Kitobni o'qish: «Самое ужасное путешествие»

В книге использованы фотографии Г. Понтинга, Р. Скотта и других участников экспедиции

Научный редактор доктор. геогр. наук В. С. Корякин

© Перевод с английского P. M. Солодовник

© Предисловие и примечания В. С. Корякин

Copyright © 2014 by Paulsen. All Rights Reserved.

Дорогие друзья!

От лица издательства «Паулсен» я с гордостью представляю вам эту книгу, открывающую серию «Великие британские экспедиции». Перед вами один из лучших отчетов о полярных экспедициях, которые когда-либо были написаны.

Когда в 2004 году журнал National Geographic Adventure опубликовал свой рейтинг лучших книг о приключениях, возглавила его именно книга Черри-Гаррарда, посвященная последней экспедиции сэра Роберта Фалкона Скотта. Это справедливый выбор: автор задумывал свой труд как анализ опыта экспедиции, непосредственным участником которой он был. Однако одновременно он достиг еще более высокой цели: рассказал о том, как любовь к науке позволяет совершить невозможное, а юмор – выжить в нечеловеческих условиях.

Как известно, экспедицию капитана Скотта и его самого в какой-то момент активно критиковали за неподготовленность – за неподходящее снаряжение, за обреченные на неудачу попытки использовать лошадей и мотосани, за отказ от использования собак на пути к полюсу… В конце концов, и в гонке к Южному полюсу ведь победил Амудсен, а не Скотт. Все это так – но чтобы увидеть благородство Скотта и его товарищей и оценить их вклад в историю полярных исследований, необходимо прочитать книгу Черри-Гаррарда. Обещаю, что это будет увлекательно, но не ждите, что путь по ее страницам окажется легким. Автор рассказывает свою историю подробно и основательно, как мало кто пишет в наше суетливое время. Он обращается к дневникам других участников экспедиции, в том числе и Скотта, чтобы рассказать историю как можно полнее. Он рассказывает об экипировке, характерах собак и лошадей – и, конечно, о замечательных людях, не щадивших себя во имя познания.

Я искренне завидую тем, кто только собирается прочесть «Самое ужасное путешествие». Вас ждет замечательное приключения длиной в 500 страниц, и когда оно закончится, вы больше не будете прежним. Возможно, эта книга станет для вас своего рода точкой отсчета – именно потому, что это не рассказ писателя о чьем-то путешествии, а свидетельство непосредственного участника событий.

Фредерик Паулсен, издатель

Уважаемые читатели!

Концерн «Шелл» в России совместно с издательством «Паулсен» рад предложить российским читателям серию книг, посвященных легендарным первопроходцам, навсегда вписавшим свои имена в историю полярных исследований.

Перед вами русское издание мемуаров Эпсли Черри-Гаррарда «Самое ужасное путешествие». Эта книга, написанная одним из участников легендарной «Британской антарктической экспедиции» под руководством Роберта Скотта, рассказывает о целеустремленности и силе человеческого духа, не сломленного сложнейшими испытаниями.

Арктика и Антарктика всегда манили человечество неизведанностью, суровостью климата, возможностью «заглянуть за край земли». Сегодняшний день привносит в наши представления новые измерения. Антарктика стала крупнейшей ареной мирного международного сотрудничества и научных исследований. Арктику уже сейчас можно назвать главной энергетической кладовой планеты, способной существенно повлиять на будущее человечества.

Примечательно, что книга выходит в перекрестный год культуры России и Великобритании – стран, которые внесли неоценимый вклад в исследование полярных регионов мира. Уверен, что и в будущем сотрудничество между российскими и британскими учеными и представителями бизнеса будет играть важную роль в решении ключевых проблем этих регионов, в том числе в обеспечении безопасного использования энергетических ресурсов Арктики.

Нам особенно приятно, что книга издается при поддержке Русского географического общества, одного из старейших географических обществ мира, продолжающего в наше время славные традиции исследователей и путешественников прошлых столетий.

Желаю вам увлекательного чтения!

Оливье Лазар,

Председатель концерна «Шелл» в России

Эпсли Черри-Гаррард (Apsley Cherry-Garrard) 1886–1959

Введение

Полярное путешествие – лучший способ плохо провести время в условиях уединенности и стерильности. Ни в каком другом путешествии вам не удастся, одевшись в Михайлов день,¹ ходить не раздеваясь до Рождества в чистой, чуть ли не новенькой одежде, не обращая внимания на слой естественного сала на теле. Здесь вы более одиноки, чем в Лондоне, более отдалены от мира, чем в монастыре, а почта приходит раз в год. Принято сравнивать по уровню жизни Палестину или Месопотамию с Францией, но было бы интересно противопоставить этим странам Антарктику, как эталон дискомфорта. Один полярный путешественник уверял меня, что после участия в партии Кемпбелла пребывание в окопах на Ипре казалось ему пикником. Но пока не будет установлена единица выносливости, я не вижу возможности проводить параллели с Антарктикой. Впрочем, и без того ясно, что вряд ли кому-нибудь на Земле приходится хуже, чем императорскому пингвину.

Антарктика и сейчас для остального мира то же, чем была обитель богов для древних халдеев: огромная горная страна далеко за морями, окружающими места обитания человека. Что касается исследований южных полярных областей, то более всего в них поражает их полное отсутствие: уже при английском короле Альфреде викинги плавали по ледовым просторам севера, Южный же континент не был известен даже во времена Веллингтона и битвы при Ватерлоо.

Всем желающим ознакомиться с историей исследования Антарктики я рекомендую обратиться к превосходно написанной главе в «Путешествии на «Дисковери»» Скотта или к другим источникам. Я не собираюсь предварять мою книгу общим обзором такого рода, но мне не раз приходилось выслушивать жалобы на то, что «Последняя экспедиция Р. Скотта» переносит непосвященного читателя в якобы хорошо известные ему места и ставит этим в затруднительное положение, так как на самом деле он не знает, что собой представляло судно «Дисковери», где находится скала Касл, а где – мыс Хат. Поэтому, чтобы были понятны встречающиеся в этой книге упоминания о тех или иных экспедициях, об открытых ими землях, о следах, которые после них остались, я предлагаю вниманию читателя следующее краткое введение.

Уже самые первые составители карт Южного полушария были уверены, что где-то далеко на юге существует большой континент, который они называли «Терра Аустралис». Эта уверенность несколько ослабла, хотя и не исчезла окончательно, после того как мореплаватели обогнули мыс Доброй Надежды и мыс Горн и не обнаружили там ничего кроме, бушующего океана, а впоследствии открыли Австралию и Новую Зеландию. Поиски продолжались, причем во второй половине XVIII века стимулом для них служили уже не только жажда личного обогащения путешественников и стремление государств к захватам новых земель, но и научная любознательность.

Кук, Росс и Скотт – вот властелины юга.

Основы наших знаний о нем заложил великий английский мореплаватель Джемс Кук. В 1772 году он отчалил от Детфорда на судах «Резольюшн» (водоизмещением 462 тонны) и «Адвенчер» (336 тонн), построенных в Уитби для нужд угольной торговли. Подобно Нансену, он считал, что от цинги можно уберечься разнообразным питанием, и в числе других запасов провианта он упоминает «кислую капусту, бульонный экстракт, морковный мармелад, сусло и пиво». Были выбиты медали «для раздачи жителям вновь открытых стран в подтверждение того факта, что мы являемся их первооткрывателями»[5]. Интересно, сохранились ли еще где-нибудь эти медали?

Витамин С необходим, так как он не синтезируется в организме человека и должен поступать с пищей, т. е. является витальным диетическим фактором. Однако цингу вызывает не само отсутствие витамина С, а нарушение его обмена в организме, что уменьшает синтез коллагена – белка соединительной ткани и ведет к выпадению зубов. Если обменные процессы нарушены, то даже при избытке витамина С в диете цинга все равно разовьется. И это нарушение обмена часто происходит при депрессии[34]. (Источники см. в конце книги. – Ред.)

Миновав мыс Доброй Надежды, Кук взял курс на восток к Новой Зеландии, чтобы оттуда пройти в поисках Южного континента как можно дальше на юг. Первый «ледяной остров», или айсберг, он увидел 10 декабря 1772 года на 50°40' ю. ш. и 2°0' в. д. На следующий день он заметил «несколько белых птиц величиною с голубя, с черными ногами и клювом, не виданных мною ранее»[5]. Скорее всего, это были снежные буревестники. Он миновал множество айсбергов – «чем дальше, тем реже с их вершин взлетали альбатросы, зато у подножий появились пингвины», – и был остановлен толстым паковым² льдом, вдоль кромки которого пошел дальше. Исходя из предположения, что лед формируется в заливах и реках, Кук решил, что земля должна быть недалеко. Между прочим он замечает, что, стремясь помочь своим людям переносить холод, он «приказал удлинить сукном рукава бушлатов (оставлявшие до этого открытой часть руки) и сделать для каждого капюшон из такого же материала с брезентом, что оказалось для них весьма полезным»[5].

Больше месяца Кук плыл по Южному океану, все время среди айсбергов, а часто вблизи паковых льдов. Погода стояла плохая, обычно пуржило. Кук пишет, что после мыса Доброй Надежды только один раз видел луну.

В воскресенье, 17 января 1773 года на 39°35' в. д. пересечен Южный полярный круг – впервые в истории. Достигнув 67°15' ю. ш., Кук встретил непреодолимое препятствие – огромное поле пакового льда. Отсюда он повернул обратно и взял курс на Новую Зеландию.

В конце 1773 года Кук снова вышел из Новой Зеландии, на сей раз без корабля «Адвенчер», с которым расстался. Высокая волна убедила его в том, что «южнее Новой Зеландии, на ее меридиане, земли быть не может, она должна находиться гораздо дальше на юг». 12 декабря на 62°10' ю. ш. он увидел первый айсберг, а три дня спустя был задержан толстым паком. 20 декабря снова пересек Южный полярный круг на 147°46' з. д. и продвинулся до 67°31' ю. ш. Здесь его подхватило течение и понесло на северо-восток.

26 января 1774 года он в третий раз пересек Южный полярный круг на 109°31' з. д., не встретив паковых льдов, а лишь несколько айсбергов. Зато на 71°10' ю. ш. путь ему преградили непроходимые паковые льды и заставили его наконец повернуть обратно. Он писал:

«Я не берусь утверждать, что нигде нельзя было найти проход и попытаться продвинуться дальше на юг; но это было бы опасным и опрометчивым предприятием, о каком, полагаю, не следовало бы и помышлять человеку, находящемуся в моем положении. В самом деле, я предполагал – и мое мнение разделяло большинство находящихся на борту, – что лед тянется до самого полюса или прирос к какой-нибудь суше³, с которой он соединен с незапамятных времен; и что именно здесь, то есть к югу от этой параллели, образуется первоначально лед, осколки которого попадались нам то и дело много дальше на север; под воздействием бурь, а возможно, и иных причин, ледяной покров раскалывается и уносится на север течениями, которые на высоких широтах неизменно имеют это направление. Приблизившись ко льду, мы услышали голоса пингвинов, но ни одного не узрели; не заметили мы и большого количества других птиц или какие-либо иные признаки, которые могли бы побудить нас предположить, что поблизости находится суша. И все же я полагаю, что южнее этих льдов есть земля, но если это действительно так, то она не является для птиц и других живых существ лучшим пристанищем, чем льды, ибо и она тоже должна быть полностью ими покрыта. Я, вынашивавший честолюбивые планы не только проникнуть дальше всех моих предшественников, но и дойти вообще до предела, досягаемого для человека, не огорчился из-за их нарушения, так как оно в известной мере даже несет нам облегчение; во всяком случае, сокращает опасности и тяготы, неизбежно связанные с плаваниями в южных полярных областях»[5]

Итак, Кук повернул на север. Но тут как раз «у меня случилась желчная колика», и любимая собака натуралиста Форстера (чьим именем назван императорский пингвин – Aptenodytes forsteri) «была принесена в жертву моему чувствительному желудку… Таким образом меня насытила и дала мне силы пища, от которой большинству европейцев стало бы дурно. Воистину, человеку в беде закон не писан»[5].

«Раз и навсегда было доказано, что идея существования населенного людьми плодородного континента не более чем миф, что любая земля, которая может находиться близ Южного полюса, должна представлять собою пустынное пространство, укрытое под слоем льда и снега. Были прослежены огромные просторы бурных южных морей и выявлены границы обитаемых земель. Кстати, можно заметить, что Кук первым описал особенности антарктических айсбергов и плавучих льдов»[6].

В 1819 году русская экспедиция под командованием Беллинсгаузена открыла первую землю в Антарктике, не вызывавшую никаких сомнений, и назвала ее Землей Александра.⁴ Она находится почти точно к югу от мыса Горн.

В разных районах мира открытия происходили по-разному, но в южных морях в первой половине XIX века впереди государственного флага шла коммерция. Изобилие тюленей и китов привлекало сюда сотни судов, и тем немногим, что нам известно об очертаниях Антарктического континента, мы в значительной мере обязаны просвещенным инструкциям, исходившим от компаний вроде той, что возглавлялась господами Эндерби, а также предприимчивости и отваге таких капитанов, как Уэдделл, Биско и Баллени.

«На маленьких утлых суденышках они бесстрашно пускались в плавания по бурным морям, усеянным льдинами; снова и снова случалось им находиться на краю гибели; их потрепанные корабли с ободранными бортами отчаянно текли, команды изнемогали от непосильной работы и гибли от цинги. И все же, несмотря на невероятные трудности, они шли вперед, и едва ли хоть один из них изменил свой курс без крайней надобности. Простые бесхитростные рассказы об этих плаваниях подкупают своей правдивостью, их нельзя читать, не восхищаясь удивительной стойкостью и мужеством мореплавателей»[6].

1820 года (см. Трешников А. Ф. История открытия и исследования Антарктиды. М., Географгиз, 1963). У Э. Черри-Гаррарда неверно указана дата открытия Земли Александра I – это произошло 29 января 1821 года.

Как правило, свои открытия охотники и зверобои той поры хранили в секрете, поскольку это было связано с успешным промыслом. Поэтому часто их открытия становились известными науке с большим опозданием, а нередко, по-видимому, требовали повторного открытия, что создало ряд проблем для исторической географии. – Здесь и далее примечания науч. ред. В. С. Корякина.

К 1840 году уже были известны несколько точек на материке, находившихся в разных местах антарктического побережья. Прослеживавшиеся по ним границы материка совпадали с Южным полярным кругом или были к нему близки: это заставило предположить, что материк, если это материк, представляет собой гигантский массив суши округлой формы с Южным полюсом в центре и приблизительно равноудаленными от него берегами. Было выявлено всего лишь два исключения. По сведениям Кука и Беллинсгаузена, на юге Тихого океана суша вдавалась дальше к полюсу; Уэдделл же на юге Атлантики прошел еще южнее, продвинувшись по 34°16' з. д. до 70°15' ю. ш.

Существуй в те дни теория тетраэдра, вероятно, нашелся бы человек, который предположил бы наличие такой же картины на юге Индийского океана; но скорее всего он был бы осмеян современниками. Когда в 1839 году Джемс Кларк Росс отчалил от берегов Англии, у него не было серьезных оснований предполагать, что побережье антарктической суши в районе магнитного полюса – а именно его он намеревался достичь⁵ – значительно отступает от Южного полярного круга.

Росс покинул Англию в сентябре 1839 года по заданию Адмиралтейства. Под его началом было два парусника Ее Королевского Величества – «Эребус» водоизмещением 370 тонн и «Террор», 340 тонн.

Эти же суда, «Эребус» и «Террор», причем со многими участниками плавания в Антарктику, в 1845 году были направлены Британским Адмиралтейством для открытия Северо-Западного прохода и пропали без вести во главе с начальником экспедиции Джоном Франклином. Спустя несколько лет было установлено, что их экипажи в полном составе погибли от холода и голода, большей частью у острова Кинг-Уильям на востоке Канадского архипелага.

Прибыв в августе 1840 года в Хобарт на Тасмании, он узнал об открытиях, сделанных предыдущим летом французской экспедицией Дюмона Д'Юрвиля и американской экспедицией Чарлза Уилкса. Первая проследила берег Земли Адели и прошла к западу от нее 60 миль вдоль ледяного утеса. Она привезла с собой трофей – яйцо, экспонируемое ныне в Дрейтоне, которое, по свидетельству экспедиции Скотта на «Дисковери», бесспорно принадлежит императорскому пингвину.

Обе экспедиции работали приблизительно на широте Южного полярного круга (66°32' ю. ш.) в той части земного шара, что лежит к югу от Австралии. Росс, «памятуя о том, что Англия всегда первенствовала в географических открытиях как в южных, так и в северных районах… с самого начала решил держаться вдали от маршрутов ее мореплавателей и выбрал для проникновения на юг и, если удастся, для достижения Магнитного полюса значительно более восточный вариант пути (по 170° в. д.)»[7].

Исследователи истории Антарктики хорошо знают маршрут экспедиции, открывшей нежданно-негаданно неизвестное море, которое тянулось на 500 миль на юг в сторону полюса. Пройдя паковые льды, Росс направился к предполагаемому Магнитному полюсу, идя все время по компасу на юг, насколько это позволял ветер, но 11 января 1841 года на 71°15' ю. ш. заметил белые вершины горы Сабин, а вскоре после этого и мыс Адэр. Земля помешала намерению Росса достичь Магнитного полюса, он повернул точно на юг, вошел в море, которое сейчас носит его имя, и, много дней плывя вдоль его берега – горы по правому борту, вода – по левому, – открыл и окрестил длинную цепь гор, которые на протяжении 800 километров отделяют море от Антарктического плато. 27 января «при благоприятном ветре и очень хорошей видимости мы остановились близ какой-то земли, замеченной еще в полдень накануне и названной нами впоследствии Хай-Айленд; она оказалась горой высотой 3700 метров⁶ над уровнем моря, испускавшей обильно дым и пламя; дым мы сначала приняли за снежное облако, но при ближайшем рассмотрении поняли его истинную природу… Я назвал эту гору – Эребус, а находящийся к востоку от нее потухший вулкан, несколько меньшей величины, – Террор». Это первое упоминание о двух наших старых друзьях, а стоят они на острове Росса.

«Приблизившись под всеми лиселями⁷ к земле, мы различили над самым морем белую полосу, уходившую от ее крайней восточной точки сколько хватал глаз на восток. Это было замечательное зрелище – чем ближе мы подходили к полосе, тем больше она вырастала в высоту и в конце концов оказалась вертикальным ледяным обрывом, возвышающимся на 45–60 метров над водой, с абсолютно плоской и ровной поверхностью, без каких-либо трещин или выемок на обращенной к морю гладкой стороне»[7].

Росс прошел километров четыреста вдоль этого ледяного барьера от мыса Крозир – так по имени капитана «Террора» он назвал восточную оконечность острова Росса. Эта точка, в которой соединяются земля, море и подвижный барьер,⁸ будет постоянно фигурировать в нашем рассказе. На обратном пути Росс зашел в залив, отделяющий остров Росса от возвышающихся на западе гор. 16 февраля «в 2.30 утра, когда установилась очень хорошая видимость, мы увидели гору Эребус, и нам открылся прекрасный вид на весь берег, по всей видимости, связывающий гору с материком, о чем мы ранее не подозревали». Читатель поймет, что в данном случае Росс ошибался, так как Эребус и Террор стоят на острове, соединенном с сушей только ледником. Далее он сообщает: «От мыса Бёрд (так звали старпома с «Эребуса») далеко на юго-запад тянется очень глубокая бухта, окаймленная низким берегом; эта бухта, плохо различимая издали, требовала обследования; а так как слабый вест препятствовал нашему продвижению в этом направлении сквозь молодой лед, покрывший теперь океан повсеместно – насколько мы могли видеть с верхушки мачты, – я решил подойти к бухте и рассмотреть ее повнимательнее, определить более точно ее протяженность и прочие параметры. В полдень мы находились на широте 76°32', долготе 166°12', наклонение 88°24' и восточное склонение 107°18'.

Днем нас почти заштилело, и мы стали свидетелями могучих извержений вулкана Эребус, выбрасывавшего дым и пламя на гигантскую высоту. Но, как и в предыдущем случае, наблюдавшемся нами, мы не заметили истечения лавы из кратера, хотя сегодня взрывы были намного сильнее…

Вскоре после полуночи (16–17 февраля) подул ост, и мы до 4 часов утра шли на всех парусах южным курсом, хотя часом раньше отчетливо различали сушу, окаймляющую бухту и связывающую вулкан Эребус с материком. Я дал бухте имя старпома с «Террора» – Мак-Мёрдо, он вполне заслужил эту честь своей добросовестностью и высоким мастерством»[7]. Сейчас она называется заливом Мак-Мёрдо.

Ошибка Росса, посчитавшего, что Эребус соединяется с материком, объясняется тем, что он с большого удаления смотрел на мыс Хат, полуостровом вытянувшийся с юго-западной оконечности Эребуса на запад. Вероятно, ему был виден и мыс Минна Блафф, который выдается от материка на восток. Как раз между этими двумя мысами, напротив Блаффа, находятся острова Уайт, Блэк и Браун. Вполне естественно было принять их за сплошную сушу.

В ту пору существовала проблема – относить ли шельфовые ледники к морю, как это делали участники экспедиции Р. Скотта, или к суше, как это принято сейчас. Соответственно, во времена Р. Скотта крупные выходы коренных пород посреди шельфовых ледников назывались островами (в книге – Уайт, Блэк, Браун), а элементам скального обрамления в тылу шельфового ледника Росса присваивались наименования бухт, мысов (в книге – мыс Блафф, на современных картах – утес Блафф) и т. д., более подходящие для морского побережья. Именно такой подход сохранился в первой советской лоции Антарктиды. Точно так же на картах «Атласа Антарктики» пролив Мак-Мёрдо вслед за Джеймсом К. Россом назван заливом.

Росс прорвался через паковые льды⁹ в неизвестное море; прошел сотни километров вдоль гористого берега и около 600 километров вдоль Великого Ледяного Барьера (работы были завершены в 1842 году); проник на своих судах до очень высоких широт – 78°11' ю. – на четыре градуса дальше, чем Уэдделл. Ничуть не меньше и научные заслуги его экспедиции. Росс довольно точно определил местоположение Магнитного полюса, но, по его собственному признанию, был огорчен тем, что его естественной, но, «может быть, слишком честолюбивой давнишней мечте» – водрузить флаг родной страны на обоих магнитных полюсах планеты – не суждено было сбыться.

Более всего Росс стремился к точности, и его географические и научные наблюдения, данные измерений метеорологических параметров, температуры воды, течений, записи о жизни в океанах, по которым он плыл, поражают не только своим обилием, но и достоверностью.

Бесспорно, после возвращения Росса на родину в 1843 году позиции сторонников существования южного полярного континента сильно укрепились. Однако не было и никаких доказательств того, что открытые путешественниками разрозненные участки суши связаны между собой. Даже сейчас, в 1921 году, после двадцати лет упорных изысканий с применением самых современных технических средств, внутренние области этого предполагаемого материка, за исключением района моря Росса, совершенно не изучены¹⁰ и не нанесены на карты; да и края его известны лишь в дюжине пунктов, разбросанных по окружности длиною около 18 000 километров.

Доктор Леонард Хаксли в своей книге «Жизнь сэра Джозефа Хукера» сообщает много интересного об экспедиции Росса. Хукер, которому было 22 года, когда в 1839 году он покинул Англию, совмещал обязанности ботаника экспедиции и помощника хирурга на «Эребусе». При снаряжении экспедиции правительство очень плохо обошлось с биологическими науками, предоставив для их нужд 25 стоп бумаги, две ботанизирки, два ящика для живых растений – и только; не было ни инструментов, ни журнала, ни бутылей, а единственным фиксатором служил ром из корабельных запасов. А когда, вернувшись, экспедиция привезла богатые коллекции, их как следует так и не обработали. Сам Росс занимался земным магнетизмом, но проявлял большой интерес и к другим естественным наукам и уступил часть своей каюты Хукеру для работы. «Почти каждый день я делаю зарисовки, иногда весь день напролет, с утра и до двух-трех часов ночи, и капитан помогает мне; с одной стороны стола сидит он, что-то пишет и вычисляет, с другой – я, рисую. Время от времени он отрывается от своих занятий, подходит ко мне, смотрит, что я делаю… Разумеется, между нами пару раз случались какие-то незначительные размолвки, ведь ни он, ни я не отличаемся ангельским нравом, но ничто не может затмить того великодушия, с которым он предоставил свою каюту в мое распоряжение, превратив ее в мой рабочий кабинет в ущерб себе».

В другом отрывке из писем Хукера читаем:

«В области географических открытий экспедиция принесла замечательные результаты, и это доказывает только, чего можно добиться, если проявить хоть малую толику упорства, ибо мы не находились в опасных условиях и вообще не испытывали никаких трудностей. Среди полярных путешественников существует своего рода негласный договор – поддерживать свою репутацию людей, свершающих чудеса; поэтому те из нас, кто попал во льды впервые, готовили себя к обморожениям, придавали неоправданно важное значение такой простой операции, как прорыв через пак, и т. д. Теперь-то эти опасения развеялись, но я не собираюсь всем об этом сообщать. Я имею в виду не исследователей суши, действительно претерпевающих неслыханные тяготы, а путешественников, которые живут на уютном корабле, мало соприкасаются со льдами и должны только проявлять необходимую осторожность».

Если бы Хукер в то время мог знать, как Скотт будет руководить экспедицией, о которой я собираюсь рассказать, и какую научную деятельность развернет капитан «Терра-Новы» Пеннелл после высадки Скотта на сушу, он, Хукер, несомненно внес бы поправки в следующее свое высказывание: «Вряд ли еще когда-нибудь натуралисту выпадет счастье плавать с капитаном, настолько преданным делу морской зоологии и настолько пекущимся об использовании малейшей возможности для обогащения коллекций…»

Наконец, из книги мы узнаем и об условиях секретности, в которых проводились все работы – никакие научные результаты не должны были раньше времени стать известными из переписки с родными. Есть в книге и такой эпизод: Хукер спрыгивает с трюмного люка, держа в руке шкурку пингвина, которую он собирался набить лично для себя, и со всех ног уносится прочь, чтобы не встретиться с неожиданно появившимся на корме Россом. Нечто подобное случалось и на «Терра-Нове»!

По возвращении на родину Росса встретил холодный прием, и в 1905 году Скотт написал Хукеру:

«На первый взгляд это кажется непонятным, поскольку сейчас проделанная им работа ценится очень высоко. Но я всегда считал, что широкая публика обходит его вниманием и что сам он, как вы однажды справедливо заметили, в написанной им книге слишком скромно рассказывает о своих заслугах. Я не знал, что Барроу явился тем злым духом, который так много сделал, чтобы обесценить результаты Росса¹¹. Весьма любопытная подробность истории экспедиции»[8].

Говоря о необходимости антарктической экспедиции, всячески за нее ратуя, – в конце концов такая экспедиция была снаряжена на «Дисковери» под командованием Скотта, – Хукер особенно подчеркивает важность исследований в Южном океане, изобилующем различными видами растений и животных. По поводу того факта, что обширные коллекции, собранные в основном лично им, так и остались необработанными за исключением диатомовых водорослей, он замечает:

«Я надеюсь, что лучшая участь ожидает те сокровища, которые несомненно доставит предполагаемая экспедиция: ведь океан так богат, что натуралисту не управиться и в двадцать четыре часа всех светлых суток целого антарктического лета; я предвижу, что сопоставление живого мира океанов в Арктике и Антарктике возвестит новую эпоху в истории биологии»[8].

В те времена, когда Росс плавал в Антарктику, считалось, что в глубинах океана нет ни пищи, ни кислорода, ни света, и поэтому нет жизни. Исследования Росса в числе прочего дали основания предполагать, что это не так. Впоследствии, а именно в 1873 году, прокладка подводных кабелей вызвала необходимость изучения абиссальных глубин, и «Челленджер» доказал, что там существуют не просто живые существа, причем высокоорганизованные, но даже рыбы, способные видеть. В настоящее время можно считать почти установленным, что в Южном океане существует мощное течение, которое несет на север обогащенные кислородом воды под водной толщей всех океанов мира.

Россу, можно считать, повезло. В его время окраинные районы огромного Антарктического материка были разведаны на сравнительно низких широтах – около 66° ю. ш., кое-где даже севернее Южного полярного круга. Он же к югу от Новой Зеландии попал в глубокую выемку, по которой прошел до широты 78°. Из этой выемки, известной сейчас под названием моря Росса, отправлялись все санные экспедиции к Южному полюсу. Я так много внимания уделил описанию открытий Росса потому, что эти участки воды и суши занимают очень почетное место на страницах моего повествования. Да и в истории исследования Антарктики они играют весьма важную роль: после того как Росс морем проник так далеко на юг и сделал замечательные открытия, напрашивался следующий шаг – другому путешественнику продолжить его маршрут, но уже по суше. Поразительно, что понадобилось целых 60 лет, чтобы появился такой путешественник. Это был Скотт. За те 60 лет, что отделяют Скотта от Росса, карта Антарктики фактически не изменилась. Скотт всю свою энергию направил на сушу, именно он родоначальник санных походов в Антарктике.

В тот период сильно возрос интерес к науке – и чисто теоретической, и прикладной, а между тем, как было замечено в 1893 году, «о планете Марс известно было больше, чем об огромном районе нашей Земли». В 1874 году «Челленджер» провел за Южным полярным кругом три недели и доставил образцы со дна холодных морей, вызвавшие большой интерес. Но вот Борхгревинк в 1897 году высадился на мысе Адэр и построил там дом – он до сих пор цел и очень пригодился нашей партии, работавшей на мысу. В нем Борхгревинк провел зиму – это была первая зимовка в Антарктике.