Kitobni o'qish: «Блин – охотник за ворами»
Глава I
Если подполковник красит губы
Контрразведчики – такие же люди, как все. Только вдобавок к тому, что умеют всё, они ещё стреляют в темноте на звук, водят всё, что имеет колёса, и могут голыми руками свернуть кому-нибудь голову. Они бегают, плавают и прыгают с парашютом, как спортсмены-перворазрядники, знают шифры, яды, иностранные языки и название вулкана Попокатепетль.
Некоторым это покажется странным, но при всём при том, контрразведчики не сквернословят и не задираются с прохожими. Они даже головы противникам сворачивают лишь в самых крайних случаях и безо всякого удовольствия. Им совершенно не хочется выглядеть крутыми, потому что они на самом деле крутые.
А в остальном они самые обычные. У многих есть семьи, которые очень волнуются, если их контрразведчик не ночует дома. Когда он приходит наутро, усталый и озабоченный, семья кидается ему на шею и кричит:
– Мама, что случилось?!
– Оля, ты бы хоть позвонила!
Контрразведчик чмокает мужа в щёку и объясняет:
– Извини, Олег. Я была не у себя и не хотела звонить при посторонних.
А сына контрразведчик чмокает в лоб и говорит:
– Ничего особенного не случилось, Митёк. Я стенгазету рисовала.
После этого контрразведчик запирается в ванной. А его семья, то есть ботаник Олег Блинков и восьмиклассник Дмитрий Блинков-младший, переглядывается и начинает хохотать.
– А что? Логично! Когда ещё стенгазету рисовать, как не ночью?! – замечает старший Блинков.
И они отправляются на кухню варить сосиски для своего любимого контрразведчика.
Да, такой уж человек мама. Самый родной и самый скрытный.
В прошлый раз она исчезла на двое суток. А потом вдруг в новостях по телику показывают: контрразведка захватывает склад подпольных торговцев оружием. Рослые бойцы в бронежилетах забрасывают подвал светошумовыми гранатами, врываются и укладывают преступников лицом на пол. Командует операцией невысокий хрупкий человек в джинсах и кожаной куртке. Его лицо закрыто натянутой до подбородка шапочкой-маской. В руке автоматический пистолет Стечкина. А на пальце – знакомый перстенёк с бриллиантовой пылью. Телеоператор показал его крупным планом. На перстеньке крошечные щит и меч. Сослуживцы подарили его маме к тридцатилетию. Перстенёк делали по заказу специально для неё, и второго такого нет.
Думаете, после этого мама призналась, что брала опасных преступников?! Дудки! Она молчала, как партизан на допросе! А перстенёк, знакомый теперь миллионам телезрителей, сняла и навсегда убрала в шкатулку. Вот и всё. Расспрашивать её было бесполезно.
Вода в душе лилась минут пять, а потом настала непонятная тишина. Время от времени за дверью ванной позвякивали какие-то флакончики. Мужчины сидели на кухне и, чтобы убить время, вели пустой разговор. Старший Блинков зачем-то смотрел на часы и спрашивал:
– Значит, первого сентября тебе в школу?
– Ага, – подтверждал Блинков-младший. – А ты на работу не опоздаешь?
Старший Блинков опять смотрел на часы и отвечал:
– Так сегодня же суббота. Я могу вовсе не ходить.
– Но ведь пойдёшь?
– Смотря какие планы у мамы. Но вообще-то мне надо поработать с венесуэльским гербарием, – солидно говорил старший Блинков.
Этим летом папа работал в Венесуэле и чуть не погиб. Так чем, вы думаете, он гордился? Не тем, что сутки выбирался из джунглей со сломанной ногой, и не тем, что заработал кучу денег, а тем, что гербарий собрал!
Наконец мама вышла из ванной, и мужчины ахнули. Она перекрасила волосы! Была русая, а стала яркой блондинкой.
– Ну как? – спросила мама.
– По-моему, ты устала, – уклончиво ответил старший Блинков.
Честно говоря, мама была похожа на парикмахершу, которая от нечего делать пробует на себе все краски.
– Это для дела, – улыбнулась она. – Митёк, надень выходные брюки, пойдём с тобой в музей.
И мама как ни в чём не бывало стала есть остывшие сосиски.
– Ну, раз вы в музей, то я на часок съезжу к себе в Ботанический сад, – с плохо скрытой радостью объявил старший Блинков.
Момент был выбран точно. Мама не успела прожевать сосиску, а говорить с набитым ртом не стала, потому что отучала от этого Блинкова-младшего. Она только шумно вздохнула, и папа быстренько умчался к своему ненаглядному венесуэльскому гербарию. Работу он обожал. Жену и сына – тоже, но в свободное от работы время.
Дверь за ним захлопнулась как раз в ту секунду, когда мама проглотила последний кусок.
– Мальчишка, – сказала она про старшего Блинкова. – Митёк, если бы ты так ходил в школу, как папа на работу, то я была бы самой счастливой матерью в Москве.
– Я хожу, как все. Без воплей радости, но добросовестно, – буркнул Блинков-младший и поплёлся надевать выходные брюки.
Он эти дурацкие брюки ненавидел тем сильнее, чем быстрее из них вырастал. За лето они превратились в орудие пытки. Ходить в них приходилось по-кукольному, не сгибая ноги. Блинков-младший изо всех сил приближал момент, когда брюки лопнут. Например, сейчас он поприседал и даже попытался сесть на шпагат. Подлые брюки трещали, но не рвались.
Пока он боролся с брюками, мама перебралась к себе в комнату. Она сидела у зеркала и занималась немыслимым для подполковника контрразведки делом: красила губы. Блинков-младший в первый раз увидел маму за таким ерундовым занятием. У неё и помада-то водилась только гигиеническая, бесцветная.
Мама взглянула на него, и лицо у неё вытянулось.
– Нет, Митёк, ты не сын миллионера, – вздохнула она. – Придётся опять влезть в папины венесуэльские деньги. По дороге купим тебе что-нибудь поприличнее.
Блинков-младший совсем не обрадовался. Венесуэльские деньги таяли, как лёд в кипятке, а он мечтал о зеркалке.
– Лучше бы сэкономить на штанах, добавить и купить зеркалочку. Можно самую скромную… из двадцатичетырёхмегапиксельных.
– А у тебя в телефоне разве не двадцать четыре? – не поняла мама.
– В смартфоне, – в тысячный раз поправил Митька. – Смартфон – это умный телефон.
– Единственный сын, по-моему, ты заговариваешь мне зубы. Так сколько?
– Двадцать четыре и есть, – признал единственный сын. – Мама, но это камера в смартфоне! Она видит, как рыбий глаз. На крупных планах получаются не лица, а кувшинные рыла.
Мама только развела руками.
– Не замечала, – кивнул Митька. – Почти никто не замечает – все привыкли. А вот появятся встроенные камеры с человеческим взглядом, и все обратно привыкнут к нормальным лицам. Представляешь, что увидят на фотках твои внуки? Бабушку – кувшинное рыло и дедушку – кувшинное рыло!
– А ты хочешь, чтобы они увидели свою маму. Которой засвербело распечатать собственный портрет до размера фотообоев, тебе ведь для этого понадобилась зеркалка?
Мама схватила Блинкова-младшего за шею, пригнула голову к себе и зашептала в ухо:
– Митяй, это твои отношения, я в них не лезу. Но хочу дать справку. Девчачьи хотелки чаще всего надуманные. Ей неважно, что требовать, портрет, мороженое или луну с неба, важно, чтоб ты ответил «тяф!» и бросился исполнять.
Митька поёжился. Он и сам видел, что Ирка часто капризничает, гоняет его просто так. Но в мамином описании это выглядело гаденько. Особенно «тяф!».
– Мам, а не вы ли с папой меня учите…
– …Помогать слабым. Это не то же самое, что выполнять капризы. Проведи границу, если хочешь сохранить отношения… Всё, нам некогда. – Мама оттолкнула Митьку и стала копаться в сумочке. – Подумай, что тебе купить, чтоб выглядел богато, но без вызова. Как бы повседневная одежда «золотого мальчика». Ты ведь работал на вилле у банкира, всё видел.
Митька хотел поправить, что у банкира он только бывал, а работал в детском саду для богатеньких буратин. Но прикусил язык. Потому что мама, не найдя в сумочке что-то нужное, вытряхнула её на подзеркальник. Первым тяжело бухнулся автоматический пистолет Стечкина, и его сразу засыпало бархатными коробочками для украшений. Одна коробочка раскрылась, и в глаза так и брызнуло сияние золота и бриллиантов. Блинков-младший мысленно взвыл. Всё! Плакали венесуэльские денежки! Прощай, зеркалка!
– Не переживай, – поймав в зеркале его осуждающий взгляд, сказала мама. – Это я не купила, а взяла на время. На такое колье нам с папой не заработать за всю жизнь.
Бриллианты сверкали, как крошечные прожекторы. Колье было толщиной с собачью цепь. Мама застегнула его на шее и стала примерять кольца. Пальцев на обеих руках не хватило.
– Чем аляповатее, тем лучше, – заметила себе под нос мама и стала нанизывать на каждый палец по второму кольцу.
В зеркале отражалась как будто и не она, а чужая женщина, лет на десять моложе и раз в сто легкомысленней. И этого платья у мамы раньше не было: блестящая чёрная труба в обтяжку, без рукавов и прочих излишеств. Очень короткая труба.
И тут Блинков-младший всё понял. Ох, не картинки смотреть идёт в музей подполковник контрразведки! А раз она берёт с собой сына, то, выходит, ему отводится роль прикрытия! Со стороны взглянуть – ничего особенного: расфуфыренная мамаша водит по музею сыночка. Водит, водит… И неизвестно, кого ещё она при этом «ведёт», как говорят сотрудники спецслужб, когда за кем-нибудь следят.
– Мам… – начал Блинков-младший.
Ответный взгляд в зеркале был строг и ясен. Как обычно, мама поняла его раньше, чем он успел договорить. И приказала глазами: «Молчи!»
– А ты говоришь, зеркалка. Жизнь иной раз так летит, что увёртываться не успеваешь, не то что фотографировать! – улыбнулась мама и подмигнула Блинкову-младшему.
Превращение подполковника контрразведки в богатую дуру продолжалось. На свет появилась пыльная коробочка с набором косметики. В позапрошлом году маме подарил его на Восьмое марта папин аспирант Виталий. С тех пор она доставала набор по большим праздникам, рассматривала, вздыхала и убирала обратно. Блинков-младший подозревал, что мама просто не умеет краситься.
Сейчас она решительно взялась за дело. Раскрыла коробочку, плюнула в засохшую тушь и стала яростно возить в ней щёточкой. Движения у мамы были такие, как будто она чистила ботинки.
– Иди пока погуляй, Митёк, – сказала она. – Может, подстричься успеешь?
Блинков-младший с писком сглотнул. Всё лето он отращивал волосы, чтобы первого сентября прийти в школу с хвостиком, как у одного молодого банкира в кино. Он уже и резинку приготовил. А теперь нате – стричься! Говорить маме про хвостик было нельзя. Некоторых вещей она совершенно не понимала.
– Что ты! В парикмахерской знаешь какие очереди?! – заохал Блинков-младший и поскорее отступил в прихожую, пока мама не заглянула ему в глаза. По глазам она легко узнавала, когда он врёт. А если прятать глаза, узнавала ещё легче.
– Вопрос не снимается! – вдогонку ему крикнула мама.
Вместо ответа Блинков-младший в два прыжка долетел до двери и выскочил на лестницу. Пусть считается, что он ничего не слышал.
А всё-таки интересно: что там произошло, в музее? Обдумывая это дело, Блинков-младший открыл одну закономерность или скорее народную примету: ЕСЛИ ПОДПОЛКОВНИК КРАСИТ ГУБЫ, ЭТО К СЕКРЕТНОЙ ОПЕРАЦИИ!
Глава II
Эта вредная Ирка
У подъезда стоял чёрный «Мерседес». Выставив локоть в открытое окно, за рулём сидел верзила с наголо остриженной головой, исчерченной белыми зажившими шрамами. Голова была похожа на заплатанный футбольный мяч. Под пиджаком у верзилы топорщился пистолет.
Оружию Блинков-младший не удивился. В такой тачке телохранитель неизбежен. Другое дело – чей это «мерс». Дом у Митьки был хороший, кирпичный. В почтовый ящик то и дело бросали объявления: «Куплю квартиру в этом доме на выгодных для вас условиях». И покупали, и вселялись небедные люди. Но машины круче «Ауди» ни у кого не было.
Разумеется, Блинков-младший не стал глазеть на «мерс», как пастушонок на биплан1. Он только на всякий случай запомнил номер и пошёл к помойке.
Позади помойной ограды была ничейная земля, на которую не пускали играть малышню, а взрослые не ставили свои машины. Ну а когда есть на свете что-то совсем никому не нужное, оно достаётся молодёжи. Блинков-младший к этому привык и не обижался. Лавочки – для бабулек, потому что они заслужили спокойную старость. Песочницы – для маленьких, потому что дети – наше будущее. Остальной двор – для автомобилей, потому что взрослые вообще правят миром. А ты сиди за помойкой на чьём-то выброшенном холодильнике. Такова жизнь.
Сейчас на холодильнике сидели Ломакина, Суворова и Кузина Ирка.
Суворова надувала пузыри из жвачки, делала селфи и кому-то отправляла. Она совсем отмороженная. Ещё бы, когда у неё старшая сестра – известная фотомодель Нина Су.
– Блинок! Иди к нам, сфотаемся! – крикнула Суворова, и не подумав втянуть жвачку в рот.
Пузырь, конечно, лопнул при первом же звуке, украсив Суворову розовыми ошмётками. Она сняла очередное селфи, посмотрела на экран, восхитилась и отправила фотку адресату. Тем временем Ломакина изображала для Митьки «улыбаемся и машем».
А Ирка отвернулась.
Сердце у Блинкова-младшего рухнуло в живот. Вдруг Ломакина и Суворова проболтались?
Он целовался со всеми тремя. С Ломакиной и Суворовой одновременно, потому что они были лучшие подруги и все делали вместе. С Иркой по любви, а с Ломакиной и Суворовой по непреодолимым обстоятельствам. Подружки с кем-то поспорили, что перецелуют всех мальчишек в классе. Блинков-младший от них бегал и портил всё дело. Тогда они поймали его во дворе и заставили выбирать: поцелуй или по башке ботинком. А ботиночки были – крутое ретро, раньше обе пары принадлежали Нине Су. У Суворовой фирменные гриндерсы с окованными полированной сталью носками, у Ломакиной армейские берцы с килограммом заклёпок для красоты. И Блинков-младший не смог отказать девушкам.
Эта история была давняя, ещё июньская. Но с тех пор они не виделись, потому что разъехались на каникулы. Конечно, сейчас Блинкову-младшему совсем не понравилось, что Ломакина и Суворова сидят вместе с Иркой. Они могли проболтаться, а Ирка человек фантастически ревнивый и вредный. Почему она отвернулась? Знает про Ломакину и Суворову или ещё не простила его за Энни? (С Энни тоже получилась история, в которой Блинков-младший был не виноват. Ну, спас он её от преступников, а Энни чмокнула его в щёку. А что ей было делать, кусаться?)
С такими мыслями Блинков-младший подошёл к холодильнику. Ломакина, сидевшая с краю, подвинулась, а Ирка, сидевшая с другого края, и не подумала. Она считала, что права на все сто. Блинков-младший считал так же, но про себя. Поэтому они всегда ссорились.
Он сел рядом с Ломакиной, поглядел, в какую сторону смотрит Ирка, и стал смотреть в другую.
– Блин! Мы так тебе противны, что ты помойкой любуешься?! – возмутилась Суворова. – Туда не смотри, сюда смотри!
Митька посмотрел. Суворова успела обтереть лицо салфеткой, не заметив жвачечную запятую на кончике носа. Девчонки ей не сказали, он тоже решил молчать.
– Ближе к Надьке, обними её за талию, – командовала Суворова. – Надь, а ты голову ему на плечо, типа доверчиво и даже местами наивно… Этюд «Юность»!
– У помойки, – хихикнула Ломакина.
– Самое то! Я ещё граффити найду попоганее и прифотошоплю.
Суворова щёлкнула смартфоном и скинула фотку в «Инстаграм». А у Ломакиной в рюкзачке пискнуло.
– Надь, она с тобой переписывается, что ли? – сообразил Блинков-младший.
Ломакина кивнула.
– А почему смартфон прячешь?
– Это очень печальная история, Блинок, – вздохнула Ломакина. – Даже не знаю, выдержат ли твои не закалённые потерями нервы.
– Я все свои деньги грохнула на новый смартфон, а жили мы на Надькины. А вчера её смартфон упал с лестницы, – сообщила Суворова.
– Стекло треснуло, – хлюпнула носом Ломакина. – Деньги кончились, уже лапшой питаемся. Родаки в Казахстане, на тачку зарабатывают, до бабушкиной пенсии целая неделя…
– А у меня Нинка на гастролях, – вставила Суворова.
– Блинок, а ты, говорят, заработал много денег? – закруглила подход Ломакина.
Блинков-младший прекрасно знал, кто это говорит. Подставила друга на ровном месте, вредина. Теперь, вон, отвернулась, как будто не слушает, а ухо краснеет!
– Раскошеливайся, Блинок! – подхватила прямодушная Суворова. – Мы ж со скуки сдохнем. Хоть на американских горках нас покатай.
– Если дошик надоел, приходите к нам, у нас всегда борщ в скороварке, – решил Блинков-младший. – Только вечером, а то сейчас мы с мамой уезжаем. Горки за мной, но сегодня может не получиться – смотря, когда вернёмся. А тот, кто говорит, что я много заработал, пускай покупает на всех мороженое. Ей, между прочим, платили больше.
Ирка сидела, поджав губы, – выбирала, ответить или сохранять гордое молчание.
– Вы поссорились, что ли? – наивным голосом спросила Суворова.
– Мы не поссорились, а просто не разговариваем, – сообщила Ирка.
Блинков-младший впервые об этом слышал. Стало ясно, что Ирка выбрала третий вариант: ему как бы не отвечать, а всё, что предназначено для его ушей, выкладывать подружкам.
– И что же он такое натворил? – с подвохом продолжала Суворова.
– Он сам знает, – отрезала Ирка. – Ладно, девочки, я пойду.
«Девочки» означало: «А тебя, предатель, я не замечаю!».
Она соскочила с холодильника и пошла к своему подъезду.
Блинков-младший оказался в дурацком положении. Ради примирения с Иркой не жалко раскошелиться на американские горки. Но если кататься без Ирки, она обидится ещё сильнее. Получится, что он оплачивает себе неприятности.
– Блинок, первое слово дороже второго. Пообещал, что едем на американские горки, значит, едем, – заявила Суворова, как будто прочитав его мысли.
– Девчонки, денег я дам, – попытался откупиться Блинков-младший. – Катайтесь, только без меня.
– Я от тебя торчу, Блинок. В стране разгул преступности, а ты бросаешь беззащитных девушек! – изумилась Суворова. При этом она разглядывала свой ботинок со стальными нашлёпками, которым в своё время обещала дать Митьке по башке.
Блинков-младший краем глаза следил за Иркой. Её характер он знал распрекрасно: если Ирка уходит быстро, то лучше не соваться, пока она не остынет. А если медленно, то наоборот: Ирка готова помириться. Сейчас она шла медленно, и Блинков-младший кинулся вдогонку.
– Ир! Ириш, ну подожди!
Он спешил, потому что вот-вот во дворе должна была появиться мама. И поэтому допустил сразу две ошибки: догнал Ирку слишком быстро и схватил за локоть. Ирка стала вырываться, и Блинков-младший понял, что она решила выдать ему ссору по полной программе, на час, не меньше.
– Ир, будь человеком, давай потом поругаемся, если захочешь, – сказал Блинков-младший. – Понимаешь, мы с мамой сейчас уезжаем…
– Уезжайте, мне-то что, – заявила Ирка. – А куда?
– В музей. Я сам ещё не знаю, в какой.
Ирка остановилась.
– А мне можно с вами?
Было понятно, что ей всё равно, в музей идти или, допустим, в зоопарк. Просто Ирка уже сама не рада, что затеяла ссору, и готова помириться. А Блинкову-младшему придётся ей отказать.
Правда, можно переложить это дело на маму: подойти к ней вдвоём и на голубом глазу сказать, мол, Ира просится с нами. Но в таком случае мама не возьмёт с собой никого – ни Ирку, ни единственного сына. Да ещё посмотрит жалостливым взглядом, означающим: «А я-то думала, что ты уже вырос…»
– Ир, мы не просто так идём. У мамы задание, – понизив голос, промямлил Блинков-младший. Должна же Ирка понимать такие вещи. У неё самой папа – полковник налоговой полиции.
Тут Ломакина и Суворова, пошушукавшись, хором грянули с холодильника:
– Нас на бабу променял!
«Ну и глупо, – подумал Блинков-младший. – А сами вы кто, казаки Стеньки Разина?»
У Ирки плаксиво задрожали губы.
– Бонд. Джеймс Бонд, – сказала она, копируя голос актёра из суперпопулярного фильма. – Утром с мамочкой на задание, вечером с девочками на американские горки. Иди, Митенька, геройствуй. И не забудь потом с Валькой и Надькой поцеловаться!
И она убежала, а Блинков-младший остался стоять посреди двора. Все ясно: проболтались Ломакина и Суворова. Наябедничали, поганки!
Где-то у блинковского подъезда загудела машина. Должно быть, водитель «мерса» напоминал хозяину, что ждёт.
Митёк смотрел вслед своей любимой вредине и дуре, и на сердце у него было тяжело. Всё-таки они знали друг друга всю жизнь.
Иркин папа Иван Сергеевич раньше служил в контрразведке с мамой Блинкова. Они дружили. А поскольку контрразведчики занятые люди, Блинкова-младшего с Иркой воспитывали то в одной семье, то в другой. Их возили в одной коляске (пока помещались в одну) и кормили одной кашкой. Из-за этого они болели одними детскими болезнями, одинаково ненавидели кашку и дрались из-за игрушек, потому что обоим хотелось одновременно одного и того же. И так всю жизнь.
Короче говоря, Ирка понимала Блинкова-младшего даже лучше, чем ему хотелось бы. Поэтому не ссориться с ней было невозможно.
– Блинок! Блинок! – хором вопили Ломакина и Суворова. Глаза бы на них не глядели!
Блинков-младший обернулся и увидел, что подружки машут руками в сторону его подъезда, и лица у обеих удивлённые до глупости. Потому что гудит действительно чёрный «Мерседес». А рядом, по-хозяйски приоткрыв заднюю дверцу, стоит мама в бриллиантовом колье.
