Kitobni o'qish: «Тьма»

Emma Haughton

THE DARK

© Emma Haughton, 2021

© Яновская А., перевод, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Глава 1. 18 февраля, 2021 года

Белизна. Бесконечная, безликая, ошеломляющая белизна. Настолько ослепительная, что болят глаза. Красивая и жуткая одновременно.

Наконец-то я прибыла на край земли, точнее, к самой южной ее части.

И здесь нет абсолютно ничего.

– Ты в порядке?

Голос Джима едва различим над гулом двигателей «Баслера»¹. Я киваю, хотя это совсем неправда. Я измотана. Устала до боли в костях, до онемения. Прошло только три дня моего путешествия, но все уже начинает казаться сюрреалистичным.

Это и есть сюрреалистично, решаю я, пока мы летим к сердцу континента, где пики и ледники сменяются странными ледяными структурами, которые, в конце концов, переходят в купол С², бесконечную равнину снега, исполосованную как замерзшее море, одинаковую во всех направлениях. Неудивительно, что эти земли называют Белым Марсом – это самое холодное и самое заброшенное место в мире.

Мой новый дом на следующие двенадцать месяцев.

Впервые с того момента, как я вылетела из Хитроу в Окленд, я чувствую толику сомнения. Предвкушение сменяется нерешительностью.

Когда я читала описание вакансии, сидя в тепле и безопасности квартиры в Бристоле, это казалось хорошей идеей – год в качестве доктора на полярной станции в Антарктике, – это звучало, как приключение, и я подходила по всем пунктам: большой опыт в неотложной медицинской помощи, базовая хирургическая практика, никаких серьезных проблем со здоровьем. Плюс решающий довод – приступать нужно немедленно.

Но даже при всем этом я не ожидала оказаться в этом крохотном самолете над милями и милями льда. На должность на новой исследовательской базе мог претендовать кто угодно. Каковы были шансы, что они выберут именно меня?

И все же я здесь, вопреки всему.

В предвкушении. И ужасе.

– Еще пару часов, и мы на месте.

Джим тянется за мое сиденье и достает сэндвич, протягивая мне упаковку. Я разворачиваю ее без энтузиазма. Свежие еще два дня назад, когда мы покинули Новую Зеландию, салат и помидоры стали поникшими, а хлеб непривлекательно размок.

Терпи, Кейт, говорю я себе, глотая через силу. Это одни из последних свежих овощей, которые я съем за многие месяцы, после того, как закончатся запасы в ящиках. Это предпоследний рейс до Антарктической станции Объединенных Наций, более известной как АСН. Когда последний самолет увезет членов летней команды, никто не сможет добраться до нас еще более полугода.

Желудок сжимается от этой мысли. Справлюсь ли я? Если на то пошло, справятся ли остальные двенадцать членов зимней команды? Хотя это казалось терпимым, почти подвижническим во время четырехнедельного интенсивного курса в Женеве, но здесь и сейчас, столкнувшись с необъятными антарктическими просторами, я начинаю осознавать леденящую реальность того, во что ввязалась.

Все же я читала некоторые пугающие истории. Слухи о людях, сходящих с ума, дестабилизированных изоляцией и постоянной темнотой, тяжестью жизни в таком маленьком коллективе. Повар на Мак-Мердо, большой базе США, напавший на коллегу с молотком-гвоздодером. Австралийский сотрудник, ставший таким агрессивным, что его пришлось запереть в кладовой на несколько месяцев. Сварщик-пьяница из России, пырнувший ножом инженера-электрика в приступе ярости.

Неудивительно, что некоторые станции не разрешают новым работникам встречаться с покидающими базу зимовщиками.

Вот дерьмо!

Самолет механически дребезжит и неожиданно ныряет вниз. Несмотря на смягчающий эффект таблеток, которые я выпила перед посадкой, у меня перехватывает дыхание, и в течение нескольких секунд чистого ужаса я уверена, что мы сейчас рухнем на безжалостный лед.

Мгновение спустя мы снова летим ровно.

– Эй, расслабься. – Джим сжимает мою руку. – Он так делает время от времени. Чуток холодновато для двигателей.

Я хихикаю в ответ на преуменьшение австралийца – снаружи минус сорок.

– Извини. Меня не назовешь лучшим пассажиром в мире.

– Не беспокойся, – улыбается он. – Ты в хорошей компании. У меня был один парень в прошлом году, инженер, уж он-то должен был разбираться в аэронавтике, а все равно рыдал большую часть обратного перелета. Ты еще хорошо держишься.

Я смотрю на него с благодарностью, но сердце все еще быстро колотится. Если что-то пойдет не так, если мы разобьемся или будем вынуждены пойти на экстренную посадку, шансы на спасение ничтожно малы. Мы можем замерзнуть насмерть за несколько минут.

Я засовываю руки под бедра, пытаясь скрыть дрожь, но мое тело бунтует – я чувствую прилив тошноты. О боже, пожалуйста, только не сейчас. Я крепко зажмуриваю глаза, слезящиеся от немеркнущего блеска солнца на льду, медленно и глубоко дышу.

Лисьи глаза блестят, глядя на меня в свете фар, и мир начинает кружиться.

Прекрати, Кейт, шиплю я тихо, отгоняя картинку.

Просто прекрати.

– Хочешь взглянуть на свой новый дом?

Я просыпаюсь от звука голоса Джима, удивляясь, что задремала. Прижимая лицо к окну, прищуриваюсь, глядя туда, куда он показывает. Сначала ничего не видно, кроме белизны и темно-голубого купола неба над ней. Но постепенно, когда глаза приспосабливаются к свету, я различаю маленькую группку прижимающихся друг к другу зданий на широкой плоской равнине внизу. За ними, на некотором расстоянии, возвышается высокая серебристая башня.

Мы на месте, понимаю я, дрожа от предвкушения.

Полярная станция.

Крохотный оазис во всей этой пустоте.

По мере приближения в поле зрения появляются два более высоких светло-серых здания. Несколько маленьких приземистых строений рассыпаются точками вокруг. Между ними снег, исполосованный множеством дорожек.

Джим, сидящий возле меня, полностью сосредоточен, настраивая кнопки и переключатели на приборной панели, пока мы снижаемся к посадочной полосе. Если это можно так назвать. Когда мы направляемся на посадку, я вижу, что это просто длинная полоса спрессованного снега. Страх прорывается снова, сжимая горло. Я крепко хватаюсь за сиденье, в то время как земля несется нам навстречу.

– Не волнуйся. – Джим поглядывает на меня и ухмыляется. – Я делал это тысячи раз.

Маленький самолет дергается и дрожит, когда колеса ударяются о лед. Я выдыхаю, облегчение наполняет меня, пока мы резко сбавляем скорость, останавливаясь за несколько сотен метров от основных зданий. Два самых больших, как я теперь разглядела, возвышаются на три этажа, стоя на массивных стальных подпорках, поддерживающих их над заметающим пустыню снегом. Несколько фигур спускаются по лестнице, направляясь к нам.

– Ну вот. – Джим откидывается в кресле, потирая шею. – Дом, милый дом.

Я слабо улыбаюсь, мое сердце все еще колотится под влиянием адреналина от посадки.

– Готова? – Он застегивает парку.

– К чему?

Мгновение спустя я получаю ответ. Когда Джим открывает дверь самолета, до невозможности холодный воздух врывается внутрь, и легкие перехватывает от шока. Несмотря на пуховик и спецодежду, это похоже на столкновение с чем-то твердым. Воздух словно атакует меня. Я пытаюсь дышать ровно, но легкие горят. Спешно поднимаясь с сиденья, чтобы поскорее почувствовать устойчивую опору под ногами, я ощущаю, как влага у носа, глаз и губ мгновенно замерзает. Даже в очках отражающийся от снега солнечный свет ослепляет.

Следующее, что меня поражает, это тишина. Густая, почти окутывающая.

Звук чистой пустоты.

Я делаю несколько шагов, но затем спотыкаюсь, ошеломленная, дезориентированная. Рука хватает меня за предплечье.

– Осторожней. Нужно несколько минут, чтобы освоиться.

Я смотрю в лицо надо мной. Или, скорее, на кусочек щетины на маленьком участке обнаженной кожи незнакомца. Все остальное закрыто от макушки до пят термоустойчивой одеждой, огромные светоотражающие очки скрывают глаза. И все же я могу сказать, что он выглядит хорошо. Что-то в его тоне, в уверенной подаче себя подсказывает мне это.

– Эндрю, – он протягивает мне руку в перчатке. – Но все зовут меня Дрю.

– Кейт, – я слабо принимаю рукопожатие.

– Добро пожаловать на дно мира, – говорит он с легким американским акцентом, а затем поворачивается, чтобы представить своего спутника. – Это Алекс.

Алекс кивает мне, затем отправляется помочь Джиму разгрузить ящики из задней части самолета. Я чувствую легкий укол разочарования, но тут же отгоняю от себя эту мысль.

Чего я ожидала? Торжественного парада?

– Пойдем внутрь, – зовет Дрю, прежде чем повернуться к пилоту. – Ты останешься ненадолго?

– Подойду через минуту. Ставьте чайник, – предлагает Джим.

Дрю подхватывает мои тяжелые сумки так, будто они невесомые, и направляется к ближайшему зданию. Я следую за ним. Ходить здесь непривычно, снег совсем не похож на тот мягкий слякотный снежок, иногда выпадающий дома. Это совсем другое чудище – твердое, кристаллизованное, скрипящее и стонущее под подошвами. Здесь редко падает снег – над куполом С так мало осадков, что это практически пустыня – но когда это случается, снег остается, накапливаясь тысячелетиями в лед толщиной несколько километров.

По мере приближения к станции тишина уступает место жужжанию и пиканью, свидетельствующим о деятельности внутри. Звук жизни. Генераторы, инструменты, все, что нам нужно для поддержания себя в таком враждебном окружении. Без этих машин мы бы быстро умерли.

– Хорошо добрались? – Дрю останавливается, дожидаясь, пока я его догоню. Я задыхаюсь от тяжелых усилий, потраченных на эту короткую прогулку. Высота, напоминаю я себе, мы находимся на три тысячи восемьсот метров над уровнем моря, и воздух настолько же разрежен, как и холоден.

– Ты прилетела аж из Лондона, да?

Я киваю.

– Первый раз в Антарктике?

Я снова киваю, слишком выбившись из сил, чтобы говорить.

– Привыкнешь.

Когда мы подходим к ближайшему зданию, Дрю останавливается показать мне «Юнион Джек», висящий над дверью среди разнообразия флагов.

– Будешь делить его с Элис, но я уверен, что ты не против.

– А тот, значит, для тебя? – Я указываю на американский флаг в конце.

– Ага. Родился и вырос на Среднем Западе.

Повинуясь импульсу, я вытаскиваю телефон из кармана, стаскивая перчатки, чтобы листнуть иконку камеры и заснять момент моего прибытия. Но прежде чем я успеваю сделать фотографию, экран в буквальном смысле замерзает, покрываясь легкой коркой льда.

– Черт, – я недоверчиво пялюсь на него, прежде чем засунуть обратно в куртку уже ноющими от холода пальцами.

– Да, телефоны плохо работают при таких температурах, – замечает Дрю. – Не волнуйся, с ним все будет в порядке.

Мы забираемся по дюжине алюминиевых ступенек к входной двери, и от усилия у меня начинает кружиться голова. Секунды спустя я оказываюсь во внушительного размера комнате, забитой полным ассортиментом уличного обмундирования: пальто и парки на вешалках, снежные ботинки разных размеров, выстроенные внизу. Очки и теплые шапки разложены на полках.

В углу сноуборд и несколько пар лыж. Я хмурюсь, глядя на них в недоумении. Наверняка здесь слишком плоско для всего этого?

Дрю смотрит туда же.

– Нескольким парням нравится кататься, привязав их к снегоходу. Тебе стоит как-нибудь попробовать, – он передает мне пару синих кроксов. – Эти вроде подойдут по размеру.

Я сажусь на пустую скамью, снимаю куртку и ботинки, стуча зубами, и переобуваюсь в тапки.

– Спасибо. Я отдам, когда распакую вещи.

– Оставь себе. Кто-то из летней команды забыл их. У нас целая комната забита никому не нужными вещами. Все, что тебе понадобится, просто попроси у Раджива: помимо готовки, он заведует запасами, что приравнивает его к Богу у нас на станции.

Я улыбаюсь, пытаясь не глазеть на Дрю. Теперь, когда он снял обмундирование, вижу, что интуиция не подвела. Он обескураживающе красив. Высокий, с короткими русыми волосами, темно-карими глазами и такими точеными чертами, которые уместно смотрелись бы в глянцевом журнале.

Я тут же чувствую себя неловко и инстинктивно отворачиваю щеку от его взгляда. Потом останавливаю себя. Зачем ее прятать? Он все равно заметит.

– Пойдем, сделаем тебе чашку отличного чая, – говорит Дрю, ужасно имитируя акцент кокни.

– Было бы чудесно. – Я трясусь так сильно, что голос дрожит, будто от нервного напряжения.

– Согреешься и познакомишься со всеми. Каро испекла торт в твою честь.

Я следую за ним из прихожей, через сеть коридоров, покрашенных в блеклые учрежденческие цвета, напоминающие о больнице. Я необъяснимо нервничаю перед встречей с людьми, с которыми буду заперта следующие десять месяцев.

Что, если я им не понравлюсь?

Не глупи, Кейт. Это не школа. С чего бы ты им не понравилась?

Дрю ведет меня в большую комнату, которая, как я предполагаю, служит общей гостиной. Высокие панорамные окна выходят на пустынный ледовый простор. Относительные тепло и комфорт внутри, диваны и кресла, лампы и книжные полки, заваленные книгами в мягких обложках и зачитанными журналами, резко контрастируют со смертельным холодом за стеклом.

Около дюжины людей смотрят на нас, когда мы входим, и мое лицо застывает в зажатой улыбке, пока Дрю представляет их одного за другим. Я пытаюсь соединить каждое имя и должность с лицами, когда они по очереди встают, чтобы обнять меня или пожать руку. Раджив Шарма, шеф, легко запоминается с его коротко остриженной бородой и аккуратным голубым тюрбаном. Соня Обенг, канадский метеоролог, тепло приветствует меня, немного сглаживая мою нервозность. Люк де Веес, датчанин, работающий здесь электриком, настолько высокий, что если бы он вытянул руки, смог бы достать до потолка. Сантехник из Новой Зеландии, Каро Хиндс, и Элис Мунро, изучающий атмосферу академик из Эдинбурга. Том Вебер, выглядящий смущенным менеджер по управлению данными из Мюнхена, чей взгляд почти не встречается с моим – единственный, как я заметила, кто носит очки. Роб Хуанг, тоже австралиец, менеджер по коммуникациям, похожий на модного дизайнера в его облегающей черной одежде и с осветленными волосами. Плюс Аркадий Васильев, из России, большой, смахивающий на медведя мужчина лет за сорок, занимающийся обслуживанием генераторов.

Это не считая разномастные остатки летней команды, но они должны уехать на следующей неделе.

Ни следа Сандрин Мартин, начальницы станции, осознаю я. И Алекса, парня, которого я встретила на улице, тоже нет.

Когда знакомство окончено, повисает неловкая тишина. Все старательно избегают смотреть на мою левую щеку.

– Что насчет обещанного чая? – предлагает Дрю, когда я усаживаюсь на незанятый стул. – Ты как пьешь?

– С молоком. Без сахара. Спасибо.

– Боюсь, у нас только сухое молоко, – говорит Элис, взглянув на мой шрам и снова отводя взгляд. – Но ты привыкнешь. – Темно-русые волосы, бледно-голубые глаза – они с Дрю могли бы быть братом и сестрой. Она поразительно симпатичная – стройная, с тонкими чертами лица и мягким шотландским акцентом.

– Могу поспорить, ты измотана, – добавляет она, и я морщусь. Я могу только представить, как отвратительно выгляжу. Я почти не спала с тех пор, как покинула Хитроу, и у меня не было сил наносить макияж перед последним полетом с Джимом. В любом случае какой смысл? Увечье на моем лице никак не скрыть.

Теперь, однако, я жалею, что не приложила усилий. Я чувствую себя грязной и потной, волосы жирные после трех дней без мытья. Больше всего я хочу погрузиться в забытье долгого купания в горячей воде.

Но сейчас это невозможно. С ограниченным запасом воды и электричества о ваннах не может быть и речи – душ на базе ограничивается двумя минутами каждый второй день.

Очередная вещь, к которой придется привыкнуть.

– Ты в норме? – Каро передает кусок шоколадного торта, который она испекла для меня.

– По правде говоря, ужасно устала, – признаю я.

– Неудивительно. – Она пододвигает стул поближе. – Я вырубилась на пятнадцать часов, когда прибыла, а ведь прилетела всего лишь из Окленда.

На это шансов нет, думаю я. Не могу вспомнить последний раз, когда проспала полных восемь часов. Частично от безжалостного режима работы в неотложке, отчасти потому, что после аварии перестала нормально спать.

– Ты из Окленда? – спрашиваю я, изучая ее короткую панковскую прическу и пирсинги в ушах и носу. Не настолько впечатляющая, как Элис, но красивая в своей, сдержанной манере. В противоположность цветочному топу и черным легинсам Элис, на ней мешковатый комбинезон и выцветшая оранжевая футболка.

– Недалеко от Данидина. У родителей там была скотная ферма. Но я жила в Куинстауне пять лет.

Люк плюхается рядом с ней, расставив свои длинные ноги так широко, что Каро приходится подвинуться на край дивана.

– Ты откуда? – спрашивает он, жуя торт и даже не пытаясь спрятать изучающий взгляд, направленный на мое лицо.

– Бристоль, на юго-западе Англии. Но выросла я в Суррее.

Он кивает, хоть я предполагаю, что ему это ни о чем не говорит.

– Амстердам, – произносит он, прежде чем я успеваю спросить. – Но моя мама англичанка.

Я улыбаюсь, так и не придумав остроумного ответа. Голова ватная, и похоже у меня начинается серьезная мигрень. Я отчаянно хочу накачаться таблетками, заползти в кровать и отключиться или хотя бы попытаться. Вместо этого, я попиваю чай из чашки, поданной мне Дрю, и понемногу подъедаю торт Каро, хотя я слишком устала, чтобы чувствовать голод.

Сделай усилие, подбадриваю я себя. Первое впечатление и все такое.

К счастью, от дальнейшей болтовни меня спасает прибытие темноволосого мужчины в компании строго одетой авторитетной женщины лет пятидесяти. Это, должно быть, Сандрин, начальница станции.

– Привет. Я Кейт. – Я встаю, протягивая руку.

– Я знаю, – отрывисто отвечает она с французским акцентом, что почему-то делает ее еще более внушительной. – Добро пожаловать в АСН, – она без стеснения смотрит на мой шрам несколько секунд, а затем представляет мужчину позади нее: – Это Рафаэлло де Марко, доктор, которого ты заменяешь.

Рафаэлло широко улыбается мне.

– Приятно познакомиться, – говорит он на идеальном английском, – пусть и на короткое время. Приношу извинения, что так поспешно уезжаю.

– Что ты имеешь в виду? – недоумеваю я. Он должен улететь на следующей неделе.

Доктор выглядит слегка пристыженным. Он бросает взгляд на Сандрин, но она молчит.

– Тебе никто не сказал? – спрашивает он. – Я уезжаю сегодня.

Я тупо смотрю на него, не понимая. Он уезжает? Рафаэлло должен был провести следующую неделю, передавая мне рабочее место, помогая мне освоиться.

– Нет, никто мне не говорил.

– У Рафа заболел сын, – сухо сообщает Сандрин. Она безучастно изучает мою реакцию. Почти придирчиво, как мне кажется.

– О, мне жаль, – запинаюсь я, пытаясь скрыть страх.

– Ничего серьезного. – Рафаэлло снова одаривает меня извиняющейся улыбкой. – Но его придется оперировать, и я нужен жене дома.

– Ладно. – Мне ясно, что это звучит неискренне, но я слишком шокирована, чтобы проявить больше сочувствия. Каким образом я разберусь без его инструктажа?

Внезапно появляется Джим, жадно прихлебывая свой чай.

– Прости, друг, – он хлопает доктора по спине. – Нам нужно отправляться прямо сейчас. Только что получил предупреждение, что скоро погода ухудшится.

Рафаэлло быстро прощается в суматохе объятий и рукопожатий. Затем берет рюкзак и поворачивается ко мне.

– Я оставил файл на твоем столе вместе с инструкциями. Все будет в порядке, Жан-Люк все подробно записывал.

Жан-Люк Бернас. Французский доктор, погибший на льду два месяца назад. Причина, по которой я здесь.

– Спасибо, – говорю я автоматически. – Я надеюсь, с твоим сыном все будет хорошо.

Рафаэлло кивает, а затем исчезает. Сандрин поворачивается и уходит без единого слова.

Настроение окончательно испорчено. Я рассчитывала, что здесь будет кто-то, кто научит меня проводить все научные эксперименты и в целом поможет войти в ритм. Глупо, но я чувствую себя преданной. Покинутой. Хотя, конечно же, в этом никто не виноват.

Несколько сумасшедших секунд я борюсь с желанием побежать за ними и сказать, что передумала, что хочу вернуться домой. Я смотрю вдаль, пытаясь взять себя в руки, затем замечаю, что Дрю внимательно за мной наблюдает.

Мои щеки вспыхивают. Я чувствую – он прекрасно знает, о чем именно я думаю.

– Пойдем, Кейт, – говорит он мягко, забирая мои сумки из угла комнаты. – Давай устроим тебя на новом месте.

Глава 2. 18 февраля, 2021 года

– Это твоя.

Дрю открывает дверь комнаты в дальнем конце коридора и жестом приглашает меня в миниатюрную спальню. Аккуратно застеленная двухъярусная кровать теснится в углу, шкаф из толстой темной фанеры, с простым столом и стулом, пристроенными за ним. Стены покрашены в такой же блеклый серо-белый цвет, как и снаружи.

– Тебе повезло. – Дрю опускает сумки на стол. – Твой сосед по комнате уехал на прошлой неделе, так что все это достается одной тебе.

Я осматриваю крохотное пространство, такое же тесное и скудное как тюремная камера, и представляю себе, каково делить его с еще одним человеком. Как в таких условиях вообще можно уединиться?

– Я оставлю тебя распаковываться, – говорит Дрю, отступая. – Может, после этого посмотрим базу перед ужином?

– Спасибо, – киваю я.

– Давай я вернусь, скажем, через час?

Я поглядываю на часы. Три пятнадцать по местному времени, почти полночь дома.

– Было бы отлично.

Когда я поднимаю голову, он быстро отводит глаза от моего лица. Я не могу его винить. Все это делают, их внимание неумолимо притягивается к неровной серебристой линии, бегущей по левой стороне моей щеки. Я хотела бы сказать, что привыкла к этому, но, как и шрам, смущение никогда не исчезает полностью.

– Тебя бросили прямо в омут с головой, не так ли? – спрашивает Дрю. – Раф так внезапно уехал.

Слезы пощипывают глаза, а за ними следует прилив раздражения. Я ненавижу сочувствие, ненавижу, когда меня жалеют.

Я не заслуживаю этого.

– Я справлюсь, – отвечаю я слишком резко и наклоняюсь, чтобы поднять переполненный рюкзак.

– Туалет через две двери по коридору налево, если хочешь принять душ. Помни, никаких кондиционеров для волос, они усложняют переработку воды.

С этими словами он уходит. Я стою, слишком изможденная, чтобы думать или двигаться, борясь с желанием повалиться на нижнюю койку. Внезапно Бен заполняет мои мысли. Я скучаю по нему так, будто все случилось вчера. По тому, как он подергивал кончиком носа, когда был изумлен или разозлен. По длинному гладкому изгибу его позвоночника. По ощущению его внутри меня, согревающему и ограждающему меня от всего плохого в мире.

Вот дерьмо. Это не помогает.

Новое начало, помнишь?

Я распаковываю рюкзак и без воды проглатываю несколько таблеток. Прячу остальные, скрытые в невинно выглядящем пузырьке из-под витаминов, в шкафу, затем останавливаюсь, изучая вид снаружи. Комната расположена в дальней части станции, так что здесь нет наружных строений, перекрывающих вид на… ну, ничто. Миля за милей заледенелой равнины, горизонт выглядит как ровная линия разреза на ярко-синем небе, ветер испещрил поверхность снега длинными горизонтальными волнами – в тени эффект поразительно напоминает океан.

Наслаждайся, пока можешь, напоминаю я себе, через несколько коротких месяцев солнце полностью исчезнет. Когда оно зайдет в последний раз, не будет ничего, кроме тьмы, на протяжении нескольких недель. Я поеживаюсь от одной мысли об этом. Я никогда не упоминала в анкетах АСН свой давний страх темноты.

Не говоря уже о других вещах.

Когда меня приняли на работу, мои страхи казались далекими, управляемыми. Но теперь перспектива бесконечной ночи зажигает во мне новый огонек опасения.

Вдруг я приняла неправильное решение?

Частично это из альтруизма, желания внести свою лепту. АСН, существующая меньше трех лет, была основана, чтобы привлечь ученых со всего мира к дальнейшим исследованиям изменений климата и решающей роли Антарктики в планетарных погодных системах. А для этого нужны сотрудники всех мастей, не только ученые, но и сантехники, электрики, инженеры, механики, повара и, конечно же, доктора.

Но кроме всего прочего, у меня имелись и более эгоистичные причины. Мне отчаянно нужно было сбежать от ежедневных напоминаний об отсутствии Бена, от постоянного наблюдения окружающих – сестры и матери, коллег, медсестер, даже служебного персонала. Постоянная атмосфера заботы и сочувствия только ухудшала ситуацию. Этот бескрайний континент, обещающий вожделенную изоляцию, казался идеальным укрытием.

Но так ли это? Или же это просто зеркало, отражающее мое разбитое замерзшее сердце?

Достаточно, говорю я себе, опуская жалюзи, чтобы скрыться от сияния. Ты измотана, завтра все будет по-другому. Расстегиваю дорожную сумку, выгружаю одежду и другие предметы в миниатюрный шкаф и комод. Количество вещей кажется абсурдно большим, множество из них выданы АСН: два комбинезона, пуховики и легинсы, все яркого томатно-красного цвета для наибольшей видимости на снегу. Несколько наборов термобелья, шесть пар перчаток и варежек разной толщины, три ворсовых кофты и шерстяной свитер, семь пар носков, три пары хлопковых брюк. Не говоря уже о ботинках, внутренних утеплителях, дополнительных стельках, шапке, лыжных и солнцезащитных очках.

Набиваю шкаф до отказа, но он слишком маленький. Так что я аккуратно выкладываю оставшееся на верхней койке, гадая, каким образом двое людей могли бы ужиться в этой каморке – здесь было бы не продохнуть. Затем я раздеваюсь и заворачиваюсь в махровый халат, который казался хорошей идеей в моей прохладной викторианской квартире, но теперь, как бы это иронично ни звучало, в нем слишком тепло – на улице, может, и минус тридцать, но на самой станции жара.

Быстро принимаю душ, вытираю волосы, прежде чем вернуться в комнату. Мгновение спустя в дверь стучат.

– Ты одета? – зовет Дрю.

Господи. Уже час прошел?

– Одну секунду. – Я натягиваю первые попавшиеся чистые вещи. – Входи.

– Хочешь, проведем экскурсию сейчас? – спрашивает он, выглядывая из-за двери.

Я киваю, пытаясь изобразить энтузиазм. Еще несколько часов, говорю я себе, а потом я смогу пойти в кровать.

Хотя у меня были схемы, база оказалась больше, чем я себе представляла, и намного запутаннее. Дрю проводит меня по лабиринту коридоров, настолько узких, что по ним едва можно протиснуться, и других, с низкими потолками, больше похожих на тоннели. Все набито так, чтобы максимизировать пространство и изоляцию, объясняет Дрю, внешние стены должны быть достаточно толстыми, чтобы выдержать разницу в сто градусов между тем, что внутри и снаружи.

Сначала мы исследуем «Альфа», жилые помещения, формирующие главное здание. Дрю показывает мне все: двадцать спален и четыре ванных, кухню и столовую, внушительную гостиную и игровую по соседству, с бильярдным столом и настольным футболом, библиотеку, которая также служит как мини-кинотеатр, маленький, но хорошо оборудованный тренажерный зал, небольшую прачечную с разнообразными стиральными машинами и автоматическими сушилками, и, наконец, мою клинику и прилегающую операционную.

Следующим идет «Бета», соседнее техническое здание, доступное через соединяющий коридор. В сопровождении непрекращающегося гудения машин мы обходим радио- и связные лаборатории, комнату для звонков по Скайпу и разномастные научные лаборатории. Под ними, на первом этаже, Дрю проводит меня через гаражи, мастерские и кладовые с провизией, генераторами и системой переработки воды.

В противоположность относительной организованности «Альфа», все здесь выглядит очень индустриально: стальные полы под хаосом труб, проводки и больших запутанных кабелей – некоторые из них прикреплены к стенам, другие свисают с потолка. Сбивающая с толку паутина коридоров скрывает в себе беспорядок досок, карт, крючков, увешанных уличным обмундированием, мириад подвешенных полок, забитых папками, инструкциями и коробками, полными разных запчастей и приборов.

Я следую за Дрю по лабиринту. Одному Богу известно, как люди здесь не теряются.

– Это гидравлические домкраты, – поясняет он, пока мы пробираемся через одну из мастерских на окраине здания. – Именно они спасают все структуры от того, чтобы быть похороненными под снегом. Иначе мы оказались бы под землей через несколько десятилетий.

Я вспоминаю фотографию старой металлической хижины где-то на Южном полюсе, на деревянных подпорах, препятствующих разрушению от накопленного снега. Каким образом ранние исследователи переживали такие враждебные условия с ограниченным количеством ресурсов? С каждой проходящей минутой на станции я все больше осознаю, как сильно выживание зависит от окружающей нас техники. Какими бы мы были уязвимыми, если бы что-то сломалось.

– Сегодня не хватит времени, но завтра можем прогуляться снаружи, если хочешь, – говорит Дрю, закончив объяснять про переработку отходов. – Там есть очень интересные штуки. Плюс мы храним экстренные медицинские запасы в летнем лагере на случай, если это место сгорит. Тебе стоит знать, где они расположены.

– Было бы здорово. – Я надеюсь, экскурсия на этом окончена, и я смогу отдохнуть пару минут у себя в комнате перед ужином. Но, вернувшись в «Альфа», Дрю останавливается у закрытой двери как раз рядом по коридору с моей клиникой. «Начальник станции» – гласит табличка.

Дрю стучит, заглядывает внутрь.

– Ты хотела поговорить с Кейт?

Я слышу утвердительный ответ Сандрин и вхожу следом за Дрю. Она сидит за столом, записывая что-то в большой блокнот. Все вокруг нее такое же аккуратное и упорядоченное, как ее макияж и безупречная одежда. Скорее Париж, чем Антарктика.

– Ты нормально обустроилась? – спрашивает она тоном одновременно любопытным и безразличным.

– Да. Спасибо.

– Хорошо.

За этим следует пауза, которую я стараюсь заполнить.

– Мне нужны ключи? – спрашиваю я, зная, что Дрю слышит каждое слово диалога. Я заметила, что очень мало комнат на станции запираются на замок, включая спальни – за исключением моей клиники, связного пункта и офиса Сандрин.

– А, да, – она встает и открывает крепкий деревянный шкафчик, подвешенный за ее столом. Протягивает мне связку ключей. – Дай знать, если тебе понадобится что-то еще.

Я отступаю, снова чувствуя себя неуверенно. Конечно, я не ожидала фанфар, но, наверное, все-таки рассчитывала на более теплый прием.

– Не волнуйся, – Дрю замечает мое выражение лица, пока мы идем по коридору. – Привыкнешь к ней со временем.

Я выдавливаю из себя полуулыбку, надеясь, что он прав.

– И следи за ключами. Сандрин потеряла свои пару месяцев назад, и их было чертовски сложно заменить.

– Хорошо, – киваю я, отчаянно надеясь, что это конец. Я так устала, что с трудом держусь на ногах. Действие таблеток начало ослабевать, и я чувствую нарастающую раздражительность.

– Так вот, – говорит Дрю, – лучшую часть я оставил напоследок.