Kitobni o'qish: «Золушка не верит сказкам»

Пролог
Женя

Похоже, шнуровку на корсете чуть перетянули. Тесновато, и дышать немного трудно. Сердце бешено колотится, а пульс, вероятно, зашкаливает.

Хотя, скорее всего, дело не шнуровке. В моменте.

Наверное, все невесты вот так волнуются, особенно в последние десять минут перед церемонией, и я ничем не отличаюсь от остальных.

Или не все? Надо бы спросить у кого-нибудь. А у кого?

Все мои подруги ещё не замужем. Кроме Марьяши. Но ту можно не считать. Как таковой свадьбы у неё тоже не было, потому что кипенно-белое платье невесты и восьмимесячный животик не слишком хорошо сочетаются. Марьяша с мужем просто сходили в ЗАГС. Там с них даже справку от врача не спросили, чтобы зарегистрировать брак вне очереди, потому что доказательства и так налицо, быстро расписали и всё.

Господи! И о чём я думаю?

У меня – всё как полагается для торжества по высшему разряду: шикарный наряд, длиннющий белый лимузин, куча гостей и подарков и даже отдельная комната, чтобы спрятаться от всех и вся на время ожидания и чтоб никто не увидел раньше времени, какая я необыкновенно красивая. А я и правда красивая, не зря же всё это: стилист, визажист, мастер по маникюру, дорогущее платье с изящной вышивкой на корсете и пышным шлейфом, миленький букетик из белых роз, перевязанный блестящей атласной лентой. Ещё я взволнованная и… радостная? Да, радостная.

Сижу на высоком круглом стульчике без спинки, чтобы не помять шлейф и юбку, и слушаю, как что-то огромное и тяжёлое грохочет в моей груди.

В дверь раздаётся негромкий стук. Уже пора? Молчу, потому что в горле пересохло, и для начала необходимо сглотнуть, чтобы выдавить из себя хоть слово. А стук повторяется, уже более нетерпеливый и настойчивый. Из-за двери доносится:

– Евгения! Я захожу.

Молчу дальше, потому что от моего ответа уже ничего не зависит.

Ручка поворачивается, язычок замка щёлкает, дверь открывается. Мама Лара решительно вваливается в комнату и начинает говорить ещё на ходу:

– Ты почему не отвечаешь? Евгения! Даже не думай. Никаких ненужных мыслей.

В самые напряжённые моменты мама всегда называет меня полным именем. Оно действительно звучит более впечатляюще и серьёзно, чем просто Женя.

– Мам, не переживай, – чуть осипшим голосом успокаиваю я её. – У меня вообще никаких мыслей. Ни нужных, ни ненужных.

– Евгения! – ещё раз на всякий случай патетично восклицает мама, поглядывая на меня с подозрением, но претензий не предъявляет, смягчается, произносит сочувственно: – Волнуешься?

– А на свадьбах не полагается волноваться?

– Жень, – вздыхает мама показательно, – уж сейчас-то можно без ёрничанья? – Подходит ближе, протягивает руку, касается моих волос, что-то поправляет в и без того идеальной причёске, и неожиданно шмыгает носом. – Господи! Ну какая же ты красивая.

Она придвигается ещё ближе, потом отступает на шаг. Кажется, ей хочется меня обнять, но она боится что-нибудь помять или испортить, поэтому аккуратно касается моих плеч, поглаживает почти невесомо. Мамины глаза влажно поблёскивают, а выражение на лице смятенное и сентиментально-благостное. Она осторожно смахивает всё-таки выкатившуюся слезу. – Всё будет хорошо, девочка моя. Вот увидишь.

– А я и не сомневаюсь, – откликаюсь уверенно.

Всё будет хорошо. Обязательно. Гарантированно. А как же иначе?

1
Женя

Я снимаю с себя футболку, бросаю её на кровать, с удовольствием потягиваюсь, высоко подняв руки, чувствуя, как по-кошачьи выгибается спина, мышцы растягиваются, напрягаются.

Именно в такие моменты она сильнее всего и ощущается – абсолютная безграничная свобода. А ещё в полной мере осознаёшь, в чём главное преимущество собственной квартиры? Ну… то есть, если по-честному, не совсем собственной, потому что она съёмная. Скорее уж, отдельной. Но сейчас – не суть важно.

Так вот. Преимущество в том, что это вам не общага, и, даже несмотря на то, что ты девушка, можно спокойно дефилировать из комнаты в прихожую и на кухню в одних трусах, никого не шокируя и не провоцируя подобным видом. А ещё не надо ждать или подгадывать момент, когда освободиться душ, а можно просто захотеть помыться и сразу пойти. В ванную. В свою ванную.

Ладно – не совсем в свою.

Но зато новую шторку я покупала сама. Простенькую – голубенькую с абстрактными разводами, видимо, изображающими морские волны. Не люблю все эти лишние узорчики, картиночки, кружавчики-рюшечки-оборочки, пестроту и «вырвиглаз»-цвета. В основном не люблю. Природа вон тоже достаточно разнообразная и пёстрая, но к ней у меня претензий нет. У неё со вкусом и чувством стиля всё в порядке, даже богатство и роскошь не выглядят вычурными и нарочитыми.

А у меня они вообще никак не выглядят. Нет их у меня. Даже в съёмную квартиру из общаги я смогла съехать только потому, что папа расщедрился и выдал мне на неё деньги. Сама бы я пока не потянула.

Я, конечно, подрабатываю. Есть у меня пара учеников, родители которых тоже не слишком избалованы роскошью и потому не могут позволить себе более опытного частного логопеда. Но вообще-то я ещё и сама учусь. Буду учиться. С первого сентября. Точнее, продолжу – на первом курсе магистратуры. Это занимает кучу времени, а особого дохода пока не приносит.

Залезаю в ванну, задёргиваю штору. Пластиковые колечки, чуть слышно прогремев, легко проезжают по штанге, и вот уже занавес цвета неба и моря отделяет меня от всего остального мира.

С водой здесь тоже всё в порядке: в наличии и холодная, и горячая. Я одной рукой беру лейку душа, другой поворачиваю рычаг. Тонкие струи ударяют в грудь, торопливыми ручейками сбегают вниз по телу.

Одни из самых приятных ощущений – когда принимаешь душ. И вот этот упругий напор воды, чем-то напоминающий прикосновения, и тепло, и сбившееся дыхание, когда подставляешь под душ лицо, и даже губам становится немного щекотно. Я, наверное, несколько часов могла бы так простоять, ловя их почти человеческие ласки.

Для кого как, а для меня это очень важно – всё тактильное. Гораздо важнее звуков и запахов.

Гладкая прохладная поверхность ванны, сжатая в кулаке трубка душа – ладонь чувствует пульсацию бегущей внутри неё воды – мокрые волосы, прилипшие ко лбу и плечам, нежная лёгкость взбитой пены. И опять вода, текущая по лицу, по плечам, по спине, ласково обхватывающая тело.

Ну обалдеть же как хорошо!

Точно так же, как когда, скинув обувь, ступаешь по прохладной, щекочущей ступни траве или влажному песку у кромки реки, а ещё лучше, моря. Или когда наконец-то ночью заваливаешься в кровать. Бельё поначалу тоже прохладное, и освежает, снимает усталость, и подушка такая мягкая, когда утыкаешься в неё лицом, будто прижимаешься к маме или… или… к тому, кого любишь. И он в ответ обхватывает тебя рукой, а ты прижимаешься ещё плотнее, втягиваешь запах кожи.

Не знаю, как правильно его описать. Какой он? Жаркий, пряный, дурманящий. Его ни спутаешь ни с одним другим. И, наверное, именно он относится к тем немногим, которые для меня по значимости и приятности не уступают тактильному.

Закрепляю лейку душа в кронштейне на стене, беру губку и флакон с гелем. Пена получается густая и нежная. Начиная от подбородка, провожу по шее, дальше – вниз. Губка легко и ласково скользит по груди. А у меня вдруг перехватывает дыхание, горячая волна пробегают по телу. Зажмуриваюсь на мгновение, а потом резко выдыхаю.

Та-ак, Женечка. И что это было? Как понимать? Логичное продолжение мыслей о запахе человеческой кожи, о постели и обнимающей руке?

А кто-то там говорил, что природой в женщину не заложено – просто так желать, без стремления к продолжению рода. Ну что сказать? Он – несомненно идиот. Кто так считает.

Хорошо, когда у тебя есть постоянные отношения, а у меня их на данный момент, как и богатства, нет, и в ближайшей перспективе я их заводить не собираюсь. Хватит. Сыта по горло. С моим особым даром выбирать не тех и самой вести себя не так лучше воздержаться хотя бы на какое-то время, чтобы… чтобы… опять не мучиться и не жалеть.

К чёрту губку, к чёрту гель и пену. Вода и так всё смоет. Ну, почти всё.

Опять шагаю под душ, подставляю лицо под струи. А что касается воздержания, так я исключительно серьёзные отношения имела в виду. Но и прямо вот сейчас бежать, искать кого-нибудь, с кем смогу удовлетворить свои желания, я в общем-то тоже не собираюсь.

Ладно. Пора заканчивать с водными процедурами. И с дурацкими мыслями тоже.

Закрываю воду, тянусь за полотенцем. Из ванной я выхожу опять – в одних трусах. Я же у себя дома. Щёлкаю шпингалетом, он сохранился, наверное, с незапамятных времён. Можно было бы и совсем не запираться, но слишком трудно в одночасье отказаться от выработанной годами привычки. Вытирая волосы и ничего не видя перед собой, толкаю дверь от себя, делаю шаг.

Мне кажется, именно в этот момент я и осознала, будто что-то не так, ещё даже ничего не увидев, а только почувствовав. Или всё-таки разглядев из-за полотенца, из-за свесившихся на лицо прядей? Но только сердце вдруг ёкнуло, а дальше…

2
Женя

Дальше всё происходило уже независимо от моей воли и разума. На автомате. На инстинкте самосохранения. Помню, как вскинула голову, как сдёрнула с неё полотенце, пытаясь прикрыться. И как заорала тоже помню. Потому что получилось очень громко. Я даже сама чуть не оглохла.

Ну а что я ещё могла? Кроме как истошно завопить, отпрянуть назад. Ой! Со всей дури врезаться затылком в край приоткрытой двери, моментально заткнуться от гулкого звона в голове. Хорошо, что тот оглушил не слишком сильно, и я сумела сообразить – ввалиться назад в ванную, захлопнуть дверь, защёлкнуть шпингалет, едва не прищемив палец.

Мамочки! И что мне теперь делать? Что делать?

Я неосознанно отступаю назад, подальше от двери. Врезаюсь ногами в ванну и едва не опрокидываюсь. В неё. Хватаюсь за край, не чувствуя как обычно гладкости и прохлады. В голове по-прежнему немного звенит. Всё-таки неслабо я приложилась. Но боли не чувствую и мыслю достаточно ясно. То есть, пытаюсь мыслить, но в сознании только и вертится неотступно, за компанию с «Что делать?», «Ну почему? Почему?»

Откуда в моей квартире взялся совершенно посторонний мужик? Как он в неё попал? Выломал дверь? Подобрал отмычку к замку? А я ничего не услышала, потому что торчала в ванной.

Да о чём я? Разве это важно?

Что вообще происходит? Это типа «Бойся, Женя, своих желаний». Потому что они исполняются. Неожиданно и пугающе.

Я не собиралась бежать и искать, я всего лишь подумала, и вот – «Тогда мы идём к вам!» Сами. Точнее, сам.

Хочется, надеяться, что он там действительно один, и что гораздо больше его интересуют вещи и деньги, чем я. Хотя… в любом случае у меня особо не поживишься. Но пусть берёт, что хочет. Выпотрошит кошелёк, унесёт ноутбук. Правда, ноут реально жалко. Но я даже на это согласна, лишь бы он отвалил. Не тронув меня. Всё равно я его практически не разглядела и полиции ничего не расскажу.

А он? Он – разглядел?

Наверное, не каждому грабителю по жизни везёт настолько, что, не успев проникнуть в квартиру, он сразу же натыкается на почти голую девицу. Или можно считать – совсем голую. Ну, что там какие-то маленькие аккуратные трусики с кружевными вставками? Ещё и светло-бежевые. Я б точно обалдела, если бы на меня выскочил парень в кружевных труселях.

Господи! Да о чём я опять?

Наверное, это от шока. Поэтому, Женя, возьми себя в руки и соображай, а не выдумывай всякую чепуху.

А вдруг он вообще не грабитель? Вдруг – маньяк-убийца? А я сделала самое тупое из всего возможного. Совсем как героини классических ужастиков, ага, которые мрут одними из первых. Я сама себя загнала в безвыходные положение. В прямом и переносном смысле. Вместо того, чтобы мчаться прочь из квартиры, я спряталась в ванной, в которой даже окна нет. Вообще ничего нет. Даже хоть сколько-нибудь острого и тяжёлого, чтобы можно было ударять, отбиваться и защищаться. Если только плеснуть в лицо шампунем или гелем для душа. Хорошо, что у меня обычные, а не те, что «не щиплют глазки».

Но вроде бы для маньяка-убийцы непрошенный гость ведёт себя слишком тихо. Во всяком случае, дверь выломать не пытается. Или тоже для начала решил найти что-нибудь поострее и потяжелее.

Отталкиваюсь от ванной, делаю несколько маленьких, осторожных шагов. Приближаюсь к двери, почти прижимаюсь к ней ухом, прислушиваюсь, стараясь уловить хоть какие-то звуки, раздающие внутри квартиры. И ничего не слышу, совсем ничего. Ти-ши-на. И тут…

Ну чёрт! Ну вроде бы только сердце перестало бешено колотиться, из коленок ушла ватная слабость, а руки перестали подрагивать. И тут – стук. В дверь. Не слишком сильный, зато чересчур неожиданный.

Вздрагиваю всем телом и опять отскакиваю к ванной.

И что сейчас будет? Что сейчас будет?! Хотя сомневаюсь, что грабители и убийцы вежливо стучатся. Но вдруг это такой обманный ход, чтобы выманить наивную жертву.

– Ты там жива? – доносится приглушённое, а следом снова стук. – Эй! Ты жива?

Промолчать или ответить?

Опять неслышно приближаюсь к двери, кладу на неё ладони. Как будто смогу таким образом что-то почувствовать.

Голос, между прочим, совершенно не маньячный: не хриплый, не злобный, не жёсткий. Если только чуть растерянный и раздражённый.

– Да откликнись ты уже. Я же знаю, что ты там. Хотя именно это и странно. Ты, вообще, что там делаешь?

– А то непонятно, – хмыкаю тихонько, но вряд ли человек за дверью меня слышит.

– Эй! Ты что там делаешь? – повторяет он громче и нетерпеливей.

– Моюсь я, – восклицаю сердито. – Точнее, мылась.

– Но почему ты здесь? В этой квартире?

– Потому что я в ней живу.

А могут быть другие причины?

– В смысле? – долетает до меня крайне озадаченное.

Я уже ничего не понимаю. Если он грабитель, к чему все эти расспросы? Зубы заговаривает? Но интонации очень даже естественные, и удивление не кажется поддельным. Продолжить разговор и посмотреть, что будет дальше? По крайней мере время потяну, хотя и непонятно для чего. Даже если пройдёт тысяча лет, чуда не случится, пусть даже совершенно маленького уровня «И тут она обнаружила, что, когда шла мыться, случайно прихватила с собой телефон». Потому что я и чудеса – понятия несовместимые. Обычно от судьбы мне достаются только неприятные сюрпризы, и там, за дверью ванной, находится один из них и ждёт от меня ответа.

– Что значит «в смысле»? – громко восклицаю я, не скрывая возмущения. – Я здесь живу. Это ты… ты что здесь делаешь?

– Ну-у, – едва слышно пробивается из-за двери, тянется, как гудок в телефоне, которого со мной всё-таки нет. Он остался в комнате на кровати, прикрытый небрежно брошенной мною футболкой. – Я тоже, – звучит уже громче и с нарочитой чёткостью. – Живу. Здесь. Точнее, собираюсь жить.

Собирается жить? Здесь?

И теперь уже я озадаченно выдыхаю:

– В каком смысле?

3
Женя

Дверь едва ощутимо вздрагивает, но я уже реагирую довольно спокойно: не отшатываюсь, а просто чуть-чуть отодвигаюсь. Тот, кто расположился с той стороны, скорее всего тоже упёрся в неё рукой, или даже прислонился, потому что следующие слова получаются ещё громче.

– Слушай. Может, выйдешь уже? Неудобно через дверь разговаривать, – произносит он весьма доверительным тоном и добавляет: – И не волнуйся, я отвернусь.

Мои щёки мгновенно вспыхивают. И не только щёки. Даже по спине пробегает горячая волна смущения. Потому что я сразу в красках представила, как оно могло выглядеть со стороны и какие вызвать мысли – моё эффектное появление.

Молчал бы лучше, не напоминал. Да я б и сама вспомнила. И, кажется, я перестаю его воспринимать не только как маньяка-убийцу, но даже как грабителя.

Это плохо? Означает, что я теряю бдительность и вот-вот поведусь? А он именно на это и рассчитывает?

Но разговор через дверь действительно уже напрягает. Рискнуть?

Опять приникаю к двери и громко интересуюсь:

– А если не отвернуться, если уйти? – повторяю с надеждой: – Уйти ты можешь?

– Хорошо, – мгновенно прилетает в ответ. – Уйду.

Да ладно! Вот так просто, стоило только попросить. И я уже почти выдыхаю с облегчением, но тут вдогонку предыдущим фразам раздаётся:

– На кухне подожду.

А я-то обрадовалась, что он уйдёт совсем. Ну да, чудес точно не бывает. В особенности в моём случае.

– Всё, считай, я уже ушёл, – звучит более приглушённо и определённо удаляется. – Можешь выходить. Я не смотрю.

Да что ж такое? Обязательно ему снова и снова напоминать? Я и так в курсе, а из одежды у меня по-прежнему только трусы и несколько полотенец – два поменьше и одно большое, банное. Заворачиваюсь в него как можно плотнее, беру с полки над раковиной ополаскиватель для полости рта. Он совсем жидкий, в отличие от шампуня и геля для душа, и супермятный. Думаю, если плеснуть им в глаза, эффект будет не хуже, чем от перцового баллончика.

Я на несколько секунд замираю перед дверью, прихватываю пальцами такую круглую фигнюшку на шпингалете, за которую держатся, когда его закрывают и открывают. Стараюсь сделать это совершенно бесшумно. А сердце, между прочим, то слегка обмирает, то опять слишком разгоняется.

А вдруг, как только я отопрусь, дверь мгновенно распахнётся и…

На всякий случай отвинчиваю крышку с ополаскивателя.

Шпингалет всё-таки негромко щёлкает, будто он сообщник и специально подаёт знак. Дверь не распахивается, но это ничего не значит. Тот человек мог притаиться за ней и ждать, когда я выйду. Осторожно приоткрываю её сама, напряжённо пялясь в увеличивающийся просвет, но ничего особенно так и не происходит. Тогда я посильнее толкаю дверь рукой, чтобы она до конца открылась, и я смогла увидеть пространство перед собой.

Ополаскиватель наготове!

Пусто. То есть вещи на месте, а никого постороннего нет.

Медленно выхожу, слышу, как на кухне начинает шуметь электрический чайник.

Ну ничего себе! Мало того, что припёрся незваным гостем, наплёл какой-то бредовой ерунды, ещё и распоряжается моими приборами. Хотя, опять же, не совсем моими. Чайник в квартире тоже уже был, хозяйский.

Взгляд натыкается на совершенно незнакомую мне огромную сумку, стоящую в прихожей. В такой запросто уместится расчленённый и плотно уложенный труп не слишком крупного человека. Мой, например. Но, похоже, сумка и так до предела набита. Надеюсь, не тем, о чём я подумала.

Проскакиваю в свою комнату, захлопываю дверь, приваливаюсь к ней спиной. Забываюсь и едва не роняю флакон с ополаскивателем. Кажется, из него всё-таки выплёскивается несколько капель, и комната наполняется освежающим мятным ароматом. Наверное, мне лучше побыстрее одеться.

Отбросив полотенце, я торопливо натягиваю шорты и футболку, и сразу становится немного легче – чувствую себя уверенней. И телефон теперь под рукой.

Позвонить в полицию? Или хозяйке Людмиле Алексеевна? Пусть объяснит, как такое могло случится. Неужели она сдала квартиру одновременно двум людям? Получила предоплату за три месяца и теперь…

А что теперь? Не скроется же она бесследно с нею, бросив квартиру? В чём выгода?

Или лучше всё узнать напрямую из первых уст, глядя в глаза. Кому? Действительно, кому?

Я знаю только голос. И пол – мужской. И больше ничего. Я ведь его совсем не разглядела.

Так может, выйти и посмотреть? Но, конечно, не только за этим. Поговорить по-нормальному, спросить, наконец-то разобраться, что происходит. С каждой минутой я всё больше уверяюсь, никакое это не ограбление, и не насильник-маньяк, а похоже, просто недоразумение.

Ладно-ладно-ладно. Сосредотачиваюсь, делаю несколько глубоких вдохов. Ополаскиватель, пожалуй, всё-таки опять прихвачу. Говорю себе «Женя, всё нормально! Вперёд!», резко разворачиваюсь, распахиваю дверь и решительно шагаю в коридор.

Да чтоб тебя! Опять чуть не натыкаюсь на него и опять вздрагиваю.

– Ты… ты… Да хватит уже меня пугать! – ору, не сдерживаясь.

Но на этот раз я успеваю его хорошо рассмотреть. Не совсем мужчина, в смысле – по возрасту, молодой парень. Наверное, мой ровесник, плюс-минус. Не сказать, что красавец, но вполне ничего. Если оценивать объективно. Но сейчас я далека от объективности.

4
Женя

– Ты же сказал, что будешь ждать на кухне, – с негодованием напоминаю я парню.

Он невозмутимо пожимает плечами. Серые, хотя может, и голубые – свет в прихожей не горит, поэтому здесь достаточно сумрачно, и толком не рассмотреть – глаза чисты и прозрачны.

– Ну, я просто… услышал, что ты уже в комнату ушла. Дверь хлопнула. Вот и решил пока перенести сумку.

– Куда?

Он опять дёргает плечами и спокойно поясняет.

– К себе. В комнату.

А вот у меня совершенно не получается быть спокойной.

– В какую комнату? «К себе». Какое «к тебе», если я здесь живу? Это моя комната.

– Ага, эта твоя, – кивает парень, легко соглашаясь, но тут же поводит рукой в сторону угла, указывает на соседнюю стену. – А моя та, другая.

Ну да, там есть ещё одна дверь, а за ней вторая комната, но она заперта, потому что в ней никто не живёт. И так всё и останется в ближайшее время, как клятвенно заверяла меня Людмила Алексеевна. Иначе я бы и снимать эту квартиру не стала – нафига мне ещё одно общежитие? Я бы тогда подыскала что-нибудь другое, пусть и чуть-чуть подороже. Или, по крайней мере, нашла бы себе в компанию девушку, знакомую и меня устраивающую, но уж никак не парня, которого увидела в первый раз.

Между прочим, в другой руке он держит ключи, и дверь во вторую комнату чуть приоткрыта, и сумки в прихожей уже нет. Успел – подсуетился? И его вообще ничего не смущает?

– То есть ты действительно собираешься здесь жить? – уточняю недовольно, взмахиваю руками. – А я? Ничего, что я здесь?

– Неожиданно, конечно, – вскинув брови, сообщает он. – И я не в восторге.

Он – не в восторге. С ума сойти! А я, можно подумать, нарадоваться не могу? Да я в бешенстве.

Почему у меня всё всегда складывается настолько отстойно? Вот вроде бы порадуешься, вздохнёшь с облегчением, и тут… А главное, ничто даже не предвещает заранее.

– Мне хозяин сказал, – многозначительно продолжает мой собеседник, – что вторая комната пустая, в ней никого нет. И не будет. Потому что его тётка живёт в другом месте.

– Ага! А мне эта его, судя по всему, тётка, сказала то же самое. Что вторая комната брата. Но он вообще в другом городе, а у его сына есть своё жильё. Поэтому вся остальная квартира исключительно в моём распоряжении.

Мы напряжённо пялимся друг на друга и, мне кажется, думаем примерно об одном. Что сейчас другой скажет «Хорошо. Тогда я ухожу», развернётся и отвалит. Усиленно транслирую взглядом это самое «Сейчас развернётся и отвалит», плюс ещё «И больше здесь не появится. Ни-ког-да».

– А зачем… – неожиданно интересуется парень и теперь указывает на меня, точнее на мою руку, в которой я по-прежнему держу флакон с ополаскивателем, – тебе эта штука?

Мне продемонстрировать? Если честно, очень хочется. Может, тогда он поймёт, что я чокнутая, со мной опасно связываться, а уж жить в одной квартире и подавно, и не просто отвалит, а сбежит, сверкая пятками.

Но подобное, скорее, из репертуара тупых-претупых комедий, и, похоже, я реально выгляжу очень странно с этим флакончиком, благоухающим мятой.

– Утром случайно унесла его в комнату, – объясняю сердито. – А теперь хочу поставить на место. Или надеешься, что я уже вещи пакую? Не дождёшься. Я здесь живу. Уже три дня, между прочим. Даже…

Его взгляд промеряет меня от макушки до ног, и уголки рта едва заметно изгибаются вверх, обозначая ехидную улыбку. А я… кажется, я понимаю, отчего ему вдруг становится весело.

Ну и что это? Просто свинство. Неужели теперь всегда, сколько бы времени ни прошло, сколько бы слоёв одежды я на себя ни напялила, я всё равно перед ним буду чувствовать себя голой? И смущаться.

Неосознанно провожу рукой чуть пониже шеи, сминаю ворот футболки, убеждаясь, что она действительно на месте. А уголки его рта, кажется, приподнимаются чуть выше.

Да какого лешего? Тем более я не смогу с ним жить в одной квартире, если он каждый раз, глядя на меня, будет видеть совсем другое, а не то, что на самом деле. И вообще! А пойду я и позвоню Людмиле Алексеевне. Это ведь она обязана улаживать подобное недоразумение? Ну и наконец-то избавлюсь от дурацкого флакона.

– Женечка, – отозвавшись на мой звонок, с нежностью выдыхает хозяйка, и, судя по кротким, даже слегка заискивающим интонациям, она прекрасно понимает, зачем вдруг мне понадобилась.

– Добрый день, Людмила Алексеевна! – стараясь унять прорывающее раздражение, вежливо произношу я. – Вы ведь говорили, что я буду жить в квартире одна, а во вторую комнату никто не въедет? Так?

– Ну-у, понимаешь, Женечка, – тянет хозяйка.

Не знаю, почему, но она с первого момента встречи называет меня вот так – уменьшительно, будто я её родственница. Не иначе моё невероятное обаяние тому причиной. Хотя – кого я обманываю? По-моему, она со всеми так общается. Она и выглядит подходяще, практически бабушка «божий одуванчик» – невысокая, полненькая, круглолицая. Волосы не длинные, но лежат пышными белыми локонами, усиливая ассоциации с пушистым цветком. Однако за простоватой добродушной внешностью и за вроде бы ласковыми интонациями определённо скрывается нечто непробиваемо-твёрдое. Это про таких говорят «мягко стелет, но жёстко спать». Смутить и напугать Людмилу Алексеевну тоже не так-то просто.