Kitobni o'qish: «На пути к плахе»

Shrift:

* * *

Глава первая
Монаршее гостеприимство

I

Мы приступаем к одному из самых печальных эпизодов истории вообще, и в особенности – хроники царствующих особ и государей. Бесполезно прибавлять тут что-нибудь – сами факты слишком ясно говорят за себя.

Вся жизнь несчастной шотландской королевы Марии Стюарт представляла собою цепь необыкновеннейших приключений, которые нередко встречаются в действительной жизни. Но последняя часть ее жизни, со времени ее вынужденного отказа от престола, превратилась в сплошную драму, и весь ее ужас только подчеркивался той медленностью развития, с которой эта драма шла к своему трагическому концу.

Мария Стюарт, потерпев поражение в своей попытке вернуть себе престол, покинула свою страну и вступила на английскую территорию у Виркингтона в Камберленде; навстречу ей явился губернатор Карлайла, доставивший ее в свой город со всеми приличествующими ее сану почестями.

В то время губернатором Карлайла был лорд Лаутер; он был настолько тактичен, что сразу отнесся к Марии Стюарт, как к коронованной особе. Он поспешил послать своей государыне донесение обо всем происшедшем, а пока окружил шотландскую королеву подобающими почестями. Но не успел еще он получить ответ на свое донесение, как к Марии прибыл гонец, вручивший ей письмо от английской королевы; в этом письме Елизавета высказала ей свое участие и дала разрешение оставаться в Англии.

Это было последним солнечным лучом для Марии, последним обманчивым сиянием, последним миражом того, будто ее прежний ранг еще вызывал в Европе какое-либо уважение.

Действительно, вскоре после этого письма лорд Лаутер получил выговор за прием, устроенный им Марии, а вслед за этим появились лорд Скруп, начальник западных провинций, и Фрэнсис Кноллис, вице-канцлер Елизаветы, с инструкциями, касавшимися шотландской королевы. Им было поручено предупредить всех шерифов и мировых судей Камберленда, чтобы они ни в коем случае не допускали бегства Марии; затем они должны были передать ей новое письмо Елизаветы, содержание которого, в существенных чертах, было такое же, как и первое, но с прибавлением словесного поручения.

Двадцать девятого мая 1556 года Скруп и Кноллис были приняты Марией, передали ей письмо своей королевы и затем прибавили на словах, что Елизавета сожалеет о невозможности принять ее у себя, пока она не оправдается в подозрении, будто принимала участие в убийстве своего супруга.

Мария Стюарт разразилась слезами; в ее сердце зашевелилось подозрение о том, чего ей ожидать здесь в будущем.

– Господи боже! – воскликнула она. – Неужели это – ответ несчастной женщине, которая явилась с просьбой о помощи?

В тот же день прибыл отряд в пятьдесят солдат, которые должны были сторожить королеву; от нее удалили всех ее дам и слуг; в качестве компаньонки и смотрительницы к ней была приставлена леди Скруп. Мария уже не могла сомневаться, что попала в плен, но, все более убеждаясь в этом, она не теряла головы, а наоборот – проникалась мужеством и истинно королевским достоинством, что не могли отрицать в ней даже ее враги.

Она послала в Лондон лэрдов Геррьеса и Флеминга, чтобы они постарались там сделать что-нибудь для нее, кроме того, Флеминг должен был отправиться во Францию, чтобы испросить там заступничества и помощи. А тем временем к английской королеве обратился также регент Шотландии, лэрд Мюррей, и это обращение дало Елизавете возможность пойти намеченным заранее путем.

После долгого ожидания посланцы Марии получили аудиенцию у английской королевы и передали ей мольбы, просьбы и пожелания своей повелительницы.

– Я от всего сердца жалею мою царственную сестру, – ответила Елизавета с притворной ласковостью, – но ее честь так же, как и моя, требует строжайшего расследования слухов, касающихся ее поведения.

– Ну а если, ваше величество, – обратился к королеве лэрд Геррьес, – обстоятельства – упаси бог! – сложатся против шотландской королевы?

– Тогда я попытаюсь дать делу правильный ход.

– Моя повелительница желала бы, чтобы ей дали возможность переправиться на материк Европы, или же в крайнем случае пусть ей позволят вернуться в Шотландию в том же челноке, в котором она приехала в Англию.

– Я лучше знаю, чего требуют интересы моей царственной кузины, – возразила Елизавета, – и потому никогда не соглашусь на это.

Посланцы уехали из Лондона ни с чем.

С этого момента начался живой обмен письмами между английским правительством и графом Мюрреем, от которого в конце концов потребовали, чтобы он представил доказательства обвинений, предъявленных им королеве.

Теперь одну за другой стали принимать меры, направленные против Марии Стюарт. 13 июня 1556 года к несчастной королеве прибыл посол Елизаветы, лорд Мидльмор, в сопровождении Скрупа и Кноллиса. Марию ждало новое унижение, так как от нее потребовали, чтобы она подчинилась всем перипетиям правильного судебного процесса. Мария рассердилась и сама написала Елизавете письмо.

Марию стали содержать несравненно хуже, чем в первое время по приезде. Это вызвало представление французского и испанского посланников; однако Елизавета не приняла их.

Прошло еще два месяца в переговорах, и Мария наконец сдалась. Она согласилась, чтобы ее дело было рассмотрено специальной конференцией, состоявшей из назначенных Елизаветой комиссаров. С этой целью ее перевезли из Карлайла в замок Болтон в графстве Йорк. Тем временем в Шотландии воцарился мир, и Мария снова стала надеяться на благополучный исход.

Комиссия, назначенная Елизаветой, состояла из герцога Норфолка, графа Суссекс и сэра Садлера, канцлера Ланкастера.

В качестве представителей мятежников явились сам Мюррей, граф Мортон, архиепископ оркнейский, Питкэрн, лэрды Линдсей, Макгилл, Голхил, Майтленд и Бэченан. Защитниками Марии были епископ росский, лэрды Льюингстон, Бонд, Геррьес, Гамильтон, Гордон Лочинфер и Яков Кокберн.

Прения членов комиссии, которые велись с обеих сторон с одинаковой страстностью и непорядочностью, не имели другого результата, кроме того, что Марию Стюарт 26 января 1569 года перевезли из Болтона в Тетбюри, где она была подвергнута еще более строгому заключению под надзором лорда Шрусбери. В общем, весь этот процесс превращался в какой-то грандиозный скандал, и Мария уже не могла сомневаться в истинных намерениях Елизаветы. После окончания работ конференции беспорядки в Шотландии вспыхнули с новой силой.

II

Выше мы упоминали имя герцога Норфолка; этому лорду тоже пришлось сыграть трагическую роль в событиях, ставших роковыми для шотландской королевы.

Леди Скруп, сестра герцога, бывшая в течение первого времени компаньонкой и надзирательницей Марии, поддерживала самую оживленную переписку с братом и неоднократно писала ему про красоту, образованность и симпатичность шотландской королевы. Это заинтересовало герцога, так как он и ранее слышал такие же восторженные отзывы от Суррея, которого укрывал у себя в первое время после изгнания.

Норфолк был очень честолюбив, владел громадными богатствами и состоял в родстве с первыми родами страны. После своего восшествия на престол Елизавета назначила его членом тайного совета, и герцог играл блестящую роль в столичном обществе.

Норфолка преследовало странное несчастье в браке. Тридцати двух лет он уже был в третий раз вдовцом и думай вступить в новый брак, когда Елизавета назначила его председателем конференции, которой поручено было разобраться в деле Марии Стюарт. Последняя особенно рассчитывала на его помощь, так как знала от его сестры, что герцог постоянно выказывал особенно теплое участие к ее судьбе. Это натолкнуло Марию на мысль обратиться к Норфолку с письмом, а тот, в свою очередь, ответил ей. Эта переписка стала оживленной и регулярной, и у герцога мелькнула мысль просить руки пленной королевы.

Мы уже упоминали прежде о талантах и способностях регента Шотландии, графа Мюррея. Он отлично видел, какое могло бы создаться положение, если бы раздуть дело Марии Стюарт в том направлении, в каком желало английское правительство. Однако такого конца он совершенно не желал, а потому с радостью готов был найти какой-нибудь выход из создавшегося положения; он не особенно доверял Елизавете и хотел только мира для своего измученного отечества. Он с самого начала догадался о симпатии герцога Норфолка к Марии и принялся осторожно зондировать его, чтобы узнать, разумно ли будет сделать ему определенные предложения относительно судьбы шотландской королевы.

В этом отношении регента поддерживал секретарь Летингтон. Этот человек был соучастником в убийстве Дарнлея, но, будучи более искусным и ловким, чем остальные заговорщики, сумел добыть копии переписки Босуэла с Марией, вследствие чего, имея их в руках, представлял собою очень влиятельную величину; его боялся сам регент и напрасно старалась подкупить Елизавета.

Норфолк скоро разгадал этого человека и сумел перетянуть его на свою сторону. Посвященный в планы и скрытые намерения Мюррея, Летингтон устроил свидание обоих важных для него людей.

Разговор между Норфолком и Мюрреем начался с того, что первый пытался представить Шотландию ленным владением Англии. Но Мюррей доказал ему, что Шотландия никогда еще не была ничьим леном.

Затем Норфолк стал соболезновать о судьбе Марии Стюарт, и Мюррей выказал готовность содействовать улучшению ее, если бы для него самого и для Шотландии из этого могла получиться какая-нибудь выгода.

Оба отлично столковались по поводу этого вопроса, и Мюррей, прежний обвинитель Марии, теперь стал выказывать абсолютно пассивное отношение в представлении улик и доказательств обвинения, так что казалось, что Елизавете придется попасть в невыносимо дурацкое положение.

Но недаром говорил Берлей о существовании у Елизаветы каких-то незримых ушей; это пришлось испытать на себе и герцогу Норфолку. Елизавета вызвала его к себе и высказала ему прямо в лицо, что знает о его намерении освободить Марию и жениться на ней.

Из осторожности Норфолку пришлось самыми страшными клятвами отрицать предъявленное ему обвинение. Но Елизавета не поверила ему. Она перенесла заседания комиссии в Вестминстер и назначила в нее еще новых членов, а именно: Бэкона, Арунделя, Лестера и секретаря Сесиля. Таким образом Норфолк был связан по рукам и ногам, а Мюррей, убедившись, что Норфолк не может ничего сделать для него, выступил теперь снова под другой личиной.

Норфолк и Мюррей стали смертельными врагами. Видя, что все пропало, Норфолк решил поднять знамя восстания против своей государыни, стал вербовать приверженцев, и на первых порах это увенчалось успехом. Первыми к нему примкнули графы Арундель и Пемброк, Вестмидленд, Нортумберленд и лорд Ламлей. Графы Кумберленд, Бедфорд, Суссекс, Дерби и даже Лестер ответили, что они тоже не прочь поддержать заговорщиков, и это доказывало, насколько Елизавета оттолкнула от себя своим обращением всех пэров государства и какую опасную соперницу она приобрела себе в лице Марии Стюарт. Нечего и говорить, что это еще более раздуло ненависть Елизаветы.

Но если недовольных было так много, что их трудно было счесть, если посланники большинства государств намекнули на то, что на их правительства можно вполне рассчитывать, то такая голова, как Берлей, стоила всех их, вместе взятых, и основанное им учреждение, а именно «Звездная палата», быстро раскрыла все это дело.

О том, что против Елизаветы составляется заговор, распространившийся не только в Англии и Шотландии, но и почти по всей Европе, отлично знали как сама Елизавета, так и Берлей. Но в первое время в их руках не было никаких данных; и вот для того, чтобы получить их, Берлей учредил свою «Звездную палату». В те времена уже во всех государствах существовала тайная полиция, но не везде она работала так энергично, как в Англии.

По требованию Берлея к нему был командирован один из самых смелых и ловких агентов. Министр окинул агента с ног до головы взглядом и спросил:

– Как вас зовут?

– Пельдрам!

– Пельдрам? – пробормотал Берлей. – Я уже где-то слышал это имя… Почему вы поступили на службу «Звездной палаты»?

– Мне нужно свести свои счеты с одним субъектом.

– В данном случае у нас есть дело поважнее. До меня дошли слухи, что затевается заговор, к которому примкнуло много высокопоставленных лиц. Я желаю узнать имена заговорщиков.

– Мы знаем их, милорд!

– Как? – даже вскочил с места Берлей. – Вы знаете? Так почему же до сих пор против этих лиц не возбуждено преследование?

– Нам не хватало улик.

– Тогда их надо добыть.

– Вы приказываете, и это будет сделано!

С этими словами наш старый знакомый Пельдрам оставил министра и немедленно отправился исполнять возложенное на него поручение.

Его план добыть улики отличался большой простотой. Он поскакал в город Линн, где помещался замок Норфолка, явился туда и, вызвав управляющего, заявил, будто до властей дошли слухи, что в замке незаконно томится в плену узник. В этот же момент к замку подскакал еще человек, назвавшийся тоже уполномоченным расследовать дело о незаконном задержании неизвестного узника в замке. Управляющему ничего не оставалось, как допустить их к обыску, и тут-то агентам удалось найти целую кипу компрометирующих Норфолка бумаг. Захватив их, они бешеным галопом понеслись обратно в Лондон. Но и управляющий тоже не зевал; он дал знать заговорщикам о происшедшем, и еще ранее того, как Берлей получил улики, заговорщики успели бежать на север.

Восстание разразилось, но благодаря тому, что весь план попал в руки властей, его удалось подавить в самом начале. Норфолк и некоторые другие заговорщики были под страхом смертной казни вытребованы на суд тайного совета и, как только явились в Лондон; были схвачены и немедленно посажены в Тауэр. Только графы Суссекс и Нортумберленд остались на местах и вступили в активную борьбу с английским правительством. Но эта борьба окончилась для них поражением; им пришлось бежать в Шотландию, где они и были арестованы вместе со многими своими приверженцами.

Таким образом, грозное восстание свелось к пустякам и дало только Елизавете большие выгоды; она не удовольствовалась своей победой, а приказала назначить строгий суд над мятежниками, благодаря чему ей удалось избавиться от многих нежелательных лиц; в одном только Дургэме было казнено более трехсот человек.

Во время этой гражданской войны в Англии и в Шотландии продолжалась борьба приверженцев королевы Марии против регента; однако в этой борьбе погиб самый жестокий враг и преследователь Марии – ее брат Джеймс Стюарт, лэрд Мюррей; он был убит 23 января 1570 года лордом Джеймсом Хепберном, лордом Босуэлом.

Смерть регента настолько ослабила его партию, или – как она называла себя – партию короля Иакова Шестого, что на некоторое время приверженцы Марии одержали верх.

Но тогда Елизавета приказала своим войскам, стоявшим на северной границе, двинуться в Шотландию, и тут они выступили в защиту партии Иакова Шестого. Возгорелся короткий, но ожесточенный бой, партия Марии была окончательно побеждена, мир был заключен, а… Елизавета осталась победительницей…

А в то самое время, как партия Марии была разгромлена, заговор графов подавлен, помощь от иностранных держав парализована, Мария Стюарт томилась в нежилом замке, как настоящая узница, как узница, которую Елизавета считала преступницей и преступления которой она считала себя вправе судить.

Но именно эта строгость, несчастье Марии, ропот остальных держав, смелость приверженцев Марии и деятельность самой Марии, проявленная ею в стенах своей тюрьмы, вызвали новый эпизод, которому мы и посвятим дальнейшие страницы.

Энтузиазм, вызванный сочувствием к страданиям Марии Стюарт, все разгорался и разгорался, и целых шестнадцать лет Елизавета не знала ни минуты покоя или отдыха.

Глава вторая
Четсуорт

В 1570 году Марию Стюарт перевезли из Тетбюри в Четсуорт в графстве Дерби. Весь этот год прошел в переговорах; их вела Елизавета с лицемерной целью вернуть Марии Стюарт шотландский трон. Но из этих переговоров ничего не вышло, да сверх того казалось, что и Франция окончательно отступилась от Марии Стюарт.

В это время в Лондоне разразилась чума, которая проникла также и в Тауэр, где томился в заключении Норфолк.

Он и Мария ухитрялись и из тюрьмы продолжать начатую еще ранее переписку: когда Мария Стюарт увидела, что Франция отказалась помогать ей, то она обратилась с просьбой о помощи к Филиппу Второму Испанскому, и Норфолк знал об этом.

Но об этом знала и Елизавета. Она приказала ввиду чумы выпустить Норфолка из Тауэра, но сослала его в замок Линн, где он должен был жить безвыездно под надзором двух агентов «Звездной палаты». Кроме того, пред своим отъездом из Лондона он должен был обещать, что не станет впредь поддерживать с Марией Стюарт никаких сношений; он поклялся в этом своим честным словом и, кроме того, дал подписку с приложением своей печати, но в то же время в душе был полон твердого намерения не сдерживать этого обещания. Затем он был отправлен в Линн, куда и прибыл зимой 1570/71 года.

С этого момента и начались те события, намек на которые сделан в предыдущей главе.

В один из пасмурных мартовских дней четверо всадников переезжали границу графства Дерби, направляясь к Четсуорту. Они не торопились, хотя дождь и лил как из ведра.

По внешнему виду этих всадников можно было принять за купцов или торговцев, которые в то время постоянно колесили с дорожным мешком за спиной по всей Англии. Мы же узнали бы в этих всадниках наших старых знакомых – Суррея, Брая, Филли и Джонстона; Филли тоже была в мужском платье, в котором чувствовала себя почти свободнее, чем в женском.

С тех пор как Филли убедилась в подлости Лестера, в ней произошел громадный внутренний переворот. Как когда-то прежде, она была готова на все из-за любви к Лестеру, так теперь из благодарности к Суррею и Браю способна была пожертвовать чем угодно. Ведь она знала, какую жертву принесли ей они, и умела ценить ее.

Суррей, отправившийся после изгнания в Шотландию, нашел случай примириться с Георгом Сейтоном и получил от него разрешение посвататься за Джейн. Теперь, вопреки запрещению королевы Елизаветы, он опять возвращался в Англию, чтобы попытаться сделать все возможное для шотландской королевы и – в случае возможности – также для своего родственника, герцога Норфолка.

Что касается Брая, то было довольно трудно разобраться, чего ради он опять стремился вступить на английскую территорию. Для этого было слишком много оснований, и если принять во внимание силу его привязанности к Филли, то легко согласиться, что она должна была быть главным среди них.

Джонстон рад был новому приключению.

Все четверо отправлялись теперь в Четсуорт, куда и прибыли к вечеру, когда почти уже совершенно стемнело. Там они остановились в харчевне сомнительного вида.

Марию Стюарт стерегли очень строго: она была лишена многих насущнейших удобств, но жестокость в отношении ее не простиралась настолько далеко, чтобы ее лишили возможности сообщаться с кем угодно. В то время относительно этого еще не было отдано специальных распоряжений, а ее стражи чувствовали к ней достаточно уважения, чтобы не принимать более строгих мер, чем те, которые вызывались необходимостью. Поэтому, когда Филли знаками выразила желание предложить лицам свиты и придворным дамам разные безделушки для продажи, то ее желание было сейчас же исполнено, тем более что ее печальный физический недостаток отгонял всякие подозрения. В скором времени молодого немого торговца окружили покупатели и любопытные, среди которых, разумеется, были и лица стражи.

Тем не менее Филли удалось передать Джейн Сейтон три письма, из которых одно было от Суррея к королеве, а остальные оба – ей самой, от Суррея и ее брата.

Как только Филли ушла, Джейн Сейтон поспешила к королеве. Нельзя описать радость последней, когда она узнала, какие лица опять оказались вблизи от нее с готовностью оказать ей помощь. Она торопливо вскрыла письмо Суррея и ответила ему этой же ночью; кроме того, она написала еще два письма – епископу росскому и герцогу Норфолку, оба шифрованные; эти письма Джейн должна была ухитриться передать Филли.

В то время как Мария Стюарт писала письма, возбужденная радостной надеждой, Джейн была задумчива и грустна; но в конце концов и она тоже написала свои письма, и когда Филли появилась на следующий день, то ей было вручено четыре письма, с которыми она и вернулась к своим спутникам.

Суррей получил письма и прочел оба, адресованные ему лично. Королева благодарила его за предложение своих услуг и верность, просила отвезти остальные письма сообразно прилагаемым инструкциям и выражала согласие принять к себе в услужение Тони Ламберт, как это предлагал Суррей.

Джейн же написала, что сочла бы за измену сестре, если бы приняла предложение Суррея вступить с ним в брак, почему и вынуждена самым решительным образом отклонить таковое.

На один момент граф Суррей закрыл свое лицо руками и тяжело вздохнул; но вскоре он уже оправился.

– Сэр Брай, – спокойно сказал он, – мы оба поедем с вами ночью дальше, а Филли и Джонстон останутся здесь; как только Тони прибудет сюда, Филли поведет ее к королеве и вообще постарается поддерживать постоянное сообщение с замком.

Филли утвердительно кивнула головой, и все четверо принялись за ужин. После еды Суррей и Брай сели на лошадей, оставили Четсуорт и поскакали в Лондон, куда прибыли через несколько дней.

Уже в Лондоне Суррей узнал, что герцог Норфолк выпущен из Тауэра и находится в Линне; поэтому он отправился в городской дом Норфолка, отыскал там секретаря герцога, некоего Баркера, открылся ему и узнал подробности о положении Норфолка. По счастливой случайности секретарь, рассказывая, как сторожат герцога, упомянул имя Пельдрама, и хотя Суррей и не мог положительно сказать, что это – непременно тот самый Пельдрам, который служил Лестеру, но, во всяком случае, он отказался от мысли лично отправиться в Линн. Поэтому ему пришлось решиться вручить Баркеру письмо королевы для передачи его Норфолку, и секретарь в тот же день выехал из Лондона.

Герцог был страшно доволен, получив письмо. Он поблагодарил Баркера, приказал ему отдохнуть, пока будет готов ответ, а сам позвал своего старшего секретаря, Гайфорда, которому и приказал расшифровать письмо Марии.

Оказалось, что Мария сообщала ему о предпринятых ею шагах. Она написала испанскому королю, так как считала его помощь безусловно необходимой, но Норфолк должен был дать слово перейти в католичество и написать ей, насколько можно рассчитывать на поддержку английской аристократии. Затем герцог должен был сообщить ей, какое количество вооруженных людей ему необходимо для поддержки. Обо всем этом герцог должен был, кроме того, написать особо епископу росскому.

Норфолк сейчас же приказал Гайфорду написать требуемые письма. Он выразил согласие на переход в католичество и полную уверенность в поддержке большинства представителей английской знати, так как все они придерживаются католической религии. Сам он мог бы выставить 20 тысяч пеших и 3 тысячи конных солдат, а для поддержки ему нужно было бы еще 6 тысяч стрелков, 25 пушек, 2 тысячи кирас, 4 тысячи ружей; если бы оказалось возможным доставить 10 тысяч людей, то это было бы еще лучше. А главное – главное надо было денег, денег и денег!

Затем, приказав сжечь полученные письма, герцог позвал Баркера и вручил ему оба своих ответных письма.

Брай тоже был не менее осторожен, чем Суррей. Он отправился во дворец к графине Гертфорд и попросил ее съездить к епископу росскому, жившему в Лондоне в качестве представителя интересов Марии, и испросить для него аудиенцию. Графиня не встретила в этом никаких затруднений и вскоре явилась с ответом, что епископ ожидает Брая. Последний отправился к нему.

Епископ принял Брая очень любезно, выказал полную готовность пойти навстречу желаниям королевы Марии и попросил Брая еще раз наведаться к нему.

Как только Брай ушел, епископ вышел из своего дома и направился в Сити; здесь он вошел в один из домов, который, судя по вывеске, был банкирской конторой.

Банкир Ридольфи, директор итальянской промышленной компании в Лондоне, флорентиец по рождению и родственник семьи Медичи, был очень богатым человеком. Его главная деятельность заключалась в защите интересов папы, тайным агентом которого он был; Ридольфи состоял кредитором на крупные суммы многих важных особ и таким образом держал их в руках. Он был тоже замешан в заговоре против королевы Елизаветы и долгое время просидел в тюрьме, откуда его выпустили под залог в тысячу фунтов. К этому-то человеку и отправился теперь епископ росский, чтобы поговорить с ним.

Для беседы оба они прошли в потайной кабинет Ридольфи, где епископ первым делом сообщил банкиру содержание письма королевы Марии.

– Необходимо отправить в Испанию верного человека, – продолжал он, – и я выбрал для этого вас!

– А я готов отправиться, – ответил итальянец.

– Хорошо!

От банкира епископ отправился к испанскому посланнику, дону Джеральдо Эспаль, чтобы получить для своего посланца необходимый паспорт и рекомендации. Он получил все требуемое, и теперь все дело было за письмом, которое Ридольфи должен был передать испанскому королю Филиппу Второму.

Баркер вернулся в Лондон и отыскал Суррея в гостинице, где тот остановился.

– Милорд, – сказал он, – герцог Норфолк приказал вам кланяться и благодарить. Мне, разумеется, не надо рекомендовать вам осторожность при выполнении всего этого предприятия?

– О, разумеется, нет, – ответил Суррей. – Ну а что вы привезли?

– Два письма, которые вы должны передать по назначению.

– Давайте их!

– Вот они.

Суррей взял письма, простился с секретарем и отправился с Браем к епископу росскому.

Последний очень любезно принял графа, поблагодарил за содействие и обещал быстро и надежно передать письма по назначению.

Оба вышли из дворца, и Суррей отправил Брая с письмом к королеве Марии. С своей стороны, епископ поспешил отправить своего посланца, и в тот же день итальянец выехал с важным документом из Лондона.

Так закончилось введение к одному из самых важных заговоров против Елизаветы.