Kitobni o'qish: «Старый Свет. Книга 2. Специальный корреспондент»

Shrift:

© Капба Евгений
© ИДДК

Памяти Александра Грина

Часть первая

Глава 1
Любимое дело

Я достал из рундука родное хаки и отряхнул его от пыли. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь щель в шторах, подсветили целые сонмы мельчайших частиц, которые взмыли в воздух и закружились по комнате. Невыносимо захотелось чихнуть, но удалось сдержаться, наморщив нос.

Следом за кителем на свет божий появились галифе, сапоги, портупея с револьвером и фуражка – такая же мятая, как в последний раз, когда я надевал её. Мне никогда не нравились фуражки. Вот и сейчас уставной головной убор отправился в сторону, как и свёрток с погонами и наградами, который даже разворачивать не хотелось – на зубах всякий раз появлялась оскомина.

Следовало позаботиться и о хлебе насущном: пара банок тушёнки, краюха ржаного, початая, но плотно закупоренная бутылка вина, фляга с водой, какие-то слегка пожухлые огурчики и желтоватая петрушка – это было совсем неплохо. Видали и похуже!

Вещмешок-сидор отправился в сторону – вот о чём я скучать не буду, благо теперь у меня имелся вполне приличный кожаный ранец. Из платяного шкафа в него перекочевали две смены белья, тёплый вязаный свитер и костюм поцивильнее – брюки в полосочку и сорочка. С полки я достал парочку дорогих сердцу книг и толстую тетрадь, которую использовал для записей. Скатка с шинелью пристроилась в крепления снизу – красота!

Бежал ли я? О да.

* * *

Ситуация назревала скверная. Как говаривал мой знакомый особист с непримечательным лицом, у каждой проблемы есть фамилия, имя, отчество. Лиза, Елизавета Валевская – вот как её звали. Свеженькая, миленькая, с пшеничного цвета волосами, яркими голубыми глазами, всегда готовыми к улыбке, и восхитительно алеющими в самый неподходящий момент щёчками. Очень, очень хорошая девочка.

В гимназии, где я работал последние три года, в соответствии с новыми веяниями имелись и мужские и женские классы. Никаких проблем с девочками в целом не было – прилежные, послушные, старательные – такие ученики просто мечта любого учителя, который до этого дирижировал ротой здоровенных мужиков. Проблема была с их родителями.

По итогам Великой войны, по самым скромным подсчётам, погиб каждый десятый имперский мужчина призывного возраста. Гражданская война также собрала свою кровавую жатву. Дефицит женихов образовался жесточайший, и конкуренция за подходящую партию порой доходила до абсурда.

Всё это время мне удавалось избегать пристального внимания вдовушек, строящих матримониальные планы. Наверное, дистанция, которую я установил между собой с одной стороны и коллегами и попечительским советом с другой, всё-таки играла свою роль. Ну да, пришлось прослыть чудаком, но это чудачество легко списывали на пережитое на фронте. Да и, откровенно говоря, учителем я был хорошим – поэтому прощалось многое.

Но теперь меня припёрли к стенке. В буквальном смысле слова. В последний день четверти меня поймала на улице весьма респектабельная пара и, совершив обход с обоих флангов, завершила окружение у манящей изобилием товаров стеклянной витрины универсального магазина.

– Понимаете, – сказала миловидная женщина неопределённого возраста, – девочка очень страдает.

Я не понимал.

– Вы должны войти в положение. – Было видно, что эти слова даются импозантному господину с видимым трудом, – У неё есть ваша фотография из газеты, она прячет ее под подушкой. Плачет вечерами, а я не могу позволить, чтобы моя девочка плакала.

– Я читала её дневник – там всё про вас, – снова подала голос дама.

Мои ощущения были сродни лёгкой контузии. Эти двое натурально втирали мне какую-то дичь. Мозг же независимо от моего желания совместил идеально-симметричный нос мужчины и его открытый лоб с голубыми глазами и изящной шеей дамы – и картина сложилась.

– Лиза, – сказал я. – Вы пришли из-за неё.

Ну да, она смущалась и краснела всякий раз, когда мне приходилось вызывать её. Да, она всегда тщательно следила за своей внешностью и иногда задерживалась в аудитории чуть дольше, чем было необходимо, но…

Наше время породило миллионы подранков. Бывшие беспризорники, сироты круглые, над которыми взяла опеку империя или её сердобольные граждане, и сироты, потерявшие одного из родителей… Нынешние подростки, юноши и девушки, взрослели в ужасающих условиях, и мало кто из них избежал участи быть свидетелем дел кровавых и жутких, которые вовсе не предназначены для детских глаз. Многим из них хотелось внимания – независимо от пола, социального происхождения и имущественного положения. Просто необходимо было перекинуться несколькими словами с взрослым, который говорит с ними не чинясь, слушает и воспринимает как равных. Я старался, ей-Богу. Мне было до одури их жалко.

Но рассматривать ученицу в качестве будущей спутницы жизни или того хуже, мимолётного увлечения? Упаси Господь! Ничто человеческое мне, конечно, не чуждо, да и девицы в семнадцать лет вполне привлекают мужское внимание… Однако есть же, в конце концов, понятие о том, что такое хорошо и что такое плохо!

Госпожа Валевская-старшая посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

– Я думаю, объявить о помолвке сразу после выпускного бала будет вполне уместно.

А я думал, что вполне уместно будет скорее пустить себе пулю в лоб.

– Вы несвободны? – встревоженно уточнил её супруг.

– Нет, дело не в этом… – попробовал начать маневрировать я. Но эти двое, видимо, всё уже решили для себя.

– Я понимаю, что вы небогаты, – кивнул господин Валевский. – Но у вас кристальная репутация – это дорогого стоит в наши дни! Не переживайте, я дам солидное приданое, сможете открыть частную школу или другое дело по душе – это вы сами решайте с Лизонькой, настаивать не буду.

Внезапно передо мной замаячил выход из сложившейся ситуации.

– Позвольте, – сказал я решительно и шагнул в сторону – прямо туда, где вращалась приводимая в движение электромотором автоматическая четырёхлепестковая дверь универсального магазина.

Они не сразу поняли, что я сбежал. Этот дошло до них только в тот момент, когда подошвы моих штиблет выбивали дробь по лестнице, ведущей на цокольный этаж, – там должен был быть чёрный ход.

* * *

Директора я уведомил в письменном виде – послал заявление по почте. Это было приемлемо – в конце концов, учебный год кончился, экзамены сданы, ведомости подписаны. Найдут они себе другого магистра-гуманитария… Оставалось только улизнуть из города незамеченным!

Я как раз сбрил отросшие усы и бородку и искал взглядом, чем бы утереться, когда пришлось хвататься за револьвер и тыкать им в незваного гостя, а после козырять, щёлкая тапками друг о друга.

– Ваше превосходительство? – Вот уж кого я точно не ожидал тут увидеть!

Артур Николаевич, как всегда великолепный, стоял прямо у меня за спиной и протягивал полотенце.

– А я смотрю, хватки ты не растерял! – довольно хмыкнул бывший регент и отвёл ладонью ствол револьвера в сторону. – Уже совсем бежите или на чаю попить времени хватит?

У этого старого тигра в глазах плясали смешинки – он явно всё знал! Я выдохнул:

– Чаю? Можно и чаю…

Чай у меня был хороший – молочный улун с другого конца света. С десяток сухих скрученных листочков шуршали и стукались на дне жестянки – этого как раз должно было хватить на две чашки.

– Присаживайтесь, например, в это кресло, – предложил я и поспешно убрал с подлокотника свёрток с погонами и наградами.

Этот торопливый жест не укрылся от цепкого взгляда Крестовского. Он принял у меня чашку чая, а потом достал из моего ранца за уголок тонкую серую книжечку в сером же переплёте.

– Это ведь ваше? Почему не подписались собственным именем? Достойная вещь, прямо скажу. У нас в столице её перепечатывают на папиросной бумаге через копирку и продают с рук – расходится быстрее, чем горячие пирожки. А после того как копии стали проникать за границу, поток репатриантов из эмиграции увеличился чуть ли не вдвое.

Для меня это было новостью. Я и не думал о популярности, когда «Новеллы…» взяло в печать одно заштатное мангазейское издательство. На тот момент меня больше интересовал гонорар, ну и некая доля самолюбования тоже. Писатель – это не какой-то там хаки, да?

– Вот как! – только и смог выдавить я. – А откуда вы…

– Император сказал. Кроме вас и него никто не мог знать некоторые подробности.

– Ах да… Действительно. – Я отставил в сторону фарфоровую кружку с отбитой ручкой. – Но вы ведь не о литературе говорить пришли, верно? Поймите меня правильно, я безмерно рад, но…

– Ну почему же не о литературе? Именно о ней. Я всё ещё президент Имперского географического общества и главный редактор журнала «Подорожник». И меня очень интересуют ваши литературные таланты вкупе с другими, не менее подходящими для дела способностями.

Я напрягся. От предложений таких людей не отказываются. Пришлось медленно выдохнуть, вспоминая, кто передо мной. Если уж Артур Николаевич Крестовский, бывший регент всея империи и двоюродный дедушка нынешнего императора, решил побеседовать со мной за чашечкой чая – совершенно точно известно, что беседа эта будет однозначно к вящей славе Господа, на пользу Новой империи, ну и для меня как минимум интересной и познавательной… Я слишком хорошо изучил его превосходительство в бытность его адъютантом.

– Как насчёт поработать на мой журнал специальным корреспондентом? Вы ведь хотели уехать? Вы и уедете – дальше некуда.

* * *

К ранцу добавилась ещё одна сумка – кожаная. В ней лежал подарок Крестовского – настоящее сокровище. Малоформатная фотокамера с резьбовым креплением объективов, которых имелось целых пять! И целая куча контейнеров с перфорированной плёнкой для съёмки.

Сумка лупила меня по бедру, когда я мчался по перрону, мечтая запрыгнуть в свой вагон прежде, чем кто-то из горожан узнает меня.

– Поезд на Яшму отправляется через пять минут, просьба пассажирам занять свои места! – кричал дюжий проводник в форменке и звенел в колокольчик.

– Пятнадцатый вагон! – выдохнул ему в лицо я. – Мне куда?

– К чёрту! – ответил проводник. – У нас двенадцать вагонов, сударь.

Я остановился как вкопанный и уставился в свой билет. Пятый! Пятый вагон! Это была не единичка – просто разделительная черта! Подняв глаза от мелких буквиц, я лицом к лицу столкнулся с ней.

– Вы?

– Валевская? Лиза?

Это был провал. Разгром полный, окончательное и бесповоротное поражение… Линия обороны прорвана, ряды смяты, отступающие войска настигнуты неприятелем, который преследует бегущих и берёт их в плен.

– Вы такой молодой… – неожиданно сказала она и провела ладонью по моей щеке и подбородку, и тут же отдёрнула руку, как будто обжегшись. – Ой!

– Лиза, поезд…

– Вы не смеете уходить, пока я не объяснюсь! – Было видно, что она сильно смущена и растеряна, и делает над собой большое усилие, чтобы находиться здесь и говорить со мной.

Такое поведение было достойно как минимум уважения. Девушка мяла в руках платок, опустив глаза.

– Я хочу, чтобы вы знали – не я подсылала к вам родителей. Я бы никогда, слышите, никогда не стала навязываться! Они поступили подло, читая мой дневник и подслушивая под дверью… Не докучала вам на занятиях и впредь не собиралась. Вы не виноваты в моих чувствах. Я ведь не дурочка, знаю – это всё ок-си-то-цин, верно?

Чёрт побери, она была действительно хороша! Яркие, небесного цвета глаза, гордая посадка головы, обычно ироничный, но сейчас печальный разлёт бровей… Голубое лёгкое платье, скромное, но не могущее скрыть стройной фигуры и привлекающих взгляд округлостей, изящная шляпка с вуалью – да что ж это такое?

– Я благодарна судьбе за то, что это были именно вы, а не какой-нибудь подлец. Молю Бога, чтобы мы с вами встретились – через два, три, пять лет. И могли поговорить как равная с равным – она посмотрела мне прямо в душу.

В горле у меня стоял ком. Я понятия не имел, что делать. Эта ситуация была, пожалуй, самой кошмарной из всех, что я испытал за прожитые мной четверть века.

– Что же вы молчите?…

– Лиза, вы лучшая девушка в мире. Умная, красивая, живая… Вы достойны счастья, и оно у вас будет. Не обижайтесь на своих родителей, они хотели как лучше. И простите меня, ради Бога! – Я позволил себе взять её за руку и поцеловать холодные костяшки пальцев.

Она не отнимала её до последнего.

Запрыгнув на подножку отправляющегося поезда, я запнулся, и могучая рука в железнодорожной форменке втянула меня внутрь.

– Сбежал от неё? – глянул на меня проводник. – Дурень, твоё благородие. Хорошо, что не в моём вагоне едешь, а то я б тебе в чай плюнул.

Да я бы и сам себе в чай плюнул, если б с этого был хоть какой-то толк.

Тонкая девичья фигурка стояла на перроне и смотрела вслед уходящему поезду.

* * *

– Моё мнение – автор никогда не служил в армии. – Господин с козлиной бородкой был из тех людей, которые говорят, не интересуясь, желает ли собеседник продолжать общение. – Понятия не имею, что они нашли в этой книге. Бесталанная писанина, пародия на литературу. Как ещё этот опус цензоры не зарезали? Император играл на скрипочке по кабакам Варзуги! Бред какой, каждый знает – его тевтонские кузены…

Я внезапно понял, что он рассказывает мне про мою же книгу.

– Его тевтонские кузены плевать хотели на империю после того, как было заключено перемирие, – сказал я. – Да и до этого мы их интересовали только с точки зрения земельных ресурсов и полезных ископаемых.

– А вы специалист? – Его бородка задиристо дёрнулась вверх. – Учёный?

– Журналист.

– И куда направляетесь? Хотя дайте угадаю! – Бородатенький, конечно, знал всё лучше всех. – В Яшму, до конечной. Там нынче синематографический фестиваль «Яшмовая корона», а это для вашего брата как экскременты для мух… Не обижайтесь, не обижайтесь. На правду не обижаются.

Любопытный экземпляр. Я думал, такие в империи уже не водятся. Может, репатриант?

– А вы, простите, куда направляетесь? – Вопрос с моей стороны прозвучал скорее из вежливости.

– Пф! Не имею привычки делиться личным с незнакомцами! – Этот гад взял со стола газету и демонстративно зарылся в неё.

И с ним мне ещё ехать! Может, скоро выйдет? В дверь купе постучали, и появился проводник с окладистой седой бородой.

– Чай заказывали?

Я кивнул, и поднос с дребезжащим стаканом, квадратным печеньем, ломтиками лимона и кусковым сахаром оказался передо мной.

Серебряный подстаканник с имперским гербом, крепчайший чёрный чай с ароматом цитруса – это всё очень напоминало детство! Как будто не было этого ужасного, разрушительного десятилетия. Как будто мне снова десять или четырнадцать лет, и мы всей семьёй едем в столицу, и всё вокруг кажется таким чудесным, таким значительным… И мама с папой живы, и я никогда не надевал хаки.

– Пф! Чёртовы рабовладельцы! – Мой сосед перевернул страницу, и я смог увидеть, чему он там возмущается.

Броский заголовок гласил: «Кровавая бойня! Ополчение гемайнов уничтожило целое племя туземцев из Сахеля». Дальше шла речь о том, что засуха толкает племена аборигенов Южного континента двигаться через горные перевалы к морю, и на своём пути они сталкиваются с гемайнами – потомками переселенцев из Оверэйссела, который ныне входит в тевтонский Протекторат. Гемайны, эти суровые люди, не церемонятся с чужаками и не экономят патроны. Вот и теперь какой-то журналист из Альянса, лайм, судя по фамилии, распинался о беспощадности поселенцев, которые вместо того, чтобы просто преградить путь и направить туземцев в безопасное место. открыли огонь и стреляли до тех пор, пока не умер последний из чужаков.

– Купите себе газету и читайте! У меня не публичная библиотека! – раздался сварливый голос.

Дал же Бог соседа, а? Я взялся за ручку подстаканника и вышел в коридор, прикрыв за собой дверь. Гемайны, Сахель, туземцы… И вправду нужно будет зайти в библиотеку или, что ещё лучше, в книжный магазин. Это ведь будет моей жизнью в ближайшие месяцы – а то и годы!

В стакане остывал чай, за окном мелькали огни далёких деревень, стучали колёса поезда… На душе внезапно стало легко и спокойно, из открытого окна ударил порыв вечернего холодного ветра, и, вдохнув полной грудью, я понял – что-то начинается.

Глава 2
Мечты сбываются

Он был как из детских грёз – огромный, изящный, белый, с крыльями парусов, барашками волн, разрезаемых форштевнем. Его называли «Гленарван», и он ждал меня – настоящий клипер, который направлялся на Сипангу с грузом пушнины, и с почтой для Гель-Гью, Зурбагана и Лисса.

Немногочисленные пассажиры ожидали, когда корабль пришвартуется и перекинет трап на причал, а я смотрел на него и не мог налюбоваться. Всё-таки каботажное плавание на чадящем пароходике, вёрст на пятнадцать-восемнадцать вдоль берега – это совсем не то же самое, что настоящее дальнее плавание на настоящем паруснике.

– Вы тоже на «Гленарвана»? – спросил меня загорелый юноша с живым лицом и чёрными, весёлыми глазами.

Он был одет как местный уроженец: серые брюки со стрелками бритвенной остроты и выглаженная накрахмаленная бежевая рубашка с закатанными рукавами прекрасно сидели на его поджаром крепком теле. Лёгкий дорожный саквояж, плащ-дождевик и кепи в руках говорили о том, что он явно собрался попутешествовать.

– Ну да, – ответил я.

Молодой человек с первого взгляда вызывал приязнь, а завести знакомство, учитывая перспективы многодневного плавания, было приятной перспективой.

– Меня зовут Рафаэль, Рафаэль Мастабай, я горный инженер. Хочу попытать счастья в Натале – оттуда приходят новости о каких-то фантастических находках полезных ископаемых. Мой профиль – полиметаллические руды… О, по вашим глазам вижу, у вас куча вопросов!

– Работа такая, – улыбнулся я.

Михаэль напрягся. «Вопросы здесь задаю я» – эта фраза после режима Ассамблей вызывала у граждан империи приступы жуткой аллергии.

– Спецкор «Подорожника», – пришлось мне тут же развеять его опасения.

– А-а-а-а! ИГО – это наше всё. Двигатель прогресса, можно сказать. Мы с вами, считай, коллеги. Нам, горнякам, без географии никуда!

ИГОм называли Имперское географическое общество – по аббревиатуре.

«Гленарван» спускал своё белое оперение, приближаясь к берегу, матросы сновали по мачтам, вантам и реям с удивительной ловкостью. Раздавались отрывистые команды.

– Принять швартовы! – послышался зычный голос, и на причал полетели канаты, которые принимающая сторона тут же принялась крепить к кнехтам.

Борт корабля мягко ударился о кранцы, был перекинут трап, по которому первым сошёл морской офицер в белоснежном мундире. Он поговорил о чём-то с портовым чиновником и скомандовал начинать погрузку.

Пришлось подождать ещё немного, пока начнут пускать пассажиров. Всего нас было не больше дюжины – всё-таки корабль не предназначался для перевозки людей, хотя какое-то количество дополнительных кают тут имелось.

С восторженным чувством я ступил на трап, преодолел его и сделал первый шаг по палубе. И с неким сожалением отметил, что паровая машина тут всё же была – труба виднелась между мачтами. С практической точки зрения это было замечательно, но с эстетической…

– Лука! Проводи пассажиров к каютам! – приказал офицер, и навстречу нам выдвинулся бывалого вида матрос. Походкой вразвалочку он шагал впереди нас, предупреждая о необходимости наклонить голову, перешагнуть через канаты или не задеть какую-то важную деталь такелажа. Мы спустились на нижнюю палубу и оказались в коридоре, по обеим сторонам которого виднелись ряды одинаковых дверей.

– Вам сюда! – сказал матрос. – У нас не отель, не обессудьте. – И хмыкнул.

Заглянув в предназначенную мне каморку, я остался вполне доволен – даже круглое окошечко-иллюминатор имелось, и в нём было видно море! Ну а койка, рундучок и небольшой стол так и вовсе казались предметами роскоши.

Заперев свой багаж на замок в рундуке, я отправился на верхнюю палубу наблюдать за тем, как корабль отчаливает.

С погрузкой почты закончили быстро, ждали только свежего ночного бриза, чтобы выйти с ним из гавани. Свободные от вахты матросы находились в увольнительных на берегу и собрались на пирсе только к вечеру.

Я никогда не задумывался о таких нюансах – суша остывает быстрее, и давление над ней повышается, соответственно, ветерок начинает дуть в сторону моря, над которым воздух остаётся тёплым, а давление низким… Парусники до сих пор пользуются этим природным явлением, причаливая днём и отчаливая в темное время суток.

Наконец пирс и палубу накрыла рабочая суета. За процессом наблюдал сам капитан – внушительный грузный мужчина с пышными бакенбардами.

– Отдать швартовы! – раздалась команда, а затем набор зубодробительных морских терминов.

Матросы полезли по вантам наверх, паруса распустились белыми лепестками, корабль дёрнулся, приводимый в движение порывом ветра, и устремился вперёд, рассекая волны.

Я, чёрт побери, был счастлив – то, о чём мечталось так давно, теперь происходило наяву.

* * *

Меня выворачивало наизнанку. Перегнувшись через фальшборт, я пытался сдержать спазмы, но тщетно – морская болезнь плотно насела и отпускать не собиралась. Теперь я мечтал, чтобы после того, как сдохну, патологоанатом, вскрывая меня, хоть чего-нибудь нашёл.

Хватило четырёх часов плавания в открытом море при умеренном волнении, чтобы я проклял тот день, когда ступил на палубу «Гленарвана», и захотел отправиться в Зурбаган пешком. Каннибалы и рабовладельцы теперь казались мне меньшей из проблем.

– А, это вы? – Рафаэль был бодр и свеж. – Принести вам воды? Говорят помогает.

– Нет-нет, спасибо… – Я утёр лицо и почувствовал вкус соли – брызги волн долетали до верхней палубы.

– Да вы совсем зелёный! Пойдёмте, выпьем тёплого чаю с лимоном – всяко станет полегче, даже если вы продолжите разговаривать с морским дьяволом и дальше.

Он ещё и шутил! И его совершенно не смущала качка. Вальсирующей походкой горный инженер двинулся в сторону кормы – там располагалась кают-компания. Хватаясь за любую опору и теряя равновесие каждую секунду, я двинулся за ним.

Кажется, даже звёзды на небе потешались надо мной. Как же, героический офицер, вся грудь в крестах – и блюёт дальше, чем видит! Стыдоба! И почему раньше, на пароходах, со мной такого не случалось?

– Идёмте, чай готов!

В каюте таких несчастных, как я, имелось несколько – их легко было отличить от бывалых морских путешественников по бледно-зелёному цвету лиц.

– А вы что, часто в море? – спросил я у Рафаэля.

– В первый раз! – пожал плечами он и принялся наливать чай в чашки, не уронив ни капли мимо.

Ну надо же!

* * *

– Хэйа даг! – поприветствовал я Рафаэля, когда он, постучавшись, вошёл в мою каюту. – Гло йа ин Год?

– Чего? – удивился он.

Я отложил самоучитель языка гемайнов и сел на койке.

– Верите ли вы в Бога? – сказал я уже по-имперски. – Говорят, им этот вопрос заменяет приветствие.

– Кому «им»?

– Коренным жителям Наталя – гемайнам.

– А-а-а-а! И что нужно отвечать?

– Еэр аан дие вадер, ен зин, ен дие хейлиге геес, если я правильно разобрался с произношением.

– Аминь! – кивнул Рафаэль. – А если бы я был неверующим?

– Тогда у вас не получилось бы вести дела с гемайнами.

– А почему вы назвали их коренным населением? Там же сплошь белокожие бородачи, потомки переселенцев из Оверэйссела, так?

– Но заселили-то они пустые земли, м? Четыреста лет назад лаймы завезли аборигенам холеру и оспу в обмен на рабов и слоновую кость, и народ там вымер. И пустынный берег без людей и живности не интересовал никого. Кроме гемайнов, которым жить под тевтонами не улыбалось – вот и выселились, чуть ли не целым народом.

– Вот как? А как же руды металлов, уголь?

– А это обнаружили почти случайно. – Я протянул ему одну из книг, которую купил в Яшме. – Вот, можете почитать, тут много по вашей теме. Не знаю, насколько сильно можно доверять автору, всё-таки он тоже лайм. Но чёрным по белому сообщает, что цветущие города Колонии были основаны сто пятьдесят-сто лет назад. Зурбаган, Лисс, Гель-Гью… Лаймы выгоды не упустят, переселенцы из Альянса устремились сюда сразу же, как стали известны истинные богатства этих земель. Их не интересовало земледелие и скотоводство, им было нужно золото.

– А гемайны? – Рафаэль и вправду был заинтересован.

– Гемайны дали бой. И лаймы умылись кровью и подписали Покетский договор, согласно которому не продвигаются далее чем на пятьдесят вёрст от побережья. И до сей поры договор соблюдался. Но кого после Великой войны интересуют старые договоры, верно?

Рафаэль задумчиво кивнул.

– Я возьму почитать? Не очень ясно, как во всё это вписываются туземцы…

– Нет проблем, читайте! Тотзиенз, Год сиен йо!

– Да, да… И вам всего хорошего.

Он уже закрыл дверь, но тут же вернулся обратно.

– Я чего заходил-то… Вы фехтуете?

– Э-э-э, что?

* * *

Оказывается, всё то время, пока мы лупцевали друг друга бамбуковыми палками и скакали по палубе, изображая записных дуэлянтов, за нами наблюдал капитан.

– Я вижу, вы пообвыклись, – проговорил он, спускаясь по лестнице. – Недурно, недурно… В каком вы звании?

Рафаэль внезапно вытянулся во фрунт:

– Корнет второй сотни третьего Горского кавалерийского полка!

– Капитан второго ранга Тулейко, до недавних пор командовал монитором «Отважный»… Теперь вот здесь пригодился. – Тулейко повернулся ко мне. – А вы? Вы где служили? В каком звании?

– В пехоте… – буркнул я и перехватил бамбуковый дрын обратным хватом. – Господин Мастабай, мы на сегодня закончили?

Рафаэль удивлённо глянул на меня, а потом по своей привычке пожал плечами:

– Наверное. Есть у кого-то ещё желание попрактиковаться? – обвёл он взглядом собравшихся на палубе зрителей.

Кавалерист – он и на корабле кавалерист. А я-то гадал, какого чёрта он не стал прекращать тренировку после того, как собрались зрители. Для меня их внимание было как мертвому припарка – вроде и плевать, а вроде и нелепо как-то. А корнет красовался. Третий Горский полк был сформирован уже после того, как лоялистов загнали на Янгу, и пороху они, почитай, не нюхали – горячую южную молодёжь использовали для отлова мелких банд и патрулирования дорог. А гонору-то гонору… И морская болезнь его не берёт, зар-раза.

Качка усиливалась, и меня опять прихватило. Господи, напиться, что ли? Или на корабле не положено?

* * *

Я как раз избавлялся от тщетной попытки пообедать, привычно скорчившись над фальшбортом, когда увидел на бескрайней водной глади нечто чуждое. Осознание пришло секундой позже:

– Человек за бортом! – заорал я во всю глотку.

Несчастный дрейфовал по волнам на половинке двери, ей-богу! Ко мне в мгновение ока подбежал один из матросов и глянул туда, куда я указывал.

– Человек за бортом!!! – с утроенной силой заорали мы вдвоём.

Всё вокруг пришло в движение: команда забегала, пассажиры сгрудились у борта, на воду спустили шлюпку, полдюжины матросов и молодой мичман живо оказались внутри и мощными взмахами вёсел стремительно приближались к терпящему бедствие.

Он пришёл в себя и, увидев корабль и лодку, замахал рукой. Его сняли с обломка двери, и шлюпка быстро догнала лёгший в дрейф «Гленарван». Матросы при помощи шлюпбалок быстро втащили лодку на верхнюю палубу, корабельный доктор принялся осматривать пострадавшего.

– Обезвоживание, крайняя степень утомления… Оставьте парня в покое на несколько часов, напоите, и он будет в норме и сможет ответить на ваши вопросы, – сказал медик капитану.

Тулейко обвёл команду тяжёлым взглядом, и матросы мигом бросились по местам. Первый после Бога, а как же!

Меня живо интересовала судьба этого бедолаги – всё же именно моим приступам морской болезни он был обязан своему спасению, и потому я места себе не находил и выхаживал перед лазаретом. Мне чуть не прилетело дверью по лбу, когда оттуда вышел капитан.

– Офицеры, общий сбор! – негромко, но зычно провозгласил он, а потом добавил: – Вы с господином Мастабаем тоже можете поприсутствовать.

Назревало что-то интересное. В кают-компании было тесно от флотских, мы с Рафаэлем смотрелись там как настоящие белые вороны.

– Господа, Савский рог снова стал прибежищем для пиратов. Этот молодой человек – вроде единственный спасшийся с парохода «Буссоль». Чёртовы каннибалы атаковали их ночью, на своих клятых катамаранах… Парня зовут Джек Доусон, он из Колонии, служил корабельным плотником и тащил отремонтированную дверь в капитанскую каюту. На ней и спасся, сиганув в океан. Бог знает, сколько ещё человек осталось в живых – по его словам прошло не больше двух дней с момента атаки.

– Он сможет подсказать место, где оставил «Буссоль»? – спросил старший помощник.

Этот дядька был под стать капитану, такой же величественный и грузный, только вместо бакенбард у него была полноценная борода.

– Устье реки Дауа, – ответил Тулейко. – Какие будут предложения, господа?

По морскому обычаю первым говорил самый младший, мы с Рафаэлем права голоса не имели. Слово взял тот самый мичман, который принял непосредственное участие в спасении Доусона.

– «Гленарван» – имперский корабль, господа. Мы не потерпим пиратства и каннибализма.

Молчаливое одобрение было ему ответом. В таком же ключе высказывались и остальные флотские, и мне нравилась их решимость и вера в собственные силы. Мы имперцы, и точка. Где мы, там порядок, безопасность, уверенность в завтрашнем дне. Как можно поднимать каждое утро на мачте штандарт с орлом, если проплыть сейчас мимо творящейся дикости?

Капитан Тулейко был явно доволен.

– Меняем курс, господа! Направление на берег, к устью реки Дауа!

* * *

Идея была очень простой – подойти к берегу в темноте и сделать вид, что на «Гленарване» серьёзные проблемы, чтобы приманить пиратов. Откуда-то из трюма притащили несколько листов жести, какие-то старые тряпки, смоченные в мазуте, деревянную рухлядь – и развели костёр прямо на палубе. Огонь был небольшим, он больше чадил, и смрадный чёрный дым окутал клипер от носа до кормы.

– Вы можете спуститься в каюты, господа. А можете остаться здесь – выбор ваш, – сказал старпом, раздавая матросам винтовки и кортики.

Наготове была пожарная команда с помпой, огонь можно было залить в считанные мгновения. На реях замерли марсовые – самые лучшие стрелки в команде. Под тентом на юте таился станковый пулемёт, большая часть команды замерла, прижавшись к бортам, сжимая в руках винтовки.

А мы с Рафаэлем, Лукой, ещё тремя матросами и двумя дородными братьями по фамилии Чечиловы, из торговых представителей какого-то акционерного общества, пожелавших поучаствовать в охоте на пиратов, носились по палубе, разбрасывали вокруг себя мелкие предметы и орали как оглашённые, изображая панику и суету. Должно было выглядеть убедительно – по крайней мере, я был убеждён, что выгляжу отменным идиотом.