Kitobni o'qish: «Первый лич»

Управа благочиния г. С.-Петербурга, 3-й экспедиции 2-й стол. От 12 июня 17** года квартальный циркуляр.

"<…>о чём высочайше повелел господам приставам дел уголовных озаботиться особо.

Чаще иных лет творятся в столице кражи тайные и ночной разбой, да много злодеяний квалифицированных, зачинщики коих не единожды ранее под судом бывали. А пуще того стали безвестные пропажи людей разного чина и звания, что происходят в кварталах пригородных и по деревням.

Руководствуясь вышеуказанным, требую:

1. Господам частным приставам службу квартальную и городовую усилить, обход постов старшими офицерами совершать чаще. Сыскных агентов направить на улицы и быть при оружии. По притонам и кабакам, что неблагонадёжными значатся, облавы еженощно устраивать, краденое имущество старательно искать, а сыщутся по клейму беглые – слать в кандалах на расправу и немедля в этап, о чем распоряжение юстиц-коллегии имеется.

2. Господам ратманам положение дел до сторожевой комиссии довести и по домовым управляющим работу провести тоже, чтобы каждый ночной сторож и дворник со своим околоточным доклад имел.

3. Каждой части отрядить по два чина полиции, да по пяти – от пожарных команд, да от ночных сторожей столько же, на помощь в разборе погорелого имения князя Т., проведение допросов, сыск виновных и для иных потребных следственных действий.

4. Господину приставу 2-й городской части установить, кто на рынках слухи о холерном тумане распускает. А шарлатанов, что под те слухи свои услуги продают и хворь любую исцелить берутся, брать под арест. Буде же повторится, что станут на рынке подстрекать ведьму по приметам искать и в доме её без всякого закона жечь, пресекать сие немедля, а зачинщиков наказать примерно, о чём с судебным департаментом отдельно оговорено.

5. То же и господину приставу 3-й части, проверку учинить касаемо слухов о смраде трупном с болот. При крайней нужде провести инспекции на месте, к охотникам и сельским старостам обратясь, поскольку полицейских чинов свободных ноне взять негде."

1.

За городом стоял непроглядный туман. Такой, что и не скажешь толком, трясëтся коляска ещё по лесной дороге или стволы старых сосен уже расступились, освободив место зарослям густой болотной травы.

Такой же туман накрывал который день всю столицу, но там его хоть временами сдувал ветер с Финского залива, да и среди городской застройки настроение от белой мглы не становилось столь тягостным. Столичный туман казался Константину не давящим, а скорее романтичным, он наводил не тоску, а мечты о Лондоне. Константин лично в английской столице никогда не бывал, но читал изрядно и тешил надежду когда-то посетить.

"Не сейчас, конечно, – думал он, уставясь в оконце на двери, – не на чахлую стипендию, но обязательно как-нибудь потом. Когда кончу академию, получу диплом, обзаведусь собственной практикой… Бог даст, графиня Н. станет первой настоящей пациенткой, а вдруг – постоянной! Тогда успех пожалуй гарантирован, ведь мало какой начинающий врач может мечтать о рекомендациях от столь титулованной особы!"

– А что графиня? Хороша собой? – отвлёкся он от созерцания густой молочной каши за стеклом.

Его попутчик от неожиданности хрюкнул в жиденькие усы и посмотрел искоса, забавляясь.

– А ты, друг мой, лечить её едешь или сразу свататься?

– Ну чего ты сразу? Я просто спросил, для поддержания беседы. Хотя согласись, приятную особу лечить всяко интереснее, чем какую-нибудь престарелую калошу!

– Соглашусь, соглашусь. Сам всё знаю, через нас какие только пациенты не проходят. Мы же не школа медицинской хирургии, не только усопших старух из богаделен режем, бывают на наших столах и молодые особы, и знатные.

Константин после непродолжительного раздумья хлопнул себя по лбу.

– Прости, я, похоже, какую-то ерунду ляпнул. Ты же говорил вчера, что сам в академии, вот я и решил, что учишься на лечебной кафедре…

– Нет, – Николай растянул тонкие губы в улыбке, довольный оплошностью собеседника. – Я уж пять лет как не студент, а в академии я работаю. Старшим лаборантом на кафедре танатологии.

Константин, с начала поездки державшийся с попутчиком запанибрата, окончательно растерялся. Николай, увидев это, решил не смущать студента сверх меры и вернул разговор по-простому к теме.

– Настасья Филипповна действительно хороша собой. Ну, на мой вкус это несомненно, а тебе – как уж глянется. Если бы ещё жила не в глухомани! По картам-то, оно конечно считается, что здесь ещё городская черта, но лишь потому, что сам император при закладке столицы определил, что де быть граду от сих до сих пор. А на деле шутят про здешние места, что споткнись на дороге – и не знаешь, то ли о чухонскую кочку нос расшибëшь, то ли карельской сосной камзол раздерëшь. Глушь болотная, иначе и не сказать, на пять вёрст ни души. Вот выбиралась бы Настасья Филипповна хоть иногда в свет, непременно петербургские щëголи строились бы под её окнами в очереди.

– Что, молода? Богата? Завидная невеста?

– Не молода, по пачпорту ей уж за тридцать, но весьма следит за собой и выглядит куда лучше многих столичных кокеток. А что до состояния… Её прабабка в свои годы основала под Москвой пороховой завод, а годы её тоже пришлись на ту самую пору, при их императорском величестве Петре Алексеевиче. Не прогадала старая, ей-богу, производство до сих прибыльное! Да и здесь, в имении у Н. немало артелей поставлено: торф режут, селитру сушат, щёлок варят, да много чего ещё. Поставки всё больше по оборонному ведомству, так что сам понимаешь, не на бобах сидит.

– Ну тогда я совсем в толк не возьму, какая ей от меня, студента польза? С её-то положением, могла бы любого профессора заполучить, только позови. Да и потом, неужели не имеет фамильного врача? Я вчера на вас… на тебя думал, а теперь понимаю, что профиль…

Николай расхохотался.

– Да уж, профиль у меня не под те услуги. Скажем так, у нас с графиней иной интерес, не медицинского свойства.

– Личного?

– Если ты об амурных потугах, то будь спокоен, я к выбору Настасьи Филлиповны отнесусь спокойно, случись интрига – перчатку к твоим ногам бросать не стану.

– Да нет, я и не думал… Да не смейся же ты! Я не то, чтобы против, но право, где я и где Н.? Это как-то даже неприлично. Просто понять хочу, чем бы мог ей услужить? Врач – не врач, студент без диплома, вот и странно мне, понимаешь?

– Понимаю, понимаю. Что ж, действительно, фамильный доктор у Н. имеется. Заслуженный отставной поручик, я вас познакомлю. Только стар он, в науках костен, с обязанностями своими последнее время справляется через пень-колоду. Вот и решила Настасья Филипповна другого целителя призвать, посоветоваться. Для составления, как у вас на лекарской кафедре говорят, второго мнения.

Услышав это нелепое "целитель", Константин ещё более подобрался. Не любил он такое обращение, слово это как бы отделяло его от славной профессии врача и причисляло к обычным ярмарочным прощелыгам, что заговаривают бородавки и лечат заячью губу болотной плесенью. К тому же, в памяти ещё свеж был случай со студентом старшего курса, который прошлой осенью на пьяный спор объявил себя во всеуслышание целителем и взялся по случаю пользовать от сглаза юную сироту, проживавшую в доме мелкого столичного купчишки.

Дело там было изначально безвыигрышное. Приличные доктора за него не брались, им с первого взгляда становилось понятно, что на этом свете бедняжка не задержится. Но студента словно бес за язык тянул. Он костерил почëм зря лучших столичных профессоров и настаивал, что любой недуг исцелим, если пациент искренне верит в господа бога и высшие силы.

Неделю спустя девушка тихо померла, от чего и должна была, нет лекарства от печёночной желтухи. Вот тут только выяснилось, что не проста была сиротка: в дом купца её от чужих глаз определили, а на деле была она внебрачной, но горячо любимой дочерью то ли главы гильдии, то ли чуть ни самого великого князя. В общем, скандал в академии разразился жуткий, господин полицмейстер приезжал к ректору лично. На другой же день студента арестовали за шарлатанство и злокозненное сведение в могилу, а упекли не в обычную каталажку – прямиком в Трубецкой бастион! Приговорён он был к вырыванию ноздрей и клейму на лицо, и только в последний момент кары избежал. Говорили, что ректор сжалился, послал в Петропавловскую крепость диплом с выпиской оценок, да личное ходатайство. По документам выходило, что преступнику нет ещё 21 года, а сословия он образованного, вот по этим двум смягчающим обстоятельствам судья и отменил казнь. Высекли кнутом прилюдно, затем с первым же обозом отправили пешком в Астрахань на десять лет поселения.

– Стой!!! Куда прёшь, скотина, совсем глаза залил?!

От зычного властного окрика лошади заржали и чуть не встали на дыбы, коляска замерла, Константин едва не полетел на колени попутчику. Послышался тихий голос кучера и новый окрик, чуть спокойнее, но столь же категоричный.

– Не велено! Осади, тебе говорят!

В окно ничего не было видно, только сквозь туман ненадолго показывались тёмные людские силуэты, да слышалось чавканье ног по грязи. Николай выхватил из-за пазухи несколько листов бумаги с визами и печатями, распахнул дверь и выпрыгнул наружу. Секунду спустя его голос вклинился в спор, тон крикуна сразу же поубавился, а кучер вообще замолк, предоставив набольшим самостоятельно решать, кто тут прав. Попрепиравшись не дольше минуты, молодой человек вернулся и подмигнул Константину.

– С нашими бумагами везде проедем!

Экипаж медленно тронулся, съехал одним колесом с дороги, изрядно накренившись, и стал упорно пробираться вперёд, объезжая какие-то преграды.

– А что там? – поинтересовался Николай.

– Поместье Т., жуткое дело. Неужели не слышал? Вчера ночью был в имении пожар, усадьба выгорела в пыль, в головешки! А усадьба-то знатная была, дом огромный, прямо слово – целый замок, а не дом. Да ещё дворовых построек дюжины полторы, и всё, всё сгорело до последней половицы! Тушили всю ночь, а потом и днём до обеда, а к вечеру вот видишь – народу понагнали на разбор. Да только завалы до сих пор дымятся, вряд ли даже к утру приступят к делу.

Константин всматривался в туман. Ему казалось, что он видит руины сгоревшей усадьбы, хотя на деле этого быть не могло – кто же поставит дом прямо у тракта? Наверняка разыгралось воображение от жуткого рассказа.

– Н-да, станет наша окраина ещё безлюднее, – прервал молчание Николай через некоторое время, когда коляска выровнялась и понеслась по дороге полным ходом. – На этой стороне и раньше людей не много селились, а уж как бросили болота осушать и принялась вода снова из земли выступать, так и вовсе местность одичала. Даже с глухих деревень народ бежит, все ближе к городу хотят переселиться.

– Что же принуждает графиню жить в этакой-то глуши?

– А это ты, братец, у неё сам спроси. Тем более, сдаётся мне, вон, за поворотом уже и почтовый фонарь виднеется. Можно сказать, приехали!

2.

Имение Н. вызывало у Константина двойственные чувства. В первые минуты его охватывало, несомненно, восхищение, почти восторг. За четверть часа, что коляска взбиралась на холм по узкой подъездной дороге, рассвело окончательно, туман распался на крупные хлопья-острова. Они сползли в низины, к болотам и оврагам, не мешая больше изучать великолепный пейзаж.

Назвать увиденное городской усадьбой язык не поворачивался. За чугунным фонарным столбом и двумя высокими белыми камнями, поверх которых на гостей скалили пасти алебастровые львы, раскинулась обширная территория, занятая домами, домиками, домишками, постройками и пристройками. Пожалуй, она превышала размером пару городских кварталов, да и то, если составить все здания рядом один к одному, а не раскидать по склонам.

Поместье казалось внушительным даже по меркам иных провинциальных землевладельцев, у которых подсобный участок занимает место, спокойно вместившее бы большую деревню. Константин подумал, что сей факт не должен вызывать удивление, ведь Николай выразился предельно точно: окраиной Санкт-Петербурга здешние места мог назвать лишь человек с очень яркой фантазией. Повсюду окрест виднелись лишь леса да заболоченные впадины, никаких признаков человеческого жилья. При наличии желания и средств, каких у Н. явно имелось в достатке, по соседству можно построить ещё три таких же усадьбы.

Подстёгиваемый любопытством, он высунулся наружу и оглядел горизонт, но не смог увидеть никаких иных признаков жилья. Дорога петляла, огибая холм и сбивая с ориентации, так что молодой человек не мог даже определить, с какой стороны теперь город. Только вроде бы убедил себя, что различает вдали над деревьями тонкий призрак шпиля Адмиралтейства, но уже через секунду заметил по другую сторону столб серого дыма. Стало быть, он обманулся, давешнее пепелище и дорога к Питеру лежат совсем в ином направлении.

После очередного поворота удалось уже подробнее разглядеть местную архитектуру. Имение не старалось тягаться роскошью и стилем с дворцами великих князей, не следовало распространëнной среди придворных моде копировать Екатерингофский или Зимний дворец Петра в миниатюре. Скорее можно было предположить, что проект чертили в духе скромного классицизма, но при закладке первого камня зодчие рассорились и один выкладывал массивные суровые стены с узкими окнами в романском стиле, а другой тут же богато декорировал их гаргуйлями, головками ангелов и мордами бесов, несомненно черпая вдохновение в старой доброй готичности.

Дом господ занимал положенное ему центральное место на вершине плоского невысокого холма. В стороны от него разбегались несколько флигелей, объединённых в ансамбль при помощи деревянной колоннады, которая, впрочем, только подчёркивала ассиметричность пристроек. Дальше от них веером расходились ряды дворовых сооружений: конюшня, каретный двор, амбар, пара мастерских, дома прислуги, сараи и прочее.

За домом виднелась крытая стеклом оранжерея. Её витражные стены тянулись вниз по пологому склону и терялись среди деревьев обширного парка. Константин разглядел в парке два фонтана, причём действующих, немало удивившись этому обстоятельству. Разгадка нашлась, когда коляска проехала ещё немного и взору открылся противоположный крутой склон холма, под которым протекала неширокая речка. В её русле медленно вращалось колесо вроде мельничного, только вместо мельницы над ним высилась пузатая водонапорная башня.

Основу этого крайне интересного здания составляли седые от древности многотонные блоки, неизвестно как доставленные в небогатую на природный камень местность. Выше поднимались стены из обычного кирпича, а вершину увенчивала массивная конструкция, насколько можно было судить издали – из металла, когда-то полированного до блеска, а сейчас приобретшего матовый зеленовато-коричневый оттенок. По стенам башни вилась крутая железная лестница, смыкавшаяся на самом верху с квадратной площадкой, полной шестерён и рычагов. Возможно, это был подъемный механизм, поскольку внизу, прямо под площадкой, стояла такого же вида клеть, соединëнная с верхней частью массивной цепью. Туда же тянулись несколько рядов широких труб, через равные промежутки притянутых к стене башни толстыми скобами.

Знакомство Константина с устройством водных сооружений ограничивалось одной случайной поездкой в Петергоф, где в отсутствии лейб-хирурга профессор из академии накладывал шину на сломанное бедро механика, в чьи обязанности входило содержать фонтаны. Двух студентов-медиков допустили к операции в качестве ассистентов, ради учебной практики. У них не было особой возможности разглядывать механизмы, но общее представление сложилось, поэтому теперь Костя удивлялся неразумности конструкции: почему сложные и наверняка важные элементы башни установлены именно так, а не спрятаны внутрь, под защиту стен?

Вскоре стали видны другие детали, заставившие поутихнуть первоначальный восторг, разбавившие его изрядной долей недоумения. Чем ближе подвозили лошади к усадьбе, тем явственнее становилось плачевное её состояние. Парковые растения по меньшей мере год не знали ножниц садовника. Декоративные кусты разрослись до неприличия, дорожки стояли не прибранными от листвы и обломанных ветром веток. В оранжерее недоставало некоторых стёкол, один витраж лежал рассыпавшимся на части. Господский дом откровенно требовал штукатурки и краски, а службы так и вовсе одна через две стояли со ржавыми замками на дверях, иные – с заколоченными ставнями.

– Да, не держится у Настасьи Филипповны народец, – Николай уловил настроение попутчика. – Бегут людишки! А без хорошей прислуги хоть ты тресни, хозяйство в приличном виде содержать не получится. Благо, что производства у Н. доходные, работникам там платят живой монетой, поэтому и народ не переводится, да и на бирже очередь из желающих. А вот в усадьбу никого, кроме крепостных, кнутом не загонишь, и те всё сбежать норовят.

Константин взглянул недоуменно.

– Странно это, тебе не кажется? Не логично. Я так сужу: если у тебя работа приличная и платят хорошо, будешь ты за место держаться и всех друзей водить к управляющему, чтобы веселее было знакомым работать за компанию. А если к тому же найдётся дело для супруги в усадьбе, то непременно постараешься здесь же и осесть, и семью перевезëшь поближе. А ты говоришь – бегут?

Николай смерил студента серьёзным взглядом, будто не ожидал от него столь глубоких умозаключений. Потом пожал плечами.

– Последний холерный мор сильно ударил по этим местам. В окрестностях много домов опустело, да и усадьбу стороной не обошло. А сейчас ведь как говорят: вся хворь от болотных испарений! Вот и пошла дурная слава. Теперь мода какая: на берегу залива поселиться, где чуть ветер – так наводнение, но у болота – ни-ни.

– Так что же, нет никакого решения?

– Есть, наверное. Управляющего надо сменить, да сплетницам некоторым в деревнях языки укоротить. Это ведь только началось с брехни про холеру, сейчас до того дошло, рассказывают про мертвяков, которые ночью под болотом стонут. Того и гляди сочинят, что в бору лич костяной восстал, детей ворует, на крови колдует!

Николай рассмеялся собственной шутке, открыл дверь коляски – лошади как раз остановились у крыльца. Принимая у попутчика дорожный войлочный чемодан, он продолжил мысль:

– Чтобы вернуть усадьбе былой вид, нужны крепкие хозяйские руки. К несчастью, Настасья Филипповна слышать не желает про заведение новых порядков. Поэтому остаётся или платить каждой прислуге, а это на мой взгляд чересчур расточительно, либо выкупать крестьян казённых, селить при себе и пусть отрабатывают барщину, хоть бы и из-под палки.

Из дома выскочил плотный крепкий мужик, подбежал к Николаю и принялся говорить ему вполголоса на ухо. Константин тактично отошёл в сторону, хотя по взглядам и догадался, что речь идёт о его персоне. Мужик объяснял, обильно жестикулировал, повторяя время от времени указующий взмах рукой куда-то за дом. Николай кивал. Дослушав, он тоже сказал папу слов мужику на ухо, отдал чемоданы и обратился к приятелю.

– Придётся подождать. У графини посетитель, которого никак невозможно спровадить, ну да вы сами сейчас увидите. Она примет нас, как только закончит встречу.

Он взял студента под локоть и повёл по одной из дорожек направо, в обход дома. По дороге Константин ещё раз имел возможность восхититься искусной резьбой на фасадах и опечалиться её плохой сохранности.

Чтобы не обходить все пристройки, путь срезали через колоннаду, в которой предусмотрительно присутствовали двери на обе стороны, и уже через минуту оказались у того склона холма, что вёл к водонапорной башне. Внизу, в прохладной тени, стоял накрытый стол с самоваром, приборами и тарелкой разнообразных печений. За столом в садовом кресле сидела молодая темноволосая женщина в белом платье, а напротив неё – грузный старик в мундире василькового цвета, при шпаге и при множестве орденских знаков, украшавших объёмную грудь. Чёрную треуголку свою он разместил на столе, между чашками, потный лоб вытирал белым платочком.