Kitobni o'qish: «Как холодно в земле»

Так уж получается, что писателям требуется постоянное одобрение и терпимость со стороны окружающих. Я (и вместе со мной Алан Маркби и Мередит Митчелл) хотела бы поблагодарить в первую очередь Джона, Джудит и Энн – за их неоценимую помощь.

Как холодно в земле! Пятнадцать зим,

Спустившись с бурых гор, растаяли весной…

Эмили Бронте

Глава 1

В пыльное стекло колотилась залетевшая с улицы муха. Окно было приоткрыто, в щель вверху проникал теплый городской воздух и гул движущегося по Уайтхоллу автомобильного потока, но муха никак не могла сообразить, как ей выбраться наружу. Она снова и снова, со все возрастающим отчаянием, врезалась в прозрачную преграду, вставшую между ней и свободой.

– В точности как я! – забывшись, вслух изумилась Мередит Митчелл.

– Вы что-то сказали, мисс Митчелл?

Начальник отдела кадров с подозрением посмотрел на нее. Он не любил иметь дело с женщинами. Это было написано у него на лице. Начальник отдела кадров был толстым, розовощеким, напыщенным коротышкой. Как только Мередит переступила порог его кабинета, она сразу поняла, что взаимопонимания с ним не добиться. Это был случай сильнейшей взаимной неприязни с первого взгляда.

– Я имела в виду, к вам, наверное, часто приходят сотрудники с такой же просьбой, как у меня, которые работают в Лондоне, но хотят получить назначение в другую страну?

– Чаще, чем вы можете себе представить, мисс Митчелл.

«Высокомерный болван», – подумала Мередит.

– Но вакансии появляются все реже и реже. Сокращения, кругом сокращения!

– Я понимаю, но ведь министерство должно быть заинтересовано в том, чтобы получать от меня больше отдачи? Сидя здесь, я в буквальном смысле ничего не делаю!

– Я бы так не сказал, мисс Митчелл. – Высокомерный болван заглянул в лежащую перед ним папку. – Ваш начальник полностью удовлетворен вашей работой. Естественно, я прекрасно понимаю, что, занимая должность британского консула за границей, вы были, если можно так выразиться, сами себе командир…

Мередит скорчила гримасу.

– …поэтому, без сомнения, бумажная работа в Лондоне кажется вам несколько скучной.

«Ты даже не представляешь, насколько ты прав! – подумала она, угрюмо разглядывая его галстук в красную горошину. – И кто, интересно, подарил ему эту мерзкую тряпку? Жена? Богатенькая тетя Флора? Или он сам ее купил?»

Оторвав взгляд от веселеньких кружочков, она успела заметить отблеск злорадного удовлетворения, промелькнувший в его маленьких глазках. Она отлично понимала, что это значит. Здесь она находилась всецело в его власти. Этот бюрократ всю жизнь только тем и занимался, что протирал штаны по кабинетам, у него ее стремление к независимости и сложной работе вызывало одновременно презрение и зависть. Мередит вдруг пришло в голову, что она в принципе может себе представить, при каких обстоятельствах нормальный во всех отношениях человек может совершить убийство.

– Итак, – оживился начальник отдела кадров, складывая домиком свои пухлые ладошки, – теперь позвольте мне узнать, имеется ли у вас какая-либо особая причина для того, чтобы просить назначения именно сейчас, так сказать, в данный момент времени? Может быть, вы испытываете трудности с жильем?

– Нет, – неохотно признала Мередит. – Один мой коллега сейчас за границей, он разрешил мне пожить в его квартире в Ислингтоне. А до этого я снимала коттедж за городом, но оттуда было очень тяжело ездить каждый день на работу.

– Значит, с жильем проблем нет. Вам очень повезло, мисс Митчелл.

«Оставь свои суждения при себе!» – мысленно огрызнулась Мередит.

– Проблемы личного характера? – Он бросил на нее настороженный взгляд, в котором читалось, что женщины, по его мнению, и проблемы личного характера так же неразделимы, как подпись и печать на официальном документе.

– Нет! – отрезала она.

– В таком случае, мисс Митчелл, я не вижу, почему именно вам мы должны отдать предпочтение. Но не принимайте это близко к сердцу. Мы получили прекрасные отзывы о вашей деятельности на предыдущем посту. Работа здесь, возможно, не столь интересна – зато столь же необходима! Кто терпит и ждет – тоже службу несет!

Для Мередит это стало последней каплей. Она поднялась со стула. И поскольку была довольно высокой, угрожающе нависла над утонувшим в кресле карликом, который сразу нервно заерзал.

– Может, вы и рады прохлаждаться за этим столом до самой пенсии! А я хочу выбраться отсюда и сделать что-нибудь полезное, пока меня не сдали в утиль!

Щеки начальника отдела кадров из розовых стали бурыми.

– Едва ли нам стоит продолжать этот разговор! – задыхаясь от возмущения, воскликнул он и раздраженным жестом захлопнул папку с ее личным делом.

Мередит понимала, что он не просто захлопнул папку – он уничтожил ее надежду на перспективу в работе, и винить в этом должна только себя. Ну и к черту все.

– Я тоже так считаю! – заявила она, развернулась и вышла из кабинета.

Вспоминая эту стычку по дороге домой, Мередит, намертво зажатая среди людских тел в переполненном, душном вагоне подземки, испытывала лишь злость и отчаяние. Но злилась она уже не на твердокаменного бюрократа, не пустившего ее за границу, а на саму себя. Она выбрала наихудшую из всех возможных линий поведения, – она, всегда умевшая изящно и тактично разрешить самую сложную ситуацию! «Вот это я напортачила! – мрачно думала она. – Вот это я села в лужу! Теперь мне и через сто лет не добиться назначения. Всю оставшуюся жизнь мне суждено дважды в день спускаться в это чертово метро».

Сосед справа наступил ей на ногу, сосед слева больно ткнул локтем в бок. Господи, выбраться бы из этой ежедневной преисподней. Оказаться бы сейчас где-нибудь подальше – все равно где. Она даже пожалела, что отказалась от аренды коттеджа, несмотря на то что добираться оттуда в Лондон было жутко неудобно. Если уж нельзя уехать за границу, так неплохо было бы развеяться и провести несколько дней за городом. Сама не заметив как, она начала думать об Алане. Хорошо ему в Бамфорде, прелестном маленьком городке, в окружении сельской тишины и покоя, где он занимается настоящим делом, которое никак нельзя назвать однообразным и скучным. К тому же скоро Пасха. Весна за городом! Новая жизнь, зарождающаяся в холодной земле! «Быть в Англии теперь, когда апрель…»¹

Вокруг стоял характерный запах, несмотря на то что кто-то – Алан Маркби заметил это еще на подходе к дому – открыл окна на втором этаже. «Наверное, какой-нибудь молодой констебль, еще не привыкший спокойно переносить соседство со смертью и сопутствующими ей признаками, – думал он, поднимаясь по голой скрипящей лестнице и стараясь не дотрагиваться до перил, чтобы не оставлять лишних отпечатков пальцев. Он также следил за тем, чтобы не касаться стен, но не только потому, что не хотел усложнять работу криминалистам, – просто они были все черные и липкие от грязи.

Он прибыл на место преступления последним – ему позвонили, когда он был на другом конце участка. Скорее всего, все необходимое уже было сделано, и тело отнесут в ожидающую снаружи машину скорой помощи сразу после того, как он его осмотрит. На противоположной стороне улицы собралась небольшая толпа зевак. Маркби знал, кто-то из этих любопытствующих – настоящий некрофил. Всегда хоть один да найдется. Такие типы обычно останавливают полицейских и расспрашивают их о самых отталкивающих подробностях. Иногда они выдают себя за журналистов.

Дичь. Вот на что это было похоже больше всего. Тетерев или фазан, подвешенный в сарае для того, чтобы кровь вытекла, а мясо достигло нужной кондиции. Здесь же запах дозревшей убоины смешивался с запахами пыли, сырости, плесени, ветхости – этот дом, как и несколько других зданий по этой улице, соединенных общими стенами, предназначался под снос. На их месте власти собирались построить несколько многоквартирных малоэтажек. Однако в соседнем доме еще кто-то жил. Это хорошо. Возможно, жильцу есть что сказать полиции. Дом, в котором был найден труп, считался уже пустующим, дверь и окна на первом этаже были заколочены досками. Но сквоттеры нашли способ пробраться внутрь.

Маркби услышал гул голосов, доносящийся из-за закрытой двери на втором этаже. Преодолев последние ступеньки, он вошел в комнату. Все обернулись.

– Сэр, наконец-то вы приехали! – с явным облегчением воскликнул сержант Пирс. Ему тоже не терпелось поскорее убраться отсюда. В комнате запах смерти чувствовался значительно сильнее. Парнишка-констебль вытирал пот с позеленевшего лица и жался поближе к двери. Было жарко и душно, и это ускорило разложение лежащего на кровати тела.

– Простите за опоздание! – сказал Маркби. Извинение не было формальным – видно было, как все измучились, дожидаясь его.

– Доктор Фуллер уже уехал, сэр. Он сказал, что у него назначена встреча и он не может ждать.

– Ничего страшного. Уверен, что он позвонит, как только освободится.

– Ребята уже отщелкали свои пленки, – продолжал Пирс, указывая на двух полицейских фотографов, угрюмо подпирающих стену. – Может быть, им уже?..

– Что? Ах да, конечно. Вы можете быть свободны. В принципе вам совсем не обязательно было меня ждать.

Фотографы сорвались с места и столкнулись в дверях, загремев аппаратурой. Кое-как расцепившись, они бегом спустились по лестнице. Констебль с зеленым лицом проводил их завистливым взглядом.

– Ну что ж, давайте посмотрим, – сказал Маркби без особого энтузиазма в голосе.

Не говоря ни слова, Пирс отвернул простыню, которой было накрыто тело.

Маркби сказал:

– Она, наверное, была хорошенькой – до того, как…

На взгляд ей не могло быть больше двадцати одного– двадцати двух лет. Ее глаза, широко раскрытые, неподвижные, имели мутный лиловый оттенок. На ней была грязная футболка и небрежно обрезанные у колен джинсы. Футболка была задрана – скорее всего, доктором Фуллером во время осмотра, – так что открылся провалившийся живот. Ее левая рука лежала ладонью вверх, вся в красных точках и фиолетовых синяках, постепенно скрывающихся под узором трупных пятен.

– Кто ее нашел?

– Жилец соседнего дома. – Пирс показал на стену, отделяющую этот дом от следующего. – Он боялся пожара и поэтому иногда проверял, как тут и что. Он решил, что сквоттеры убрались отсюда, и пришел поглядеть, много ли они тут насвинячили. Ах да, мы нашли шприц – он лежал вот здесь, на полу возле кровати. – Пирс продемонстрировал пластиковый пакет со зловещей уликой.

«Мерзкое жало», – подумал Маркби. Вслух же он спросил:

– Доктор Фуллер не рискнул предположить, когда она умерла?

– Он сказал, примерно два-три дня назад, судя по внешнему виду тела.

– А остатков той дряни, что она себе вколола, не нашли?

– Нет. По словам соседа, здесь жила целая компания, но в последнюю пару дней в доме было очень тихо, и он подумал, что они ушли. Похоже, когда ее приятели увидели, что она умерла, они испугались и сбежали.

– Нам повезет, если мы их найдем, – проворчал Маркби. – Если только сосед не знал кого-нибудь из них по имени. Но навряд ли.

– Как ни странно, он был знаком с ней. – Пирс показал на тело. – Когда я сюда приехал, он мне сказал, что это Линдси Херст. За последние несколько недель он не раз видел, как Линдси входила в этот дом и выходила из него. Это его удивляло, потому что она местная и из хорошей семьи. Он и представить себе не мог, что она закончит тем, что станет жить здесь, как бродяжка. Он так и сказал. Примерно то же написано и в его заявлении.

– Не в первый раз такое происходит! А он, случайно, не знает, где живет ее семья?

– Точно не знает, но сказал, что где-то на Китченер-Клоуз. По его словам, бродяг здесь собиралось то много, то поменьше. Он жаловался в полицию и городскую управу, но никто ничего не предпринял. Сами знаете, как трудно выгнать сквоттеров. Я подозреваю, власти просто решили оставить это дело до осени, когда начнется снос зданий.

– Кто-то должен отправиться на Китченер-Клоуз и сообщить ее родителям, – проворчал Маркби. – Я сам этим займусь, раз уж вам пришлось так долго меня дожидаться. Мой черед выполнять грязную работенку. Вы как, нормально?

– Привык, – скривившись, ответил Пирс.

Маркби взглянул на констебля.

– Хотите выйти наружу?

– Да, сэр!

– Тогда идите. Скажите санитарам, чтобы они поднялись и забрали ее.

Констебль ушел, и Маркби еще раз оглядел комнату. Из предметов мебели только кровать была целой, но и она выглядела так, будто ее приволокли со свалки. На полу стояла ржавая переносная плитка. Наверное, сквоттеры забыли ее при поспешном бегстве из дома. В углу высилась куча мусора: бутылки, коробки, бумага, пустые жестянки, еще один шприц… придется ее всю разгрести. Однако сосед не зря боялся пожара.

Маркби вспомнил о том, что Китченер-Клоуз, на которой жили родители мертвой девушки, застроена в основном респектабельными домами на две семьи, и подумал вслух:

– Как она докатилась до такого? Порвала отношения с родителями? Или уже слишком далеко зашла?

– Перед вашим прибытием, сэр, я проверил ее по базе данных. Она была зарегистрированной наркоманкой и принимала вещества-заменители, но, очевидно, где-то доставала и настоящие наркотики. Доктор Фуллер сказал, что, судя по всему, она вколола себе изрядную дозу. Если вон те винные бутылки означают, что они тут пили, то шансов у нее было немного. – Пирс задумчиво потер щеку. – Скажите, сэр, вас не удивляет, что они, будучи наркоманами, задержались в такой тихой дыре, как наш Бамфорд, а не двинулись куда-нибудь в большой город, где наркотики достать гораздо проще?

– У нас тут не дыра. Глушь – может быть. Но не дыра, – поджав губы, произнес Маркби. Он любил Бамфорд. – И это меня не удивляет. В этом городе меня уже ничто не удивляет.

Пирс попытался найти в происходящем положительные стороны:

– Неприятное дело, зато не требует масштабного расследования. Полагаю, коронерское жюри вынесет открытое решение. Когда поступил вызов, я подумал, что, возможно, у нас на руках убийство. – Пирс отмахнулся от пролетающей мухи. Их становилось все больше, воздух наполнялся зловещим жужжанием.

– А разве нет? – холодно спросил Маркби. – Может быть, коронер и решит, что это не убийство, но я считаю, что тот, кто продал ей наркотики, убил ее. И мы должны найти мерзавца, пока не погиб еще кто-нибудь.

– Доедай, Джесс! Тем, что у тебя в тарелке, и воробья не накормишь!

– Я не голодная, мам. Я уже наелась, правда.

– Чепуха! Вот тебе еще картошина. – Миссис Уинтроп решительно взмахнула кухонной лопаткой и положила добавку на тарелку дочери. – От хорошей еды еще никто не умирал!

Джессику Уинтроп передернуло. Она посмотрела на крупную, блестящую, истекающую маслом картофелину и с отвращением сглотнула. Рядом ее брат Алвин деловито расправлялся с порцией раза в четыре больше, чем у нее. Алвин был крупным мужчиной и целый день работал на воздухе. Неудивительно, что он ел как лошадь. Джессика уныло уставилась на ненавистный клубень, как будто под ее взглядом он мог сам собой испариться с тарелки. Алвин вытер хлебом остатки подливы и украдкой подмигнул ей. Он сочувствовал ее страданиям.

– Элси, как думаешь, из этого чайника можно нацедить еще чашку чаю? – поинтересовался Джордж Уинтроп. Он сидел во главе стола в старинном дубовом кресле, но остальным была видна только его лысина и короткие толстые пальцы, вцепившиеся в обложку раскрытого «Фермерского еженедельника».

Джессика подумала, что ее отец, который никогда не брал в руки книг, всегда держал этот журнал «за грудки», будто боялся, что он сейчас от него убежит. Среди Уинтропов Джессика была единственной белой вороной – она любила читать. Раньше ее родители терпимо относились к этой ее странности – до тех пор, пока все у нее не пошло вкривь и вкось.

Миссис Уинтроп приподняла крышку большого керамического чайника и, заглянув в него, застыла в задумчивости, словно гаруспик, гадающий по внутренностям жертвы.

– Пожалуй, добавлю кипятка, – решила она наконец, поднялась с места и направилась к плите.

Как только миссис Уинтроп отвернулась, Алвин подхватил с тарелки сестры картофелину и в мгновение ока проглотил ее. Джессика наградила его благодарной улыбкой.

– Ну вот! – Вернувшись с долитым чайником к столу, миссис Уинтроп одобрительно кивнула на пустую тарелку дочери. – Съела же все-таки! Не так уж это было трудно, да, Джессика?

– Да, мама.

– Девочка моя, если ты не будешь есть как следует, то снова заболеешь.

Джессика ничего не ответила. Она уже отчаялась объяснить им, что у нее был нервный срыв. Они просто не понимали, что это такое. Согласно их нерушимым убеждениям, человек может заболеть только оттого, что плохо ест или не одевается как следует в плохую погоду. Если же недомогание налицо, то нужно напихать в больного побольше еды и вымазать ему грудь «виком» – и все пройдет. Когда Джессика была маленькой, ее повсюду сопровождала едкая вонь этой мази. Только брат мог бы ее понять, но ей не хотелось взваливать на Алвина свои беды. У него и без нее проблем хватает. Он никогда не говорил о них, но она чувствовала.

– Читать надо меньше! – объявил ее отец, откладывая в сторону журнал и снимая очки (дедовы, но еще послужат; незачем тратить деньги на новые). Он взялся за кружку. – Вот в чем твоя беда, Джесс, с самого детства. Ты слишком мало гуляла и всегда сидела носом в книгу. А десерта у нас сегодня что, не будет?

– И куда ты все время так несешься, Джордж Уинтроп? Я приготовила яблочный пирог. А ты, Джессика, даже не смей говорить, что больше не можешь съесть ни крошки!

– Хорошо, мама. Может быть, мне его подать? – Если ей доверят разрезать пирог, она сможет схитрить и взять себе самый маленький кусок. Если повезет, мать не обратит внимания.

– Ладно. И принеси кувшинчик со сливками. Он на буфете.

Джессика встала и прошла в другой конец кухни. Тут ей был знаком каждый уголок, каждая трещина. Все в этой цитадели домашнего уюта, от списков продуктов, наколотых на гвоздь возле буфета, до висящих на стене медных сковород, несло на себе отпечаток ее детских воспоминаний и являлось частью ее теперешней личности. Но воспоминания не приносили радости. Джессика часто корила себя за почти полное отсутствие привязанности к родному дому. Здесь ее любили, здесь ей всегда было тепло и уютно. Жизнь на ферме должна была быть покойной и счастливой, но почему-то никогда такой не была. Она с таким облегчением уехала отсюда в университет. Но все закончилось тем, что она вернулась. Иногда у нее возникало ощущение, что она связана с фермой резиновым жгутом. Как только она отбегала от нее на некоторое расстояние, жгут тянул ее назад.

С недавнего времени дела пошли еще хуже. После болезни мысль о том, чтобы покинуть ферму, начала пугать ее. Она оказалась между Сциллой и Харибдой противоречивых эмоций. Мелкие проблемы внешнего мира выросли в ее сознании до непреодолимых препятствий, не позволяющих ей даже попытаться начать другую жизнь. Чем дольше она здесь оставалась, тем хуже ей становилось. А уехать она не могла.

Она ничего не могла объяснить родителям. Их жизнь вращалась исключительно вокруг Серой фермы, ее безукоризненным функционированием определялось каждое их действие. Они не нуждались во внешнем мире и ничего не знали о нем. Он их не интересовал. Алвин понял бы ее, но они никогда не разговаривали об этом.

Только Джейми удалось обосноваться и даже достичь успеха во внешнем мире. Но его никогда не заботили вопросы совести или гуманности. Джессика часто жалела, что не унаследовала ни йоты знаменитой жесткости Уинтропов. Зато Джейми, похоже, досталась двойная доля.

Джессика надела толстые рукавицы и вытащила из зева печи большой, пышущий жаром яблочный пирог. Не успела она выпрямиться, как в соседней комнате зазвонил телефон.

– Я подойду! – откликнулся Алвин, поднимаясь со стула. Он быстро прошел мимо Джессики и вышел в дверь, сделанную еще в те времена, когда люди были заметно ниже. Алвину всегда приходилось сильно пригибаться, чтобы не удариться головой о притолоку.

Опустив пирог на мраморную доску, Джессика принялась резать его и раскладывать по белым с голубым узором тарелкам. Ну, не совсем белым – скорее желтоватым, с потрескавшейся от времени эмалью и отбитыми краями. Они уже долгое время почти ничего не покупали. «А что с ними не так? – удивилась миссис Уинтроп, когда Джессика решилась намекнуть, что в целях гигиены… – Если их мыть как следует, то они ничуть не хуже новых!» Да и по правде говоря, у них не было денег ни на новые тарелки, ни на что-либо еще.

Джессика находилась ближе всех к открытой двери и слышала все, что говорил Алвин. Очевидно, звонили ему, и она не собиралась подслушивать, но ее внимание привлекли странные, почти вороватые нотки в его голосе.

– Я же просил вас не звонить мне! – хрипло шептал он. – Да, я знаю… Мне пока не представилось случая… И все равно последнее слово не за мной! – На последней фразе шепот Алвина перешел в приглушенный возглас. Повисла долгая пауза, затем он раздраженно бросил: – Я же вам уже говорил – если получится! – и швырнул трубку на рычажок. Когда он вновь показался в кухне, его лицо было налито краской, как раз в тон его рыжим волосам.

– Кто это был? – спросила его мать.

– Владелец «Лиса и гончих». Он хотел знать, смогу ли я в следующую среду выступить за их команду. Где-то неделю назад я сказал ему, что завязываю с дротиками, но он, похоже, не понял.

Джессика ставила тарелки с пирогом на стол. «Алвин никогда не умел врать», – подумала она. Их взгляды встретились. Алвин нахмурился и подпер кулаком подбородок.

Джессика понимала, что личные дела брата ее не касаются, и не заговорила бы об этом телефонном звонке, если бы позже им не выдалась возможность побеседовать наедине. Она помогла матери убрать со стола и вымыть посуду, а затем ей велели отправляться «подышать свежим воздухом». «Только не вздумай брать с собой книгу и забиваться с ней в какой-нибудь угол», – предупредила ее мать. Поэтому она сняла с гвоздя седло и уздечку и пошла в загон ловить Нельсона.

Здесь она неожиданно наткнулась на брата. Он сидел на полуразрушенной низкой стене, одной из тех развалин, которые остались со старых времен. Вокруг них когда-то давно соорудили загон. У его ног, высунув длинный розовый язык и ожидая команды хозяина, лежал пес Виски. Загорелые руки Алвина лежали на коленях, сильные пальцы были свободно сцеплены, козырек его твидовой кепки отбрасывал тень на лицо. Он крепко о чем-то задумался.

Джессика положила сбрую на землю и тоже присела на стену. Нельсон пасся совсем рядом, но теперь он то и дело косил глазом, потому что заметил седло.

– Этот пони слишком толстый, – сказал Алвин. – Скоро он наест себе такое брюхо, что подпруги не затянешь.

– Я каждый день на нем выезжаю.

– Жрет как не в себя. Никчемное, бесполезное, ленивое животное – вот он кто.

– Алвин, перестань! Ты это говоришь, только чтобы меня позлить! – Он улыбнулся, и она, чтобы отплатить ему, продолжила: – Кстати, а с кем это ты шептался по телефону? Только не говори, что это был хозяин «Лиса и гончих».

Его улыбка погасла, он нахмурился.

– Нет, это был Дадли Ньюман.

Настал ее черед хмуриться.

– Строитель? – с удивлением уточнила она. – Что ему было нужно?

– То же, что и тогда, когда он заявился сюда собственной персоной.

– Он хочет купить нашу землю? – Она отбросила назад свои длинные светлые волосы. – Но ведь папа уже сказал ему, что Серая ферма не продается!

Алвин проворчал что-то невразумительное.

– Так почему он тебе звонил? – настаивала она.

– А я будто знаю!

– Алвин! Я должна знать! Ты что-то замышляешь? Ньюман тебя на что-то подговорил?

– Нет! – отрезал он. – Я что, похож на идиота? К тому же окончательное решение все равно не за мной. Но я действительно сказал, что меня может заинтересовать его предложение – если папа передумает и если нас устроит цена. – Он замолк, словно бы ошеломленный собственной прямотой. – Да ладно, Джесс, ты же тоже этого хочешь! Подумай только, ты получишь свою долю, и мы оба сможем уехать отсюда! – Он впервые делился с Джессикой своими самыми потаенными мыслями о продаже фермы.

– Но они никуда не поедут! – сказала она.

– Да, – вздохнул он. – Они никуда не поедут.

– И если ты за папиной спиной ведешь переговоры с Дадли Ньюманом, он скоро это поймет. Обманщик из тебя никудышный. До Джейми тебе в этом далеко.

Он резко повернулся к ней.

– Почему ты о нем вспомнила?

– Но ведь недавно от него пришло письмо, разве нет? Оно было адресовано папе и маме. Оно лежало на столе в кухне, но мама быстро его убрала, чтобы я не увидела.

– Видно, не так уж и быстро! – сурово заметил Алвин.

– Он едет домой?

– Письмо было не на мое имя, – деревянным голосом произнес ее брат.

Некоторое время они сидели молча. Солнце согревало им спины. Пес уткнулся носом в лапы и уснул, а Нельсон, несказанно довольный тем, что его пока никто не собирается ловить и запрягать, перешел в дальний угол загона, где трава была погуще.

– Чудное тут место! – вдруг сказал Алвин, хлопнув ладонью по разрушенной стене, на которой они сидели. – Могу спорить, оно могло бы многое нам порассказать.

– От этих руин у меня мурашки по коже, – поежившись, произнесла Джессика.

– Ага! Сейчас из этих булыжников призраки как выпрыгнут! Привидения как выскочат! – поддразнил он.

– Меня бы это не удивило. Ведь когда-то здесь произошло преступление.

– Что ты имеешь в виду? – Сощурившись, он посмотрел на нее из-под козырька кепки.

– Поджог молитвенного дома. А это его развалины.

– Господи боже, сестра, вот ты о чем! Нашла о чем вспомнить! – с досадой сказал Алвин. – Это не было преступлением. Скорее несчастным случаем.

– Поджог – это преступление.

– Да кто сказал, что это был поджог? Это произошло больше ста лет назад и давно быльем поросло. Сейчас уже никто не скажет, что там на самом деле было.

– Это плохое место, – тихо сказала Джессика. – Я чувствую, как несчастье просачивается сквозь эти камни.

– Ерунда! Не выдумывай!

– Вокруг нас много зла. – Джессика рассеянно посмотрела вдаль, где на горизонте был виден шпиль бамфордской церкви.

– Да что ты такое говоришь-то? Слушай, сестренка, если ты такое выскажешь при матери, она опять отправит тебя к доктору Принглу.

– Я прочитала про Линдси в «Газетт».

– А, это! Я и не знал, что ты была с ней знакома. – В голосе Алвина смешались раздражение и замешательство. – Иначе я бы спрятал газету до того, как ты ее увидела.

– Алвин, когда ты перестанешь меня опекать? – в отчаянии воскликнула Джессика. Он не ответил, и она сухо добавила: – Мы вместе пели в хоре, давным-давно. Она была такой веселой, общительной девочкой. А теперь она умерла, и такой ужасной смертью!

– Прекрати думать об этом! – сердито отозвался Алвин. – Эта идиотка сама виновата. Нечего было колоться всякой дрянью. Нечего из-за нее расстраиваться. – Он встал, пес тут же проснулся и завилял пушистым хвостом. Даже Нельсон, казалось, понял, что покойное время закончилось. Он задрал голову кверху и пронзительно заржал.

– Меня ждет работа, – сказал Алвин. – Не прыгай на этом пони через изгороди. Он такой тяжелый, что вряд ли способен преодолевать такие препятствия. Уронит плетень, а мне опять поднимай.

– Я никогда ничего такого не делала, и ты прекрасно об этом знаешь! – Она забросила седло на плечо и направилась в дальний угол загона.

– Призраки, зло! – пробормотал Алвин и пнул черную, постепенно зарастающую травой стену. – И это тоже ферма, как и мы с тобой, дружище! – Пес насторожил уши, посмотрел на него внимательным умным взглядом. – Как и мы с тобой… – угрюмо повторил Алвин. – Да я бы сам мог просветить эти булыжники насчет несчастья! Дайте мне коробок спичек, и я спалю эту чертову ферму к чертям собачьим!