Kitobni o'qish: «Награды они не просили»

В атаки шли, сражались, победили,

Пугая смерть отвагою своей!

Вам памятник стоит не на могиле,

Вам памятник – в сердцах живых людей.

Автор:

Шацило Евгений Анатольевич.

Севастополевед. Долгое время изучает вторую Героическую оборону Севастополя. Автор ряда статей и научных публикаций по истории Севастополя. Победитель городского литературного конкурса «Войны священные страницы».

Вместо предисловия

Подвиги тех, кто защищал наш город во время Великой Отечественной войны, не должны стираться из памяти людей. Это и подвигло на написание этой книги.

Выражаю благодарность за помощь в создании книги:

Малаховой Юлии – правнучке капитана второго ранга Рыбалко.

Беликовой Илоне Габровне – старшему научному сотруднику музея Герои-ческой обороны и освобождения Севастополя.

Особая благодарность

Сухановой Анастасии – научному сотруднику музея Героической обороны и освобождения Севастополя.

Отдельная благодарность всем сотрудницам Севастопольской Морской библиотеки имени М.П. Лазарева.

Четыре часа дежурства

Большая и маленькая стрелки сошлись на двенадцати. Полночь. Оперативный дежурный¹ флота капитан второго ранга² Николай Рыбалко поднялся из-за стола, неторопливо прошелся по комнате, чтобы размять ноги, и подошел к стене, на которой висел отрывной календарь: 21 июня 1941 года. Оторвав листок календаря, Николай смял его и выкинул в корзину для бумаг со словами: «Шалишь, брат, уже двадцать второе, воскресенье». Оперативный дежурный неторопливо подошел к окну: погода начинала портиться, небо затягивали тучи.

Город был ярко освещен. На Приморском бульваре и бульваре Военморов постепенно стихала музыка, моряков в городе практически не осталось: кто вернулся на корабль из увольнения, кто давно спал дома, а кто находился на боевом дежурстве. На боевом посту находился и Николай. До конца дежурства оставалось девять часов. Через девять часов он сдаст оперативное дежурство по штабу флота и отправится домой. Естественно, пару часов нужно поспать, отдохнуть, а потом… Слово «потом» предполагало большой выбор. Можно прогуляться по Приморскому бульвару, благо бульвар располагался в нескольких минутах ходьбы от дома: Николай жил возле Артиллерийской бухты. Можно сходить на пляж, можно выбраться за город или погулять на окраине города – на Малаховом кургане, если, конечно, распогодится. А если нет, то придется сидеть дома. Единственное, в чем Николай не сомневался, так это в том, что этот воскресный день, 22 июня, он проведет с семьей. Семья Николая Рыбалко состояла из трех человек: он сам, жена Надежда, работавшая в штабе Черноморского флота телефонисткой, и его приемная дочь Тамарочка. Хотя дочери было уже семнадцать лет, он все равно называл ее Тамарочкой. Николай обожал свою жену и души не чаял в дочери. Его семья была для него чем-то вроде пристани для корабля после трудного боевого похода, местом, где он отдыхал душой. Поэтому лучшим отдыхом, по мнению Николая, был отдых с семьей, а где провести день, ему было безразлично. Герой нашего рассказа Николай Рыбалко был на хорошем счету у командования, чему способствовали его качества: требовательность к подчиненным, умение находить выход из любой ситуации и недюжинный ум. Он никогда не спорил с начальством, все свои умозаключения всегда держал при себе, никогда не высказывая их вслух. Одна неосторожно брошенная фраза могла стоить карьеры, свободы, а нередко и жизни. Карьеристом Николай не был, а вот за семью боялся. Он прекрасно знал, что будет с его семьей, попади он под суд. Попасть под суд в то время было совсем несложно. Начальником он был требовательным, порой жестким, подчиненным спуску не давал, но в меру. По мелочам не придирался, но за ошибки и невыполнение своих приказов карал беспощадно. От подчиненных он требовал точного и четкого выполнения своих приказов и распоряжений. Жизненный опыт показывал, что безнаказанность ведет к более тяжким проступкам. А люди устроены так, что дай им слабину – сядут на голову и ножки свесят. Дал людям слабину – получи по полной за их проступки как непосредственный руководитель. Те, кто давал своим подчиненным расслабиться, ходили в капитанах третьего ранга,³ и то в лучшем случае. Умение находить выход из любой ситуации и его сообразительность сыграли с Николаем злую шутку: его стали чаще, чем других, назначать оперативным дежурным по флоту. Оказываясь в щекотливой ситуации, когда разные инструкции требовали разных приказов и действий, он находил оптимальный вариант решения таких проблем. И поэтому начальство пришло к неутешительному для Николая выводу: когда Рыбалко на дежурстве, можно спать спокойно. Поэтому командующий флотом, зная, что сегодня на оперативное дежурство по флоту заступил капитан второго ранга Рыбалко, со спокойной совестью уехал на дачу и на телефонные звонки не отвечал. Но вот парадокс – на флоте Рыбалко и его подчиненные, как ни странно, считались бездельниками: в мирное время на флоте счиают бездельниками медиков и химиков. А капитан второго ранга Рыбалко был химиком, флагманским химиком, то есть главным химиком всего флота. Эту должность он занимал с лета 1938 года. Из комнаты отдыха, отделенной от командного пункта лишь тонкой перегородкой, слышалось легкое посапывание – это отдыхал его помощник, который будет спать до двух часов ночи. Потом отдыхать до шести утра будет уже он – оперативный дежурный флота, а его помощник будет находиться здесь, на командном пункте. Рыбалко снова бросил взгляд на часы: 00-10. Он улыбнулся: сейчас по всему Черноморскому флоту шла так называемая цепная реакция – доклад наверх о состоянии дел. Дежурный по кораблю принимал доклады от дежурных по боевым частям⁴ корабля и докладывал о состоянии дел на корабле дежурному по эскадре.⁵ У авиаторов дежурный по полку принимал доклады от дежурных по эскадрильям и докладывал в штаб авиации. Так как авиация морская, то она тоже замыкалась на флот. Концом этой цепной реакции был он – оперативный дежурный флота. То есть, в итоге все доклады сойдутся к нему, и к половине первого он будет знать, что где случилось, кто не вернулся из увольнения и о прочих происшествиях. Николай приготовил карандаш и бумагу: на листе бумаги он будет отмечать на скорую руку, во сколько и откуда ему поступил доклад, а потом все это аккуратно и уже не торопясь перепишет в оперативный журнал.⁶

Не прошло и пяти минут, как тишину командного пункта нарушил телефонный звонок – звонили из охраны водного района⁷ с докладом об обстановке в подразделении. Не успел Николай опустить трубку на рычаг, как тут же последовал звонок дежурного по эскадре. Потом звонки посыпались, как из рога изобилия: звонили авиаторы, артиллеристы, тыловики. Содержание телефонных разговоров было примерно одинаковым: капитану второго ранга Рыбалко докладывали, что все, кто отпущен в увольнение, благополучно вернулись, опоздавших нет. Он в ответ напоминал, что на флоте действует готовность номер два,⁸ и требовал соблюдать светомаскировку. Что касается опоздавших из увольнения, то об этом можно было не беспокоиться: те, кто были отпущены на берег, прекрасно знали, чем может обернуться опоздание из увольнения хотя бы на пять минут при боевой готовности номер два. Напоминание о светомаскировке было явно лишним, светомаскировка на кораблях соблюдалась, но по своему опыту Николай знал: разгильдяйства у нас хватает с избытком. Но уж если вдруг кто-то что-то забудет выключить – с Рыбалко спрос маленький, он свою работу выполнил: напомнил, предупредил, проинструктировал, причем это предупреждение зафиксировано все в том же оперативном журнале.

Дежурство медленно приближалось к концу, часы показывали без четверти час. Глядя на часы, Рыбалко подумал, что еще восемь часов – и он вместе с тем, кто будет принимать у него оперативное дежурство, будут стоять перед начальником штаба флота:

– Товарищ контр-адмирал,⁹ капитан третьего ранга Ильичев оперативное дежурство по штабу флота принял!

– Товарищ контр-адмирал, капитан второго ранга Рыбалко оперативное дежурство по штабу флота сдал!

После чего Николай отправится домой.

Однако этому не суждено было сбыться.

Неожиданно, как предвестие чего-то нехорошего, на командном пункте возникла фигура контр-адмирала Ивана Дмитриевича Елисеева, начальника штаба флота, которого Николай вспоминал несколько минут назад. И хотя Рыбалко и Елисеев относились друг к другу с уважением, так как были людьми со схожими характерами, появление Елисеева не на шутку встревожило Николая: не будет же контр-адмирал, начальник штаба флота, приезжать в час ночи на службу ради собственного удовольствия.

– Оперативный дежурный флота капитан второго ранга Рыбалко, – как и положено в таких случаях, представился Николай, но Елисеев только махнул рукой, мол, сиди, не надо этих церемоний.

– Что-то случилось, Иван Дмитриевич?

– Да нет, Николай Титович, ничего не случилось, просто чего-то не спится, бессонница замучила, вот я и решил к тебе заглянуть, может, чайком угостишь.

– Конечно, угощу, пять минут обождете, пока вода закипит?

«Ага, «просто не спится, бессонница!» Что-то тут не так». Рыбалко видел, что начальник штаба лукавит, что не просто так он приехал, что что-то намечается, только ему, капитану второго ранга, про то знать не положено. Чай – это так, для отвода глаз, чай – это потянуть время, это значит, что Елисееву необходимо находиться на командном пункте штаба флота. Но зачем? Что еще придумали наверху? Проверку боеготовности флота? Еще одни учения? Черт его знает, что на уме у московского начальства. А Елисеев, похоже, знает или, по крайней мере, догадывается. Хотя вот сейчас они выпьют чаю, да за разговорами, может, что и прояснится. Иногда хватает одного слова или жеста, чтобы получить информацию. Но и Елисеев тоже не так прост, как может показаться на первый взгляд. На вид простоватый мужик, а внутри кремень. Год войны в Испании, два ордена: Красной Звезды и Боевого Красного Знамени. Да и штаб он держал в ежовых рукавицах. А без этого никак: руководить людьми и быть мягким нельзя.

Вода закипела. Рыбалко уже было собрался заваривать чай, как его намерения прервал телефонный звонок. Николай машинально посмотрел на часы: 1 час 3 минуты.

«Ну и кого еще там бессонница мучает?» – Оперативный дежурный флота капитан второго ранга Рыбалко, – четко отрапортовал он в трубку.

– Нарком флота¹⁰ Кузнецов, – представился звонивший. – У вас там находится контр-адмирал Елисеев, дайте ему трубку.

Рыбалко был крайне удивлен. Сам нарком звонит в такое время?! Что же все-таки случилось?

– Это вас, – Рыбалко протянул трубку Елисееву. – Нарком флота Кузнецов.

Елисеев молниеносно схватил трубку.

Теперь для Николая ситуация начинала более или менее проясняться, все становилось на свои места: и ночное прибытие начальника штаба, и звонок наркома. Ведь Кузнецов не спрашивал, здесь ли Елисеев, нарком знал, что начальник штаба находится на командном пункте. Из этого Рыбалко сделал вывод, что затевается что-то грандиозное, наверняка опять какие-нибудь учения и, может быть, даже с привлечением авиации. «Знать бы, что. Ладно, поживем – увидим».

Размышляя так, Рыбалко внимательно наблюдал за начальником штаба. А Елисеев вдруг слегка побледнел, нахмурившись, произнес: «Слушаюсь, товарищ народный комиссар, будет исполнено», – после чего медленно, словно раздумывая, не ослышался ли он, опустил трубку на рычаг телефонного аппарата. Контр-адмирал находился здесь, но мысли его были где-то далеко, об этом говорили слегка прикушенная губа и отсутствующий взгляд. Рыбалко так и подмывало спросить, что за приказание отдал нарком, но он сдержался.

– Николай Титыч, у тебя водички попить не найдется?

Рыбалко молча налил из стоявшего на столе графина воды в стакан и протянул его начальнику штаба.

Елисеев залпом осушил стакан, перевел дух и посмотрел на оперативного дежурного.

– Вот, что Николай Титович. Надо немедленно отправить машину за командующим на дачу, всем службам флота объявить Большой сбор:¹¹ введена готовность номер раз.¹²

Слова контр-адмирала ударили обухом. Рыбалко начале показалось, что он ослышался. Готовность номер один – это же готовность к войне. Черт, только этого не хватало!

Николаю хотелось, чтобы это было ошибкой, сном или проверкой боеготовности – всем, чем угодно, но только не реальностью, в которой присутствует война.

Рыбалко прошел в комнату отдыха и бесцеремонно стал тормошить своего помощника со словами: «Аркадий Семенович, вставай, нам третий нужен!»

Капитан-лейтенант¹³ Левенталь резко сел на кушетке, на которой только что спал, и полусонным голосом произнес:

– Товарищ капитан второго ранга, вы же знаете, что я не пью, тем более, ночью и на дежурстве.

– А я тебе и не наливаю, да тут и не до выпивки. Давай бегом на командный пункт! – с этими словами Рыбалко вышел из комнаты отдыха. Через минуту за ним последовал его помощник.

Когда Левенталь вышел из комнаты отдыха, у него по спине поползли мелкие противные мурашки: Рыбалко доставал из сейфа большой пухлый белый конверт с красной полосой поперек. Левенталь знал, что этот конверт можно вскрывать лишь в случае начала войны. Это настолько поразило капитан-лейтенанта, что он даже не обратил внимания на находившегося на командном пункте начальника штаба флота.

– Это… как его…

– Аркадий Семенович, по флоту введена боеготовность раз, приказ вскрыть конверт в присутствии двух свидетелей. – Рыбалко указал ему рукой на стул: – Садись, бери оперативный журнал и тщательно в него заноси все, что будет происходить на командном пункте! Каждый звонок, каждый доклад, каждый приказ, каждое слово, каждый вздох, каждый чих, – в общем, все до мелочей должно быть зафиксированно в журнале! Ясно?

– Так точно, ясно, товарищ капитан второго ранга, только как я чихи записывать буду?

– Придумаешь как. Ты, главное, помни: сейчас в твоих руках наша с тобой судьба. Начнется проверка – начнут с оперативного журнала. И тогда твои записи станут либо удавкой на наших шеях, либо нашим спасательным кругом.

– Николай Титович, не переживайте, прорвемся.

– Молодец, Аркадий Семенович, – Николай похлопал своего помощника по плечу. – А начни вот с чего: «В 1 час 12 минут оперативный дежурный флота капитан второго ранга Рыбалко в присутствии двух свидетелей: контр-адмирала Елисеева…»

При этих словах Левенталь вскочил и со словами «Здравия желаю, товарищ контр-адмирал!» отдал честь Елисееву, на что тот в ответ махнул рукой, дескать, сиди уже, тоже мне военный.

– Пиши, время жмет, – Рыбалко ткнул пальцем в оперативный журнал, – «…и помощника оперативного дежурного флота капитан-лейтенанта Левенталя по приказу наркома флота Кузнецова вскрыл конверт», ну, что это за конверт, ты и так знаешь. Ты давай, занеси все подробно, а я изучу бумаги в этом конверте.

Елисеев молча наблюдал за происходящим, сидя на стуле в углу комнаты. Он прекрасно понимал, что Рыбалко сейчас приходится нелегко: не дай бог оступиться и сделать что-то не так – могут и расстрелять.

Прочитав инструкцию внутри конверта и непечатно выругавшись сквозь зубы, Рыбалко взялся за телефон. В трубке долго шли длинные гудки. Николай нервно барабанил пальцами по столу. Наконец трубка отозвалась:

– Дежурный по штабу ПВО¹⁴ капитан Сорокин.

– Сорокин, ты там уснул, что ли?

– Вы бы хоть представились для порядку, – недовольно буркнул Сорокин.

– Оперативный дежурный флота капитан второго ранга Рыбалко! Устраивает? – резко бросил Николай. – Срочно оповестите полковника Жилина, сигнал «Юкон».¹⁵

– А это что еще за зверь такой? – все тем же недовольным тоном поинтересовался капитан.

И тут Рыбалко не удержался от соблазна вставить «шпильку» дежурному по штабу ПВО.

– Вам это по рангу знать не положено, товарищ капитан. Значение сигнала знают Жилин и Перов.¹⁶ Исполняйте! – и повесил трубку.

Последовали звонки в штабы артиллерии и авиации.

Наблюдая, как оперативный дежурный флота обзванивает дежурные службы, Елисеев даже начал подремывать, голос Николая Рыбалко действовал убаюкивающе: монотонный и ровный.

Вдруг Рыбалко саданул кулаком по столу и витиевато ругнулся в телефон:

– Ты что, оглох? Я же тебе русским языком говорю, пять капель нашатыря на стакан воды и дать ему выпить! Да не помрет он, не волнуйся! Все, действуй!

Окончательно проснувшись от громкого голоса, начальник штаба поинтересовался:

– Что-то случилось, Николай Титыч?

– Да как сказать… наш доблестный Русаков¹⁷ опять в глубоком погружении, – Рыбалко щелкнул себя пальцем по горлу. – Даже в очень глубоком. Ему б не авиацией командовать, а водолазами. Но, думаю, скоро должен протрезветь, если все правильно там сделают.

– Это ты про нашатырный спирт? – поинтересовался Елисеев.

– Ну да, он алкоголь из крови здорово выгоняет, проверено.

– Будем надеяться, будем надеяться, – с этими словами начальник штаба поднялся и направился к выходу.

– Товарищ капитан второго ранга, а про нашатырный спирт тоже в оперативном журнале писать? – с ехидцей поинтересовался Левенталь. – Сами сказали – заносить все подробно.

– Пока запиши, что командующего авиацией не удалось найти, а там посмотрим, – ответил Рыбалко и обратился к Елисееву: – Иван Дмитриевич, не торопитесь объявлять Большой сбор, тут вот какая ситуация складывается…

Елисеев остановился и молча посмотрел на Рыбалко, но перебивать его не стал: он знал, что этот человек не будет просто так «мутить воду» и осторожничать, ум Рыбалко ему уже довелось неоднократно оценить.

– Мы с вами оказались в немного незавидном положении. С одной стороны, да, Большой сбор объявлять надо, но вот с другой… С другой стороны, нас с вами могут крепко взять за одно место за паникерство. Вот придет какой-нибудь Кошелев,¹⁸ ну, или кто-то наподобие него, да поинтересуется, а не поддались ли мы на провокацию? Не сеем ли мы панику среди населения своими поспешными действиями? Приказ наркома обороны не подаваться на провокации¹⁹ еще никто не отменял. Сами же читали дополнение к этому приказу…

– Да-да, – задумчиво произнес Елисеев, – я помню, что «Если кто поддастся на провокацию, тому расстрел».

– И введение боеготовности раз это дополнение к приказу не отменяет, – тут же подхватил Рыбалко. – Не мне вам объяснять, кто такие особисты и с чем их едят: на приказы наркома Кузнецова они ложили всем особым отделом.²⁰

Начальник штаба задумался: в словах оперативного дежурного был здравый смысл. Припишут паникерство, да, согласно приказу, на месте и расстреляют. А когда поймут, что ошиблись, поздно будет. Вот только двум расстрелянным красным командирам²¹ от того, что военная прокуратура или особый отдел признает свою ошибку, легче уже не станет. А Большой сбор объявлять надо – приказ наркома. М-да, ситуация!

– Ну, давай, говори, что ты там надумал, вижу ведь, знаешь, что делать.

– Знаю, товарищ контр-адмирал, знаю. Мы объявим Большой сбор, но скрытно, через посыльных. То есть, и сбор объявили, и население не потревожили, и нет никакой паники в городе.

– Тебе б, Николай Титыч, не химиком быть, а дипломатом, Потемкин номер два.

– А при чем здесь Потемкин?

– Да тот половину Европы за нос водил, а ты половину особого отдела, – усмехнулся Елисеев, но тут же посерьезнел. – Обзвони всех дежурных по подразделениям, а я прикажу отправить машину за командующим на дачу. До него, видите ли, дозвониться не могут, вот и подняли с постели меня.

О том, кто поднял Елисеева с постели, Рыбалко спрашивать не стал.

– Если что, я у себя в кабинете. Сейчас все прибывать начнут. Что случится – звони. – И Елисеев покинул командный пункт.

Рыбалко и Левенталь остались вдвоем. Николай начал обзванивать дежурных по подразделениям, а его помощник скрупулезно стенографировал в оперативном журнале все указания, которые отдавал Рыбалко этим дежурным.

Обзвонив всех, кого нужно, Рыбалко задумался. Он представил себе, как сейчас по городу побегут рассыльные. Пока добегут, пока найдут нужный дом, пока добудятся, пока разбуженный командир или старшина распишется в оповестительной карточке, соберется да прибудет на корабль – пройдет, как минимум, час. Пока получат боезапас до полного комплекта, пока заправят корабль под завязку, – в общем, пока доведут его до полной готовности к выхо-ду в море, пройдет еще часа полтора-два. Да добавить полчаса на наше русское разгильдяйство – все три часа выходят. Это где-то, в лучшем случае, в половине пятого, а то и в пять перейдем на полную боевую готовность. Времени не хватает. А если Кузнецов решил проверить боеготовность флота или, что еще хуже, произойдет нападение? Вот тут из-за медлительности может произойти все, что угодно. А если, не дай бог, погибнут люди – Николай был уверен, что эту свою медлительность и осторожность он не простит себе до конца жизни.

И Рыбалко решительно снял трубку.

– Слушаю, Елисеев, – ответила трубка.

– Иван Дмитриевич, это Рыбалко, вы сами сказали, что я могу звонить, если что-то срочное. Не могли бы вы прибыть на командный пункт? Это не по телефону.

– Что-то серьезное? – поинтересовался начальник штаба.

– Более чем, Иван Дмитриевич! Иначе я не звонил бы вам, а действовал самостоятельно.

– Добро. Буду через две минуты.

Когда Елисеев выслушал все доводы Рыбалко насчет Большого сбора, то, задумавшись на мгновение, ответил:

– Семь бед – один ответ. В моем кабинете сидят Владимирский, Моргунов и Кулаков.²² Давай сделаем следующее: Владимирский займется оповещением с кораблей, Моргунов – оповещением с Константиновской батареи. За тобой контроль ситуации, – с этими словами начальник штаба вышел.

Часы показывали 1 час 41 минуту.

– Так, Аркадий Семенович, – Рыбалко присел на стул напротив своего помощника, – кажется, пока мы ничего не упустили, пока все нормально.

– Не все, товарищ капитан второго ранга, вы забыли про светомаскировку города.

Рыбалко со словами «Черт возьми, совсем забыл!» бросился к телефону, сорвал трубку и стал яростно накручивать диск аппарата. Трубка отозвалась после первого же гудка.

– Горком, дежурный.

– Оперативный дежурный флота капитан второго ранга Рыбалко, – четко представился Николай. – По флоту объявлена боевая тревога, – слово «боевая» Рыбалко выделил интонацией.

– Какие мои действия? – уточнил дежурный.

– Надо срочно по городскому ретранслятору объявить, что по флоту объявлен Большой сбор. Слышите, срочно! И второе – вызовите Борисова,²³ он знает, что делать. Сообщите мне ваши фамилию, имя и отчество, чтобы я записал в оперативный журнал, кому отдал это распоряжение. Вы тоже сделайте у себя соответствующую запись.

– Моя фамилия Городнин. Городнин Антон Максимович.

Рыбалко быстро записал данные дежурного на листке бумаги и протянул его Левенталю.

– Повторите, пожалуйста, ваше звание и фамилию, я запишу себе в журнал, кто мне звонил, – попросил дежурный.

Записав звание и фамилию оперативного дежурного флота, дежурный по горкому сказал: «Сделаем, товарищ оперативный!» – и отключился.

Через некоторое время ожил городской ретранслятор. По городской радиотрансляционной сети шло сообщение: «Внимание, внимание! Большой сбор». Рыбалко кинул взгляд на часы: 01-53. «Оперативно, – подумал Николай, – прошло всего двенадцать минут». Буквально через две минуты у Рыбалко создалось впечатление, что город взорвался. Теперь о том, что по гарнизону объявлен Большой сбор, знали даже в окрестных деревнях. Загудели сирены кораблей и судоремонтного завода, одна из береговых батарей производила выстрелы холостыми зарядами, с Константиновской батареи пускали ракеты. А еще через пять минут город разом погрузился во тьму, словно выключили общегородскую лампочку. Но полной темноты не было. Рыбалко с удивлением заметил три горящих маяка: нижний и верхний Инкерманские створные маяки²⁴ и Херсонесский маяк ярко светились в ночи. «Черт знает что, светомаскировка называется». Николай опустил черную плотную ткань, выполнявшую роль занавески, и зажег керосиновую лампу. Теперь свет лампы с улицы виден не был.

Рыбалко поднял телефонную трубку и уже было порывался звонить на Инкерманский маяк, как в помещение командного пункта быстро вошел Елисеев.

– Куда звонишь?

– На Инкерманский маяк, товарищ контр-адмирал.

– Отставить Инкерманский маяк. Инкерманскими маяками Моргунов занимается, нам отвели Херсонесский.

– Есть! Понял.

Два раза Николай пытался дозвониться до Херсонесского маяка, но оба раза трубка отвечала гнетущей тишиной. Подумав несколько секунд, он набрал другой номер.

– Командир 35-й береговой батареи капитан Лещенко, – ответила трубка.

– Оперативный флота капитан второго ранга Рыбалко. Товарищ капитан, там возле вас горит маяк, демаскирует все, что можно. Связи с ним нет, почему – не знаю. Отправьте туда группу людей, чем скорее, тем лучше, его надо срочно погасить. А что там, на маяке, доложите мне или начальнику штаба флота Елисееву.

– Есть! Сделаем, товарищ капитан второго ранга, – ответил капитан Лещенко и отключился.

– Ну, Иван Дмитриевич, все, что можно сделать, я сделал, теперь остается только ждать. Остальное сделают батарейцы, – Рыбалко обернулся к Елисееву.

– Может, за это тебя и ценят, Николай Титович, – за умение не теряться, а быстро находить решение? – одобрительно посмотрел на оперативного дежурного Елисеев.

– Не знаю, товарищ контр-адмирал, не знаю… Может быть… – Николай отвечал слегка рассеянно: его мысли были заняты Херсонесским маяком. – Вы к себе?

– Да нет, с тобой посижу, ты ж меня чаем грозился напоить, да и перекусить не мешало бы. Неизвестно, когда еще нам с тобой удастся поесть, – ответил Елисеев и добавил со смешком: – Между прочим, с нашатырным спиртом твой фокус получился, молодец.

– Какой фокус? – Николай не сразу понял, о чем идет речь.

– Ну, пять капель на стакан воды. Наш доблестный авиатор уже у меня в кабинете сидит. Бледный, правда, но практически трезвый. Наливай, – Елисеев кивнул головой в сторону кипящей воды.

Рыбалко налил чаю себе, Елисееву и помощнику, выложил на стол нехитрую снедь: пару бутербродов да три вареных яйца; кое-что добавил Левенталь, а начальник штаба вытащил из кармана пачку печенья – ужин получился знатный. Ели молча – утомленным суматохой людям хотелось немного побыть в тишине.

Когда время перевалило за половину третьего, погас Херсонесский маяк, а через десять минут и нижний Инкерманский. Верхний Инкерманский маяк продолжал гореть, вызывая недоумение и у горожан, и у руководителей города. Рыбалко нахмурился.

Зазвонил телефон.

– Оперативный дежурный флота второго ранга Рыбалко.

– Командир 35-й береговой батареи капитан Лещенко. Разрешите доложить, товарищ капитан второго ранга, маяк погашен. Вы бы и не дозвонились до него: там кусок провода был вырезан, где-то метров двадцать.

– Спасибо тебе, капитан.

Когда часы показывали без четверти три, вновь раздался телефонный звонок. Николай взглянул на телефонный аппарат почти с ненавистью, потому как каждый новый звонок приносил весть хуже предыдущей. Его помощник уже сидел за столом, раскрыв оперативный журнал, готовый продолжать запись.

– Оперативный дежурный флота второго ранга Рыбалко.

– Дежурный главного поста воздушного наблюдения лейтенант Лукоянов, – представился звонивший. – Товарищ капитан второго ранга, в 2 часа 35 минут поступило донесение с радиолокационной станции поста воздушного наблюдения на мысе Тарханкут: в створе мыс Херсонес – мыс Тарханкут обнаружили неизвестную воздушную цель, идущую с запада. – В голосе звонившего слышалась растерянность.

– Кто докладывал?

– Докладывал капитан Федоров, и этот доклад отмечен в журнале. Только наши технические средства не дают возможности определить направление полета этой цели, – лейтенант как бы оправдывался, мол, тут я не виноват, что у нас такая вот техника.

Николаю даже стало его слегка жалко.

– Как тебя зовут, лейтенант?

– Женя… Простите, Евгений.

– А по батюшке?

– Александрович.

– Вот что, Евгений Александрович, напряги своих слухачей,²⁵ усиль посты наблюдения, но с неба глаз и ушей не спускай, это приказ! – в голосе капитана второго ранга появился металл, а по спине лейтенанта пробежали мурашки. – Не дай боже эти самые самолеты появятся над городом, а ты их промухаешь и мне про них не доложишь, – я тебя лично аммиак нюхать заставлю.²⁶ Ты меня понял? Действуй!

– Есть нюхать, ой простите, есть действовать!! – судя по голосу, лейтенант не сомневался, что Рыбалко осуществит свою угрозу.

– Про аммиак, как я понял, тоже писать не надо, – ехидно заметил Левенталь.

– Не надо, понятливый ты наш, – в тон ему произнес Елисеев и, пристально взглянув на Рыбалко, уже совсем другим тоном поинтересовался: – Что там еще случилось, Николай Титович? Вид у тебя больно озадаченный.

– Да над морем самолет наши наблюдатели засекли, но не знают, ни чей это самолет, ни куда он летит, в общем, темный лес.

– Ты доложи про этот самолет командующему, а я тем временем выясню, наш он или не наш. Сейчас прозвоню своему коллеге Калмыкову и все узнаю.

Рыбалко тяжело вздохнул. Он уже порядком устал от этих телефонных переговоров, и ему казалось, что ближайшую неделю он точно будет избегать разговоров по телефону.

Николай поднял трубку на красном телефоне без диска – это был телефон, по которому оперативный дежурный мог напрямую связаться с командующим флотом. Когда Рыбалко опустил трубку на рычаг после разговора с командующим, его лицо выражало полную растерянность.

– Черт знает что! ( далее непечатно).

– Что командующий?

– Да не доверяет, похоже, наш комфлота радиолокации. Он еще дважды переспросил, уверен ли я, что это был самолет, как будто у нас еще и корабли летают. После чего пообещал в случае ошибки посадить капитана Федорова под арест. Вот такие вот дела. А что у вас, Иван Дмитриевич?

– Да у Калмыкова уже истерический смех был. Ему сначала звонил майор Перов, потом начальник Перова полковник Жилин, а потом я, и все с одним и тем же вопросом: есть ли в небе наши самолеты. Так вот: с нашей стороны полетов никаких не предполагается. Только в четыре утра с аэродрома на Куликовом поле поднимется наш У-2. Так что если и есть над морем самолеты, так это точно не наши. А вот чьи? Неизвестно.

После этих слов в комнате повисла гнетущая тишина. Рыбалко и Елисеев думали каждый о своем, но в итоге оба думали об одном и том же: чьи это самолеты, куда летят, с какой целью? В этой тишине телефонный звонок был сродни разорвавшейся бомбе, он заставил вздрогнуть даже начальника штаба флота, отличавшегося завидной выдержкой. Поднимая трубку, Николай опять отметил время: 3 часа 6 минут.

– Дежурный главного поста воздушного наблюдения лейтенант Лукоянов, – представился звонивший. – Товарищ капитан второго ранга, с поста наблюдения на Константиновской батарее доложили, что слышат шум моторов самолетов. Шум слышен по пеленгу 315 градусов,²⁷ на удалении двадцати километров. Если они не изменят курс, то минут через шесть-семь будут над Севастополем.