Kitobni o'qish: «Жирный кукбалеш»

Часть первая

Летним вечерком по улице деревни Адайка Кукморского района вразвалку возвращались домой утомленные коровы. Мычали, потряхивая выменем.

Две старушки у дома, напоминающего малахитовую шкатулку, обитую зефирными завитушками, громко разговаривали, перебивая друг друга.

Бабушки теребили красочные платочки, сгоняли наглых мух с цветастых платьев и неряшливых фартуков.

Да-да, чистый фартук у татарской бабушки и представить сложно. Главный повар семьи спозаранку стоит у печи, чтобы пухлощекие внучата получили на завтрак свежие оладушки, да белэши. А у кого-то уже с утра дымятся на столе манты да очпочмаки!

Обед в настоящей татарской деревне у истинных тружеников полей – не позднее десяти утра. С первыми лучами солнца – утренний намаз. А там и дела насущные. Колхоз – организм сложный, нежный, за каждой тварью нужен внимательный уход.

Ну а весь остальной мир в это время сладко похрапывает на перинах…

– Моя невестка – самая красивая на районе, да с руками золотыми! Смотри, какие фотографии в инстаграме! – воскликнула бабушка Апанас. – Мы с ней – не разлей вода! Все делаем вместе: и на родник за водой, и на посевные работы, и в баню. Даже стрижемся вместе, потому что скидка, если приведешь подругу!

Глаза бабушки Апанас светились гордостью. Бабушка Разилэ посмотрела и пожала плечами:

– У вас и правда все налажено, даже пукаете вместе! Дружно! – хихикнула она.

Бабушка Апанас нахмурилась:

– Что за глупости говоришь! Моя невестка – чистокровная мишарка, культурная и образованная, на людях очень скромная!

Апанас хмурилась одно лишь мгновение, а потом тепло улыбнулась и глубоко задумалась, вспоминая приятные моменты.

– Ей бы писателем быть, твоей, образованной, – бабушка Разилэ заглянула в телефон. – Глянь, что пишет: «Мы с моей свекровью говорим на одном языке. Вчера сидим и смотрим концерт Бараката, и вдруг взрыв – выдохнули огурцы! Мы смеемся, обнялись. Позавчера мы пукали гороховым супом, весело было…»

Бабушка Апанас побледнела, похлопав по карманам, вытащила очки, взяла телефон и продолжила читать: «А до этого у нас с ней была дружеская перестрелка очпочмаками. Казалось, даже Журикай Фурфазин учуял со сцены пикантное дуновение. Он на мгновение остановил песню, прокашлялся и, подмигнув, продолжил петь. Люблю тебя, моя свекровь, спасибо, что мы с тобой на одной волне. А вы, друзья, любите вашу свекровь?»

Бабушка Апанас схватилась за сердце.

– Бесстыжая! Ну, я ей устрою! Все манты сегодняшние выдавлю! Как я теперь председателю колхоза буду в глаза смотреть, стыд-то какой! Мне за пенсией завтра!

Она решительно встала и поспешила в дом. Разилэ – за ней.

– Ему сейчас не до тебя, ему баранов надо найти! Отчетность! – Разилэ трусила рядом, сверкая золотыми зубами.

Апанас вбежала в дом и накинулась на внучку, которая готовила тесто для кыстыбыя.

– Где эта зараза?

– Кто? – внучка со звонким именем Гульчачак подняла глаза.

– Роза! – Апанас заглянула за печь, а за ней и соседка.

– Не знаю. Не вернулась еще. В магазин вроде ушла.

Бабушка Апанас села на кровать, налила себе воды.

– Бабушка что с тобой? – забеспокоилась Гульчачак. – Неужто баранов нашли и вернули председателю?

– Хуже! – бабушка Апанас заплакала, вытирая кружевным фартуком щеки и нос.

– Пойду, зайду к «козлам», молоко надо забрать, – пролепетала Разилэ и, нарочито важно поправив свой яркий халат, вышла.

– Не забудьте передать «козлам», что «бараны» на них обижены, пусть деньги вернут! – крикнула Гульчачак ей в спину.

В татарской деревне семьи разделены по прозвищам. По каким критериям их так назвали, даже сами жители не ведают, и если вы спросите, почему соседа зовут ялкау этэч¹, председателя – тиле чыпчык², а владелица магазина – матур сыер³ – они с улыбкой пожмут плечами и как-нибудь отшутятся.

***

Секретарша прокурора шепталась с гостем из Казани.

– Три дня уже здесь ночует. Сверху звонят и теребят. С тех пор как его перевели из Казани в Кукмор, он постоянно под контролем.

Гость понимающе кивал.

– Наталья с ее связями кого угодно в ссылку отправит. Нельзя ей переходить дорогу.

Секретарша улыбнулась ехидно:

– Развелась с главой Правительства Рашидом Нуриевичем с таким скандалом, а все из-за чего? Он Гузель с детства любит! Ну, не был счастлив мужик, с кем не бывает! Так нет! Мстительная стерва! Убрала его с поста! А он – не пошел у нее в поводу! Ради любви ушел в отставку и переехал в деревню! И доказал, что он – в крови хан! И его деревня, Нуреево, побила все рекорды Гиннеса по удою и качеству продукции! Доказал бывшей жене, что ханы нигде не пропадут, что бы она там не гавкала, эта фюрерша!.. Ой, подождите, пожалуйста, у Зубазги Мозгаровича сейчас совещание!

Прокурор Зубазга Мозгарович в который раз перелистывал материалы дела. Он посмотрел на холодную чашку и нажал на кнопку вызова:

– Забыла, что чай у нас, как горючее у трактора? Заправлять надо регулярно!

Он потер глаза. В дверь сразу же постучали, и на его столе оказался свежий чай с рогаликами.

– Там к вам гость из Казани, – секретарша говорила тихо, стараясь не раздражать уставшего босса.

– Пусть заходит. – Прокурор налил чай во вторую чашку.

– Салэм, друг Фарид! Угощайся тем, что есть. Какая там погода? – Зубазга Мозгарович развалился в кресле и взял чашку.

– Дожди. Ты чего на улицу вообще не выходишь? – Фарид сел в кресло напротив и с интересом рассматривал наградные спортивные кубки прокурора, стоявшие по правой части стола.

– Выхожу. Позавчера был. Завал. Вон кровать заказал, тут и сплю. А зачем время терять, правильно? Когда бараны тают, как снег, не до сна… – пробубнил Зубазга Мозгарович.

– Отдышался бы, и дело пошло. Нельзя так. Может, ну их, этих баранов? А то носимся с ними, как тогда с китайцами. Помнишь, как мы провожали китайцев с концертом, а бараны оркестру аккомпанировали? Ну, тогда было за что… Нечего честь татарскую позорить и нацию унижать. А то расплодилась саранча! В чужие ворота, как к себе домой! А сейчас-то что? Ну, подумаешь, пропали бараны! Можно же дело закрыть. Сколько их там убежало? Да это просто случка у них!

– У всех пятисот? – Зубазга Мозгарович вздохнул. – Нет, чтобы дело закрыть, нужны основания. Мне народ доверяет, к тому же ОТТУДА звонили. Председатель нажаловался. Обворовали, говорит, меня, а прокурор – воров защищает, не работает!

– Детектив, однако! Шутка чья-то, сто пудов! Или, может, Наталья опять за тебя взялась? С ее связями другого ждать не приходится! – Фарид махнул рукой.

– Наше дело понять, чья это идиотская шутка. Фарид, ты уж прикрой меня там, ладно? И пришли мне сюда парочку твоих красавцев? Прокуратура без ФСБ, как хаммер без крыши.

– В Казани не хватает тебя. Там стоящие дела, для пацанов! А не гуси и бараны! Раскроем это дело – вернем тебя. Мне еще к главе.

Фарид поднялся, обнял прокурора.

***

Парочка шла по тихой улице, шмякала галошами по грязи. Гульчачак держала Рустама за локоть, а он негромко играл на гармошке-тальянке. В засыпающей деревне слышалось тихое блеяние баранов и далекое эхо петушиных криков.

Был поздний вечер. Деревню Адайка ждало затмение.

– Думаешь, и правда увидим луну? – спросила Гульчачак.

Рустам подмигнул, громко закрыл гармонь. Подошел к забору, нарвал кленовых листьев и подарил ей.

– Желтые листья для черных кос похожи на позолоченные чулпы наших бабушек, которые они в косы заплетали, помнишь? – Он потрепал ее по щеке. – Я тебя люблю, мой чернослив. Конечно, увидим, по радио же передавали!

Рустам поцеловал круглый носик Гульчачак и поправил ее расшитый цветами камзол из бархата, обшитый тесьмой и мехом.

– Пошутили, небось. Куда нашей деревне до затмений! У нас только бараны растворяются! Уже это – целое событие! – Гульчачак попыталась «раскрыть» гармонь.

– Тебе не надоело носить этот бабушкин камзол? – Парень взял ее за руки.

– У москвичек таких нарядов нет, они только у кровных татарочек, не стесняющихся своих корней!

– Ну, носи, раз нравится, – пожал плечами Рустам. – А мне пора, скоро вернусь.

– Если у какой-нибудь москвички косы не окажутся длиннее, чем у меня! – Гульчачак отвернулась и надула губки.

– Зачем мне московские цапли, когда здесь меня ждет мой свежий, сочный, мягкий чернослив! – Рустам положил гармонь и обнял девушку. – Ты же будешь ждать?

– Посмотрим. Не будешь писать, то и ждать не буду. – Она вздернула носик.

– Да чего смотреть-то! Свадьба и все! Чернослив мой, полностью и безоговорочно! – Он поцеловал ее за ушко.

– Только ты возвращайся скорее, ладно? – протянула Гульчачак.

Она взяла его руки и поцеловала их.

– Обязательно.

Рустам проводил Гульчачак до дома, сел в «Ниву» и, несколько раз посигналив, с трудом выехал из грязи.

– Узнай там, в Москве, когда нам асфальт проложат! – крикнула ему вслед Гульчачак

Он помахал ей в ответ.

– Ну и дурочка же ты! – услышала Гульчачак за спиной голос Розы.

– У тебя учусь! – фыркнула она.

– Неужели ты думаешь, что у него есть перспективы? Я бы постеснялась даже стоять рядом с «Нивой», не то что сесть! Не вернется он из Москвы, зря флюиды свои расплескиваешь! Давай я найду тебе жениха с будущим, местного, у меня есть такие подписчики! – подмигнула Роза и поправила прическу, одернула красное платье, расшитое бежевыми рюшечками.

– А рядом с комбайном мужа не стыдишься стоять? Или мы любим колхоз только в инстаграме, да? Твои подписчики – стадо ослов! Ты еще и свекровь убедила сделать фотосессию! Я не ожидала, что и она туда же! А все возмущалась, что стыд и позор до гроба! Верещала, как резаная курица! – Гульчачак встала в позу, косички волнительно трепыхались на груди.

– Дворняжка ты моя первобытная! Да, сегодня фантик ценят больше начинки! – оскалилась Роза. – А свекровь только и мечтает, чтобы я выиграла конкурс «Невестка – сахарок!». Кто ж не хочет в Крым на халяву! Плюс нос утрем соседкам! – Роза расстегнула пуговку платья на груди, вздохнула и добавила. – Надо к председателю сходить, выходной взять, а то новая фотосессия, а у меня – удой. Боже, когда же я начну жить, а не доить! – Роза развела руки, обращаясь к небу. – Скоро, с божьей помощью, стану татарской Бузовой и прощайте, жалкие сфинксы да птеродактили! Бонжурте, Моcкоу, Париж! Хилоу, Нью-Йорк! Ола-ола, Милан! Салам, Дубай! Ну, на худой конец, хотя бы в Казани прикупить квартирку у озера Кабан – примитив, конечно, но потерплю!

Роза тяжело вздохнула.

– Застрахуй на всякий случай свой фантик! А то износится и порвется на пути к Парижу! – скривилась Гульчачак.

И пошла домой спать, так и не дождавшись затмения Луны.

***

Гульчачак ставила коровам доильные аппараты, когда нарисовался председатель.

– Ресилась? – Он шепелявил и пыхтел, как страстно закипающий самовар, но рядом с Гульчачак, яркой, как новенький гжелевский сервиз, в силу истечения срока годности смотрелся облезлым, тусклым и вялым.

Она ненавидела, когда он прокрадывался тихо и нахально сверлил ей спину.

– Не согласна и не просите! – Гульчачак обернулась, сверкнула черными глазами, и, сдерживая ругательные слова, пошла к следующей корове.

– Ты мне уже снисся! – Председатель прикоснулся к ее спине. – Я сакасал водный матлас. Пловелим немеское касество, матурым?!

Гульчачак развернулась и влепила ему пощечину. Лицо председателя было таким потным, что ей пришлось вытирать руку.

– Еще хоть раз до меня дотронетесь – оторву ваш хрен на хрен и запущу в матрас! Я предупредила! У меня парень в ФСБ работает! Нашлет на вашу ферму правительственную саранчу, и пойдете по миру, тухлый балэш⁴! А не пора ли вам в роддом ощениться? – указала она огромный живот председателя и снова вернулась к работе.

– Напласно ты так! Я сэ в министлы пойду. Бес сивота в министлы не белут!

Он похлопал по животу, злобно ощерился, вытер пот с багрового лица и направился к выходу.

Фнун Нафикович управлял колхозом вот уже шесть лет. Был женат, имел одну-единственную дочь.

Он мнил себя справедливым управленцем, а жители деревни считали его жирным колорадским жуком и мечтали вытравить с поста председателя.

Жена председателя, Люция Шигибаловна, никогда не ходила пешком, потому что… статус.

Первую леди возили в карете, запряженной черными арабскими скакунами специально из самого Дубая. Или в красном кабриолете, когда не было дождя и ветра.

Про то, откуда у председателя средней руки колхоза машина с откидным верхом, ходили легенды. Кто-то рассказывал, что это подарок за доблестный труд от самого Гарумиева, президента Татарстана, иные утверждали, что взятка за земли, которые Фнун Нафикович отдал в аренду китайцам под таинственные работы за высоким забором, другие же рассказывали, что владельца кабриолета посадили, а председателю машину отдали на хранение до возвращения хозяина.

Когда из колхоза пропали пятьсот баранов, никто из жителей не расстроился, а многие даже обрадовались и отметили кражу весело и традиционно: народными песнями и плясками. Почти до утра из клуба слышались татарская плясовая и девичий хохот.

Радость праздника прервал пожар, внезапно начавшийся в колхозе. Половина амбара с сеном сгорела.

Председателю неделю пришлось отвечать на вопросы правоохранительных органов о причинах пожара, и он горячо шепелявил в камеру:

– Савистники пытаются выставить меня в неплиглядном свете, но не досдусся! Мои намеления в относении Адайки систые, как камфола!

***

– Значит, следов нет… Как же их сумели украсть? – Прокурор принимал отчет следователя Рушана.

– Превратились в гусей и улетели, – усмехнулся тот, но когда прокурор серьезно прищурился, шутить перестал. – Вертолетом, что ли?

Прокурор, размышляя, откинулся в кресле и глянул на потолок, потом встал, подошел к настольному хоккею и начал играть. Противником был Рушан.

– То есть баранов перевезли по воздуху? – Прокурор попытался забить шайбу, но не попал.

– Или закопали, но следов погребения мы не нашли. – Следователь взял со стола шоколадную печеньку, хрустнул и продолжил игру. – Сейчас проверяем версию мести. Может, совхозы что-то не поделили?

Рушан забил шайбу.

– Жду отчета, – нахмурился прокурор.

Когда следователь вышел, секретарша пригласила зайти Рашида.

– Ты-то что здесь делаешь? Надеюсь, у тебя бараны не пропали? – Прокурор растерянно улыбнулся другу.

Рашид снял кожаную куртку, налил воды и выдохнул.

– Бараны – нет. Но австралийские гуси и кенгуру испарились. Спасай! Заказчик – Правительство Татарстана! – Рашид посмотрел страдальчески.

– А чем им не угодили наши гуси? – прокурор от удивления поднял брови.

– Ты что, не знаешь нашу власть? Как они любят выпендриться перед иностранцами? Ждут крутых инвесторов из Австралии, десять миллиардов зеленых… Вот и подмазываются в своей манере. Мы ж, татары, народ гостеприимный и радушный, прогрессивный, не чураемся и чужого мяса, научите нас готовить пельмени из кенгуру, мясной поплавок, мраморного гуся… – Рашид протер глаза. – Три ночи уже не сплю, ищу их. Как сквозь землю провалились! Даже перышка нет!

– Как там Гузель? – прокурор решил сменить тему, чтобы подумать над ответом.

– Носится с китайцами. Представь, получаем уведомление, что они отказываются принять наших гусей по контракту, потому что, видите ли, в товарной накладной указан вес больше, чем в реальности. После общипки вес, видите ли, становится меньше! Вот и улетела в Китай с делегацией, будут регистрировать вес до и после.

– То есть, она с китайцами будет потрошить гусей? – засмеялся прокурор.

– Мастер-класс! Чего только не приходится делать ради процветания нашего ханства, да? Ты представлял когда-нибудь, что тебе придется искать кенгуру по лугам и лесам Татарии? – протянул Рашид, а его друг осознал, что это может стать самым важным делом в его карьере.

Часть вторая

Гульчачак сидела у кровати бабушки и пряла шерстяные нитки.

Она едва сдерживала резкие слова каждый раз, когда веретено падало на пол. Прясть было любимым занятием бабушки Апанас, но не Гульчачак.

Но бабушка всегда предоставляла выбор: прясть или топить печь. А Гульчачак очень хотела новую шаль, потому старалась изо всех сил, как паучок в шелковом царстве.

Жаркая бревенчатая изба вынуждала женщин постоянно вытирать пот полотенцами с ручной вышивкой.

У белоснежной печи бабушка напевала какую-то песню.

– Бабуль, а ты по любви вышла замуж? – спросила внучка.

– Ага. По неземной! Я другого любила. – Бабушка проверила готовность блинов и вывалила их в тазик, прикрыв полотенцем.

– А кого? – Гульчачак сунула нос в тазик и смачно откусила один из блинов.

– Майора из второй роты!

– Тогда вроде войны уже не было? – удивилась девушка и присела на табуретку.

– Да, но майоры с лейтенантами оставались. А ты чего такая кислая? Опять по своему филину размазалась?

– Боюсь, уведут его московские несушки… – Гульчачак опустила глаза и начала распускать косы.

– На этом жизнь не закончится. Вон, мой тоже: «Люблю до гроба! Ни в жизнь не оставлю, голубку мою!» Но тут пришла она!

– Кто? – девушка насторожилась.

– Бледный пудель из телевизора! Просунула свой самодовольный нос прямо в наш зал и пропела: «Тупи ту пу-у!» Любви захотела, увела моего мужика, выдернула бы все ее кренделя на ее голове!

– Бабуль, ты про Мэрилин Монро, что ли, говоришь? – Гульчачак вытаращила глаза.

– Мынры-мынры. Как с ума сошел! Хочу, говорит, себе Мынры! Отрежь свою косу и перекрась волосы! Иначе не женюсь! А ты помнишь, какие у меня тогда были косы? Вся деревня завидовала, до земли! – Бабушка с треском и грохотом кинула сковородку в печь.

– И ты гордо отказалась! – подытожила Гульчачак.

– Чтобы я ради мужика косы отстригла?! Думала, одумается, вернется. Как шайтан вселился в него! – Бабушка Апанас села на стул, оперлась на кочергу, а Гульчачак уставилась на нее в ожидании продолжения рассказа. – Нашел ту, которая согласилась. Соседка с параллельной улицы, всегда задом в клубе перед ним вертела!

– И он на ней женился? – Гульчачак взяла новый блин и от возмущения стала жевать еще быстрее.

– Да. И уехал.

– Куда?

– В Штаты. Поближе к пуделю, может, надеялся встретить на улице, дурак! – бабушка вздохнула. Открыла печь и проверила блины.

– Очуметь! Ты могла бы жить в Штатах! – Гульчачак чуть со стула не свалилась. – А он до сих пор там живет?

– Да, но у него уже третья Мынры, – скривилась бабушка Апанас.

– А ты вышла за деда?

– Нет. Когда нет майора из второй, можно найти полковника из шестой! А ты вот киснешь, как тесто, а еще вся жизнь впереди! Сколько у тебя будет еще лейтенантов да генералов, только Аллах знает. Мужчины, как листья на дереве: отлетают, выцветают и только с весной распускаются во всем своем великолепии, мохнатые почки вербы! Если в душе осень, то жди весны, родная! Все наладится!

– А где же тот полковник? – Гульчачак разочарованно посмотрела на бабушку.

– Где-где… В Уфе! Улетел с одной ведьмой на метле. Потерял погоны и стал чертом. Так наши дороги и разошлись. Ну а потом и деда послала мне… мать. Устала, говорит, ждать, когда судьбоносный конь забредет в твой хлев! Бери что дают, иначе будешь не внуков рожать, а сплетни собирать да баб злить своим гордым одиночеством.

Гульчачак подошла к бабушке и ласково прильнула к ней.

– А ты вспоминаешь того, первого?

– Мне бы в моем возрасте свое имя не забыть, глупенькая, не то что каких-то там мынрышных дезертиров! Никогда не прощу! – возмутилась бабушка и пошла вываливать очередную порцию блинов.

***

На приеме у прокурора сидел председатель соседнего колхоза «Пупрышкино».

– Я требую возмещения ущерба, новых баранов, корма высшего сорта! – Председатель вытирал пот, а Зубазга Мозгарович пытался изучить жалобу.

– Итак, ваши бараны похудели за ночь… Вы считаете, что вам подменили баранов, правильно? – прокурор поднял глаза на председателя.

– Да, уважаемый, я над ними молюсь день и ночь! Каждого лично кормлю, все по норме, гостандарту! Вот этими руками строю наше великое ханство! А кто, если не мы? – мужчина в сердцах подпрыгнул и вознес руки к потолку.

Прокурор попросил его сесть на место.

– Значит, вы открываете хлев, а там не упитанные барашки, а истощенные анорексики? На сколько кэгэ они похудели, что вы прямо сразу заметили? – Зубазга Мозгарович лукаво повел бровью, а на губах у него заиграла улыбка.

– Конечно, заметил! Обижаете, мискины⁵! Что теперь обо мне говорить будут? Что я своих баранов не кормлю? Позор мне! Бюджет перестанут выделять! По миру пойдем! Меня же не снимут? – Председатель посмотрел на прокурора с тревогой.

В дверь постучали, и вошел следователь Ришат.

– Рушан Идрисович, вы какими судьбами здесь? Неужто жалуетесь на конкурс «Фитнес бяшка?»

Следователь похлопал председателя по плечу. Тот покраснел, и глаза у него забегали, а прокурор сомкнул брови и почесал темную шевелюру.

– Поподробнее, пожалуйста, про конкурс? – обратился он к следователю.

– Недавно был конкурс на самых спортивных баранов Республики. Участвовали десять деревень, ну и пупрышкины тоже зажгли! Пять километров бежала команда пупрышкиных и всех сделала! А как они красиво копытцами стучали у озера! Лимфодренажная техника баранов покорила жюри!

Рушан Идрисович съежился в кресле и стал похож на розовую свинью без шеи. Особо сильно сверкала его мокрая от пота лысина.

– А приз какой? – уточнил прокурор.

– Колхоз получает корма плюс новых баранов. А в чем проблема? Не прислали корма или что?

Прокурор глубоко вздохнул и уставился на председателя.

– Господин Зубазга Мозгарович, произошла ошибка, я забираю свое заявление. Простите, что отнял ваше время. Вы уж помалкиваете, что я здесь был… Ну, понимаете, да?

Председатель попятился к двери, прижимая заявление к груди. А прокурор, покачивая головой, усадил следователя.

– Мда, жадность людская – акселератор бесстыдства, – прошептал он и принялся читать принесенный Рашидом отчет.

***

В одном из шанхайских ресторанов вокруг Гузель собрались представители китайских оптовиков.

В своих идеально отглаженных синих костюмах они напоминали войска синего знамени цинских племен, готовые в любой момент защитить своего повелителя и обезглавить самоуверенную девушку, которая отточенной и беспощадной тактикой разделки гуся задела их самолюбие и пошатнула веру в мировое господство.

Гузель согнула колени, подняла топор, гусь гоготнул на прощание, смиренно моргнул – и голова его отлетела на пол.

Китайский хан отпрянул, а войска встрепенулись. Кто-то глядел со страхом и враждебностью, а кто-то и с восхищением.

– Мой дед был главным петушиным палачом в деревне, – невозмутимо объяснила Гузель, и, облив кипятком гуся, начала щипать птицу.

– В Татарстане такие бесстрашные девушки! – кивали китайцы.

– И честные! – добавила Гузель, похлопывая по гузке ощипанного гуся.

Закончив любоваться своей работой, она положила птицу на весы:

– Видите, разница в сто тридцать граммов. Неужели ради этого стоит переписывать договор? Будем считать, что это межкультурный форс-мажор и дружеская уступка.

Девушка улыбнулась, а китайцы переглянулись.

– Ну, у этого гуся, может, и перьев мало, а давайте возьмем другого! – надулся китайский босс и шмякнул перед Гузель жирного гуся.

Она как ни в чем не бывало встала в позу Брюса Ли и со звонким стоном отрубила птице голову.

На пятом гусе китайцы сдались.

Видно, были впечатлены историей о том, как Гузель нечаянно отрезала главный детородный орган у одного из члена жюри, который слишком долго и дотошно придирался к ее технике рубки татарской лапши.

***

Зубазга Мозгарович задержался на работе допоздна и уже решил, что останется ночевать, как в дверь постучал Рашид и внес раскладушку.

– Что случилось? – Прокурор встал из-за стола.

– Гузель выставила из дома. Мол, без кенгуру и моих сапфировых лебедей не возвращайся! – Рашид растянул раскладушку рядом с прокурорской и развалился на ней прямо в одежде. – Не выгонишь же бездомного?

Он глядел на друга, как побитая собака.

– Жестоко, однако! – пробубнил Зубазга Мозгарович, едва сдерживая хохот. – У нее были причины для такого бессердечного поступка?

– Очередной ПМС, а не причина! – проворчал Рашид. – Сказала, что канула в Лету ее кампания «Слепи свой татарский пельмень из кенгуру». Она ж мой PR-директор, уже и залы арендовали для гостей, билеты по баснословной цене распроданы! Гуси в конце пельменного дня должны были спеть и станцевать татарскую народную. Месяц их тренировал гоготать синхронно. Уже мечтал кенгурятинку на вертеле покрутить… Э-эх! – Рашид судорожно вздохнул. – Есть че выпить?

– Чай, – ухмыльнулся прокурор.

– Ты хоть не издевайся! – вскипел Рашид и вскочил.

– Ее ПМС и тебя чуток заразил, слава Аллаху, что это ненадолго! – закашлялся, скрывая смех, прокурор и с ехидной улыбкой пошел в буфет искать оставленный кем-то магарыч.