Kitobni o'qish: «Полноценный флирт»

– … ни с того ни с сего приволокла все свои дипломы, – донесся голос Анечки из приемной. – Повесь, говорит, на стену к остальным. Ну, куда я их повешу? Клиентам по барабану, какой у нас замечательный бухгалтер. Шеф сказал, убери, места нет.

Ксения Васильевна замерла на лестнице за пару ступенек до верха. Рука ее сжала перила, дыхание перехватило: речь шла о ней.

– Что ж ты хочешь – Одуван наш старается соответствовать, – пробасила МарьМихална. – Будешь тут из штанов выпрыгивать, когда каждый месяц – вынь да положь. Квартирка у нее, конечно, конфетка, но ипотеку тянуть теперь полжизни будет. Вот и ходит без настроения.

– Я вас умоляю! Какое настроение, о чем вы! – протянула Ульяна. – Мужика нет, гормоны бушуют! То, как мегера, то хохот этот неуместный. Завела бы кого, но такая она нелепая – обнять и плакать.

– Ты же сама ей эту шапку подарила, – прыснула Анечка. – А теперь говоришь «нелепая».

– Ой, не могу, девочки, еще этот помпон! – согласилась Ульяна. – Дурочка, да и только!

– Дурочка, да. Но добрая, – резюмировала МарьМихална. – Странно, что еще не пришла, на нее не похоже.

Ксения Васильевна сорвала с головы разноцветную, с помпоном шапочку, и, чтобы не зарыдать в голос, засунула ее себе в рот. На цыпочках, боясь наступать на каблуки, скользнула мимо приемной. Свернула налево, потом направо в маленький аппендикс, ведущий к ее кабинету. Сунула руку в сумку, торопливо зашарила, ища ключ. Пальцы сначала уперлись в волосатые киви, купленные для МарьМихалны, потом в грейпфрут для Анечки. Ксения Васильевна сильней сжала шапку зубами и наконец подцепила брелок. Наощупь нашла скважину, провернула, шагнула внутрь, но в последний момент споткнулась о надорванный кусок ковролина, и не вошла – влетела в дверь. Фрукты поскакали по полу, ноутбук она успела подхватить и спасти, как полковое знамя. А вот коленкой со всей мочи приложилась о ножку офисного кресла, что раскорячилось своими колесиками почти на весь кабинет. В подмышке серого старомодного пальто с песцовым воротником треснуло, но это уже не заботило Ксению Васильевну, потому что боль в ушибленном колене казалась невыносимой.

Когда стало чуточку легче, и Ксения Васильевна снова смогла дышать, первым делом она выплюнула шапку. Осмотрела обслюнявленный помпон и швырнула ее на стол. Потом поднялась с пола, стараясь беречь разбитую ногу, замкнула за собой дверь и прямо в пальто тяжело села в кресло. В недрах сумки тренькнул смартфон, она поставила ее на колени, выудила его и бессильно опустила сумку на пол. На ковролин у кресла неслышно выкатилось крепкое зеленое яблоко, для Ульяны.

«Ну, и напряженный денек!» – прочитала она, быстро смаргивая обильные слезы.

Некоторое время она в оцепенении пялилась на буквы, и только потом медленно напечатала:

Ужасный!

«Ты чем-то расстроена? Что случилось?»

Слеза капнула прямо на экран, и она стерла ее рукавом. Обида колола в самое сердце, клавиши расплывались. Пальцы промахивались, вязли в пустоте.

Случайно услышала, что обо мне говорят в офисе.

Ксения Васильевна вытерла глаза тыльной стороной ладони, измазав ее в туши.

«Сочувствую. Сотрудницы?»

Да. Я думала, подруги.

«Чем я могу тебе помочь?»

Она даже покачала головой.

Мы знакомы два дня. В чате. Чем ты мне поможешь?

«Советом. Может, тебе домой пойти? Как будто заболела?»

В последний раз она болела ровно на этом вот месте, обложенная платками и лекарствами. А сотрудники, чтобы не заразиться, подсовывали документы ей под дверь.

Ответить она не успела: телефон заверещал прямо в руке. «Шеф», – высветилось на экране, и она поспешно приняла вызов.

– Ты где? – спросил без предисловий.

– У себя, – испуганно пискнула она.

– Хм, а мне говорят, опаздываешь. Доделала расчёты?

– Нет, – смутилась она.

– Ну сегодня доделай тогда, хорошо?

– Там…эээ… много, Александр Маркович. Мне сегодня зарплату начислять, не успею.

Слышно было, как он усмехнулся:

– И что ты мне предлагаешь? – вопрос прозвучал резко. – У меня завтра презентация, мне расчёты нужны.

– Я вчера сидела до одиннадцати, – вспыхнула она.

– Ты же знаешь, Ксюш, – его голос смягчился. – Мне больше некому доверять, кроме тебя. Ну, сама посуди, кого мне просить? Не Аню же. Надо, чтобы человек соображал. Так что, моя хорошая, я на тебя рассчитываю!

Он отключился, не прощаясь. Она вздохнула, положила телефон на светлый шпон стола. Наконец-то сняла пальто, так и не заметив полуоторванный рукав, повесила на плечики в углу. Потом достала из сумки громоздкий ноутбук и больше уже не прерывалась, даже на обед.

«Пора домой, – снова ожил телефон в шесть вечера. – Что едят на ужин умные и красивые женщины?»

Если ты обо мне, я ем салат.

«Ты любишь салат? А я вот мясоед, обожаю баранину!»

Да, – уже набрала она и занесла палец, чтобы отправить, как вдруг вспомнила вчерашний обед, и ее даже затошнило от возникшего во рту привкуса кунжутной заправки. «А это полезно», – сказала тогда МарьМихална. «И выводит токсины», – добавила Ульяна. Ксения Васильевна подумала, что вряд ли ее токсины настолько нервные, чтобы испугаться кунжута, но салат послушно дожевала до последнего хлорофилла.

Я тоже мясоед, – написала она поспешно. – Но не знаю, люблю ли баранину.

«Как ты можешь не знать? – веселый смайл. – Интригуешь просто. Тогда хотя бы расскажи, как ты выглядишь? Уверен, ты настоящая красавица»

Красавица взглянула в слепое вечернее окно. Там, будто в кривом зеркале, отражалось ее лицо с темными провалами, вместо глаз. Врать не хотелось, но и разочаровывать его тоже. Никто никогда не предлагал ей помощь, а он предложил. Но офис, даже опустевший, совсем не располагал к такого рода рассказам. Поэтому она собралась и пошла домой, намереваясь поработать после, перед сном. Цветная шапка так и осталась ночевать на столе.

При входе в квартиру Ксению Васильевну встретил пристальный мамин взгляд. Ее портрет висел на стене напротив, в спальне. Место над кроватью дочери мама выбрала сама еще при жизни. Оттуда просматривалась большая часть прихожей, и Ксения Васильевна почти в любой момент могла свериться со строгим камертоном материнских глаз: верно ли она живет? Сегодня, к примеру, она намеревалась жить неверно.