Kitobni o'qish: «Я сделал тебе больно»

Что произошло? И как так произошло? Каким образом я смог оказаться в таком положении? Как будто мой внутренний мир был разорван на кусочки, и всё, что осталось – горькие остатки боли. Безжалостная, нестерпимая боль, словно отрава, распространяется по клеточкам моего тела, от чего каждая секунда длится мучительно долго. Она расположилась в самом глубинном уголке моего сознания, где ни одно слово, ни одна мысль не могут её достичь. Она сводит меня с ума, заставляет сомневаться в самом себе, в своих действиях и намерениях. Мама… я не могу самостоятельно разобраться в этом. Всё напрасно…

Часть I: В тяжёлые моменты жизни могут появиться мнимые друзья.

– Роб, ты чё, реально ссыкло? – здоровяк, очень красный от жары, выплёвывает эти слова вместе со слюнями в придачу.

Мерзкое зрелище. Не зря окружающие всегда говорят про него, что он “мальчик с нездоровым весом”.

– Оставь ты его. Неужели забыл? Он за-ну-да. Обычная пустышка, ничего более, – на первый взгляд хрупкая девочка, но со взглядом настоящего хищника, нахмурилась, вздёрнула носик и демонстративно цокнула.

Знакомьтесь, это мои (недоброжелатели) друзья – Гунтрам Шульц, тот пузатый парень, хотя он вовсе и не парень, а только им кажется, и моя назойливая кузина, Фрауке Фабьян. Они всегда рады такого неудачника, как я, ткнуть носом в факт того, что я общаюсь не с теми.

Но разве у меня есть выбор?

Возможно, в их насмешливых глазах я действительно выгляжу странно и нелепо, но я научился игнорировать их издёвки и пренебрежительное отношение ко мне. Они в целом задирают всех, кто слабее их. И всё же, не мог я избавиться от них, как сильно бы не мутило меня от этой докучливой пары. Они были частью моей никчёмной жизни. И в этой ситуации я похож на несчастный отстойник, в котором преднамеренно скапливается гниль, обволакивая своим омерзительным запахом. Забавно, ведь зачем ещё он нужен?

Такими были наши отношения – необходимые и отталкивающие одновременно. В прошлом у меня была возможность отстоять своё достоинство, совершенно не переживая о последствиях, и показать им, что я не вещь, которой можно свободно пользоваться ради забавы. Но с недавних времён я вынужден быть взрослым, сдерживая свой нрав. Ведь я пообещал своей маме, что буду вести себя достойно и не буду доставлять неудобства тётушке Марте.

Ныне эти двое вновь пытаются подговорить меня на очередную шалость, заранее ими подготовленную и безупречно продуманную.

– Да отвянь ты, – Гунтрам махнул своей мясистой рукой в сторону Фрауке, – Эй, коротышка, ты и сам занешь: у тебя нет выбора. Либо ты выполняешь, либо… – ехидно улыбаясь, одутловатое тело толкает меня в плечо, а затем тут же облокачивается всем весом, – я тебя прибью. Видишь, как всё легко.

Фрауке в который раз нахмурила свои светлые, идеально ровные бровки, а затем оглянулась по сторонам.

Неужели не хватает смелости показать своё истинное лицо окружающим?

– Кретин, ты даже не удосужился проверить: есть ли кто вокруг иль нет. Ещё раз такое повторится, и я тебе устрою незабываемое веселье. И, поверь мне, мой дорогой Гунтрам фон Шульц, ты очень… Очень пожалеешь об этом, – произнесла она ловко, по своему обыкновению.

Язык у неё подвешен так же, как и у её матери, но сейчас говорила она с угрожающей интонацией, которая характерна зрелым, суровым женщинам.

Есть у Фрауке особенность. Она никогда не подходит к толстяку ближе двух метров и запрещает переходить за свои выдуманные границы. И касается это всех, кто вызывает у неё эстетическое отторжение, – нерушимый закон истинной леди. Поэтому сформировала в себе удивительное искусство голоса, чтобы при необходимости показать свою власть и силу.

Гунтрам искренне боялся своей, как большинство называли её, хрупкой и милейшей, подруги. Каждый раз, когда она угрожала ему и манипулировала им, его несуразное лицо, с и так жирными румяными щеками, наливалось неестественно красным цветом. И походил он уж точно не на помидор, а на здоровый воздушный шар. Глаза его выражали неподдельные эмоции страха, а голос его становился визгливым, подобно затравленной свинье.

– П-прости…

И так всегда. Негодный мальчишка никогда не осмеливался говорить больше этого слова, даже если он был прав. Не умеет отстаивать свою позицию. Думаю, именно поэтому его отец частенько утверждал, что его сын – настоящий трус.

Вот видишь, Гунтрам, мы с тобой похожи.

– Робин, мой дорогой младший братец, – казалось бы, она показала искреннюю, кроткую улыбку и блеск в узких, как у лисы, глазах. И если кто-то скажет, что цвет её радужки – это оттенок спаржи, то она резко поправит его, делая вид остроумного человека, на слово ”аспарагус”.

– Вот тебе ведёрко с краской, – тонкие пальчики указали куда-то в сторону несчастных, толстых ног здоровяка, – Сейчас ты придёшь в кабинет Herr Штрубеля, и разукрасишь его чудесное кресло. Понял?

Герман Штрубель – наш учитель математики, добрейший души человек. Эти двое недолюбливают его из-за требовательности к своему предмету, но и не учитывают тот факт, что Herr Штрубель ежедневно закрывает глаза на их равнодушное отношение к своим школьным обязанностям и несносное поведение, которое совершенно запретно в данном учебном заведении – лучшей школы нашего города. Хотя нет, они учитывают эти факты, поэтому ведут себя с каждым разом всё хуже и хуже. А бедный учитель регулярно попадает в затруднительное положение: ему необходимо либо защитить детей, нагло солгав высшему руководству, либо доложить чистую правду, и нарушителей однозначно накажут. Как итог, наш добрейший души человек выбирает первый вариант предлагаемой ситуации. Поэтому каждый раз страдает всё больше и больше.

Herr Штрубель, неужели вы не видите, что Ваш неправильный выбор ничуть не задабривает этих нещадных отпрысков, а напротив, приводит к ещё более безнадёжным последствиям? Учитель, неужели Вы не осознаёте, что стремление к защите и прощению таких безобразников приводят к ещё большей безответственности с их стороны? Возможно, Вы слишком проницательны и видите в них то, чего не видим мы. А может, Вы верите, что длительное воздействие Вашей мягкости и гуманности приведет к изменению поведения этих детей. Но я уверен: вы глубоко ошибаетесь, Herr Штрубель.

– Понял… – я еле слышно промямлил.

У меня не остаётся и намёка на другой выбор. Лучше меня пропесочат директор и тётушка Марта, чем отдубасит этот громадный воздушный шар.

– Что вы тут опять устроили?

Позади неожиданно раздался грубый, но очень знакомый и дорогой для меня голос.

– Вот же шалопаи, – процедил он сквозь губы, выражая очевидную неприязнь, – Неужели в прошлый раз я недостаточно тактично объяснил вам, что Робина трогать – нельзя, и зарубите себе это на своих лисьих носах, – он отчётливо выделял каждое слово, будто вбивал гвоздь в их бараньи головы.

Гунтрам затрясся ещё сильнее при виде Саши. У них в первую встречу возникла сильная неприязнь друг к другу, ибо один Саша смог показать своё превосходство над Гунтрамом во всём. Этот темноволосый парень, что так яростно заступается за меня, копия своего отца. И внешне: коренастый, с породистым лицом и светло карими глазами. И внутренне: отважный, справедливый и рассудительный. Никогда не забуду своё знакомство с отцом Саши. Мужчина чуть не задавил меня шифоньером. Вспоминаю и вроде это звучит забавно, однако тогда мне было не до потех. Я мог бы сейчас здесь не стоять рядом с этими отморозками и никогда больше не услышал бы столь проникновенный, как у моей покойной матушки, и одновременно зычный голос. Признаться честно, я даже не был в обиде на дядю Йозефа, но он ещё долго извинялся при каждой нашей встрече. А ещё, дядя Йозеф всегда приглашает меня к ним на ужин, чему я несусветно рад.

Я искренне дорожу Сашей, ведь теперь он единственный родной для меня человек.

Как только Фрауке взглянула на Сашу, она, подобно птичке, затрепетала и запела самым бархатистым, лирическим и нежным голоском, каким только позволяли её связки.

– Сашенька, а Вы бесчестно поступили по отношению ко мне, не как подобает признанному мужчине, – демонстративно скрестила руки и надула свои тонкие лукавые губки, которые нередко озвучивали безобразные вещи.

– А Вы, Fräulein фон Фабьян, ведёте себя не как истинная леди, поэтому я и отношусь к Вам подобающим образом.

Девочка стиснула зубы и заиграла желваками. Её оскорбил такой язвительный ответ Саши, и особенно его очередная незаинтересованность в ней. Её глаза цвета спаржи испытующе смотрели на него, словно Фрауке желала прожечь парня насквозь своей яростью.

– Истинная леди заслуживает настоящего джентльмена, а не такого как Вы, который не ценит, не уважает и не замечает образцовую девушку, – прошипела она, с каждым словом меняя интонацию на более грубую.

Саша с иронией улыбнулся, наслаждаясь своим господством над её горячностью. Он знал, что эта игра слов только добивает её. Парень подошел ещё ближе, ощущая напряжение между ними, которое достигает пиковой точки.

– Кажется, милая Фрауке, слишком доверяет своим фантазиям, – прозвучал его холодный и надменный голос, – Я всего лишь демонстрирую какое место Вы занимаете в моих приоритетах.

 Слёзы наворачиваются на лисьи глаза, но силой воли Фрауке сдерживала их как могла. Девочка явно не собиралась проявлять слабость перед ним.

– Вы и Ваша высокомерность опустились до самых низов, Саша, – прошипела зелёноглазая лиса ещё громче, сжав кулаки так, что кожа натянулась и побелела, – Я не намерена терпеть Вашу пренебрежность! Вы просто не достойны меня!

Фрауке была готова придушить его своими изящными белыми ручками. Только рост её подвёл: девочка ниже Саши головы на полторы, наверное. Снизу вверх взглянув на своего собеседника, чего Фрауке терпеть не могла, ведь она ощущала себя ничтожеством и посмешищем, и оценив невыгодную для неё ситуацию, она язвительно посмотрела на меня – ты так просто не отделаешься. А после демонстративно вздёрнула носик и приказала своему верному псу, Гунтраму, сопровождать её до музыкальной школы. Они тотчас растворились вдали.

Фрауке, получается, тебя поставили на место.

Часть II: Искренность.

Полуденная тишина погрузилась на улочках города. Лишь где-то щебетали птички, подувал свежий ветерок и рядом изредка проезжали одиночные машины. Огромное лазурное небо над нашими головами казалось бескрайним полотном, усыпанным белой сахарной ватой. Не помню, когда последний раз кушал её. Обычно Саша и я разговариваем без умолку, делимся своими мыслями, идеями или переживаниями, но сегодня настрой был не тот. Мне не хотелось завязывать разговор, когда его брови так согнуты и почти соединены в единую линию. У него свои причины быть сейчас не в духе. На самом деле, мне очень хочется обсудить с ним самые разные, моментами бестолковые темы, но я помню, что необходимо подождать, пока его злость самостоятельно не уляжется и он не захочет начать беседу. Саша иногда нуждается в этом спокойном и тихом времени, чтобы справиться с волной нахлынувших эмоций, потушить внутреннее возгорание. Поэтому мы неспешно и молча идём по тротуару, каждый наедине со своими мыслями.