Kitobni o'qish: «Короли преступного мира»

Shrift:

* * *

1

У соседней сопки бетонный забор с колючей проволокой. Старый корпус тянулся вдоль забора. Тянулся, упираясь в сопку, над которой, завывая на ветру, покачивались упругие сосны. Здесь эту песню, ветра и сосен, называли песней шакала – впрочем, к ней привыкли и те, кто остервенелым слухом ловил гулкие шаги охраны по коридорам, и те, кто бессменно глазел на вышках, похожих на маленькие теремки, холодным оцеплением разбежавшихся вдоль зоны…

Шел богатый сквозняками ветреный ноябрь. Без шапок даже на прогулках сжимало льдом голову, а уж на открытом пространстве – и того хуже: лицо мигом превращалось в сосульку!

«Вор в законе» Мазоня, в миру Мазохин Степан Иванович, доживал в зоне последние дни: и хотя свобода только снилась и настораживала, тем не менее он всей душой к ней тянулся. Плохо спал эти ночи, мучала бессонница и нервозность; а все потому, что боялся подвоха – знал по опыту, как легко «заработать еще», если захотят начальники, тем более с «кумом» у него были свои счеты.

А тут еще подводила блатная шушера: в зоне нарастала свара. Рецидивист по кличке Гришка-буйвол, просидевший четыре года и признанный «вором в законе» (высшее у уголовников отличие), качал права: после Мазони он рвался в «паханы». Может, оно так и было бы, если б не один кавказский вор. Тому наследство доставалось вроде бы по праву, так как Гришка-буйвол по сравнению с ним был новичок и к тому же пацан. В блатном мире былые заслуги что-то да значили, и вот по колонии поползли упорные слухи о скорой расправе над самозванцем.

Гришка-буйвол – парень тертый, понимал, что просто так здесь не одолеешь, и, предчувствуя предстоящий «разбор», где смертельный исход был обычным делом, вдруг занервничал: не то нервы сдали, не то понял свою слабинку. На него налетел психоз. Смерть словно надвигалась и не давала ему минуты покоя. Он-то, Гришка-буйвол, знал, что мандраж – плохой для него предвестник… «Пахан» ускользал из-под ног. Оставалась только большая кровь, по большому счету «воровской подвиг», который, по его мыслям, способен был возвысить его в глазах братвы – заодно и поставить братву на место.

Гришка-буйвол решил разобраться с «буграми», которые, по его мнению, перестали подчиняться воровским законам, кроме того, один из них, бригадир, давно был ему ненавистен. Вооружившись двумя ножами, он пошел на половину неверных, в административное здание, где для начала с ходу резанул дневального. К убийце подскочил капитан внутренней службы и выбил окровавленный нож. Но изворотливый Гришка-буйвол успел выхватить из-за пояса запасной и воткнуть нож в офицера…

В окружении «шестерок» Гришка-буйвол властно шествовал по колонии. К нему присоединились агрессивно настроенные блатари. Главным образом те, кто хотел смены лидеров. Толпа росла, и Гришка-буйвол, окрыленный успехом и озверевший от крови, искал новые жертвы. Но дневальные-сявки и бугры-активисты разбежались по дырам. И все же Гришка-буйвол жертву нашел и с диким воплем вонзил нож «ссучившемуся»…

Десятка два сотрудников зоны и военнослужащих еще пытались как-то остановить кровавое шествие, но наглые рецидивисты, готовые растерзать каждого, кто встанет у них на дороге, легко оттеснили администрацию, и с руганью, матом и угрозами толпа прорвалась на жилую сторону.

Начальник колонии подполковник Бажов струсил; еще бы, по стране шла странная зараза. Ежедневно вести доносили о бастующих колониях, о захвате заложников. Только в красноярских лагерях волнение вспыхнуло сразу в двух зонах: Хакасии и в норильской колонии номер пятнадцать. Примеру последовала «Семерка» – мужская колония строгого режима, находящаяся в поселке Арейском, неподалеку от краевого центра…

По колониям шли шифровки, требующие принять особые меры… И хотя меры были приняты и, казалось, в зоне было относительно тихо, тем не менее администрация, как видно, учесть все не смогла.

Подполковник Бажов был в отчаянии; с дергающейся щекой он подскочил к караулу, требуя автомат. Но начальник караула был тверд и не собирался отходить от устава. В конце концов автоматная очередь остановила и остепенила толпу, и Гришка-буйвол, вырвавшийся вперед и раненный в ногу, корчился на полу.

Подполковник подбежал к блатному.

– Что же ты, подлец, наделал. Ты знаешь, что за такое?!

Мутный, оловянный взор Гришки-буйвола медленно протек по начальнику.

– Ну и что? Я вор, вором и умру.

На этом инцидент не закончился. Толпа уголовников неожиданно повернула все в иное русло и выдвинула «классические» для последних лет требования: прекращение беспредела администрации, строгое соблюдение законодательства, уважение прав и личного достоинства осужденных, снятие лимита на переписку, отмена бирок и стрижки наголо…

Начальник колонии понимал, что с Гришкой-буйволом он влип, и если не утихомирить наиболее ретивых, то ожидай худшего…

Подполковник Бажов схитрил, объявив, что он «за» и даже готов пригласить в колонию депутатов и журналистов, но… сначала хотел бы посоветоваться с их же авторитетами. Он потребовал к себе Мазоню.

Мазоня, как и подобает блатарю в его положении, неторопливо и вразвалку вошел в кабинет начальника. Чуть-чуть прищурившись, Бажов тоже набросил на лицо маску начальственной строгости, небрежно сказал:

– Мазохин, к чему такая заваруха? Тем более осталось-то тебе всего несколько дней.

– Я здесь ни при чем, начальник. Все Гришка-буйвол забацал.

– Гришка Гришкой, это понятно! Дешевка. А ты-то?

– Я? Я, начальник, хочу на волю. Воздуха хлебнуть свежего.

– А если так, Мазохин, надо это дело свернуть по-хорошему. Ты неглупый, знаешь что к чему.

– Хорошо, начальник… что в моих силах.

Бунт в колонии еще продолжался. Но подполковник Бажов ставку на Мазоню сделал верно. Гришка-буйвол с перевязанной ногой сидел в камере следственного изолятора, в то время как Мазоня только ему известными мерами быстренько сбил пыл с наиболее агрессивной братвы, и колония успокоилась.

Через три дня Мазохин выходил на волю. Подполковник Бажов лично пожал ему руку и, напомнив о возрасте, посоветовал «завязать», на что Мазоня ответил весьма уклончиво:

– Какой разговор, начальник. Живем-то один раз!

В этот же день Мазохин уехал из Красноярского края…

2

В центре старинного волжского городка в старинном купеческом доме располагался ресторан «Русь». Массивные резные двери с трудом открывались мясистым швейцаром. А если и открывались, то затем, чтобы басовитым, не требующим возражения голосом сказать озадаченному посетителю:

– Извините, гражданин, мест нет.

И дверь тяжело и неотвратимо закрывалась перед самым носом.

На этот раз на небольшой булыжной площади (дань прошлому), перед самым рестораном затормозили два «москвича». Из них вылезло несколько бравых парней, одетых в спортивные костюмы и черные кожаные куртки. Проскользнув в негостеприимную дверь ресторана, они оказались в роскошном фойе. Высокий, белобрысый, похожий на культуриста Вадик Зыбин, по прозвищу Зыбуля, легко и сноровисто расставил своих боевиков. Двое в фойе, один на лестнице на второй этаж, трое в зале. Тем временем к ресторану подкатила блестящая «тойота». Из машины вышли двое. Одеты обычно. На одном простая гражданская тужурка, вельветовые брюки. На другом – джинсовая куртка и широкие в белую полоску «бананы».

Неторопливо поднялись по ступенькам крыльца, вошли в распахнутую дверь ресторана. Швейцар в коричневом костюме с серебряными галунами низко и подобострастно поклонился – уж кто-кто, а он-то знал, с кем имел дело.

Двое спокойным шагом поднимались по бордовому ковру старинной купеческой лестницы. Было тихо, непривычно тихо: ресторан в это время был пуст или почти пуст, если не считать двух-трех клиентов за столиком у зашторенного окна.

Миловидная метрдотель у входа в зал настороженно улыбнулась.

– Пожалуйста, проходите, вот сюда.

Двое прошли в небольшую, но весьма просторную кабину, увешанную бордовыми бархатными занавесками. Белоснежный стол был накрыт – закуски и водка ждали проголодавшихся.

Незаметно появился изысканный молодой человек.

– Господа, в крайнем случае я здесь.

– Иди, – грубовато махнул рукой плотный мужчина в джинсовой куртке. Широкое холеное лицо нахмурилось, глаза стали жесткими.

– Садись, Мазоня, – сказал он, чуть-чуть потеплев взглядом. – Думаю, на зоне ты поотвык от нормальной жизни. – Усмехнулся. – Но ничего, мы тебя подкормим. Здесь все, что твоей душе угодно.

Мазоня сам налил себе и другу водки. Посмотрел на свету на переливающуюся радугой зовущую жидкость.

– Фраеров к ногтю! – засмеялся он и залпом выпил свою рюмку.

Друг лишь усмехнулся, садясь с ним рядом.

– Вот что, Мазоня, ты, конечно, не с европейского курорта вернулся. Это я понимаю. Но… забудь зону. И психологию зонную забудь. Там всякие выходки, блатные словечки… Ни к чему они нам. Сейчас ты другой, и жизнь тут пошла другая.

Мазоня вскинул голову и понимающе скользнул глазами по чуть-чуть опухшему деловому лицу соседа, глаза у которого горели немного мутным, но горячим светом.

– До меня дошло, Мотыль, что-то дошло.

– А ты клади себе икорки… кетовая, – посоветовал дружески Мотыль и подвинул к Мазоне блюдо с икрой. – Как видишь, мы еще живем. А Мотылем тоже не зови. Лучше «Петро». Да и мне приятнее тебя иногда звать Степа… Мы люди свои – разберемся.

Они налили водочки, выпили и закусили. У входа в кабину появился с нерешительной миной Зыбуля.

– Познакомься, – просто сказал Петро. – Это наш бригадир. Свой в доску… Зыбуля, где Мишка Кошель?

– Сейчас будет, – коротко сказал Зыбуля и проворно вышел.

Мишка Кошель не заставил себя ждать. Спортивного склада мужчина, в котором угадывался борец, или, по крайней мере, боксер, присел рядом и, не мигая рыжими ресницами, уставился на Мазоню.

– Мой референт, без него ничего не делаю. Так сказать, референт-распорядитель. Прошу любить и жаловать, – заключил Петро и налил всем водки. – Нам здесь из себя гнуть нечего, все одной масти. Серые. Так что, Мазоня, Кошель – моя, но и твоя правая рука. Мишка, – улыбчиво сказал Петро, – позови «адвоката», может, там и Скирда.

Но звать их не пришлось. Федор Скирда, грузный малый, ходивший, как выразился Петро, в помощниках, и «адвокат» Якуб (Станислав Борзов), тонкий, худой очкарик, в общем-то, составляли самую приближенную к хозяину элиту, которой тот верил как себе и которые были спаяны общей преданностью. После короткого, прямо сказать, душевного знакомства, что Мазоню в какой-то мере удивило и не удивило, он понял, что Хозяин заранее провел необходимую подготовку, ведь Мазоня сразу поднимался на высокую ступеньку в иерархии этой еще незнакомой ему общины единомышленников.

И ему, Мазоне, было приятно чувствовать свое родство с Петром – с ним-то как-никак съели не один пуд соли.

Выпив водочки и немного раскрасневшись, лидеры ждали сигнала старшего повелителя. Петро небрежно взглянул на руку – японские часы показывали где-то около шестнадцати…

– Как там, Якуб, светская жизнь на рынке? – с усмешкой спросил Хозяин и, закурив, свободно откинулся на спинку мягкого кресла.

– Жизнь как жизнь, – спокойно отрапортовал Якуб. – На Центральном неразбериха. Конечно, мы его пока не контролируем. Васька Баклан там хозяйничает здорово, но, собственно, он приблюдок, а хозяева… – Якуб причмокнул и ткнул пальцем в потолок. – В московских воровских верхах… Но мы не спим и протащили в замдиректора рынка толкового малого. Не так уж и дорого обошлось… – И Якуб вопросительно посмотрел на Петра.

Хозяин задумался, не проронив ни слова – наступила короткая тишина. Якуб ждал, а Петро молчал.

Выкинув бычок, Хозяин протянул руку, ласково положив ее на плечо Якуба.

– Не мешай ему до тех пор, пока не внедрится, – задумчиво сказал он. Все находящиеся за столом одобрительно закивали.

Собственно, отчетом «адвоката» начинался обычный для мафиозного мира сходняк.

Это было что-то вроде деловой летучки. Но в преступном мире сходняки имели особый вес: именно здесь собирались лидеры, входящие в элиту, и именно здесь, выслушивая рапорта ответственных за то или иное дело, выносились окончательные решения. Попутно выяснялась «мелочуга»: кто из карманников, спекулянтов, проституток, работавших вчера в «их» регионе, не доплатил или «зажал бабки». Если взнос не поступал за время сходняка, то «бабки» брали силой и так, чтобы в следующий раз было неповадно. Этим занимались бригадиры и боевики, которые быстренько находили не расплатившихся и мигом приводили их в «надлежащее чувство».

Но сегодня этим никто не занимался – этот сходняк был, скорее всего, особого назначения и потому главное слово было за Хозяином.

– Мне поднадоела всякая там мелочуга, – задумчиво сказал он. – Пора и на простор выходить. Думаю, что мы окрепли, у нас уже кое-что есть, так что можем себя заодно и похвалить. – Петро налил всем полные рюмки (а себе лишь половинку, чувствуя, как его подташнивает) и, выпив сначала фужер «нарзана», грубовато сказал: – Нам пора думать о хорошем бизнесе… Ну что, опрокинем, братва, за настоящее дело!..

Выпили и стали неторопливо обсуждать, главным образом, перепродажу автомобилей (например, «Волга» шла у кавказцев весьма удачливо, до трехсот тысяч)…

Между прочим, Федор Скирда в общем разговоре о машинах подсказал – пора наложить дань и на автостоянки. Там немало зажиревших, их надо тряхнуть! Конечно, имелись в виду кооператоры, которые плодились, словно кролики.

Темно-карие глаза Скирды заискрились.

– «Кроликов» я беру на себя. Сегодня же пошли своих бригадиров. Правда, там может помешать Людоед с Северных бань, но мы ему хвост прижмем…

Хозяин молча жевал губами, опустив вниз голову. Слушал он внимательно, словно что-то прорабатывал про себя. Неожиданно он норовисто вскинул голову и резко сказал:

– Пока этого русоголового мальчишку не трогай. С ним давай еще покумекаем.

И по-хозяйски встал из-за стола, всем видом давая понять, что сходняк завершен. И хотя по выражению лиц лидеров было видно, что не все для них решено и ясно, Петро был неумолим:

– Остальное потом. На сегодня все.

Все из кабины вышли. Незаметно проскользнул изысканный официант, убрал лишнюю посуду. Мазоня остался с Хозяином наедине.

У Петро глаза серые, большие. Он смотрел на Мазоню вприщур, словно пытался разгадать что-то большее.

– Как Альберт? – вдруг спокойно и ласково спросил он. – Что-то знаешь о нем?

Мазоня слегка вздрогнул, нахмурился, будто задели что-то очень больное… Упрямая складка легла меж его сильных бровей.

Хозяин молча ждал ответа, словно понимая нелегкое положение своего друга.

– Из детдома попал в колонию для несовершеннолетних. Вот и все.

– Жалко мальчишку, – сопереживая, мягко сказал Петро. – Уверен, за какую-нибудь глупость. Но мы его отыщем и вернем. Не горюй, Мазоня, будет он с нами. Я хочу, чтобы он пошел в бизнес. Когда-то, Мазоня, у нас с тобою будет добротная фирма… Думаю, что для создания таковой пока не хватает многого. В том числе и толкового экономиста – профессионала с хорошей международной выучкой. Им будет твой Альберт, дружище.

Петро порывисто засмеялся, морщинки под глазами на какой-то момент разгладились, и лицо стало добродушным. Мазоня признательно сказал:

– Твоими устами мед пить.

Петро и Мазоня вышли из ресторана. Серый промозглый вечер стелился над маленькой площадью. У ресторана стояли уже две сверкающие сиреневые «тойоты».

У Мазони дернулись брови, он удивился.

Подошли к улыбающемуся проворному Зыбуле. Петро полез в карман «бананов» и достал ключи от новой машины.

– Вот что, Мазоня, это твои ключи. Теперь от твоей «тойоты». Я же помню, как ты раньше любил машины. Даже побеждал на автогонках.

Мазоня на мгновение растерялся: в глазах блеснули слезы, но он с силой поборол их.

– Не волнуйся, старик. Зыбуля тебе покажет дорогу. Если хочешь, захвати красотку. Я знаю одну. Она тебе понравится. Теперь ведь рынок иной. Малолетки вытесняют взрослых дам. Одним словом, как скажет «адвокат», в жизни, как в жизни.

Хозяин понимающе полуобнял Мазоню.

– Извини, старик, а у меня еще дельце.

3

Мазоня сидел за рулем машины. Он радовался, как мальчишка. Ход «тойоты» был прекрасный – она словно не шла, а летела над мокрым асфальтом, едва дотрагиваясь до него своими пружинистыми колесами.

Зыбуля сидел рядом, искоса поглядывая на Мазоню, – он еще не знал, нравится ли ему этот человек окончательно, или он, Зыбуля, пока находится под впечатлением Хозяина; Зыбуля привык доверять Хозяину безраздельно и беспрекословно – таково уж его положение; и все же Мазоня для него был слишком новеньким, тем более для такого неожиданного взлета…

Погруженный в себя Зыбуля неожиданно процедил:

– А может, зря не взяли девочку? Хозяин второсортный товар не подсунет. Я ее знаю: что стоят одни ножки. Пальчики оближешь!

– Нет, не хочу, – ершисто сказал Мазоня. Ему действительно хотелось побыть одному, он должен был над многим поразмыслить. И хотя он чувствовал себя за рулем великолепно, в голове неотвратимо сидел Альберт – с тех пор как он выбрался из зоны, чернявый мальчишка всюду преследовал его, не давая покоя даже во снах.

Зыбуля теперь его не тревожил и всю дорогу с надменным разочарованием на лице преспокойно смотрел вперед на улицу.

Тем временем они подкатили к обычному жилому дому, пятиэтажке хрущевских времен. Отпарковав машину, поднялись по чистенькой лестнице на второй этаж. Зыбуля ключом открыл дверь, пропуская Мазоню в уютный коридорчик. Пахнуло теплом, обжитым домом. Зыбуля неторопливо объяснил, что хозяева сейчас на заработках, где-то на Севере, и что квартирка хоть и однокомнатная, но приличная, используется ими для «самых нужных людей».

– Что гостиница, одни клопы да сутенеры? – резонно заключил Зыбуля и, смачно выругавшись, сплюнул на маленькой кухне в раковину.

Мазоне все понравилось: и обстановка, и даже светлые, в цветочек, обои. Он сел на мягкий, утопающий диван и устало посмотрел на Зыбулю. Тот понял и, выкурив сигарету, дерзко заявил:

– Ухожу. Но завтра, как штык, прямо с утрянки…

Согласно кивнув головой, Мазоня растянулся на диване. Щелкнул замок входной двери, и стало кругом тихо и спокойно. Как он ждал это время! Трудно поверить, что все это правда. Мазоня сладко закрыл глаза – не то от выпитого, не то от пережитого, но вдруг почувствовал свинцовую тяжесть в обмякшем теле: только сейчас он понял, что почти спит. Он попытался открыть веки и не мог, словно они слиплись. Скрипнул диван – Мазоня повернулся на бок, силясь найти удобное место; но сон уже набирал силу, и он, беспомощный и расслабленный, будто провалился в пропасть…

* * *

Кто-то сильно стучал в дверь. Мазоня спросонок тряхнул головой, пытаясь подняться. Но голова не слушалась, клонилась к подушке. Наконец он рванул штору и сразу в комнате стало светло, опытным глазом он понял, что было часов шесть или семь утра. «Кого там в такую рань принесло?» – спохватился он. В семейных по колено трусах, наступая босиком на холодноватый пол, он, закашлявшись, – курить надо бы бросить, – подошел к двери. Осторожно щелкнул замок, и дверь, скользнув по цепочке, едва приоткрылась.

– Да я это, – холодно дыхнул в расщелину Зыбуля. – Открывай же!

Мазоня нехотя, равнодушно снял цепочку и недоуменно ежился в трусах перед Зыбулей, за спиной которого теснились еще трое – Мишка Кошель, Скирда и Якуб, с ними в ресторане познакомил Хозяин.

– Что там? – предчувствуя что-то недоброе, хрипло спросил Мазоня и, увидев на спинке стула халат, накинул его на плечи.

– Да ничего такого. – Лицо Зыбули плаксиво скривилось. – Только вот Хозяин приказал долго жить. После ресторана его того, полоснули автоматной очередью.

Мазоню словно облили кипятком: мгновенно пробил озноб и стало жарко, тело покрылось горячим липким потом.

– Не может быть!

– В нашей жизни все может, – спокойно и зло сплюнул Зыбуля и уступил место Мишке Кошелю.

Черноволосый и смуглолицый Мишка был крепкого сложения, если не сказать богатырского, с широкой выпяченной и накачанной грудью, простодушным и суховатым лицом, он тяжеловато сел на стул и, часто моргая ресницами, стал рассказывать, как все получилось…

После ресторана, расставшись с Мазоней, Хозяин поехал «по одному дельцу». На ночной квартире у женщины, через которую он получал время от времени нужные сведения, его ждали: стоило ему выйти из «тойоты» и сделать несколько шагов к подъезду, как оттуда вынырнул вертлявый, сухой парень.

– Хозяин, узнаешь?

– Нет.

Хозяин вздрогнул, но напористо пошел навстречу.

– Нехорошо не узнавать своих. Нехорошо…

Его расстреляли в упор из двух автоматов. Растерявшегося в машине боевика почему-то не тронули, бросив ему на прощанье:

– Знай наших!

Они не боялись, что их узнают, так как наверняка были из другого города: своих блатных, даже из чужих группировок, телохранитель знал, да свои столь гуманными не были: прикончили бы.

Федор Скирда был уверен, что без хозяйки квартиры здесь не обошлось, потому, не рассуждая, мрачно, сонливо сказал:

– Грохнуть стерву надо.

У Мазони от новости закружилась голова, затошнило. «Боже, надо же такому случиться…»

Пока Мишка рассказывал мрачную историю гибели, он логически сопоставлял кое-какие детали. А почему не прикончили боевика, почему?

Зыбуля, словно поняв Мазоню, тихо, но упрямо заметил:

– Боевик» никогда не ездил с Хозяином. Он взял его случайно. Так что здесь, как скажут менты, алиби. А вот насчет бабы… навела, падла!

Мазоня оделся и попросил Зыбулю подогреть на кухне чайник. Федор Скирда, Мазоня, Мишка Кошель и Якуб сели за круглый стол и, положив руки на клеенку, стали думать.

– Вот что, – медленно, покусывая губу, сказал Мазоня, – мы сумеем его похоронить по достоинству.

– По высшему классу, – сощурившись, совершенно спокойно заметил Мишка Кошель.

– А если так, то считайте, что он погиб на фронте.

Мазоня намазал булку маслом и, отхлебывая из горячего стакана крепкий чай, задумчиво молвил:

– Не будем гадать сейчас на кофейной гуще кто да что!.. Жизнь выяснит сама. Но скажу, братва, без красивых слов: блатных в городе надо брать в руки. – Мазоня сжал кулак. – Или они нас, или, поднатужившись, мы… Чего тут ждать, ведь сейчас начнут кусать похлеще легавых. Нет Хозяина – рви на куски. Страну рвут на куски, а здесь уж сам бог велел. Откуда сейчас ветер? Кто первый?..

– Есть такие, – добродушно согласился Мишка Кошель и остро взглянул на Скирду. Тот молча кивнул: что-что, а ослабел – пощады не жди.

Мазоня нетерпеливо встал и начал нервозно ходить по комнате. Ему никто не мешал, и он пытался сосредоточиться и понять обстановку, в которую его так неожиданно поставила жизнь. Он видел, как молчаливые, растерянные лидеры Хозяина чего-то ждали от него, и он даже хорошо понимал, чего ждали эти люди, еще вчера бывшие надежной правой рукой его друга… Так вот почему Хозяин так настойчиво хотел его приезда, так жаждал его дружеской поддержки и сразу, не мешкая, произвел его, собственно, в ранг преемника.

Да, тут было над чем подумать! Но думать особенно было некогда – следовало действовать, и именно этого собравшиеся ждали от него.

Конечно, Мазоня не новичок и знал, как повелевать в этом мире. Но он знал и другое: как в зоне, так и здесь все начиналось с первого шага. Как шагнешь – так и откликнется! Или примут сразу, беспрекословно, или сомнение, гложущее, гнетущее, легко перерастет в недоверие и злобу, и тогда, брат, держись – не ставшие своими хуже чужих.

Мазоня остановился и в упор посмотрел на Кошеля.

– Порядок, охрану и все остальное берешь на себя.

С того слетела некоторая нагловатость, и он одобрительно взглянул на Мазоню.

– Пусть все знают, что у нас ничего не случилось, – чуть-чуть растягивая слова, решительно и резко сказал Мазоня. – И пусть в глупые головы их не приходит мысль, что мы стали слабее, чем были. Это надо кое-кому показать делом. И этим займешься ты, Федор!

Глаза Мазони, узкие, пронзительные и прощупывающие, говорили о сильной воле и даже о хитрости и изворотливости. Он быстро сел и, положив на стол узловатую и сухую руку, басовито продолжал:

– Ты, Якуб, останешься со мной. Ты у нас юрист, тебе и карты в руки. У меня есть занимательнейшее дело. – Мазоня тихо усмехнулся и, проводив всех до дверей, молча, задерживая ладони, пожал всем руки.

Теперь он уверен, что сделал то, что надо было в этих условиях сделать – именно этого ждали от него лидеры: своими распоряжениями он как бы подтвердил свое исключительное положение, положение преемника. Большего им было, пожалуй, и не надо: в остальном они разбирались не хуже Мазони, ведь тоже воробьи стреляные!

Кроме Якуба остался Зыбуля. К новому хозяину он перешел просто, как бы по наследству и, кажется, твердо определился в Мазоне.

Чуткий слух Зыбули уловил в Мазоне какую-то необъяснимую для него силу.

* * *

Город был страшно удивлен. За многие годы такого, пожалуй, не приключалось. Люди останавливались на улицах и, встречая столь необычную похоронную процессию, недоуменно пожимали плечами.

– Кого это хоронят-то? Начальство?

– Да нет, начальство вроде в здравии.

– Кого же?

– Мафиози…

Похоронная процессия растянулась на всю улицу. За открытым катафалком, покрытым малинового цвета покрывалом, шли два внушительных, в униформе оркестра, попеременно и торжественно издавая звуки бетховенской музыки.

Длинной веренице блестящих легковых машин, казалось, не было конца, к тому же среди обычных, приевшихся «москвичей» и «жигулей» преобладали заграничные БМВ, «форды», «вольво», «тойоты» и даже «линкольн», словно в городе шел парад иномарок.

В машинах немало было молодых изящных людей в дорогих черных костюмах, что привозят из-за бугра, с галстуками «бабочка», будто это были известные актеры, приехавшие на гастроли. Но это не были актеры, это были друзья и недруги Хозяина, которого провожали в последний путь. Так уж было заведено по неписаным, но строгим законам – в последний путь провожали все: и те, кто убил, и те, кто был верным и надежным другом. Ибо последний путь – это конец старым обидам и разногласиям, омытым кровью сильных и властных людей.

Мазоня, с серым болезненным лицом ждал на кладбище: стоял среди близких, но в стороне и, подавленный горем, исподлобья наблюдал за похоронной процедурой. Распоряжались и говорили речи совершенно незнакомые ему люди. И то, что кругом были эти чужие лица, действовало на него угнетающе. Как никогда, на душе было больно. С трудом, пересиливая себя, он подошел к могиле, чтобы бросить горсть земли, на глаза навертывались едва сдерживаемые слезы. Быстро отойдя от могилы, дрожащим голосом сказал Якубу:

– Я жду Федора.

Он вышел из блестящей, расфранченной толпы и медленно, задевая ногами за землю, пошел по кладбищенской тропке к выходу. За оградой, с другой стороны кладбища, его ждала «тойота» – подарок Хозяина. Постоял с минутку в раздумье и со словами: «Да, все мы там будем!» – порывисто сел в машину и включил зажигание. Чтобы как-то успокоить себя, он прибавлял скорость, и машина лихо несла его по городу в странную и новую для него неизвестность…