Kitobni o'qish: «Я – рысь. Время перемен»
1. Переезд.
Уезжать не хотелось. Я сидел и смотрел на сумку с уложенными вещами, никак не решаясь её закрыть. Здесь, в далёком посёлке, надёжно укрытом от посторонних глаз, среди величавых, таёжных кедров и сосен, жизнь текла размеренно и спокойно. С самого рождения я жил здесь, в тайге, среди родичей и друзей, вместе со своими родителями. Вот, только мама так и не прижилась. Сначала она стала быстро уставать. Потом начала болеть голова. Через год её свалила с ног простуда, быстро перешедшая в воспаление лёгких. Вердикт лекарки-ведуньи бабушки Славены был однозначным: тайга не приняла и погубит её! Пришлось маме переезжать в родной город в далёком Подмосковье. Там ей стало намного лучше, врачи быстро поставили маму на ноги. Ещё пару раз она пробовала вернуться в тайгу, но все повторялось и, наконец, мама смирилась с тем, что ей придётся жить вдали от семьи.
– Юргеш, поторопись! – раздался с улицы строгий голос дяди. – Иначе мы опоздаем на самолёт!
– Да, дядя! – отозвался я и вздохнул, оторвавшись от созерцания сумки с уложенными вещами, быстро застегнул её и выбежал на крыльцо. – Я уже здесь!
Увернувшись от дядиного подзатыльника, перемахнул через открытый багажник чёрного внедорожника, стоявшего во дворе, попутно забросил туда свою сумку и юркнул на пассажирское сиденье, всем видом изображая ангельское смирение и послушание. Впрочем, вздумай дядя и в самом деле надрать уши, меня не спасла бы ни машина, ни кроткая и послушная мина. Дядя Улар только хмыкнул, глядя на мои выверты, завёл машину, и мы поехали в аэропорт.
Однажды я спросил, почему мы с папой сами не можем поехать в то, далёкое Подмосковье и жить с мамой? И тогда отец рассказал, что там, за пределами нашего посёлка, живут люди совершенно непохожие на нас. Эти люди не умеют читать запахи, не видят в темноте и не имеют второй, звериной формы. Они слабее физически и они не знают о том, что бывают люди-звери. Вернее, не помнят. Когда-то они знали про нас и боялись. И из страха почти истребили оборотней! Ведь нас всегда было мало. Тогда наши предки ушли в глухие леса, в горы, научились скрываться. Постепенно люди уверились в том, что страшных оборотней больше нет, и забыли о них. Разве что в сказках можно найти упоминание о тех, кто носит звериную шкуру. И теперь оборотни осторожны. Помня о прошлом, они живут скрытно, не показывая людям свою природу. Именно поэтому детей, не умеющих ещё контролировать себя, свои чувства и тело, за пределы безопасной территории вокруг посёлка не выпускают.
Папа и мама как-то смирились с такой жизнью. Папа часто ездил к ней. И она тоже приезжала к нам. Ненадолго. На выходные. Иногда приезжала на целый месяц! И хотя папа ворчал, что это опасно, она все равно оставалась и старалась все время быть рядом. Я постепенно повзрослел, научился сам охотиться, часами пропадал у деда в кузнице или вырезал из дерева всякие интересные штуки и игрушки для малышни. Разумеется, у нас была и своя школа! Учительница Таисса была, кстати, обычной человечкой, как и моя мама. Она появилась в нашем посёлке давно, ещё до папиного рождения. Вышла замуж за Хвата, дедушкиного младшего брата. Её многие ребята бабушкой зовут. Только тихонько, потому что Таисса очень не любит, когда её называют бабушкой. Папа говорит,… говорил, это потому, что человеческие бабушки её возраста выглядят примерно так, как наши Мудрейшие! Седые, сморщенные, как сушёные яблоки и слабые, как дети! Таисса в свои семьдесят два вовсе не была похожа на сухофрукты. Да, и трёпку могла задать, ещё какую! Это потому, что оборотни живут гораздо дольше людей. А Таисса, войдя в наш род рысей, и, получив благословение Великого Предка, получила и силу Рода. Я часто мечтал, как поеду к маме вместе с отцом и старался учиться изо всех сил! И наукам и самоконтролю! А потом…
Авария! Слово-то, какое страшное! Отец возвращался домой, в наш посёлок. Он уже ехал из аэропорта. Неуправляемая фура неожиданно вылетела на встречную полосу и буквально смяла несколько легковушек. Машина отца была первой. От него остались только разорванные куски тела, которые родичи с трудом опознавали по запаху! Я это узнал из разговоров взрослых. Посмотреть на отца мне не дали. Разрешили только попрощаться на похоронах с заколоченным наглухо гробом. Что произошло дальше, я помню плохо. Осознать, что папы больше нет, было страшно и больно. Я не мог ни с кем разговаривать, почти все время проводил в виде рыси и никого к себе не подпускал. Словно весь мир для меня перестал существовать, разбившись на осколки. И родичи стали словно чужие. И только один тёплый и родной запах смог вернуть меня назад. Мама!
Она приехала в посёлок сразу же, как только узнала о смерти папы. Она тоже плакала молча, как и я, переживая горе внутри себя. И только потом, оставшись в доме отца, смогла, наконец, заплакать по-настоящему. Дядя Улар тогда очень переживал и все боялся оставить её одну, но мама была непреклонна и едва ли не силой выволокла его за порог.
– Да, как ты не понимаешь! Здесь Юргеш! – попытался объяснить дядя.
– Юргеш? – встрепенулась мама. – Господи! Бедный мальчик! Где он? Улар, немедленно говори, где Юрка?!
Она всегда звала меня Юркой. Её встревоженный голос и запах, такой родной, тёплый, разбил скорлупу боли и одиночества.
– Там! – вздохнул дядя и указал под кровать, где я сидел все это время. – Только он…
Договорить дядя не успел. Мама решительно забралась под кровать. Даже не вздрогнула, не удивилась, увидев вместо сына почти взрослую рысь. Только охнула, крепко обняла, уткнулась в шею и заплакала. Ей было все равно, в какой я форме. Она никогда не боялась ни меня, ни папу. Мы вместе плакали тогда. А потом, наревевшись, ещё долго сидели под кроватью, пока не уснули. А проснувшись, вместе отправились на поиски еды. Нужно было как-то жить дальше. Без папы.
С тех пор прошёл уже год. Мама тогда провела в посёлке ещё три недели, взяв на работе внеочередной отпуск, но потом все равно уехала, снова начав слабеть. Я сам тогда уговаривал её и ужасно боялся, что она останется и умрёт. Тогда я останусь совсем один. Ну, не совсем, конечно, ведь есть ещё дядя Улар, старший брат папы, который взял на себя моё воспитание. Детей и семьи, несмотря на возраст, у него не было, и дядя поселился в папином доме, почти сумев заменить его во всем. Но, то дядя! А мама… это мама. Пусть она далеко, но я каждый день могу с ней говорить по телефону, спрашивать совета, заверять, что со мной все хорошо и с гордостью хвастаться своими успехами. А папе уже и не позвонить…
– Дядя, а ты уверен, что я смогу? – осторожно спрашиваю я, ёрзая на сидении. – Ну, жить в городе? Среди людей …
– Я думаю, что ты должен хотя бы попытаться, – проворчал дядя и строго посмотрел на меня. – Да, тебе придётся нелегко. Придётся учиться всему на лету. Ты до сих пор до конца не привык сдерживаться и контролировать себя. И, будь моя воля, ты ещё лет десять и носа бы не высунул за пределы нашего посёлка! Но я обещал Улешу, что не стану препятствовать твоему общению с семьёй матери. И потом… эх, как бы то ни было, она твоя мать. Она, как и ты, пережила горе. И ты нужен ей. Именно сейчас нужен, а не через десять лет. Понимаешь?
– Да, – вздохнул я. – Я знаю. Маме одной плохо. У меня ты есть. И Ларка. И Танука. И даже тётя Таисса. А у мамы есть только я.
– Хорошо, что ты это понимаешь, – кивнул дядя. – И потом, не думаешь же, ты, что я оставлю тебя среди людей одного?
– Так, мы едем вдвоём?! – радостно воскликнул я и подпрыгнул на сидении, едва не влетев головой в потолок. – И ты будешь жить с нами? Вот, здорово!
– Ничего здорового я в этом не вижу! – мрачно проворчал дядя, сверкнув глазами. – И радостного тоже. Но уж лучше я потерплю город, чем оставлю в нем одного шалопая, способного на ровном месте вляпаться в неприятности.
Город встретил ясным, солнечным утром, брызгами света и целым шквалом новых, совершенно незнакомых звуков, запахов и красок. В большинстве своём ужасно неприятных. Даже гул самолёта и курящие пассажиры раздражали не так сильно! Лязг, скрежет, сотни разных людей, которые что-то кричали, требовали, возмущались и просто пытались говорить, перекрывая шум толпы. Вонь от самого разного топлива, запахи тел, далеко не всегда чистых и здоровых, сигаретный дым, резина и машинное масло. И яркие, разноцветные плащи, зонты, сумки, от которых рябило в глазах. Все это обрушилось, словно лавина на несчастного меня, так, что голова заболела. На миг я почувствовал то самое смятение, когда, только родившись, впервые открыл глаза!
– Да, это тебе не тайга! – проворчал дядя, прикрывая нос. Не удержался, чихнул и поморщился. – Приглуши-ка чувства, Юргеш. Вспоминай, я тебя этому учил. А иначе головная боль тебе обеспечена.
С трудом дыша через раз, я попытался успокоиться. Как там было? Вдох… кхе-кхе… как же тут дышать-то? Выдох… уже лучше. Я представил себе, как неприятные запахи растворяются, исчезают, звуки становятся тише и глуше, а краски не такими яркими. Фух! Кажется, полегчало. Вот, значит, зачем дядя так настаивал на упражнениях по самоконтролю и заставлял без конца их повторять до идеального результата!
– Уф! Чуть не оглох! – пожаловался я и посмотрел на наставника. – Дядя Улар, прости, что я тебя не слушал на занятиях! Ты самый мудрый!
– А, понял теперь! – усмехнулся он и подхватил сумки. – Идём, Юргеш. Вон, мама тебя уже заждалась.
И мы пошли. Сначала по странной, движущейся лестнице, потом по запутанным коридорам, потом снова по лестнице, но уже обычной. Несколько раз нас и наши сумки проверяли какими-то штуками, которые мигали и попискивали, как мыши. Какие-то тёти и дяди подходили, спрашивали документы. Дядя все безропотно предоставлял. Один раз тётя оказалась волчицей, и я едва сдержался, чтобы не зарычать. Тётя это ощутила и немедленно обратила на меня внимание.
– Совсем ещё котёнок. Нестабильный и несдержанный. Не рановато в люди-то?
– У нас особые обстоятельства, – проворчал дядя. – Разрешение Вожака имеется.
– Ну-ну! – волчица пристально посмотрела на меня, и стоило немалых усилий не зарычать и не спрятаться за спину дяди. Вот, позор был бы! Вспомнив о приличиях, отвёл взгляд, уставившись в пол. Волчица усмехнулась. – Ладно, Бог с вами. На чьей территории жить будете?
– Род чёрных волков. Подмосковье, – спокойно ответил наставник. – Они уже предупреждены. И готовы принять.
– Что ж, проходите, – фыркнула волчица, поморщившись, отступила, мгновенно утратив интерес, и принялась пристально осматривать разношёрстную толпу.
Ещё пара коридоров, и мы оказались в просторном вестибюле с прозрачными стенами и дверями. И вот тут я учуял маму! Взгляд тут же потянулся за запахом, и я увидел её. Мама стояла на улице, за теми самыми, стеклянными дверями и всматривалась в толпу выходящих наружу пассажиров.
– Мама! Дядя, смотри! Она там! – воскликнул я, подпрыгнув от радости. – Идём скорее!
– И так уже идём! – проворчал Улар, лавируя в толпе. – Юргеш, не убегай от меня. Здесь довольно легко потеряться. И по следу, как дома, можно и не вернуться. Видишь, сколько народу? Мигом затопчут все следы. Это надо волком или псом родиться, чтобы в такой толкучке следы выискивать!
Мы влились в поток людей, выходящих наружу, и через несколько весьма неприятных минут оказались на улице. И я тут же оказался в объятиях мамы!
– Юрка! Наконец-то! Я уже и не решалась мечтать, что тебя отпустят! – мама крепко обнимала меня, целовала всюду, куда придётся и плакала от радости. – Юрка! Мальчик мой!
Она совсем не изменилась. Её длинные каштановые волосы по-прежнему пахли фиалковым шампунем, а руки, тёплые, родные, сдобой и корицей. Вот, только в голубых глазах, прежде сияющих и счастливых, притаилась печаль и боль. И хотя сейчас мама спрятала тоску так глубоко, как только могла, все равно я чувствовал её. Наобнимавшись, мама немного успокоилась, отстранилась, оглядела меня и взлохматила волосы. Эх, как бы я хотел, чтобы мои волосы хоть чуточку походили не её! Но, я пошёл в папу. Как ксерокопия – смеялась мама, сравнивая нас с папой.
– А он подрос, – раздался рядом снисходительно-приторный женский голос, который я мгновенно узнал. Это была тётя Диана, родная сестра моей мамы. Младшая. Она подошла к нам, измерила меня взглядом с головы до ног. – М-да! Все равно он не тянет на двенадцать лет. Выглядит задохликом. Но, учитывая ваши темпы… сойдёт. Болел долго, вот и не вырос.
– Я здоров! – насупился я, совершенно не понимая, о чем говорит эта… тётя! – И мне уже давно не двенадцать.
Диану я всегда недолюбливал. Чуял, что она меня боится и не любит. Сёстры были совершенно разными. Мама всегда была тёплой, солнечной и домашней, пахнущей пирогами и фиалками. Даже одевалась она в тёплые цвета. Вот и сейчас она была в рыжевато-коричневом полушубке из крашеного меха. Кажется, он называется мутон. И в мягкую, шерстяную юбку, тоже рыже-коричневую. На её фоне Диана казалась слишком яркой. Жгуче чёрные волосы коротко, по-мальчишечьи острижены, бледное лицо ярко раскрашено разными помадами и тенями. Ногти, слишком длинные для человека, тоже раскрашены аж в три оттенка зелёного. Ярко-синяя дублёнка едва прикрывает поясницу. Попа неприлично обтянута кожаными, чёрными штанами… уж и не знаю, как они там называются? Она и пахла так же, слишком сильно, ярко и раздражающе. Я невольно чихнул и отступил ближе к маме.
– Ты ещё крикни об этом! Да погромче, чтобы точно все услышали! – съязвила тётя.
– Ди, ну зачем ты так? – укоризненно вздохнула мама. – Уж, не задохликом точно. Чего ты вечно к нему цепляешься?
– Я цепляюсь? – изумилась Диана. – Я говорю то, что вижу! И вообще… зря ты все это затеяла. Зверям место в лесу! Или в зоопарке.
– Знаешь, что, Ди, – мама натурально зашипела, почти как настоящая кошка. Ух, ты! Как она, оказывается, сердиться может! – Я тебя с собой не звала и в машину силком не сажала! Сама навязалась! Так, будь добра, имей уважение и держи язык за зубами, а своё мнение исключительно при себе!
Я бы на месте тёти Дианы поджал хвост и молчал в тряпку. А с неё все, как с гуся вода. Только хмыкнула ехидно.
– Я за тебя боюсь, сестрёнка! Как бы ты ещё горя не хлебнула. Всё-таки, это оборотни, а не плюшевые котята. Причём, один из них ещё слишком мелкий и нестабильный. Один срыв, ошибка и тебя упекут в психушку, а твоего котёнка разберут на запчасти в каком-нибудь НИИ.
Я вспомнил, что не один приехал, и обернулся. Почему дядя молчит и не вмешивается? Увы, дядя… хм… как бы это помягче выразиться? Короче, именно здесь и сейчас он где-то учуял свою… женщину. Я уже не раз видел у мужчин это мечтательно-тупое выражение лица, словно он нанюхался валерьянки и никак не может понять, где он находится и что вокруг происходит? Брр! Неужели ЭТО и есть любовь? Ужас! Хотя, папа своей судьбой был вполне себе доволен. Может, и дяде так же повезёт? Я осторожно дёрнул его за штанину. Дядя вздрогнул, приходя в себя, криво улыбнулся и вздохнул, решительно вмешиваясь в спор сестёр.
– Понимаю и разделяю ваши опасения… Диана? Я не ошибся? Меня зовут Улар. По паспорту – Николай Невзоров. Мой брат довольно точно вас описал. И все же я считаю, что в сложившихся обстоятельствах нельзя разлучать мать и сына. Искренне надеюсь, что вы станете помогать нам, а не мешать.
Тётя Диана, словно только теперь заметила дядю. Резко повернувшись к нему, она уже набрала воздуха, чтобы ответить, но… промолчала и сдулась! Между двумя взрослыми мало что искры не проскочили! Запах у обоих резко изменился, став приторно-слащавым. Потом Диана побледнела, покраснела, отступая назад, буркнула, что подождёт в машине и позорно сбежала, сев в припаркованный неподалёку темно-синий автомобиль. Фигасе! Так это она и есть? Его пара? Ой-ё-о! Бедный дядя! Мама проследила изумлённым взглядом за тётей Дианой.
– Что это с ней? – и она воззрилась на Улара.
– Влюбилась! – хихикнул я.
И тут же получил по уху от дяди.
– Подрасти сначала! – рыкнул он с досадой. – Умник!
– За что ты его? – тут же вступилась за меня мама.
– Он знает за что! – хмуро ответил наставник. – Юргеш, быстро в машину! И захвати пару сумок! – пришлось подчиниться и идти к машине, в которой уже сидела тётя Диана. Впрочем, разговор слышно было и так. Даже слух напрягать не надо. Тем более что мама, а за ней и дядя с сумками, продолжавший ворчать, шли следом. – Предупреждаю сразу, Юля, что вмешиваться в его воспитание я вам не позволю. И если я считаю нужным его наказать – я это сделаю.
– Рукоприкладство это метод не воспитания, а тирании! – буркнула мама. – Улеш никогда…
– Улеш был его отцом. Ему это и не требовалось, – вздохнул Улар. – Я не имею возможности воспитывать таким способом. Слишком мало времени прошло, чтобы Юргеш начал воспринимать мои слова как аксиому, не требующую подтверждения.
– А я мать! Неужели я не имею даже права знать, в чем он провинился, и решить самой, наказать его или нет? – продолжала спорить мама.
– При всем уважении, Юлия, вы человек! – отрезал дядя. – Вы не способны понять его полностью. Понять настоящую причину его поступков, слов, понять его жесты, когда он, забывшись, начинает говорить на зверином языке. В этом ваша сестра права абсолютно. Оборотень это не плюшевый котёнок, которого можно потискать и погладить. Он уже в свои девятнадцать способен порвать любого взрослого человека и не одного. То, что он позволяет вам, он не позволит никому другому. И шалости у него тоже соответствующие. Поэтому я повторяю: мои действия в отношении Юргеша не обсуждаются.
– Тогда, если можно, хотя бы не при мне! – сердито проворчала мама, подходя к машине.
– Наконец-то! – буркнула все ещё пунцовая Диана, сидевшая на водительском месте. – Мы уже едем домой? Или будем ждать, пока пробки соберутся?
Дядя закинул в багажник сумки с вещами, уселся рядом со мной на заднее сидение. На переднем, рядом с Дианой, уселась мама. И мы, наконец, поехали. Некоторое время все молчали. Лично я слушал музыку, доносившуюся из радио, и удивлённо пялился в окно, рассматривая все вокруг. Многоэтажные, многоквартирные дома я до сих пор видел только на картинках по телевизору и в компьютере. И там они не казались такими огромными. Как же в них люди живут? Как вообще можно жить в таком "доме"? Да, и что это за дом? Три комнаты и кухня! А то и меньше. Да, и в городе жить – сплошное мучение. Вонь от выхлопа была почти невыносимой, но охоты смотреть все равно не отбила. Неужели люди её не чувствуют? С этим вопросом я и обратился к маме, нарушив тишину в салоне.
– Так, ведь, в машине стоят специальные фильтры, – смущённо пояснила мама. – В салон с улицы идёт уже чистый воздух.
– Угу, совсем чистый, – скорбно вздохнул я.
– Что, плохо? – спросил дядя.
– Не, пока ещё терпимо, – отмахнулся я и снова уставился в окно.
В салоне снова повисла тишина. Иногда сквозь вонь выхлопа прорывались и интересные запахи: свежая выпечка, прелые листья, бродячий пёс, прошмыгнувший возле самой машины, мусорные баки с семейством упитанных крыс. На одном из перекрёстков прямо напротив окна оказалась небольшая торговая будка, раскрашенная, словно сказочная, ледяная избушка, с яркой вывеской, разрисованной сосульками и снежинками. От будки умопомрачительно пахло сливками и лёгким привкусом шоколада, ванили и орехов! Я даже облизнулся. И сразу очень захотелось есть.
– Мам, а в том домике что?
– Мороженое! – улыбнулась мама.
– Он что, никогда не ел мороженого? – проворчала Диана.
– Улеш говорил, что ему нельзя, – растерянно ответила мама.
– Думаю, теперь можно, – вздохнул дядя и тут же, убив на корню мой восторг, твёрдо добавил. – Но не сегодня. Успеешь ещё полакомиться.
– Мы можем остановиться и купить немного, – внесла предложение мама.
– И потом стоять в пробке четыре часа, ожидая, когда разъедутся эти гадские дачники! – ехидно подхватила Диана. – Нет уж! Давайте приедем домой. А потом делайте, что хотите!
– А разве ты, тётя, живёшь вместе с мамой? – осторожно спросил я.
– Именно! – ответила Диана и рассмеялась, заметив в зеркало мою несчастную моську. – Во-первых, не могу же я оставить сестру на съедение двум голодным оборотням! Ну, а во-вторых, у меня в квартире полным ходом идёт ремонт, и пока он не закончится, вам придётся терпеть моё присутствие.
– Ну, класс! – мрачно фыркнул я. И неожиданно понял, что не такая уж Диана и злая. Просто немного странная. Потом вспомнил, как она меня рассматривала и спросил. – А почему ты говорила, что мне двенадцать, а не девятнадцать?
– О, так он ещё и не знает! – рассмеялась Диана. – Очаровательно! А скажи-ка, племянничек, сколько лет вон тому парню в красной рубашке?
Я выглянул в окно. По тротуару действительно шёл паренёк с книгой в руке и в ярко-красной рубашке, небрежно заправленной в джинсы. На вид пацан был моего возраста. Но отвечать я не спешил, улавливая в вопросе Дианы подвох и издёвку. Ответил дядя.
– Да, Юргеш, этому пареньку двенадцать лет. Может, даже одиннадцать. Ты выглядишь сейчас так же. Люди живут меньше нас. И их дети растут быстрее. В девятнадцать человек уже не ребёнок, а молодой мужчина. Тебе до этого возраста ещё лет десять расти. И это ещё одна причина, по которой мы не выпускаем детей в мир людей. Запомни, пожалуйста, Юргеш. Для людей ты Юрий Алексеевич Невзоров. Тебе двенадцать лет. И в тайге ты жил из-за редкой болезни лёгких. А для особо бдительных, кто вспомнит о том, что ребёнок родился не двенадцать, а девятнадцать лет назад, у тебя был старший брат, который умер младенцем. Запомнил?
– Да, – кивнул я. – Юрий это Юрка, да? Двенадцать лет. А чем я болел-то?
– Лёгочной плевральной аллергией! – усмехнулся дядя. – И пусть хоть с гуглом ищут, что это за болезнь! Тот, кто поставил диагноз, очень уважаемый и известный врач.
В пробку мы не попали. Лавируя в плотном потоке машин и поминутно рыча и ругаясь, Диана все же умудрилась нигде не застрять. А потом мы и вовсе свернули с широкой дороги на узкие улочки частного сектора. Здесь дома уже не жались стенка к стенке, от тесноты вытягиваясь в высоту, а привольно стояли, утопая в пёстром разноцветье осенних деревьев. Деревья росли повсюду: в садах, палисадниках и даже просто вдоль заборов. И дома были совершенно разные! Старые, одноэтажные, бревенчатые домики довоенной постройки, типичные, бюджетные дачи, дорогие коттеджи и даже роскошные особняки, стилизованные под старинные замки. Загазованный воздух остался там, на трассе. Наконец, забравшись в самую глушь, машина остановилась перед красивым, двухэтажным особняком, окружённым высоким, кованым забором и такими родными соснами и елями. Дом стоял на самом краю живописного оврага, поросшего ивняком и клёнами.
– Почти как дома! – восхищённо вздохнул я.
– Нравится? – с грустной улыбкой спросила мама. – Мы с Улешем часто мечтали, как однажды ты придёшь в этот дом… там, за оврагом есть лес, где можно охотиться. И школа недалеко…
– Школа подождёт! – решительно сказал Улар. – Юргеш, а ну, не стой столбом, помогай сумки таскать!
– Улар, он мальчик и должен общаться с другими детьми! – с жаром воскликнула мама. – Не будет же он сидеть за забором все время?!
– Да, удержишь его! – усмехнулся дядя. – Как же! Юля, я не против школы. Но не сразу. Пусть он привыкнет к людям, научится себя правильно вести, сдерживаться и контролировать эмоции.
– Вынуждена согласиться! – фыркнула Диана. – Ты хоть представляешь себе, сестрёнка, что будет? Мальчишки! Они по любому поводу дерутся! А он? Не рассчитал силы и уже труп! Не он, а тот, кто на него напал.
– Я думаю, на следующий год Юргеш сможет пойти и в школу. Но, обещать я ничего сейчас не буду. Это будет зависеть от самого Юргеша.
Пока они спорили, я успел перетаскать в дом все сумки и познакомиться с местным стражем территории. Ну, как познакомиться? Достаточно было зашипеть и показать клыки зарычавшему на меня лохматому псу неизвестной породы, как он с визгом отступил и забился под крыльцо. Тоже мне сторож! Мне выделили отдельную комнату на втором этаже, окна которой выходили прямо на овраг. Из окна, оказалось, очень удобно залезать на крышу, что я и проделал, заодно исследовав чердак. Потом мама приготовила вкусный ужин, и взрослые принялись обсуждать моё дальнейшее воспитание. А я отправился исследовать новую территорию.
