Kitobni o'qish: «Одиночка. Горные тропы»

Shrift:

* * *

Тяжелая пуля с гулким жужжанием пронеслась над головой, и Елисей, присев за зубцом стены, быстро перезарядил карабин. Похоже, к этой осаде горцы под руководством турок готовились крепко. Штурмовые лестницы, стальные кошки с цепными поводками для заброса на стены и даже пушки, все это они сумели протащить через перевалы и по горным тропам перевезти в ущелье, где накапливали силы. А потом, все так же на руках, перенести через лес под стены крепости.

К огромной удаче жителей крепости, несмотря на все неурядицы и откровенно наплевательское отношение к этой рубежной твердыне высокого начальства, гарнизон крепости оказался выучен крепко. Ворота на ночь запирались, а караульные несли службу как положено, поэтому попытка нападавших взять крепость первым же штурмом оказалась неудачной. К тому же две действующие пушки, словно специально, были установлены над воротами так, что артиллерия нападавших оказалась сбитой с позиций раньше, чем ядра успели разбить ворота.

Такая ловкость местных артиллеристов Елисея не удивила. Наводчиками у двух орудий были прапорщики, командиры взводов. В общем, после трех залпов артиллерия противника была подавлена и началась осада. Горцы уже дважды пытались штурмовать стены под прикрытием стрелков, но солдаты и казаки оказались бойцами грамотными, и обе попытки быстро захлебнулись. Ну не умели горцы воевать строем и пешком. Не тот народ.

Вот верхами, да в сабельной рубке, потягаться с ними было сложно. А так, на стенах, да еще и своим ходом, не то. Совсем не то. С этими мыслями Елисей поднялся над зубцом, за которым прятался, быстро выцелив очередного противника, выстрелил. Попавший ему на прицел горец всплеснул руками и, выронив ружье, рухнул навзничь.

«Двенадцатый, – зло усмехнулся про себя парень. – Патронов еще полторы сотни с собой. Ночью придется перекрутить все пустые гильзы. Блин, а еще и поспать надо».

С этими мыслями он снова перезарядил свой штуцер и, отступив чуть в сторону, принялся выискивать в оптический прицел кого-то из командиров этой дикой дивизии. Воевать горцы умели, но о строе и воинской дисциплине и слыхом не слыхивали. Схватки они предпочитали личные, чтобы показать собственную силу и удаль. И хотя турецкие, или, как тут говорили, османские советники прилагали огромные усилия для создания из них хоть какого-то подобия регулярных войск, получалось это слабо.

Третий штурм закончился ничем. Обороняющиеся сумели сбросить все лестницы и положить всех, кто мог подняться по веревкам на стены. Кошки, которые горцы закидывали на гребень стены и зубцы, бойцы подцепляли жердями и попросту скидывали их обратно вместе с теми, кто сумел за это время взобраться по веревке. Большую помощь оказали и елисеевские гранаты. Раздав казакам полсотни чугунных чушек, парень подробно объяснил, как ими пользоваться, и попросил тратить это оружие аккуратно.

Казаки, уже знавшие по слухам, что это такое, а кое-кто видевший ручные бомбы, заряженные порохом, вняли его просьбе и гранаты использовали весьма грамотно. Их не раскидывали по принципу «на кого бог пошлет», а вырвав чеку, просто осторожно перебрасывали через стену. С таким расчетом, чтобы граната взорвалась над головами столпившихся под стенами врагов. В итоге, горцы несли серьезные потери и, не выдержав, отступали.

Не обходилось, конечно, без потерь и среди оборонявшихся. Стрелять горцы умели. Что ни говори, а оружием горцы владели хорошо. Отбросив эмоции, не до них сейчас, Елисей снова поднялся и, поймав в оптику фигуру, усиленно размахивавшую руками, спустил курок. Со своей точки парень отстреливал нападавших, словно перепелов. Оптика, пристрелянное оружие, да к тому же боевой опыт. В общем, на этом участке обороны штурмовать стены горцы даже не пытались.

В бою наступило затишье, и офицеры принялись проводить перекличку. Убедившись, что личный состав готов воевать и дальше, офицеры собрались в надвратной башенке, где комендант устроил свой штаб. Выслушав доклады, штабс-капитан Милютин тяжело вздохнул и, качнув головой, негромко спросил:

– Что делать станем, господа офицеры? Как вы понимаете, долгой осады нам не выдержать. Съестного припаса и воды у нас достаточно, а вот с боевым все не так радостно.

– Вы это к чему, ваше благородие? – осторожно уточнил один из прапорщиков, заметно растерявшись.

– А к тому, что крепость сдавать нельзя, – тихо, но так, что вздрогнули все собравшиеся, проговорил комендант. – Лично я буду драться до последнего. Сдаваться в плен мне резона нет. Выкупать меня некому, да и незачем. После такого позора я и сам жить не стану. Приказать подобное вам я не вправе. Так что пусть каждый примет решение сам.

– А не рано ли вы о сдаче заговорили, господин комендант? – возмущенно поинтересовался ротмистр, командовавший караульной ротой.

– Я исхожу из наших реалий, господа. Как уже было сказано, пороха и свинца у нас не так много, как хотелось бы. Чья это вина, сейчас разбирать смысла нет. А вот быть готовым к самому худшему нам необходимо. Кто-то с этим не согласен?

Быстро переглянувшись, офицеры мрачно потупились. В том, что отсутствие огненного припаса и свинца это вина интендантов, им было понятно без слов. Комендант же, убедившись, что желающих спорить с ним более нет, снова тяжело вздохнул и, расправив усы, продолжил:

– Думаю, две недели мы продержимся спокойно. А вот что будет дальше, я, господа, предрекать не возьмусь. А самое неприятное, что мы даже сигнала в город подать не можем. Сами знаете, по штату нам положена своя голубятня для связи со штабом, но голубей давно уже нет, да и голубятников толковых не имеется. Все это мной было многократно доложено, ну а результат тех докладов вам и так известен.

– Может, гонца послать? – растерянно предложил один из прапорщиков.

– На смерть? – возмутился комендант. – Да и посылать некого. В таких условиях только пластуны имели бы хоть какой-то шанс. Им на брюхе по кустам ползать не привыкать, да только нет у нас пластунов.

– Как нет?! – дружно вскинулись офицеры.

– Перед самым нападением я вынужден был отправить их к ущелью. А раз они о выходе противника не упредили, значит, больше их нет.

– Да как же так-то, господа? – плачущим голосом вопросил прапорщик. – Это ж самые ловкие да опытные люди были.

– Это верно. Да не стоит забывать, что на каждого ловкого и опытного всегда еще более ловкий найдется, – снова вздохнул комендант.

– А тот парень, из казаков, что с ними к ущелью ходил? – не сдавался прапорщик.

– Елисей-то? – понимающе переспросил комендант. – Да, парень ловкий, но опыта подобных вылазок у него вообще нет. Он скорее охотник, чем пластун. Да и придумки его нам пока очень в помощь. Видели ведь, что его гранаты с противником творят. Так что отправлять такого мастера сквозь стан противника считаю неправильным. Да и не допустят его в штаб по молодости лет. Сами знаете, взрослого-то казака иной раз в приемной часами мурыжат, а уж паренька юного и вовсе за человека не посчитают. Надежда у нас одна. Вследствие осады я в штаб рапорты отправлять не смогу. Это и должно там многих насторожить. Славы у меня как у человека, своими обязанностями манкирующего, не имеется, так что, не получив вовремя докладов, должны заинтересоваться, почему гонцов нет. Более, господа, я ничего предложить не могу.

– Значит, просто ждать? – мрачно уточнил ротмистр.

– Да. Ждать и воевать. Иного выхода, господа, у нас с вами просто нет. Осмелюсь напомнить, что все мы здесь империи присягу давали. Так что, будем воевать тем, что имеем.

– А тех гранат у казачка много? – быстро спросил ротмистр.

– А вот этот вопрос я сейчас пойду выяснять, – грустно усмехнулся комендант. – Кто у нас на восточной стороне угловым барбетом командует?

– Унтер Ахримов.

– И что? Как там с горцами?

– Доклада о прорыве не было. Получается, отбились, – развел ротмистр руками.

– Да как же так-то, господа? – возмутился комендант. – Вы же офицеры, а простых вещей не знаете.

– Так не хватает нас на все участки, вам ли не знать, – отмахнулся ротмистр. – Взводами прапорщики командуют. При пушках наводчиками сами становятся. Вот и приходится унтеров на команду ставить. Довели фортификацию, – скривился он, снова махнув рукой.

– Ладно, не будем сейчас из пустого в порожнее переливать, – осадил комендант ненужный спор. – Возвращайтесь на свои места, господа, а я отправлюсь на восточную стену. Ежели что, меня там ищите.

* * *

Ночь прошла в тревожном ожидании очередного штурма, но горцы атаковать не решились. Почему? Да бог его знает. Может, не умели, а может, просто не решились. Но с первыми лучами солнца все, кто имел на стене свой участок, уже стояли на помосте, всматриваясь в рассветный туман. И стоило только туману рассеяться, как в лагере осаждавших началась какая-то суета.

Елисей, которого комендант своим приказом забрал с места, нещадно зевая, выбрался к зубцу и, достав из сумки полевой бинокль, принялся рассматривать то, что начал строить противник. Но сколько парень ни всматривался, сколько ни ломал глаза, но ничего путного так и не разобрал. Какая-то крестовина, на которой крепился тонкий столб. Скорее даже длинная, заостренная жердь.

– Чего там? – раздался хриплый голос, и Елисей, опустив бинокль, обернулся.

– Жердь какую-то на крестовину крепят. Думал, орудие какое для штурма, но никак не похоже.

– Кол это, – мрачно выдохнул обратившийся к нему немолодой казак. – Из наших кого казнить станут.

– Как это казнить?! – от удивления Елисей едва бинокль не выронил.

В его сознании, человека двадцатого века, подобное обращение с пленными казалось чем-то кощунственным. Да, расколоть пленника по горячему, чтобы получить нужные сведения, это понятно, а вот подвергнуть его казни только ради удовлетворения собственных инстинктов, совсем другое. Впрочем, за речкой приходилось видеть подобное. Вспомнив несколько эпизодов из собственного прошлого, парень молча кивнул и, вздохнув, снова поднял бинокль.

Горцы закончили работу и, подняв получившееся сооружение на руки, потащили его в сторону крепости. Наведя бинокль на жердь, Елисей убедился, что казак был прав. Верхний, свободный конец кола был остро заточен.

– А чего это они кол на крестовину поставили? В землю вкапывать лень стало? – угрюмо поинтересовался он.

– Еще раз попользовать думают, – с ненавистью прошипел казак. – Не один у них пленник, видать, а на каждого кол вострить лень.

– А зачем им вообще это нужно? – не сдержал парень любопытства.

– Запугивают, – вздохнул казак. – Мол, глядите, православные, и с вами то же самое будет.

– А мы значит, как увидим, так сразу испугаемся и крепость им сдадим, – зло фыркнул Елисей. – Обломятся.

– Чего? – не понял казак.

– Не дождутся, говорю.

Между тем горцы подтащили кол метров на двести пятьдесят от стены и, выбрав ровную площадку, установили его. Зазвучали барабаны, явно привезенные турками, и все собравшееся войско горцев принялось стекаться к месту казни.

«Из этого я туда не дотянусь, – мрачно подумал Елисей, взвешивая в руках карабин. – Да и казнь им испортить тоже не помешает».

С этой мыслью парень сорвался с места и, вихрем слетев со стены, ринулся бегом в сторону гауптвахты. Слова коменданта о том, что схваченный британец, его пленник, посетила его очень вовремя. Влетев в помещение, Елисей с порога наорал на дежурного солдата и, отобрав у него ключи, ринулся к камере. Распахнув дверь, он приказал британцу лечь лицом вниз и сложить руки за спиной. Увидев наведенный ему в лоб ствол пистолета, лазутчик не решился спорить и покорно улегся на пол.

Связав ему руки, Елисей за шиворот вздернул британца на ноги и поволок к стене. Втащив его на стену, парень посадил пленника под зубец, так, чтобы его не было видно снаружи, и снова вскинул бинокль. Кое-как построив всю эту горскую вольницу, османские офицеры выступили из толпы в своем истинном обличье. Если до этого они носили одежду местных, стараясь скрыть свою принадлежность, то теперь они не стали прятаться.

Широкие шаровары, кушаки, фески, в общем, выглядели они именно так, как их изображали на картинах. Елисей, едва рассмотрев этих ряженых, аж зашипел от злости, словно рассерженная гадюка. К крепости выступил дородный, статный турок и, вскинув голову, громко прокричал:

– Эй, урус! Видишь этот кол? Мы поймали ваших пластунов. Хорошие воины. Сильные. Двое сумели умереть в бою, а одного мои аскеры взяли живым. Вот тут он и закончит свою жизнь. Смотрите и ждите. С вами будет так же.

Говорил турок по-русски чисто, только с легким акцентом. Не зная, его можно было запросто принять за жителя предгорий. Услышав шаги за спиной, Елисей обернулся и, увидев коменданта, молча склонил голову, здороваясь.

– А этот тут зачем? – удивился штабс-капитан, заметив британца.

– Попробую его на приговоренного обменять, – коротко сообщил Елисей.

– Да как же так-то, ваше превосходительство?! – возмутился подошедший вместе с комендантом прапорщик. – Это же офицер!

– Это мой полон, – не оборачиваясь, огрызнулся Елисей. – Вы, ваше благородие, сами то признали на людях.

– Тут он прав, господа, – развел штабс-капитан руками. – Это действительно его пленник.

– Но я же заплатил ему, – вдруг подал голос британец.

– А ты вообще молчи, шваль, – рыкнул Елисей, пнув его в бок. – Что с тебя взято, мой трофей. Я еще с тебя не спросил за напарника твоего. Так что лучше помалкивай, целее будешь.

Собравшиеся на стене казаки, с интересом выслушав этот диалог, только одобрительно закивали, нехорошо поглядывая на прапорщика, решившего лишить парня пленника.

– Что делать собираешься? – спросил комендант у Елисея, таким образом оборвав зарождавшуюся дискуссию.

– Сейчас попробую с этим фазаном ряженым поговорить. Может, чего и получится, – вздохнул парень, убирая бинокль. – Эй, эфенди! – окликнул он, перегибаясь через стену. – Подойди ближе, не бойся, стрелять не стану. Хочу показать тебе кое-что.

– Что ты мне можешь показать, гяур? – расхохотался турок.

– Вот это, – ответил Елисей, вздергивая британца на ноги.

– Кто это? – насторожился толстяк и, старательно всматриваясь в лицо пленника, начал осторожно приближаться. Но до этого он подал своим присным какой-то знак, и за собравшейся толпой тут же возникло какое-то движение.

Турок подошел метров на сто и, достав из-за пояса небольшую подзорную трубу, навел ее на пленного, торчавшего по грудь над стеной.

– Ага! – выдохнул он, зло усмехаясь. – Значит, ты его поймал.

– Как видишь, – кивнул Елисей. – Это мой пленник, я хочу обменять его на того казака, которого поймали твои люди.

– А зачем мне это? – вдруг спросил турок, оглядываясь назад.

Там, у кола, уже суетились несколько горцев, которых, похоже, назначили палачами. Из толпы вытолкнули связанного окровавленного человека, и палачи тут же бросились что-то делать. Что именно, Елисей без бинокля не понял, но сообразил, что ничего хорошего. В землю воткнули еще две жерди с привязанными на верхних концах петлями, через которые были протянуты веревки, к которым были привязаны руки пленника. Палачи дружно потянули за веревки и вздернули его над землей.

– Видишь? – глумливо рассмеялся турок. – Это сильный воин. Он будет долго умирать на колу. Я приказал не смазывать кол жиром. Так будет дольше. Ты услышишь, как он будет насаживаться на кол.

– Эфенди, а ты не забыл, что британцы спросят с тебя за своего человека? Это ведь офицер, – сделал Елисей еще одну попытку.

– Мне плевать на этого неверного, – вдруг зарычал турок в ответ. – Они все только и хотят, что использовать наших солдат в своих играх. Инглизы, франки, вы, русские, только и мечтаете нас уничтожить. А мы создадим новое государство. Великий Туран. Великую Порту, и вы все будете нам служить, неверные!

«О-о, дядя, да ты фанатик!» – протянул про себя Елисей.

– Здесь командуешь ты, – закричал он. – Но там, в Стамбуле, большую политику делают другие, и за гибель британца спрашивать станут с тебя. Подумай, эфенди, нужно ли тебе это? Отдай пленника, прояви политическую мудрость, – продолжал напирать парень, взывая к честолюбию турка.

– Я аскер, а не политик, – презрительно фыркнул турок. – Можешь делать с этим инглизом все, что захочешь. Мне он не нужен. Эта собака обманула меня. Обещал открыть ворота, а сам попался, словно мальчик, ворующий варенье.

Пока они спорили, палачи успели передвинуть кол так, чтобы он оказался под промежностью пленного, и начали медленно отпускать веревки.

– Я убью его! – зарычал Елисей, выхватывая пистолет и приставляя ствол к голове британца. – Как только кол коснется тела казака, я разнесу этому псу башку.

– Стреляй, – снова рассмеялся турок. – Я дарю тебе этого инглиза. Делай с ним, что пожелаешь.

– Я не шучу, эфенди. Я действительно убью его! – снова закричал Елисей, взводя курок.

– Мне надоел этот спор, – отмахнулся турок и, развернувшись, направился к месту казни.

Палачи, медленно стравливая веревки, плавно опускали тело пленного на острие кола. Остановившись, турок оглянулся и, усмехнувшись, громко сообщил:

– Эй, казак! Смотри внимательно. У меня хорошие палачи. Я приказал им сделать так, чтобы жало кола вышло из кончика его языка. Смотри, они это сделают.

В этот момент кол соприкоснулся с телом пленного, и над крепостью раздался жуткий стон. Елисей, чувствуя, как кровь загудела в ушах от бешенства, спустил курок и, тут же сунув пистолет в кобуру, подхватил длинный штуцер, который успел прихватить, пока бегал за британцем. Пинком перебросив тело британца через парапет, он вскинул винтовку и, поймав в прицел перекошенное болью лицо человека на колу, тихо охнул:

– Ермил!

Это действительно был старшина пластунов. Как их взяли, теперь было не важно. Единственное, что сейчас мог сделать парень, это облегчить его муки. Сделав глубокий вдох, Елисей прикинул ветер, расстояние, падение пули и плавно спустил курок. Что это было, мастерство, удача или все вместе, он не понял, но пуля, преодолев нереальное для местного оружия расстояние, ударила пластуна прямо в лоб, над переносицей. Крик оборвался, и тело казака безвольно обвисло.

Стремительно перезарядив штуцер, Елисей навел прицел на растерянно замершего турка и снова выстрелил. На этот раз все было в пределах реального. Тяжелая оперенная пуля вошла ему в затылок и вышла через рот, выплеснув попутно мозг. Не ожидавшие такой прыти осаждающие растерянно замерли, а потом дружно завыли. Турецкие офицеры пытались навести хоть какой-то порядок в рядах своего воинства, но горцы сорвались.

Забыв обо всем на свете, они ринулись на приступ, но нарвавшись на дружные залпы оборонявшихся, быстро откатились назад. Офицеры кое-как навели порядок и отвели войско назад. Спустя час под стены подошел один из офицеров с белым платком в руке. Комендант, увидев его, оглянулся на мрачно замершего Елисея и, кивнув в сторону переговорщика, попросил:

– Присмотри, чтобы не сотворил чего.

– Не извольте беспокоиться, – кивнул парень, меняя длинный штуцер на карабин.

– У тебя прям под каждый случай свой ствол, – хмыкнул комендант.

– Служба такая, – усмехнулся парень в ответ.

Турок попросил разрешения забрать трупы горцев, оставшиеся после дурного штурма, и Елисей, держа его на прицеле, тут же посоветовал:

– Ваше благородие, пусть сначала тело Ермила к воротам принесут. Хоть схороним по-человечески.

– Думаешь, отдадут? – удивился комендант.

– Им тела единоверцев до заката похоронить надо. Отдадут, – уверенно кивнул парень.

– Попробую, – кивнул штабс-капитан и огласил переговорщику условия.

Кивнув, тот опасливо покосился на Елисея и, развернувшись, быстрым шагом отправился к своему лагерю. Через пять минут тело пластуна сняли с кола и, положив на носилки, понесли к воротам крепости. Положив носилки у калитки, горцы бегом отступили назад, и казаки под прикрытием сослуживцев внесли тело Ермила в крепость. Раздав указания, офицеры поспешили к воротам. Комендант, уже спускаясь со стены, вдруг обернулся к Елисею и, посмотрев на него непонятным взглядом, сказал:

– Пойдем. Тебя это тоже касается.

«Похоже, приключения на сегодня не закончились», – вздохнул про себя парень, подхватывая оружие и направляясь к лестнице.

* * *

Лежащее на носилках обнаженное тело пластуна было накрыто простой солдатской шинелью. Елисей, едва бросив взгляд на свисавшую с носилок руку казака, скрипнул от злости зубами. Пытали. Страшно. Зверски. Глубоко вздохнув, парень усилием воли сдержал накатывавшее бешенство и, подняв голову, оглядел собравшихся у ворот людей. Солдаты, отвыкшие от подобных картин. Казаки, повидавшие всякое, в том числе и подобное. Женщины, не скрывавшие слез, но при этом не срывающиеся в истерику. Офицеры, явно злые, скрывающие свою растерянность.

Не было только равнодушных. Стоящие вокруг носилок молчали. В такие минуты любые слова были бы лишними. Внезапно толпа прямо напротив парня раздалась в стороны, и к носилкам подошла женщина средних лет, в сопровождении четверых детей. Две девочки-погодки, лет четырнадцати-тринадцати, и двое мальчишек, лет семи-девяти. Опустившись на колени, женщина откинула шинель, укрывавшую голову пластуна, и, поцеловав его в лоб, судорожно вздохнула.

Оперевшись на руки детей, она тяжело поднялась на ноги и, перекрестившись, еле слышно произнесла:

– Царствие тебе небесное, казак. Несите домой. Прибрать к тризне надо, – тихо добавила она, не обращаясь ни к кому конкретно.

Казаки после этих слов зашевелились, и в этот момент откуда-то сбоку вывернул местный поп. Быстро подойдя к носилкам, он бесцеремонно вздернул шинель и, рассмотрев рану на лбу пластуна, бросил полу шинели обратно, скривившись. Потом, развернувшись всем телом, поп обвел толпу быстрым взглядом и, приметив Елисея, пронзительно завопил:

– Ты что ж это делаешь, ирод?!

От удивления Елисей даже не нашелся что ответить. Между тем поп продолжал нагнетать обстановку.

– Тебе кто позволил промысел Божий нарушать?

– О чем это ты, отче? – угрюмо поинтересовался Елисей, чувствуя, что снова начинает злиться. – Про какой промысел ты речь ведешь?

– Ты почто в него стрелял?! – снова взвыл поп, потрясая кулаками. – Это ж промысел Божий. Попал вой неверным в лапы, значит, должен чашу свою страданий до конца испить. А ты что посмел?

– Я посмел хорошего человека от мук тяжких избавить и очень хочу, чтобы в свое время кто-то и для меня такое же сделал, – с тихой угрозой в голосе прошипел Елисей. – Если уж суждено умереть, так лучше быстро от руки дружеской, чем от вражеского кола в муках тяжких.

– Да спорить со мной вздумал, богохульник! – еще громче взвыл поп и, подскочив к парню, попытался ухватить его за грудки.

– Уймись! – рыкнул Елисей, перехватывая его руки и сжимая пальцы так, что поп невольно скривился от боли.

– Не замай парня, долгогривый, – раздался командный рык, и рядом с ними оказался крепкий казак средних лет. – Знаю, чего ты бесишься. Сам кричал, что он не часто в церкву твою ходит и десятину не платит. Лучше уймись.

Не ожидавший такого наезда поп попытался вырвать руки из Елисеевой хватки, но только бессмысленно задергался, удерживаемый его лапами.

– Пусти его, казак, – повернувшись к парню, велел незнакомец.

Елисей молча разжал пальцы, и поп, не ожидавший такого, резко подался назад, едва не запутавшись в полах своей сутаны. Но успокаиваться он явно не собирался. Круто развернувшись к новоявленной вдове, он подскочил к носилкам и, тыча в Елисея пальцем, снова завопил:

– Что молчишь? Вон он, погубитель мужа твоего!

– Да ты совсем сдурел, долгогривый?! – рявкнул в ответ казак, осадивший его. – Парень своего пленника на жизнь Ермила сменять хотел. А когда тот осман не согласился, и Ермила от мук избавил, и турка главного стрелил. А ты ему это в вину ставить?

Поп осекся и, сообразив, что попал впросак, сплюнув, решительно зашагал к церкви. Вдова, проводив его долгим, усталым взглядом, осуждающе качнула головой и, обойдя носилки, подошла к Елисею. Дети неотступно следовали за ней. Несколько секунд она внимательно рассматривала парня, а потом, вздохнув, отвесила глубокий, земной поклон.

– Спаси тебя Христос, казак, – негромко поблагодарила она, выпрямившись. – За руку твердую и глаз острый. Избавил мужа моего от мук. Не дал ему басурман страданиями своими потешить.

– На то и война. Все под Богом ходим, – кое-как нашелся Елисей, кланяясь ей в ответ.

– Тебя ведь Елисей-оружейник звать? – вдруг уточнила женщина.

– Верно, – кивнул парень, про себя подивившись неожиданному прозвищу.

– Ермил поминал тебя. Говорил, постарше станешь, к себе в ватагу заберет. Да сам видишь, как вышло, – еле слышно всхлипнула она.

– Благодарствую, – склонил Елисей голову. – Ежели будет надобность какая, дай знать. Чем смогу, помогу, – пообещал он, сам не зная зачем.

– Благодарствую на добром слове, – кивнула женщина и, перекрестив его, отправилась следом за процессией, уносившей носилки с телом ее мужа.

«Твою мать! – думал Елисей глядя ей вслед. – Вот уж точно, не делай добра, не получишь зла. Да пропади он пропадом, этот поп. Сделал, и снова сделаю, если потребуется».

– Все ты верно сделал, парень, – раздался рядом голос, и Елисей, обернувшись, увидел вмешавшегося в спор с попом казака. – Все верно. В наших краях всегда так было. Не можешь спасти, подари смерть легкую. Старый это закон. Не все его помнят. И не все исполнить могут. А ты сумел. Не испугался. А про попа забудь. Пришлый он. Нашей жизни не знает. А ежели кто из молодых вздумает тебе это дело в вину ставить, меня найди. Радмир я. Радмир Чубой. Десятник.

– Благодарствую, дядька Радмир, – кивнул Елисей, про себя удивляясь странному имени.

– Ты ведь Кречета Руслана внук? – уточнил десятник.

– Его.

– Родовой значит, – задумчиво кивнул казак, скорее утверждая, нежели спрашивая. – Добре. Отгоним ворога, а там и поговорим.

Хлопнув Елисея по плечу, десятник развернулся и скрылся в переулках.

«Блин, и чего это сейчас было?» – растерянно подумал парень, окончательно запутавшись в местных причинно-следственных связях.

– Елисей, – окликнул его стоявший в стороне комендант и, убедившись, что парень его видит, призывно махнул рукой.

– Хотели чего, ваше благородие? – устало спросил парень, подходя.

– Спросить хотел. Гранат у тебя много еще осталось?

– Три десятка готовых есть. И еще пару десятков набить могу. Только корпуса отлить некому. Все ж на стенах. А так, и запалы, и начинка имеются.

– Не боишься в сарае такую пакость хранить? Вдруг рванет? – насупился штабс-капитан.

– Не рванет, – качнул парень головой. – Я ее в горшках в земле зарыл. Там пока прямо по горшку не стукнешь, ничего не будет.

– Значит, еще полсотни гранат на крайний случай найдем, – задумчиво кивнул комендант. – Сегодня же мастерам приказ отдам, чтобы корпуса тебе отлили. Приготовь все, что сможешь.

– Сделаю, как только корпуса готовы будут, – снова кивнул парень. – А ночью предлагаю мои мортирки испытать.

– Ночью? – удивился комендант. – А как же ты стрелять из них в темноте станешь?

– Есть способы, – лукаво усмехнулся Елисей. – Вы только дозволение свое дайте.

– И что такой обстрел нам даст? Я уж не спрашиваю про то, как ты до их лагеря дотянешься, – задумчиво хмыкнул комендант.

– Хоть десяток и побьем, все потом легче будет, – пожал Елисей плечами.

– Ладно, поступай, как знаешь, – вздохнув, махнул комендант рукой. – На стене я приказ дам.

Обрадованно усмехнувшись, Елисей поспешил на стену. Достав бинокль, он принялся высматривать лагерь нападавших. Пользуясь слабостью орудий крепости, горцы разбили его в прямой видимости стен. Переходя от зубца к зубцу, Елисей пометил на стенах границы лагеря и принялся высчитывать расстояние до него. По всему выходило, что шатры горцы поставили километрах в двух от стены.

– В радиусе действия, – весело хмыкнул Елисей, опуская бинокль.

Подошедший к нему прапорщик, командовавший на этом участке, окинул взглядом художества парня и, достав портсигар, мрачно поинтересовался:

– Ну, и чем ты тут занят?

– К ночному обстрелу готовлюсь, – буркнул в ответ Елисей, быстро записывая нужные данные на клочке бумаги «вечной» ручкой.

– К какому обстрелу? – тут же насторожился прапорщик.

– Его благородие, господин штабс-капитан разрешил мне свою мортирку испробовать. Хочу ночью туркам сала за шиворот залить, – зло усмехаясь, пояснил Елисей.

– Думаешь, дотянешься? – с сомнением уточнил прапорщик.

Закурив, он подошел к зубцу и пытался на глаз оценить расстояние до лагеря горцев.

– Должен, – решительно кивнул Елисей. – Главное, правильный угол возвышения взять, – добавил он и тут же обругал себя за несдержанность.

– Кто ж тебя всему этому научил? – удивленно оглянулся прапорщик.

– Самому бы вспомнить, – деланно вздохнул Елисей, мысленно обзывая себя ослом.

– А прицелы такие хитрые и бинокль у тебя откуда? – вдруг сменил тему прапорщик.

– Прицелы в городе сделал, из труб подзорных. И бинокль там же, на базаре купил, – быстро отговорился Елисей, выбирая точки для установки миномета.

– М-да, похоже, недаром про тебя слава ловкого оружейника ходит, – покачал головой прапорщик, снова выглядывая наружу.

Глухой удар и стон Елисей услышал сразу. Подхватив оседающее тело прапорщика, парень рывком оттащил его под прикрытие зубца и, не поднимаясь, громко крикнул:

– Все от стены, где-то лучник засел!

Услышавшие его слова солдаты тут же попрятали головы, а парень принялся оказывать пострадавшему первую помощь. Обломив древко стрелы, торчавшей справа под ключицей прапорщика, он быстро огляделся и жестко приказал:

– Носилки сюда. Прапорщик ранен.

Двое крепких солдат быстро принесли носилки и, уложив на них тихо стонавшего офицера, мрачно переглянулись.

– Чего замерли? – рявкнул на них парень. – В лазарет его. Быстро. Ему операция нужна срочно, иначе не выживет.

– Как сносить станем? – угрюмо спросил один из санитаров. – Лестница узкая и крутая. Так и уронить не долго.

– Так ремнями его к носилкам привяжите. За ноги да под грудь, – моментально нашелся Елисей. – Главное, чтобы плечи не шибко шевелились, иначе рану растревожите.

– И верно. Вань, снимай ремень, – обратился санитар к напарнику.

Быстро зафиксировав раненого, они подняли носилки и понесли их к лестнице. Елисей, подхватив длинный штуцер, сместился к краю зубца и, выставив наружу только срез ствола, принялся высматривать в прицел лучника. Деревья вокруг крепости были вырублены, а вот кусты вырубить толком не успели, так что ловкому стрелку было где спрятаться. Но у лучника было несколько ограничений при использовании его оружия. Лук это не ружье и не винтовка. Лежа из него не выстрелишь.