Kitobni o'qish: «Прощание с Эгой. Моя путевая да непутёвая сага»

Глава I. Рубеж

Опять этот нескончаемый монолог. Как же я ненавижу себя за него…

– Останови машину! Останови, говорю!

– Не дури.

– Я серьёзно! Разворачивайся! Мы никуда не едем!

Не стоило говорить за двоих, разумеется, но я была вне себя. Он ехал дальше, вперёд, вполне себе сохраняя спокойствие. Во всяком случае, таким он казался снаружи. Меня же несло. Не по-детски.

– Разворачивайся! Или я выпрыгну прям на ходу!

– Успокойся. И так дорога хреновая, ещё ты тут под руку орёшь.

Он сказал это без упрека почти. Причем я не уверена, что последнее он именно произнёс, а не подумал. Да и вообще, я в последнее время почти что ни в чем не уверена. Включая и то, что эта давно запланированная и трепетно ожидаемая поездка состоится-таки. Ведь всё под угрозой сорваться! Психический Армагеддон!

Каким-то чудом, которое я склонна называть непротивлением моего мужа (он так и продолжал вести машину, спокойно и сосредоточенно на вид, нисколько не поверив в серьёзность моих выплюнутых слов), точней, его иммунитетом к моим заскокам (хитрец, он знал, как я рвалась в эту поездку, как ей жила), я в этот раз сдалась довольно быстро и перестала митинговать, уставившись всё ещё с недовольным видом в окно на пролетающий пейзаж.

Пейзаж… Должно быть, это громко сказано. Уже изрядно обесцвеченная летним зноем степь, время от времени переходящая в довольно неказистые выпуклости почвы, изображающие собой подобие то сопки, то холма. Ничем непримечательные поселения. Куда-то и откуда-то под видом речки и без участия текущая вода. Расплесканные по обочинам закамышелые болотца и ростом неудавшиеся дерева, бросающиеся в глаза то правильностью насаждений, то их редкостью, а то единоличностью отдельно отстоящих стволов и их ветвей. И это при моей неприхотливости и при моей способности узреть прекрасное там, где для большинства его в помине нет! Я была явно далеко не в лучшем состоянии. Но, тем не менее, гроза прошла.

Кстати о грозах. Не в переносном смысле. Случалось вам когда-нибудь вдруг оказаться под обстрелом молний, под прессом туч, словно бы жаждущих всё потопить? Мы как-то с мужем попали в эдакую переделку. В буквальном смысле продирались пузом по грязи распаханного поля, замирая и вдавливаясь в грунт всем существом в очередной «бомбежке».

– Голову не поднимай!

– Ох, чёрт, как близко. Аж жаром обдало. Тебе не кажется, она охотится за нами?

– Похоже. Но не думаю, что там присутствует какой-то интеллект. Давай вперёд, пока затишье.

Мы с силой выдираемся из грязи. Вода и слякоть, пропитавшие одежду, придают нашим потугам замедленный эффект. Такое чувство, что ты тащишь неподьемный груз. А надо проскочить. Хотя б немного. До следующих раскатов. Ещё пару шагов. К спасительным заборам окраинных домов. Там люди. Там мы в безопасности. По крайней мере, не одни в неравной схватке с разбушевавшейся грозой. Так же, должно быть, рассуждали первобытные наши собратья, спеша укрыться в комфортабельных пещерах от многочисленных превратностей судьбы. Эх, ностальгия))) Однако я серьёзно отвлеклась.

Итак, куда мы едем?

Ближайший и главнейший на момент пункт назначения – Алтай, та его часть, что называют «горный». И я уже предчувствую, что мне там обязательно понравится, хотя бы только потому, что горы – моя слабость и мечта. Я в детстве в них влюбилась во время пребывания у родственников в приветливой деревне на границе Казахстана и Китая и с тех пор неудержимо к ним рвалась. А вот спросите меня прямо почему, и я вот так вот сразу не отвечу. Это из области каких-то ощущений, вибраций, что случаются вблизи подобных мест. Они-то, как мне кажется, и создают ту тягу, которая потом активизируется даже при взгляде на картинку гор. Там высоко, там тесно, там опасно. Но в то же время есть и чувство защищённости, стабильности и «крепкого плеча». Я ОБОЖАЮ горы!

Пока что все идёт по плану, за исключением моего психа, вызванного очередным несущественным замечанием Коли (мужа то бишь) на мой счёт. Что-нибудь о моем поведении – слишком громко сказала (Но ведь я преподаватель! Мне по долгу службы положено громко вещать!), слишком тихо ответила (Ну, так вроде бы рядом сидим. Кто тебе виноват, что музА у тебя так орёт?), слишком долго соображаю (Но ведь я не обязана быть компетентной во всем?), слишком быстро рассказываю, не успевает следить (Потому что не слушаешь, голова другим занята…) и т.п. В его компании мне кажется порой, что я состою целиком из одних недостатков и максимум на что ещё гожусь, так это быть отправленной в утиль. Ох, доля моя, доля…

В экипаже, который претенциозно зовётся Приора, нас двое, прямо как у Джерома, не считая собаки. Позади, все равно что на ложе, возлежает любимица наша по имени Дашка, спаниэлиха русских кровей. Ей всего-то два года, а она – уже повидавшая мир путешественница. Одного лишь присутствия этой зверюги достаточно, чтобы сгладить волнение и жужжащее ощущение непредвиденности обстоятельств, каковые всегда посещают в начале пути.

Дашка – супер-охранник и надёжный защитник от голода, перегрева и долгой езды с затеканием нижних конечностей, ибо лаем срабатывает на любое движение в радиусе обозрения, а зажарившись и подзамаявшись, выставляет свой фейс между нами, намекая так на побегать, поесть и попить, ну, а ежли свезёт, то и водные процедуры, для чего ей и лужа сойдёт. А ещё эта псинка умеет неплохо развлечь нас, когда, будучи в возбуждённом расположении духа, начинает с отрывистым лаем носиться вокруг и играючи нападать. Я её бесконечно люблю.

Даже трудно представить, что не так уж давно я была совершеннейше против ее появления в нашем доме, а когда таковое случилось-таки, не сразу её приняла. И причина не в том, что я не приемлю домашних животных. В корне наоборот! Сколько помню себя, всю дорогу жила среди них. Но тогда, незадолго, потерялся другой мой любимец, Кузяшка, кобелёк дворянской породы. Он ушёл погулять и пропал. И вся жизнь моя, во всех смыслах, недвусмысленно шла под откос. И кто знает, быть может, как раз этот сгусток энергии, эта лающая «торпеда» помогла мне в значительной мере воспрять. Словом, тут я признательна Коле, что он не послушал меня.

В этот раз на разладе и новых колесах мы практически долетели до места встречи двух государств, то бишь границы. Как же я не люблю такие места! В них себя ощущаешь чуть ли не преступником, сбегающим от наказания в другую страну, или контрабандистом, скрывающим запрещенный товар, а ещё террористом, которым интересуется Интерпол. Персонал их ведёт себя часто неспешно, снисходительно-пренебрежительно, деловито-сурово.

На своей стороне как-то сразу создался напряг, словно внешнее вторило всё ещё раздосадованному нутру. Пока мы ползли в очереди из машин к долгожданному рубежу, нам велели пройти с документами к будке, стоявшей невдалеке, для какой-то первоначальной проверки. Там к окошку лицом и на нем полулежа, встретил нас молодой, но уже жутко важный джигит. Такой важный, что я в порыве сознательности сообщила ему о нашей одушевлённой поклаже:

– У нас собака ещё в машине с собой. Документы все есть. Если надо, я принесу.

Пограничник прищурился:

– Какая порода?

– Спаниель, – отвечаю, предчувствуя некий подвох. Молодой человек смотрит пристально и спокойненько так говорит:

– Спаниеля нельзя.

– Почему? Как нельзя? – начинаю я паниковать.

– Не положено эту породу. Были случаи…

Я на грани истерики. Мозг за долю секунды выдаёт десятки решений, как ответ на мой же вопрос, заданный нарастающим страхом «И что же нам делать теперь?».

– Оставляйте, – всё так же спокойно вещает джигит.

– Как? Куда? Мы не можем!

Слава богу, на этом моменте включается муж:

– Да он шутит. Вы же шутите, молодой человек?

Губы парня змеятся в коварной улыбке. Вот гад!

– Так Вы шутите? Правда?

Служивый молчит, и опять подключается Коля:

– Шутит, шутит. Вон видишь, смеётся.

И словно бы по команде джигит в самом деле начинает почти хохотать. Я выдыхаю.

На паспортном контроле мы зависаем в очереди на целых полчаса из-за забывчивого дальнобойщика. Сперва он долго утверждал, что при пересечении границы в нашу сторону с него не требовали заполнения миграционной карты, затем, почуяв, видимо, все нарастающее недовольство за спиной, стал говорить, что, может, он её и заполнял, но позабыл, и, следовательно, не знает, где она, и, наконец, поняв, что и такое пояснение людей в погонах не удовлетворяет, вдруг побежал куда-то и вскорости вернулся с той самой злополучной и ненавидимой уже всей очередью вкупе с персоналом миграционной картой.

На стороне российской, как будто компенсируя за нашу, прошло всё совершенно скучно-гладко. Лишь проверяющий на паспортном контроле смутил немного Колю вопросом о родстве с небезызвестным Горбачёвым, да паренёк, досматривавший авто, настолько впечатлился нашей спанькой, что даже помахал ей вслед и крикнул «Пока, Дашка!».

И вуаля! Привет, родная Русь!!!

Сразу за Кулундой мы обнаруживаем деревушку с экзотическим названьем Орлеан, к которому на придорожном указателе какой-то весельчак добавил слово New. Коротенькая фотосессия возле него, затем спонтанный перекус из колбасы и овощей у живописненького озерка и гоним дальше бог знает сколько километров по так себе дороге с приятным, но однообразным видом из окна. Леса, поля, леса, леса, леса, поля, поля. И так до ночи с полнокровною луной, которая, помимо фар, была единственным дорожным освещеньем во внешней тьме, что с каждым мигом становилась всё плотней. Благо, что встречка попадалась крайне редко, и мы могли подолгу спокойненько катить на дальнем свете, пока совсем уже не выбились из сил. Ну, а поскольку ничего хоть сколько обитаемого нам так и не попалось до сих пор, решили ночевать среди полей.

Остановившись у ближайшего пролеска и растянувшись на откинутых сиденьях под тёплым одеялком (ночь выдалась прохладная тогда), мы погрузились в долгожданный сон, который, впрочем, был очень скоро прерван каким-то непонятным копошеньем снаружи у моей двери. Странно, что Дашка никак не среагировала на звук и продолжала размеренно сопеть на задней ложе. Ну, с Колей-то понятно – сон от такого марш-броска убойный. Но собака…

– Может, посмотришь уже? – раздалось вдруг снаружи тихо, но внятно. Я села. Голос был женский и не настроенный ждать. Я обернулась на Дашку, затем посмотрела на Колю.

– Не буди их, – словно бы видя меня, сказала она. – Открывай.

Всё ещё не решаясь, я лишь коснулась двери, и она распахнулась, явив мне создание с очень серьезным, но милым лицом.

– Привет! – просияла она лучезарной улыбкой, подавая мне руку из шифоновых волн бирюзы, что служили ей одеяньем. – Ну, давай, выходи.

– Зачем? – наконец, решаюсь я на диалог.

– Полетаем, – смеётся она, демонстрируя крылья, схожие со стрекозиными, нежно-розово-голубых-серебристых оттенков, что играют всполохами чудных отливов в кромешной ночи.

– У меня таких нет, – говорю я и только теперь понимаю, почему так отчётливо вижу её в темноте. И луна здесь совсем не при чём. Яркий диск её, лишь недавно нас сопровождавший, почему-то куда-то исчез, словно бы, насиявшись на славу, закатился вдруг за небосвод. Это все из-за тихого света, что исходит от таинственной гостьи самой, изнутри и как бы исподволь. Да к тому ж ещё греет, так, что даже не ощущаешь прохладную свежесть ночи.

– И не надо, – спешит она успокоить. – Полетим на моих.

– На твоих? Ты серьёзно? Вдвоём?

– А что? Что тебя так смущает?

– Ммм, но ведь это декоративные крылья, а значит, для грузовых, так сказать, перевозок они вряд ли годны, – пытаюсь я пошутить.

– Выходи и проверим. Боишься? – нападает со смехом она.

– Ничуть. Но хотелось бы прежде понять, с кем, куда и зачем я лечу.

– Ах, да, извини. Дурная привычка – не представившись, с места в карьер, – она чуточку отступает назад, приседая в торжественном реверансе, – Разрешите представиться, – здесь явно умышленно медлит и, лишь выпрямившись, наконец, говорит, – Эга.

– Эга? Никогда раньше не слышала это имя. Это краткая форма, наверно? А полная как?

– Нет никакой полной формы. И краткой. Так меня и зовут. Просто Эга.

– Понятно. Что ж, приятно познакомиться. А я…

– Можешь не представляться, – она неожиданно отрывается от земли и лёгким движением крыльев поднимает себя примерно на двухметровую высоту, где свободно парит прелестным таким приведением. – Я знаю.

– Окей, – говорю я, загипнотизированная сим действом. – И куда мы летим?

Эга снова выбрасывает из бирюзовых шифоновых волн руку в моем направлении:

– Хватайся. Я всё покажу.

Я несмело вытряхиваюсь из машины и едва начинаю протягивать руку в ответ, как с паническим ужасом вдруг ощущаю себя сдёрнутой с тверди Земли и летящей на скорости света!

– Ты куда-а-а-а!? Погоди-и-и-и!!! – сердце бьётся в ушах, тело плещет как флаг на ветру. – Не так быстро! Мне страшно!

– Не дрейфь, – повернувшись ко мне, улыбается Эга, – Я крепко держу. И к тому ж мы уже прилетели.

Неожиданно всё затихает, и под ноги ложится услужливо мягкий, но прочный ковер, а глазам предстает невиданной красоты снегопад.

– Зима? – удивленно взываю я к Эге.

– Не совсем, – она сочно вдыхает всей грудью, подставляя снежинкам лицо. – Здесь такого понятия нет. Нет деления, как у вас, на сезоны. Лето, осень, зима и весна здесь бывают, когда захотят, а точней, когда кто-то их сильно захочет.

– Ничего себе! По заказу, выходит? И кто же сие заказал?

– Да никто. Место знает, что ты любишь зиму и в особенности снегопад, и решило тебе угодить.

– Ничего себе! – только и нахожусь я ответить, выставляю ладонь под неспешно струящийся серпантин и затем подношу ее ближе. Вот теперь я действительно понимаю, что имела в виду дочь-малютка одного из наших знакомых, когда говорила:

– Пап, а ты знаешь, почему снег хрустит под ногами?

– Почему?

– Потому что у снежинок ломаются хребты.

Снег был живой совершенно! Он выглядел как живой! Как способный на чувства, эмоции, боль, радость, гнев. Он не таял, а плакал тихонько, когда исчезал у меня на глазах.

Я ловлю на себе насмешливо-изучающий взгляд и немедленно встряхиваюсь от наваждения.

– Что ещё это место обо мне знает?

– Всё, – говорит Эга, делает взмах рукой и движением дворника по лобовому стеклу стирает снежинный пейзаж.

Теперь мы стоим у крыльца симпатичного дома, что по внешнему убранству и раскрасу мог вполне себе претендовать на звание «сказочный терем».

– Это твой дом? – поворачиваюсь я к Эге.

– Не мой, а твой. Точнее, захоти ты, мог бы быть твоим. Ты ведь всегда хотела жить в своём доме?

– Хотела и сейчас хочу. Но разве он необитаем?

Снаружи дом выглядит так, как будто в нём кто-то живёт.

– Это всего лишь фасад. Внутри он пустой. Но стоит тебе шагнуть за порог и пройтись по нему, в том числе своей мыслью, как он сей же час обставится всем тебе нужным.

– Ого, дом-самобранец, – смеюсь я.

– Ну, да, типа того, – подхватывает Эга. – Так что? Начнем обживать?

– Погоди-погоди. Обживать для чего?

– Ну, как для чего? – она хлопает в нетерпении крыльями и порхает вокруг мотыльком. – Чтобы жить!

– В этом месте? – развожу я руками в недоумении. – Но ведь я никого здесь не знаю. И потом, у меня там внизу Коля с Дашкой. Как они без меня?

– Не внизу, а вверху. Но не вижу проблемы. Это место твоё, а значит, ты вправе его заполнять чем и кем пожелаешь.

– Ну, а если они, те, кого я хочу видеть рядом, жить здесь не захотят? Что, тащить их силком?

– Ох, – с досадой взмывает она надо мной. – Ну как же ты не понимаешь! Никого никуда не надо тащить! Просто всё, что ты хочешь, нужно чётко представить, и оно в тот же миг образуется тут.

– Как-то очень сомнительно… И что ли… ненатурально, – говорю я в раздумье. – И что же я всем им скажу? Тем, кого я представлю? Добро пожаловать в мой новый мир?

– Можно и так, – приземляется Эга напротив. – Только он для них новым не станет, если в нем будешь старая ты.

– Погоди. Ты о чём?

– Да о том, что с такими твоими сомнениями они здесь не задержатся долго и сбегут к той другой от тебя.

– Ты меня совершенно запутала, – я уже взрываюсь почти. – К какой ещё той другой?

– Той, что спит сейчас наверху рядом с Колей и Дашкой в машине. – бросает мне Эга. – Ты ещё не устала стоять?

– Да, скамейка бы не помешала, – отвечаю растерянно я и в то же мгновение оказываюсь на скамье с удобно откинутой спинкой и узорчатыми подлокотниками по краям. Все ещё не веря глазам, я пытаюсь проверить сиденье на прочность, немного поерзав на нем, а когда убеждаюсь в надёжности, вспоминаю про наш диалог.

– Но машина осталась внизу.

– Да нет же. То, что я предложила тебе полетать, не значит, что мы были в небе. На самом деле мы спрыгнули вниз.

– Вниз? Куда?

– Ээээ. Как бы тебе это сказать, – Эга медлит опять нарочито. – Мы спрыгнули внутрь тебя.

– Куда?! Внутрь меня? О, Боже! – вновь принимаюсь я паниковать. – И что же мне делать теперь? Как вернуться назад?

Эга молча подходит ко мне, берет меня за руки, поднимается вместе со мной над скамьей до тех пор, пока дом не становится точкой, и затем со словами «Для начала – поверить в себя», отпускает, и я с криком лечу в никуда.

Мне так жарко, что, кажется, нечем дышать. Я толкаю Колю, и мы все втроём вываливаемся в солнечное утро с пеньем птиц, роскошными полями и приятным предвкушением дальнейшего пути.

Первая ночёвка под российским небом состоялась.