Очень не ремарковский, на первый взгляд, сборник: тонкие филигранные рассказы, отдающие романтизмом и несвойственной автору наивностью. По ощущениям напоминает скорее литературную приправу, изысканную, которая подается вместе с крупными произведениями автора.
Hajm 430 sahifalar
1998 yil
От полудня до полуночи (сборник)
Kitob haqida
Ранние романтические рассказы о любви, высоких чувствах, о невозможности настоящего понимания между людьми, написанные в оригинальной, непривычной для Ремарка манере – в чувственном и завораживающе поэтичном декадентском стиле немецкой «культуры танго» 1920-х.
Половину книги занимают очень коротенькие рассказы, многие из которых совсем не похожи на привычные нам шедевры Ремарка. Вторая половина – эссе и прочие не художественные сочинения. Лично для меня интересны показались лишь несколько рассказов, но они, действительно достойны внимания. Рассказы 16-20-х годов годятся только как иллюстрация эволюции Ремарка как писателя. Эссе я вообще читать не смогла. Считаю, что данный сборник однозначно подходит только для больших ценителей творчества этого автора. Его стоит читать, если всё остальное уже прочитано.
А мне понравился сборник. Есть, что почерпнуть для себя. Если внимательно читать, то можно увидеть отсылку к некоторым произведениям Ремарка. Любителям великолепного писателя рекомендую для прочтения.
Izoh qoldiring
И над этими полями словно бы продолжаются потерянные годы. Годы, которых не было и которые никак не найдут себе успокоения, — слишком рано был задушен зов молодости, слишком рано он оборвался.
Потом я пополз прямо вперед, и тогда мои мысли полностью изменились, будто их вдруг переключили на задний ход. Очень странная и захватывающая ситуация: я чувствовал, как во мне, пенясь и переливаясь, нарастает волна небывалой радости; счастливый и смеющийся, я проворно передвигался на четвереньках. И я пережил какое-то чудеснейшее мгновение мира — одиночного, личного мира, мира на всем белом свете, мира только ради меня.
... именно оружие навязало нам войну. В мире стало столько оружия, что оно одержало верх над людьми и превратило их во врагов…
И у человека должно было бы возникнуть ощущение, что если даже вся живая сила, находящаяся между оружием обеих сторон, будет умерщвлена, то все равно оружие станет машинально действовать дальше, вплоть до тотального уничтожения всего мира… Но здесь, на этом фабричном дворе, я видел таких же людей, как мы с тобой. И впервые до меня дошло: да ведь я же воюю с людьми! С людьми, так же как и я, оболваненными громкими словами и оружием, с людьми, у которых есть жены и дети, родители и профессии. И коль скоро такое озарение пришло ко мне через них, то, возможно, очнутся и они и, так же как я, оглядятся вокруг и зададутся вопросом: „Братья, да что же мы делаем?! К чему все это?!“
Все это необычайно разволновало нас. К волнению примешивалось почти мальчишеское чувство совершения чего-то запретного, будто мы устраивали кому-то подвох; а кроме того, просто хотелось поскорее добраться до лакомств или сигарет в пакете, лежавшем на поле перед нами. На нас легонько пахнуло свободой, независимостью, каким-то духом торжества над всем механизмом смерти. Такое же чувство я испытал, когда стоял среди пленных французов, когда что-то глубоко человеческое победоносно ворвалось в мою душу и разрушило примитивное представление о „враге“, и теперь мне захотелось внести и свою долю в этот триумф.
Izohlar
3