Kitobni o'qish: «Ленинградские рассказы»

Введение
Как читать этот сборник

Этот сборник из… небольших историй о моей жизни в Петербурге ваш покорный слуга написал в период с марта по август 2012 года, хотя некоторые сюжеты были задуманы им значительно раньше, в первую очередь, рассказ – пьеса «Квартиранты», одна из наиболее важных вещей собрания. Здесь, в этом вступлении, я хочу сказать несколько вводных слов просто из желания быть лучше понятым.

Для начала: истории я намереваюсь разместить в достаточно произвольном порядке. Хронологически они относятся к разным периодам моей жизни на чужбине, в основном к лету 2011 и зиме 2010–2011, и лишь один рассказ стопроцентно к Новому 2012 году. Дело в том, что в отличии от своего друга и спутника я уезжал дважды: в декабре 2010 и до августа 2011 и потом с ноября 2011 до февраля 2012. Друг домой не возвращался, а меня на время отступить заставило пошатнувшееся здоровье.

Так вот, в принципе, как правило, сборник рассказов, выражаясь современным языком – это «гипертекст». По крайней мере, исключения вроде «Дублинцев» Джойса не так распространены. В предисловии к «Парижскому сплину» Бодлер напрямую сообщает, что достоинство этой работы в том, что читатель может начать в любом месте. Мои историйки я попрошу читать в любом порядке, но лучше всего после этого вступления ознакомиться с единственным в прямом смысле «рассказом» – «А вдруг дождь пойдет», после читать как угодно, но предпоследним взяться за очерк-статью «…», а последним прочесть, конечно, «Возвращение», тоже в своем роде «рассказ». Относительно жанровой принадлежности других вещей я испытываю сильные сомнения и воздержусь от точной классификации. Здесь они расставлены в принципе совершенно произвольно.

Сейчас, когда я пишу это введение, мне хочется быть холодным и точным, и не мучить читателя бесконечными повторами и объяснениями, но, видит Бог, в голове роится такой сонм мыслей, что и не поймешь, с чего начать, что стоит сказать, а чего писать не стоит.

По крайней мере, сразу предупреждаю – на страницах моей книжечки вы столкнетесь с множеством повторов, самоповторов, явных и скрытых цитат и так далее, так или иначе, автор сам сознает, что это иной раз может раздражать, но ничего поделать не может. В целом, материал, с которым мне пришлось работать, как раз и подразумевает постоянное повторение одного и того же.

Насчет занимаемой мною позиции. Образно выражаясь, мне бы хотелось, чтобы читатель представил бы себе автора этих вещичек широко и растерянно улыбающимся, мол: «да чего там, я хоть и стараюсь быть максимально честным и понятным, но воспринимайте все написанное в кавычках, не «именно так», а «как бы», чего там». По-другому я сказать не умею. Я предельно серьезен – большая серьезность, полагаю, отдает уже безвкусицей, и в то же время предельно самоироничен.

Главный герой, от чьего лица ведется повествование – это именно я сам, каким вижу себя, каким хотел бы видеть, если на то пошло. В некоторые моменты, когда я перечитываю иные отрывки, мне кажется, что они отдают позерством, но надеюсь, благосклонный читатель меня простит.

Уверен, что он простит мне и «вольность» некоторых сюжетов – так или иначе, я сам лично считаю себя релятивистом и стопроцентным агностиком почти во всех отношениях, но не ищу лишнего повода пощекотать кому-то нервы или вызвать раздражение, тем более ярость. В наше время в принципе эти «вольности» и вольностями по идее не назовешь.

Итак, пока, пожалуй, что хватит – остальное читатель узнает из самого сборника, а по поводу него – из очерка-статьи, помещенной предпоследней. Ваш покорный слуга еще раз просит не воспринимать всего написанного «слишком всерьез», и забыть к чертям все мое вступление, а так же от души повеселиться вместе с ним в этом небольшом литературном путешествии.

Засим жму читателю руку и желаю всего наилучшего.

А вдруг дождь пойдет: что тогда делать?

Положение складывалось явно не в мою пользу: деньги почти что кончились, надеяться совершенно не на кого, а оставаться здесь слишком опасно. Соответственно, я решил пойти на крайние меры.

Свет на ночь мы иногда не выключали. Рано утром, когда еще все спали, я поскорее собрал все свои вещи, и уложил их в походную сумку. Потом, тихо, чтобы не привлечь внимания, вышел из барака. Снег за ночь весь растаял. Я зашел в подсобку. Пришлось включить верхний свет: фонарик у меня украли. Влез на стульчик, чтобы дотянуться до верхней полки. Взял самый большой мешок. Ох, и тяжелый же он оказался, черт его возьми. Осторожно, чтобы не шуметь, спустил, взвесил в руках. Подумал: наверно, не донесу. С трудом положил на место. Полка скрипнула, я замер. Потом тихонько слез со стула и выключил свет. Постоял, выжидая. Все тихо. Снова влез на стул, уже в темноте. Опять скрипнула полка, но выжидать я уже ничего не стал. Стало как-то наплевать. Наугад стянул другой мешок, спустил на пол. Вышел, сходил за большой сумкой. Снова включил свет, кое-как переложил содержимое мешка в сумку. Мешок сунул за полку. Может, даже и не заметят пропажу. Кто знает, вряд ли мешки подсчитывают. Перекинул большую сумку через плечо, маленькую взял в руку. Вышел на улицу. Нет, еще темно.

Теперь главная задача в том, чтоб нормально пройти «кордон». Только бы все обошлось. Я, сгибаясь, перебрался через шаткий и узкий мостик, переброшенный через ров. Этот ров был заполнен ледяной водой. Что как грохнусь? Прошел. Выпрямился, немного шатаясь от тяжести, пошел к воротам. На «кордоне» в окне горел тусклый свет. Но сторож, наверно, спал. Я поднялся, прошел через турникет. Турникет только тихонько щелкнул, поворачиваясь. Теперь я очутился снаружи.

Дорожка через лес оказалась очень скверной. Всего две колеи в грязи, ни проедешь и не пройдешь. И темнота, ни зги не видать, как говорится. Хотя скоро, наверно, рассветет. Но и свет мне не помощник. А в лесу, который обступил колею с обеих сторон, говорят, водятся волки. И огня нет, и ножа. Хотя насчет волков может и врут. Но путь, по крайней мере, немал – до деревни километров пять. Успею засветло?

Эти пять километров я прошел примерно часа за два. Двигался медленно, осторожно, еле разбирая во тьме дорогу. Согнулся, как старый дед. Иначе свалился бы от тяжести, наверно. Несколько раз поскальзывался и падал на колени, с трудом поднимался. Да и подниматься не хотелось. Приходилось себя уговаривать. Вставал, и ноги разъезжались в липкой грязи. С трудом удерживал равновесие. Кроссовки промокли насквозь, но ведь другой обуви у меня не осталось. Двойные штаны тоже отсырели, это было очень противно. И ничего почти не видно. Я близоруко вглядывался в лес. Мерещились какие-то жуткие тени. Слышались непонятные звуки. Это все воображение, успокаивал себя.

Все-таки, с грехом пополам дошел до конца леса. Здесь дорога оказалась лучше: с бетонным покрытием. Поэтому пошел быстрее. Небо, вместо чёрного, стало темно-синим. Минут через десять – синим. Я совсем замучился, и встал у обочины. Снял с плеча сумку. Положил под ноги. Положил другую сумку, присел. Все промокнет, подумал. Не беда, все и так сырое. Только бы добраться. Достал из кармана куртки пакет с пряниками. Черт, и они ведь отмокли! Хоть не все. Съел всухомятку четыре пряника, тщательно разжевал. Так, говорят, сытнее. Встал, попробовал поднять на плечо большую сумку. Не выходит. Выложить половину? Нет, так не пойдет. Напрягся, поднял, перебросил через плечо. Нагнулся за второй сумкой, с вещами. Чуть не упал. Взял, побрел дальше.

Почти что рассвело. Дошел до поселка. Пошел по центральной, самой ровной улице. Прошел мимо дома местного богача. Три этажа. Темные окна, во дворе стоит небольшая яхта. Огромная куча песка, поддоны с кирпичом. Наверно, пристройку будут делать. Черт с ними. Мимо райповского магазина, потом мимо другого, частного. Мимо гаражей и ремонтных мастерских. Здесь пора сворачивать на шоссе. Скорее же, черт возьми!

На повороте остановился, сбросил сумку. Потянулся, немного размял ноги. Там наверно уже встали, вспомнил. Что если будет погоня? Ерунда, пока они сообразят, кто знает сколько пройдет. К тому же, у них ничего там не подсчитано. Все же, идти надо. Опять чуть не свалился, поднимая сумку. Вся одежда отсырела. Вроде и дождь не идет, но от растаявшего снега все мигом промокает. Даже спина под курткой и двумя свитерами. Хотя может это от пота. Ерунда, до остановки не далеко. Не заболеть бы, вот еще что. Крепись!

Дошел до Мурманского шоссе. Теперь надо сообразить, на которую из двух остановок. Ага, вот на той стоят люди. И знак есть. Значит – туда. Народ какой-то странный, цыганки. Ну и черт с ним. Лишь бы меня потом посадили в автобус. Поставил сумку на скамейку. Все равно никто не сидит. Замерзнуть, видно, боятся. Присел на сумку, согнулся, чтобы держалось тепло. Когда стоишь и весь сырой, быстро замерзаешь. Тем более – ноги. Ага, ноги уже замерзли. Подумал снова, что надо взять кроссовки. Потом еще: как доеду? Наверно, там уже все знают. У сына сторожа есть «девятка». А вдруг погоня? Нет, одернул себя, не стоит об этом.

Ждали долго. Одна цыганка подошла и попросила закурить.

– Извините, нет, – ответил я и развел руками, – не курю.

– Может, вам погадать? У вас зеленые глаза, это…

– Да что толку. Мне все равно нечем заплатить…

– Да я бесплатно могу. Погадать… ну за сто рублей?

А она, оказывается, беременная. Я сначала и не заметил. И – туда же, курит… хотя какое мне, собственно, дело?

– Я за сто рублей сам Вам погадал бы. Кто бы мне дал.

А сам подумал о том, сколько выручу и когда. Только бы все вышло. Не хватало мне еще цыганок. Может, это тоже плохая примета. Вспомнил, что в деревне, у мастерских, каркали вороны, с той стороны, где церковь. Слева значит. Потом прикинул еще раз: нет, справа. Поворачивал ведь.

– Ну, как хотите, Ваше дело.

Потом подошел старик, в кожаной куртке и почти глухой. Спросил, когда автобус.

– Ой, извините, я и сам не знаю…

– Чего, чего? – и подставил ухо.

– Сам, – я повторил, – не знаю. Я не местный…

– Места…?

– Да, мест на всех не хватит…

Старик наверно понял, что толка от меня немного. Отвернулся, отошел.

Я просидел еще с полчаса. Перепугался, начал нервничать. На остановку подошли еще два новых человека. Вдруг на самом деле мест не хватит? Но я подошел раньше. Это тоже в счет. Ноги у меня теперь уже потеряли чувствительность. Не отморозить бы напрочь… Хотя на самом деле ведь плюсовая температура. Весь снег растаял за ночь. Это кажимость, плюс асфальт, он же холодный ведь. Все тепло забирает. Эх, погреться бы.

Подошел автобус, большой, серебристый. Немного похож на ледокол, с фотографии: высокий и узкий. Весь в грязи, понятное дело.

– Могу посадить только шестерых, – объявил водитель, – мест нет.

Что поделать, подумал я. Сырой весь, по любому садиться нельзя. Как в воду глядел ведь!

– Я постою, если можно. Мне срочно…

– Хорошо. Багаж – в багажный отдел.

Ну, хоть так. Хоть сумки не надо заносить. Можно сказать, повезло даже. Положил ношу в багажное отделение. До чего же она тяжелая. И сырая. От нее и другие намокнут, чужие. Ну что ж. Зашел в салон.

– Сколько с меня?

– Триста. С багажом.

Вот черт. Ладно, что делать. Не ожидал, конечно. Отсчитал деньги, заплатил. Встал в проходе. И теперь так пять часов кряду. Стоял, переминаясь с ноги на ногу. Мучился, мерзли ноги. Было стыдно перед пассажирами, за свой вид, и за все в целом. Но, вроде, никто не обращал внимания.

В Морозово была большая остановка, на двадцать минут. Вышел, размял ноги. Как же затекли. И мерзли ужасно. Подумал, что заболею. В который раз уже! И снова заставил себя думать о другом. Все ли пройдет гладко? Может, в метро есть датчики? Все нюансы не предусмотришь. А на автобусах – никак.

В киоске купил энергетический напиток. Думал, может, хоть так согреюсь. Выпил поскорее, а тут и время отправляться подошло. Снова стоял, мерз, трясся. На заднем сидении женщина переговаривалась с тем самым стариком. Очень громко, тот ведь ничего не слышит. Что-то про баню, про посадки:

– Вода в бане у меня коричневая, из реки.

– Чего? А?

– Вода, говорю, из реки поступает. Коричневая вода идет, как в реке. Ржавая.

– Реке? Какой реке?

И все это так громко, так явственно, на весь салон. Пытался, чтоб отвлечься, вникнуть в суть. Ничего не понятно. Она говорит, он переспрашивает. Лучше уж вообще молчали бы, чем позориться. Ногам стало еще холоднее. И все думал о том, как доеду. Как через турникет в метро пройду. С двумя сумками, да еще весь сырой, грязный. Одно хоть, в автобус посадили. И то стоять приходится.

А в другой части салона ехала женщина с ребенком. Совсем маленьким, тот только, видно, разговаривать учился. Эти двое всю дорогу громко спорили. Сначала никто не обращал внимания. Потом начали посматривать в их сторону. Я стоял, и мне все было видно. То один посмотрит, то второй. Женщина заметила и умолкла. А ребенок продолжает в том же духе.

– Хочу сыра!

И так четко, по слогам. С необычной самоуверенностью.

– Хочу сыра! А не пойти ли искупаться?

– Тише ты, тише. Люди смотрят, неудобно, – прикрыла ему ладонью рот мать, – потише.

– Мама. Майонеза я хочу, майонеза.

Я прислушивался, стараясь не обратить на себя внимание. Неясно, понимал ребенок, что он произносит, или просто повторял где-то слышанное.

– Мама! Не надо мне подсказывать. Я сам способен справиться.

– Тише, тише.

Люди уже перешептывались, кто-то негромки выругался:

– Спокойно проехать не дадут…

Я стоял, переступая с ноги на ногу от холода, и слушал. Было очень тесно и неудобно. И душно, несмотря на холод. Буквально дышать нечем. Как такое вообще возможно?

– Есть шкала? Есть!

Автобус уже подъезжал к городу. За окном тянулись заводские заборы. Теперь небо закрыло тучами. Я опять вспомнил про свои сумки.

– Ну а вдруг дождь пойдет, что делать будем? – неожиданно громко проговорил ребенок.

– Тише! – закричала мать и грубо закрыла ему рот ладонью. Ребенок заплакал.

Конечно же, меня никто не встречал.

У Ломоносовского метро я вышел, взял сумки и, сгибаясь от усталости, пошел в универсам за продуктами. Страшно хотелось есть. И шел противный, мелкий, затяжной дождь.

Это было утром 31 декабря 2011 года.

2012, март-июль