на своих ногах стоит. Буду книжки читать. Ну, может, рыбу начну ловить. В крайнем случае пойду в школу ОБЖ вести, или историю.

– Не смеши, в школу он пойдет, – фыркнул генерал, как старая лошадь. – Ты двадцать с лишним лет на «контору» пахал, какая школа?

Я почувствовал, что постепенно начинаю злиться.

– А что я здесь буду делать? Сидеть и на каждом совещании подначки слышать о том, что группа подполковника Кустова вместо шпионов своих вредителей выявила? И на кой оно мне на старости лет?

– Стоп! – поднял генерал ладонь кверху. – Про старость ты мне не говори, я тебя старше буду.

Слегка помолчав, продолжил:

– Это ты про тот случай?

«Тот» случай был простым и нелепым. Около года назад к нам обратился за помощью владелец крупного промышленного предприятия. Не стану говорить, что это за предприятие, могу только намекнуть, что стоит оно у нас на особом контроле как имеющее отношение к оборонной промышленности, да это и не особо важно. Так вот, у олигарха (разумеется, не у него самого, а у кого-то из его топ-менеджеров) появились подозрения, что кто-то «сливает» за границу кое-какие секреты. Мы полгода рыли землю, чтобы выявить шпиона, а когда нашли, то выяснили, что вражеских разведок здесь и не ночевало, а имеет место быть недобросовестная конкуренция. Секреты покупал конкурент нашего олигарха. Забавно, но по самым скромным подсчетам, денег на шпионские игры он потратил больше, нежели у него ушло бы на легальную покупку лицензии. Но с другой стороны – каждый играет в собственные игры.

– Стоп, – снова повторил генерал. – Либо я дурак, либо я чего-то недопонимаю. С каких рыжиков ты решил из-за этого рапорт подать? Ты не в курсе, что олигарх из-за этого случая Самому, – поднял начальник глаза ввысь, – на конкурента телегу накатал, а нас с тобой в самых радужных красках расписал?

Я уже невесть в который раз пожал плечами. Не та фигура подполковник госбезопасности, чтобы знать, о чём толкуют олигархи с Гарантом.

– А должен быть в курсе, – упрекнул меня шеф, а потом подтянул к себе красивую кожаную папочку, на которой красовалась надпись «На подпись», оставшаяся ещё со времен прежнего владельца кабинета, генерал-полковника КГБ. Вытащив из кожаной обложки некий документ, подпихнул его поближе ко мне:

– Читай.

Вот те раз! А это было представление на присвоение мне звания полковника. Причем подписанное начальником отдела и согласованное с генералом. Не хватало только подписи Директора, но все понимают, что она появится, ибо без ведома Главного Чекиста подобные представления не пишут, потому что моя должность подполковничья и «вилки» у нее нет.

– И что теперь скажешь? – хитренько посмотрел на меня шеф.

А что тут говорить? Спроси любого и каждого подполковника – хочет ли он стать полковником, что услышишь? Вот-вот. Ну, придется ещё пять лет служить, так оно не страшно. И впрямь, что я стану на пенсии делать? Рыбалку я терпеть не могу, а книжки можно и на выходных почитать.

Вместо ответа я взял свой рапорт и разорвал его на две части. Поискал глазами – куда бы бросить, но не нашёл, а генерал, забрав обрывки рапорта, собственноручно отправил их «майору Корзинкину».

– Значит, господин подполковник. Пока ты подполковник, – подчеркнул шеф. – Пока ты ещё в строю, есть очень секретная командировка.

Я слегка насторожился. У нас любая командировка секретная, по определению, а тут…

Спрашивать ничего не стал. Начальник сам всё скажет.

– В общем, тебе пока работы всё равно нет, потому съездишь в одно НИИ. Оно не по нашему ведомству проходит, а у военных, но присутствие «конторы» необходимо. У них там какой-то эксперимент проходит. Съездишь, посмотришь, акты подпишешь. Пока туда-сюда ездишь, представление уже подпишут, в приказ пойдешь.

– А что за эксперимент? – поинтересовался я на всякий случай, хотя мне было всё равно.

– Что-то такое с временем связано, – пожал плечами генерал. – Я особо-то не вникал, чистая формальность. Просто этот НИИ собираются нам на баланс передать. Нам эта головная боль ни к чему, но кто меня спрашивать станет? В общем, посмотришь, мне расскажешь. Ну, а потом поляну готовь…

Я проснулся в какой-то комнате. Нет, скорее комнатушке. Кровать (или на чём это я?), прижатая к тёплой стене печки, занимала добрую треть помещения, в ногах стоял стул, на спинку которого была наброшена гимнастерка и странные штаны защитного цвета. В клетушке имелся ещё один предмет мебели – что-то вроде самодельного стола, заваленного газетами и бумагами.

Глава 1
Попадание

Выпростав из-под ватного одеяла левую руку, я уже собрался вставать, но, уставившись на свою конечность, упал обратно. В тусклом свете, проникавшем сквозь замызганное стекло небольшого окошка, ладонь отчего-то показалась и уже, и длиннее, а кожа выглядела нежнее. И отчего-то ныло предплечье. Интересно, с чего это?

Чтобы разобраться, что за дела, пришлось снимать с себя рубашку. Кстати, очень походившую на нательную, которую я последний раз носил лет этак… тридцать назад, будучи солдатом срочной службы.

А вот увиденное не порадовало: вдоль предплечья тянулся длинный шрам, ещё свежий, не успевший зарубцеваться. И, похоже, никто не озаботился в своё время зашить – просто стянули края, а потом чем-то обмотали.

Итак, суммируем: незнакомое место, незнакомое тело, однако это тело подчиняется моим приказам. Что ж, уже неплохо. Встав-таки с постели, покрутил головой по сторонам, пытаясь отыскать зеркало, но не нашёл. Что ж, придётся так.

Глянув в темноватое стекло, увидел за окном грязный сугроб, а уже потом собственное отражение – не зрелый мужчина пятидесяти лет, а совсем ещё молодой парень. Навскидку – лет двадцать пять-тридцать.

Я снова упал на постель, пытаясь собрать в кучу разбегавшиеся по углам мысли. Итак, погнали. Значит, вчера, ровно в семнадцать ноль-ноль я приехал в один из многочисленных подмосковных городков, где находился тот самый НИИ. Водитель подвёз меня к КПП, я вышел, предъявил пропуск, прошёл через длинную галерею, соединявшую КПП и корпус. Пока шёл, меня не покидало ощущение, что за мной наблюдают – и через телекамеры, и через оптику прицелов. Ну, так оно и должно быть. Миновал проходную (пропуск пришлось снова предъявлять). Около турникета меня перехватил один из сотрудников и повёл в сторону лифта. Вот лифт был интересный – он ехал не вверх, а вниз. Сколько этажей проехали, я не помню, да и задачи такой не было – считать этажи, но, по ощущениям, углубились мы метров на восемьдесят. Потом меня проводили в какую-то комнату, где уже сидело человек пять, неуловимо похожих друг на друга, да и на меня тоже людей. Видимо, такие же «наблюдатели», носившие на плечах незримые погоны и относящиеся к разным ведомствам. Их (и людей, и ведомств) у нас хватает. Ну, а потом к нам вышел мужчина, лет сорока, в дорогом костюме, и совершенно обыденным тоном заявил, что в семнадцать двадцать четыре нам откроют окошечко, через которое мы сможем наблюдать возвращение «хрононавта», отправленного сегодня, в шестнадцать двадцать пять в будущее, на час вперёд. Все вопросы можно будет задать потом, после возвращения. Добавил, что время работает только в одну сторону, значит, и путешествие возможно только вперёд. Через две-три минуты стена раздалась в стороны и мы увидели, что за толстым стеклом (оно слегка бликовало) стоит что-то похожее на душевую кабину… или на огромный стакан, облепленный датчиками. Все принялись напрягать глаза, чтобы узреть возвращение, но вместо этого увидели искры и зеленую волну, ударившую из кабины по нам, наблюдателям. Что было дальше, я уже не помнил. После этого очнулся здесь, в комнатушке с кроватью и столом. Примем на веру, что меня куда-то перенесло. В пространстве – сто процентов, а во времени… Хм. Когда я подъезжал к НИИ, был август, а здесь, судя по снегу, март-апрель.

– Оцухался?

В комнату заглянула женщина. Не сказать, чтобы старая, но из-под сбившегося набок платка выглядывали седые волосы, а лицо было покрыто морщинами. Но меня отчего-то удивило другое – её выговор.

– Угу, – угрюмо отозвался я.

– Оцухался это хорошо! – обрадовалась женщина, снова выговорив «ц» вместо «ч». – Тебя как со службы привели да сказали – на, мол, тётка Степанида сваво квартиранта, сомлел он, я уж и подумать-то не знаю цё! Думаю – вон, мол, матка-то твоя покойница, царствие ей небесное, цто мне на том свете-то скажет? Приехал Вовка с войны, навроде жив-здоров, ну с рукой пораненной, да с рукой-то ладно, заживёт, как на собаке, иные и без рук приедут, а то и без хозяйства мужского, так и то ницаго, а ты, дура старая, не сберегла парня…

Женщина – ну, которая тетка Степанида, была не просто словоохотлива, она была болтлива, как пьяная сорока. Я старался пропускать мимо ушей лишнее, но из потока слов умудрялся извлечь нужную информацию. Итак, меня зовут Вовкой, я с полгода как пришёл с войны, родители умерли. А ведь и впрямь меня перенесло во времени. Любопытно, с какой войны я вернулся? Так с какой, чего тут гадать. С Великой Отечественной. Стало быть, меня занесло в эпоху, предстоящую (или отстоящую, как правильно?) за двадцать пять лет до моего рождения. Ещё бы узнать, чем я тут занимаюсь. Может, тружусь на каком-нибудь заводе токарем? Тогда неплохо бы выяснить, с какой стороны к станку подходить.

Украдкой я снова посмотрел на свои руки. Нет, не похоже, что они принадлежат рабочему человеку. Уж слишком чистая кожа, нет «траурной» каймы под ногтями, а на правой руке, на указательном пальце – небольшое фиолетовое пятнышко. Чернила? Такие пятна у меня были в первом классе, когда нас ещё заставляли писать чернильными ручками.

– Ты цё, опять рану-то расцёсывал? – не унималась старуха. – Тебе цё доктор-то сказал – не цесать и не моцить!

– Да не расчесывал я! – возмутился я.

Причем возмутился как-то по-ребячески, хотя бы следовало промолчать. Моё возмущение вызвало новый поток слов, из которых я понял, что я бестолоць и ницего путного из меня не выйдет, хотя и уцился в семинарии!

Это что же такое, ко всему прочему я ещё и в семинарии учился?! Вот те раз! Да я ни одной молитвы, кроме «Отче наш», не упомню.

– Да ладно, тётя Стеша, не ругайся, – виновато произнес я, а женщина, сразу же замолчав, слегка недоуменно уставилась на меня. Не иначе, я в чем-то допустил прокол. И точно.

– Цё-от, тётя Стеша? Ты ж меня все время бабкой звал?

– Дурак потому что, – улыбнулся я. – Какая ты ещё бабка? Ну, если хочешь, могу и бабкой называть.

Тётка хмыкнула, но ничего не сказав, вышла из комнаты. Мне же вдруг захотелось сделать кое-какие утренние дела. Порадовался, что пока лежал «сомлевши», не сходил под себя.

Тапочек рядом не обнаружил, зато были опорки от валенок. Решив, что в нижнем белье (а кальсоны не на пуговках, а на тесёмке!) выходить не комильфо, надел штаны, оказавшиеся видавшими виды галифе.

Будь я городским жителем «до мозга костей», пришлось бы трудновато. Но, к счастью, первые семнадцать лет своей единственной и неповторимой жизни я прожил в деревне, потому сумел сориентироваться в доме довольно быстро. Все «удобства», расположенные на повети, отыскал легко. Вот только рука, автоматически поднимавшаяся к выключателям, отыскивала лишь гладкую стенку. М-да, электричества покамест нет. Плохо впотьмах, но не смертельно.

Вернувшись в дом, пошел умываться. Уже ожидал, что обнаружу на кухне какой-нибудь медный рукомойник на цепочке, но нет – вполне обычный умывальник, вроде тех, что до сих пор используют дачники. А вот ведро переполнено, надо бы вынести.

Выйдя из дома на улицу, глотнул весенней прохлады, а потом без труда отыскал помойку – за домом, между грядками, угадывавшимися под таявшим снегом.

Немного постоял на крылечке, прикидывая – куда меня занесло? Деревянные одноэтажные дома и справа, и слева. Пахло дымом, где-то мычала корова, лаяли собаки. А напротив, на той стороне дороги (улицы?) высился двухэтажный краснокирпичный дом. Как я помнил, такие строили в конце позапрошлого – начале прошлого веков. И был этот дом без выщербленных кирпичей, без сколов и изъянов. Так что, скорее всего, какой-то город. Впрочем, это может быть и окраина Москвы или какого другого крупного города. Стоп! А говорок тётушки Степаниды, в котором «ч» заменяется на «ц», не подсказка? Не скажу, что я очень силен в диалектах, но первое образование получал на истфаке. Так, «оканье» характерно для жителей Вологодского края, Поволжья, «акают» в Центральной части, а в южных областях, вроде Курской и Орловской, «хэкают». Коли мне память не изменяет, «цокают» жители Новгородской области. Стало быть, меня сюда занесло. Ладно, будем иметь в виду.

Замёрзнув, вернулся в тепло, а тётя Стеша уже возилась у устья печи. Она опять искоса глянула на меня и опять хмыкнула. Неужели опять какой-то прокол?

За рукомойником была небольшая полочка, где стояло зеркальце. Не удержавшись, взял его в руку и принялся рассматривать свою физиономию. А вообще, ничего так. Молодой. Ну, а как описать собственную новенькую харюшку, я и не знаю. Глаза не косят, нос не скошен, так и ладно. А вот щетину надо убрать. Небольшая, но всё равно непорядок!

Ох, ты же боже мой! А бритва-то опасная! Да ни одна зараза, описывавшая «попаданчество» в иные миры, не писала, что там приходится пользоваться опасной бритвой! И никто не держит на полочке крем для бритья. Значит, придется вспомнить далёкие времена, взбивать пену для бритья (мог бы догадаться, что тёплой водой оно удобнее!), а потом… Ну, всего-то пара порезов, так ничего страшного.

– Иди, харю-то газеткой залепи, – мрачно посоветовала тётка, продолжавшая наблюдать за мной.

Газеткой? Я не сразу и понял, а потом вспомнил, что мой отец залеплял порезы от бритвы кусочками газетной бумаги. У него даже были заготовлены беленькие полоски, отстриженные от полей.

– Ага, спасибо, – поблагодарил я, отправившись в свою комнатку.

Заклеив кровоточащие ранки, посмотрел на стол. А ведь этот самый Вовка, который теперь я, был порядочным свинтусом. На столе творится чёрт-те что! Скомканные листы бумаги, рваные газеты. Не удержавшись, начал наводить порядок. Если честно, всю макулатуру я бы отдал тётке Степаниде на растопку печи, но тут пока не рискнул. Как знать, понадобится мне это или нет. Особенно газеты. Елки-палки, а я баран! Газеты! Это же находка для шпиона и «попаданца»!

Ну, конечно же, первой попалась на глаза главная газета, именовавшаяся «Правдой», но с подзаголовком, вынесенным в скобки: «социал-демократ». Опаньки! Бросилось в глаза, что фраза «цена тридцать копеек» прописана как-то странно. Вместо буквы «е» стоит знак, напоминавший мягкий, только палочка перечёркнута. Так это же буква «ять», упраздненная в семнадцатом году. Или позже? Соцiал… И слово «копѣекъ» с твердым знаком.

Номер датировался 16 марта 1918 года, но имел две даты – 16(3). Ну, с этим понятно. На «новый стиль» перешли только в январе, не все привыкли. В глаза бросился заголовок «О денаціонализаціи банковъ». Это что же такое? Неужто я попал в альтернативную реальность, в которой большевики отказались от основных декретов? Ан, нет. Оказывается, речь шла о слухах, которые газета поспешила развеять, сообщая, что все банки – как коммерческие, так и государственные, остаются в руках советского правительства. В этом же номере было напечатано объявление о том, что в связи с переездом редакции газеты «Правда» в Москву просьба «товарищам корреспондентам направлять статьи и прочее по адресу: Москва, Скобелевская площадь, гостиница „Дрезден“, комната номер 254». Где это такая? Ну, если Скобелевская, то на ней должен был находиться памятник «Белому генералу». А он, сколь помнится, был когда-то на Тверской. Может, Тверскую когда-то и называли Скобелевской? Жаль, в «москвоведении» я не силен.

Скромно для главной газеты. Впрочем, издержки переезда.

А вот в следующем номере от 18 марта (по н. с.) была более интересная информация. «Правда» сообщала, что 16 марта с. г. на IV Чрезвычайном съезде Советов советская сторона окончательно ратифицировала договор с немецкой стороной, который был принят делегатами съезда при поимённом голосовании большинством в 704 голоса (против – 284, при 115 воздержавшихся). Ещё там было сказано, что в знак протеста против подписания мирного договора все левые эсеры, включая Штейнберга, Шрейдера, Карелина, Колегаева и Прошьяна, в знак протеста вышли из состава Совнаркома.

Отложив в сторону центральную прессу, подтянул к себе другую газету, форматом поменьше. Ага, это уже местная. «Известия Череповецкого уездного Совета крестьянских, рабочих и красноармейских депутатов», датированная 15 (2) марта 1918 года. Опять-таки написано, что это «Извѣстія Череповецкаго Совѣта». Наличествуют твердые знаки, яти.

Череповец. Стало быть, я в Вологодской области. Но почему же «цоканье»? Хотя, возможно, что тётка приехала из Новгорода, а здесь не отучилась от своего диалекта. Хотя…

Стоп-стоп-стоп. Вот тут написано, что Череповец является уездным городом Новгородской губернии. Вон оно как, а я и не знал. Области у нас формировались в году так девятьсот тридцать восьмом или тридцать седьмом. Ну, как-то так. Значит, Череповец именно в те годы и «пристегнули» к Вологде. Что ж, теперь буду знать.

Местная пресса сообщала, что «Исполнительный комитет Череповецкого уисполкома, обменявшись мнениями, по вопросу войны и мира, принимая во внимание положение и настроение масс Череповецкого уезда о немедленном заключении мира с Германией, дает наказ своим депутатам о том, чтобы мир был немедленно подписан». Эх, надо было вначале местную прессу посмотреть, в хронологическом, так сказать, порядке. Ну, теперь уже без разницы. Брестский мир принят, а скоро в стране развернётся гражданская война? Или она уже идет? Ну, вот и посмотрим.

Похоже, я увлекся чтением газет и не услышал нарочито громкого покашливания тётушки.

– Володь, а ты на службу-то идешь?

Что это она вдруг вместо Вовки?

– Да надо бы, – вздохнул я. А потом, неожиданно брякнул: – Ещё бы понять, что у меня за служба такая!

– Так цё непонятного-то? – усмехнулась тетка. – Сидишь себе да бумагу переводишь. Вон, бумаги на пятак изведёшь, а пропечатают на семишник. Хорошо, что в твоей газете бумагу бесплатно дают, а то бы по миру пошел!

Ай да тётка, ай да молодец! Теперь я знаю, что я журналист. И, вполне возможно, что работаю именно в газете со столь длинным названием. Вот, чего бы им название не сократить?

Одна газета «Известия» у нас уже есть, так чего бы не обозвать «Известия Череповца» или какой-нибудь «Череповецкий листок»?

– Парни, цто тебя принесли, сказали, цто нацальница велела на службу прийти, как оклемаешься, – заявила тётушка.

Хорошая новость, обрадовался я. Можно посидеть дома денёк-другой, а то и недельку. Поговорить с тётушкой, потом потихонечку выйти в люди, народ порасспрашивать. Глядишь, буду владеть информацией о текущем моменте, чтобы не выглядеть полным дураком. Но вслух сказал:

– Вот прямо сейчас и пойду. Чаю бы только попить.

И чего я так сказал? Да просто, если возникает проблема, лучше решать её сразу. От того, что отсиживаюсь, лучше не станет. К тому ж, если, как говорили, «сомлел» я вчера, то сегодня народ с пониманием отнесется к моим провалам в памяти. А если я заявлюсь через неделю, то это хуже. Получить репутацию «ушибленного» на голову мне вовсе не хотелось. А так можно списать на какую-нибудь фронтовую контузию, о которой я и думать забыл. Выглядит вполне правдоподобно.

– Так цего только цаю? – обиделась тетка. – У меня уже и яишня готова. Вот с хлебом у нас худо, да сам знаешь.

Моя комната была маленькой, а большая совмещена с кухней. Там же, судя по обеденному столу, накрытому клеенкой, была и столовая.

Отойдя к рукомойнику, я смочил ладони водой (типа помыл руки перед едой!) и сел за стол.

– Мяу! – раздалось из-под стола, и ко мне на колени запрыгнула упитанная черно-белая кошечка.

Ну, к кошкам я всегда неравнодушен, как же такую красавицу не погладить?

Я наглаживал кошечку, она благодарно урчала, устраиваясь поудобнее.

– А ну-ка перекрестись!

Глядя, как тётушка смотрит на меня (а в её руках грозное оружие – горячая сковородка с яичницей!), я торопливо перекрестился. Чего это она?