Тени в раю

Да сказали вам правду, Бетти. Почему вы вбили себе в голову, будто правда – это только самое худшее. Что за страсти такие? Бетти улыбнулась, как ребенок. – Потому что тогда я настроюсь, возьму себя в руки. Я же себя знаю: если со мной и правда ничего страшного, я распущусь. Зато если пойму, что речь о жизни и смерти, я буду бороться. За каждую оставшуюся мне секунду я буду сражаться, как одержимая. А если буду бороться, то, может, сколько-то времени еще выиграю. А так я его только теряю. Неужели

выпил? – деловито поинтересовалась Наташа. – Нисколько. Чашка кофе и  наперсток житейской горечи. Больше ничего. – Тебе так горько живется? – Когда живешь, как я, да, горечь иной раз накатывает. И  тогда места себе не находишь, ворочаешься в самом себе, как бессонной ночью

Защищенный от всех бед легким цинизмом, иронией, жесткой деловой сметкой, с какими удобствами он в этой жизни расположился, нежась в отсветах пламени, в чьих всполохах в предсмертной агонии сгорает искусство, тогда как для него это всего лишь уютный

Только вот если люди друг другу подходят, им и  расстаться легче. Это как кастрюля и крышка от нее. Крышка снимается без всякого труда. А вот если они не подходят, если крышку только с помощью молотка на кастрюлю нахлобучить можно, то потом так просто не отдерешь, обязательно чтонибудь погнешь или сломаешь

меня вдруг охватило то неизбывное, безграничное, кристально ясное ощущение жизни, какое у индусов называется «самадхи» и какое, очистительным фонтаном омыв твое миросозерцание и рассыпавшись повсюду каплями благодатной росы, остается незабываемым, даже когда ты уже не испытываешь его въяве. Ибо оно все равно оставляет после себя отсвет чудотворной иллюзии бытия, будто жизнь вечна и что мы, люди, тоже способны жить вечно, если только научимся сбрасывать с себя змеиную кожу нашего «я»